Часть II. «МАГЕЛЛАН»
6. Над планетой
Еще не открыв глаза, Лорен точно знал, где он находится, и это его изрядно удивило. После того, как человек проспит двести лет, он уж наверняка будет слегка сбит с толку, однако ему казалось, что он только вчера сделал последнюю запись в бортовом журнале. И, насколько он мог припомнить, ему ничего не снилось. За это он был весьма признателен.
Еще с закрытыми глазами он сосредоточился поочередно на каждом из своих органов чувств. Слышен ему был некий приятный шепот голосов, которые его явно подбадривали. Ощущал он и знакомое дыхание воздухообменников, а также едва уловимую струйку, доносившую до его лица ненавязчивые запахи антисептиков.
Одного он не почувствовал, а именно веса. Безо всяких усилий поднял руку; она повисла в воздухе, ожидая новых команд.
– Приветствую, господин Лоренсон, – бодрый голос от неожиданности испугал его. – Итак, вы изволили вновь присоединиться к нам. Как себя чувствуете?
Лорен, наконец, разлепил веки, пытаясь сфокусировать взгляд на смутной фигуре человека, парившего в воздухе рядом с его койкой.
– Здравствуйте… доктор. Хорошо себя чувствую. Только есть хочется.
– Это всегда хороший признак. Можешь одеваться – только первое время не делай резких движений. А уж потом решишь, оставлять бороду или нет.
Лорен направил все еще плавающую руку к собственному подбородку и был удивлен густотой щетины, которая там обнаружилась. Как и большинство мужчин, он никогда не являлся сторонником полного искоренения растительности на лице – данной теме были посвящены целые тома психологических исследований. Пора уж, наверное, подумать об этом; его рассмешило, какая чепуха лезет в голову, пусть даже в такую минуту, как сейчас.
– Мы добрались и все нормально?
– Разумеется – иначе ты бы еще спал. Все шло согласно намеченному плану. Корабль начал будить нас месяц назад, а сейчас мы уже на орбите около Талассы. Технические службы проверили все системы; теперь твой черед поработать. И еще у нас для тебя есть один маленький сюрприз.
– Приятный, надеюсь?
– Мы тоже надеемся, что так. Через два часа капитан Бэй собирает всех в Главном Зале. Если не захочешь пока идти, тогда можешь наблюдать за собранием отсюда.
– Я приду в Зал – хочу увидеть всех. Только нельзя ли сперва позавтракать? Давненько уже я не…
* * *
Капитан Сирдар Бэй выглядел усталым, но довольным, когда приветствовал полтора десятка мужчин и женщин, которые, только что оживленные, представлялись тем тридцати, составлявшим на данный момент команды А и Б. Согласно корабельным правилам, команда Б должна была теперь спать, хотя кое-кто из них и околачивался в конце Зала, всем своим видом притворяясь, что их там нет.
– Рад, что вы присоединились к нам, – обратился он к новоприбывшим. – Приятно видеть здесь столько новых лиц. А еще приятнее – видеть планету, сознавая, что наш корабль преодолел первые двести лет своего пути в соответствии с планом и без каких-либо серьезных препятствий. Вот перед нами Таласса, как и было намечено.
Все обратили взгляды на видеодисплей, занимавший без малого целую стену. На большую часть площади подавалась разнообразная информация, касавшаяся состояния корабля, но одна большая секция, по-видимому, была окном в космос. Она почти вся была заполнена неимоверно прекрасным изображением бело-голубой сферы, сиявшей в лучах светила. Наверное, каждый из присутствующих с болью в сердце ощущал ее поразительную схожесть с Землей, если смотреть на нее с большой высоты над Тихим океаном: почти сплошная вода и лишь несколько изолированных лоскутков суши.
Вот и здесь была суша – компактный архипелаг из трех островов, частично закрытый пеленой облаков. Лорен подумал о Гавайях, которых он никогда не видел и которых уже не существовало. Впрочем, между двумя планетами была существенная разница: противоположное полушарие Земли представляло собой преимущественно сушу, тогда как противоположное полушарие Талассы покрывал сплошной океан.
– Вот она, – с гордостью провозгласил капитан. – Все как было запланировано. Но одна деталь предусмотрена не была, и это, несомненно, внесет коррективы в наши дальнейшие действия.
Помните, что Таласса была заселена сеятелем «Марк 3А» – пятидесятитысячным модулем, который покинул Землю в 2751 году и прибыл сюда в 3109. Все шло путем, и сто шестьдесят лет спустя от них были получены первые радиосигналы. Сообщения шли непрерывно на протяжении двухсот лет, а потом внезапно оборвались после короткого сообщения о катастрофическом извержении вулкана. С того времени отсюда не было никаких вестей, и на Земле предположили, что колония на Талассе либо погибла, либо – как случалось с колониями неоднократно – деградировала до стадии варварства.
Специально для новоприбывших позвольте мне повторить, что именно мы здесь обнаружили. Само собой, подлетая к этой звездной системе, мы прослушивали все частоты. Но тщетно – мы не уловили даже излучения от работающих энергосистем.
Приблизившись, мы поняли, что это еще не доказательство. У Талассы имеется очень плотная ионосфера. Под ней может быть сколько угодно болтовни на средних и коротких волнах, однако никто, находящийся за ее пределами, никогда об этом не узнает. Микроволны, правда, будут проходить сквозь нее, но нам, наверное, не повезло засечь их.
Так или иначе, на этой планете обнаружилась весьма развитая цивилизация. Мы увидели огни их городов – или, по крайней мере, поселков – как только выпала хорошая видимость на ночной стороне планеты. Тут имеется масса мелких промышленных предприятий, небольшой прибрежный флот – без крупных судов – и даже с десяток самолетов, способных развивать скорость до пятисот километров в час, что дает им возможность добраться куда угодно за четверть часа.
Очевидно, что при столь компактном расселении авиация им не очень нужна, к тому же у них есть неплохая сеть дорог. Тем не менее, мы до сих пор не обнаружили никаких систем связи. И ни единого спутника, даже метеорологического, хотя, понятно, что они им необходимы… а может быть, и нет, потому как их суда, возможно, никогда не теряют сушу из виду. Поскольку другой суши просто нет.
Вот такая ситуация. С одной стороны, любопытная, а с другой – весьма приятная неожиданность. По крайней мере, так мне хотелось бы думать. Есть какие-либо вопросы? Прошу, господин Лоренсон.
– Были попытки вступить с ними в контакт?
– Пока нет, мы считали это недопустимым, пока нам точно не известен уровень их культуры. Как бы мы ни вели себя, у них это может вызвать настоящий шок.
– Знают ли они, что мы здесь?
– Скорее всего, нет.
– Но наш квантовый движитель… его-то они наверняка видели!
Вопрос был уместен, потому что квантовый реактивный двигатель на полной мощности порождал зрелище, равных которому практически не доводилось видеть человеку. Яркостью оно не уступало атомной бомбе, однако длилось намного дольше – месяцами вместо миллисекунд.
– Возможно, однако я сомневаюсь в этом. Мы ведь почти все время находились по ту сторону их солнца, пока осуществляли торможение. Вряд ли они видели нас за солнечным блеском.
Затем кто-то спросил то, о чем сейчас думал каждый:
– Капитан, как это отразится на нашей миссии?
Сирдар Бэй задумчиво окинул взглядом аудиторию:
– На данном этапе сказать что-либо наверняка невозможно. Несколько сотен тысяч человек – или сколько их здесь может быть – могут значительно облегчить нашу задачу. С другой стороны, если мы им не понравимся…
Он выразительно пожал плечами.
– Мне вспомнился совет, который некий древний исследователь неведомых земель дал своему коллеге. Если вы считаете, что аборигены дружелюбны, таковыми они обыкновенно и оказываются. И наоборот. Следовательно, пока они не докажут противоположного, мы будем считать, что они дружелюбны. Если же это не так…
Черты лица капитана затвердели, а голос стал настоящим голосом капитана, который провел свой корабль через пятьдесят световых лет космического пространства.
– Я никогда не провозглашал, что кто сильнее, тот и прав, но сознавать это весьма удобно.
7. Владыки Последних Дней
Трудно было поверить, что он уже действительно проснулся и жизнь начинается заново.
Капитан-лейтенант Лорен Лоренсон понимал, что ему никогда не удастся забыть трагедию, которая омрачала существование более чем сорока поколений, достигнув апогея на его веку. И на протяжении первого дня новой жизни его не покидал страх. Какие бы надежды ни подавала вот эта загадочная и прекрасная планета-океан под «Магелланом», он не мог избавиться от назойливой мысли: а что же мне приснится сегодня ночью, когда я впервые за две сотни лет засну естественным сном?
Он был свидетелем событий, которые забыть невозможно, которые будут преследовать человечество до конца времен. В телескопы корабля он наблюдал смерть солнечной системы. Собственными глазами видел, как впервые за миллиард лет извергались марсианские вулканы; как Венера на короткое время обнажилась, силой могучего удара сбросив свою атмосферу незадолго до того, как была уничтожена сама; как гигантские газовые вспышки превращались в раскаленные огненные шары. Однако все эти зрелища были пусты, несущественны в сравнении с трагедией, которая постигла Землю.
Ее он тоже наблюдал благодаря видеокамерам, просуществовавшим на несколько минут дольше, чем обреченные люди, которые установили их, пожертвовав своими жизнями без остатка. Он видел, как…
…слепящим багрово-красным пламенем вспыхнула Великая Пирамида, перед тем, как осесть, превратившись в лужу расплавленного камня…
…оголилось дно Атлантического океана раскаленными скалам за миг до того, как вновь покрылось – но теперь уже лавой, ринувшейся из всех вулканов вдоль Срединно-Океанического разлома…
…над горящими лесами Бразилии восходила Луна, сияющая теперь почти столь же ярко, как Солнце на своем последнем закате, за минуты до того, как…
…Антарктида ненадолго освободилась от многокилометрового ледового покрова, который выкипел напрочь…
…могучий центральный пролет Гибралтарского моста плавился, сползая вниз в раскаленном воздухе…
На протяжении последнего столетия Земля была полна призраков, и это были призраки не умерших, но тех, кто никогда уже родиться не сможет. В течение пятисот лет рождаемость поддерживалась на таком уровне, чтобы численность людей сократилась к последнему часу до нескольких миллионов. Целые города – и даже страны – обезлюдели, ибо к последнему акту Истории человечество стремилось собраться вместе.
То было время удивительных парадоксов, бурных метаний между отчаянием и лихорадочной веселостью. Многих, разумеется, манило забытье, какового они достигали традиционными способами – с помощью наркотиков, секса, а также экстремальных видов спорта, включая, по сути, войны в миниатюре, тщательно контролируемые, с применением согласованного оружия. Не меньшей популярностью пользовалась широкая гамма средств электронного эскапизма – от нескончаемых видеоигр с драматическим взаимодействием игроков до прямого возбуждения мозговых центров наслаждения.
Поскольку заботиться о будущем планеты уже не имело смысла, можно было с чистой совестью разбазаривать ресурсы Земли и богатства, накопленные за всю ее историю. С точки зрения материальной обеспеченности, все люди были миллионерами, несравненно более состоятельными, чем могли вообразить в мечтаниях их предки, плоды труда которых они унаследовали. Себя они называли – спорно, однако не без некоторой гордости – Владыками Последних Дней.
Тем не менее, хотя миллионы жаждали забвения, все же достаточно было таких, кто, как это всегда свойственно людям, находили удовлетворение в работе ради целей, достижения которых они при жизни не увидят. Продолжались научные исследования с применением неограниченных ресурсов, которые были отныне в распоряжении ученых. Если физику для эксперимента требовалось сто тонн золота, проблему – к тому же, незначительную – это составляло для службы доставки, а не для бюджета.
Доминировали три темы. Первая касалась непосредственного наблюдения за Солнцем – не потому что оставались хоть какие-то сомнения, но чтобы предвидеть время взрыва с точностью до года, до дня, до часа…
Другой темой был поиск Внеземного Разума, призабытый после многовековых неудач и возобновленный с отчаянной решимостью, хотя, как и прежде, без весомых успехов. Ответом Вселенной на все вопросы Человека была лишь безмолвная космическая пыль.
И третьей, разумеется, было рассеяние человеческой расы в ближайших звездных системах в надежде, что она не сгинет с гибелью Солнца.
К началу последнего столетия корабли-сеятели, способные развивать большую скоростью и более совершенные технически, были отправлены уже не менее чем к пятидесяти местам назначения. Большинство миссий, как и предполагалось, закончились неудачей, но десяток, судя по радиосигналам, которые пришли на Землю, были хотя бы частично успешны. Еще большие надежды возлагались на более поздние и усовершенствованные модели, пусть даже им предстояло достигнуть своих далеких целей уже тогда, когда Земля давно прекратит свое существование. Последние из них, к тому времени еще не запущенные, могли преодолевать пространство космоса с одной двадцатой скорости света и, если все будет нормально, смогут высадиться на предназначенной планете через девяносто пять лет.
Лорен хорошо помнил запуск корабля «Экскалибур» с его, так сказать, стапелей в точке Лагранжа между Землей и Луной. Он хоть и был тогда еще пятилетним мальчиком, однако сознавал, что этот запуск – последний такого рода. Но почему именно тогда, когда эта многовековая программа достигла технической зрелости, ее закрывали, он по малости лет не понимал. Не мог он догадаться и о том, сколь радикально переменится его собственная жизнь благодаря ошеломляющему открытию, которое изменило всю ситуацию, подарив человечеству в последние десятилетия земной истории новую надежду.
Несмотря на неисчислимые теоретические разработки, никто не мог аргументировано отстоять идею космического полета с экипажем, состоящим из людей, даже к ближайшей звезде. То, что подобное путешествие продолжалось бы лет сто, не являлось основным препятствием: данная проблема снималась погружением в искусственную спячку. Макака-резус в Пастеровской орбитальной клинике спала уже тысячу лет и по-прежнему проявляла нормальную мозговую активность. Не было никаких оснований считать, что человеческие существа на такое не способны, хотя рекорд, установленный одним пациентом, страдавшим от специфической формы рака, не достиг и двух столетий.
Итак, биологических препятствий в том не было, однако непреодолимыми казались препятствия технического характера. Корабль, несущий тысячу спящих пассажиров со всем необходимым им для новой жизни в другом мире, размерами должен был бы едва ли не превосходить те громадные океанские лайнеры, которые некогда были владыками морских просторов Земли.
Построить такой корабль за пределами орбиты Марса, используя богатые ресурсы пояса астероидов, было достаточно легко. А вот двигатели, способные доставить этот корабль к звездам за сколько-нибудь приемлемый промежуток времени, создать было невозможно.
Даже со скоростью в одну десятую световой самых перспективных целей можно достичь лишь за пять с хвостиком столетий полета. Подобную скорость развивали зонды-роботы, которые молниями пересекали ближайшие звездные системы, передавая радиосигналами свои наблюдения за считанные часы пролета. Однако не было никакой возможности замедлить их движение для встречи с другим кораблем либо посадки; если не случится какая-либо авария, они будут и дальше лететь в пространстве без конца и края.
Такова была основная заковыка с ракетами… альтернативы же реактивному движению в космосе никто еще не предлагал. Погасить ускорение было так же трудно, как и развить его, а ракетное топливо, необходимое для торможения, не просто удваивало сложность миссии, но возводило ее в квадрат.
Чтобы соорудить полномасштабный корабль для спящих пассажиров, способный достигать десятой части скорости света, потребовалось бы около миллиона тонн экзотических элементов, которые использовались бы в качестве топлива: это было сложно, но не невозможно.
Однако чтобы в конце путешествия погасить эту скорость, кораблю пришлось бы стартовать не с миллионом, а миллионом миллионов тонн топлива. Это обстоятельство, ясное дело, настолько лишало смысла весь замысел, что всерьез о нем не вспоминали на протяжении веков.
И тогда, благодаря одному из величайших капризов истории, человечество заполучило ключи от Вселенной – имея в запасе едва ли столетие, чтобы успеть ими воспользоваться.
8. Память об утраченной любви
Какое же счастье, думал Мозес Келдор, что я никогда не поддавался искушению – этой притягательной приманке, которую наука и техника подкинули человечеству тысячу лет назад. Стоило лишь пожелать, и я мог бы забрать с собой электронный призрак Эвелин, закодированный в нескольких гигабайтах информации в компьютере. Она могла бы являться мне в каком-нибудь из наших любимых мест, где мы встречались, и разговор, который мы бы вели, был бы столь убедителен, что посторонний ни за что не догадался б, что на самом деле там никого – ничего! – нет.
Но сам я понял бы это минут за пять или десять, если только сознательно не вводил бы себя в заблуждение. Чего никогда не сделаю. Хотя и не уверен до сих пор, почему мои инстинкты восстают против этого; я всегда отказывался от фальшивого утешения, которое дает диалог с умершим. У меня нет сейчас даже простой записи ее голоса.
Куда лучше просто наблюдать, как она молчаливо проходит по саду нашего последнего дома, зная, что это никакая не иллюзия, сотворенная мастерами видеопластики, а реально происходило на Земле двести лет назад.
Единственным же голосом будет мой, и будет звучать он здесь и сейчас, ибо мой человеческий мозг, покуда жив, еще хранит воспоминания.
Личная запись I. Код «альфа». Программа самоуничтожения.
Ты была права, Эвелин, в отличие от меня. Хотя я и самый старый человек на корабле, все же, сдается мне, смогу принести пользу.
Когда я проснулся, перед собой увидел капитана Бэя. Мне это весьма польстило – как только я смог что-либо ощущать.
– Что ж, капитан, – сказал я, – это для меня приятный сюрприз. Я был уверен, что ты выкинешь меня в космос, как ненужный хлам.
Он со смехом ответил:
– Такое еще не исключено, Мозес: путешествие пока что не закончилось. Но сейчас ты нам действительно нужен. Разработчики Миссии были мудрее, чем тебе казалось.
– Они вписали меня в корабельный реестр в качестве «посланника-советника». В которой из этих ипостасей я вам понадобился?
– Пожалуй, что в обеих. А еще, возможно, в твоей более известной роли…
– Не надо колебаний, говори прямо: крестоносца, хотя лично мне это слово никогда не нравилось, и я никогда не считал себя вождем какого-либо движения. Я лишь убеждал людей мыслить самостоятельно, а не брать пример с меня. История знала слишком много вождей.
– Да, но не все же они были поганцами. Вспомнить хотя бы твоего тезку[7].
– Персонаж, которого слишком уж переоценивают, хотя мне понятно, почему он тебе так нравится. Ведь твоя миссия тоже заключается в том, чтобы привести неприкаянное племя на землю обетованную. Полагаю, возникла какая-то проблема.
Капитан усмехнулся и сказал в ответ:
– Я счастлив видеть тебя в полной боевой. На данном этапе это еще даже не проблема, да и откуда ей взяться? Тем не менее, возникла ситуация, которой никто не предусмотрел, а ты же у нас официальный дипломат. Обладаешь квалификацией в сфере, которая, как мы думали, нам никогда не понадобится.
Признаюсь тебе, Эвелин, я был по-настоящему поражен этим. Капитан Бэй, должно быть, угадал мои мысли, когда увидел, как у меня отвисла челюсть, поскольку сразу отреагировал:
– О нет, никаких инопланетян! Однако, оказывается, человеческая колония на Талассе не была уничтожена, как мы предполагали, а существует и даже процветает.
Это, разумеется, тоже было для меня сюрпризом, но из числа приятных. Ведь Таласса – Море, Море! – была тем миром, который я никогда не надеялся увидеть собственными глазами. Когда мне предстояло проснуться, она была бы уже на много световых лет позади и на столетия в прошлом.
– Что здесь за люди? У вас уже был контакт с ними?
– Еще нет, это твой хлеб. Ты лучше всех нас знаешь ошибки, которые исследователи допускали в прошлом. Мы не хотим повторять их здесь. Теперь, если ты в состоянии идти со мной на капитанский мостик, я покажу тебе с высоты птичьего полета наших вновь обретенных родственников.
Это было неделю назад, Эвелин; как же приятно наслаждаться свободным течением времени после того, как ты десятилетиями лежал точно мертвый и – в буквальном значении – замороженный! Теперь нам известно о талассианах максимум того, что возможно без личного знакомства. И оно состоится сегодняшней ночью.
Мы решили продемонстрировать им нашу с ними родственность. Место первой высадки четко видно, оно хорошо сохранилось, там, кажется, парк или, быть может, святыня. Это весьма добрый знак; надеюсь лишь, что наша высадка не будет ими воспринята как святотатство. А кто знает – может, она засвидетельствует нашу божественность, что было бы для нас лучше всего. Изобрели ли талассиане богов – об этом я должен узнать, помимо прочего.
Я снова начинаю жить, моя милая. Да, да, ты была мудрее меня, хоть я и называл себя философом! Никто не вправе умирать, пока он еще способен помочь своим. Это было эгоистично с моей стороны, когда я желал противоположного… когда надеялся лечь с тобою навек в месте, которое мы вместе выбрали так давно и так далеко отсюда… Теперь я даже могу примириться с тем, что твои останки, как и все, что я так любил на Земле, рассеяны где-то по всей Солнечной системе.
Впрочем, сейчас у меня есть работа; а до тех пор, пока я обращаюсь к памяти о тебе, ты все еще жива.
9. В поисках суперпространства
Из всех психологических ударов, которые ученым двадцатого столетия довелось испытать, самым сокрушительным – и, к тому же, неожиданным – было, видимо, открытие, что нет ничего более полновесного, нежели «пустое» пространство.
Давняя концепция Аристотеля о том, что Природа не терпит пустоты, оказалась целиком справедливой. Если убрать все атомы, казалось бы, твердой материи из занимаемого ею объема, даже тогда останется адский котел энергии, которая своей мощью и интенсивностью превзойдет всякое людское воображение. Для сравнения, даже самая плотная форма материи – нейтронная звезда с ее сотнями миллионов тонн на кубический сантиметр – оказалась всего-навсего неощутимым призраком, едва заметным уплотнением в непостижимо плотном, однако пенообразном по структуре «суперпространстве».
То, что пространство содержит в себе намного больше, чем допускала наивная интуиция, было впервые засвидетельствовано классическим трудом Лэмба и Резерфорда[8] еще в 1947 году. Исследуя простейший из элементов – атом водорода, – они обнаружили, что, когда единственный электрон вращается вокруг ядра, происходят удивительные вещи. Вместо того, чтобы двигаться плавной криволинейной траекторией, он вел себя так, как будто его непрерывно подталкивают какие-то субмикроскопические волны. Хотя воспринять это было нелегко, но это были некие флюктуации в самом вакууме!
Со времен Древней Греции философы разошлись во взглядах и создали две научные школы: одни считали, что все в природе течет плавно, а другие – что это иллюзия; по их мнению, движение происходит дискретно, то есть рывками либо прыжками, но настолько маленькими, что в обычных условиях они незаметны. Утверждение атомной теории было торжеством другой школы; когда же квантовая теория Планка[9] продемонстрировала, что даже свет и энергия поступают маленькими порциями, а не непрерывным потоком, споры окончательно прекратились.
В конечном итоге, мир Природы оказался раздробленным, то есть прерывистым. Пусть даже для невооруженного взгляда водопад и, скажем, падающие кирпичи казались явлениями крайне различными, на самом деле они были очень схожи. Просто крохотные «кирпичики» воды слишком малы, чтобы разглядеть их без вспомогательных средств, но физические приборы такую возможность дают. Теперь анализ пошел на шаг дальше. Отчего с таким трудом воспринималась эта раздробленность пространства? Не только из-за ее субмикроскопичности, но и из-за суперрадикальности самой идеи.
Никто не мог представить себе миллионную часть сантиметра, однако по меньшей мере сама цифра – тысяча тысяч – встречалась в таких человеческих делах, как бюджет либо статистика населения. Сказать, что на одном сантиметре можно разместить миллион вирусов, – это для человека имело определенный смысл.
Но миллионная миллионной части сантиметра? Примерно таковы были размеры электрона, и это уже было за пределами воображения. Возможно, это можно было осознать разумом, однако на уровне ощущений – едва ли.
И все же, масштаб событий, которые происходили в структуре пространства, был еще неимоверно меньше – для сравнения, муравей и слон с этой точки зрения были, по сути, одинаковых размеров. Если попытаться вообразить себе эту структуру как пузыристую, пенообразную массу (трактовка почти безнадежно ошибочная, хотя и являющаяся первым приближением к истине), то эти пузыри были…
…тысячной частью одной миллионной миллионной миллионной миллионной миллионной части…
…одного сантиметра в поперечнике.
А теперь представьте себе, как они непрерывно взрываются с энергией, как у атомной бомбы, а потом снова поглощают эту энергию и снова выплескивают ее – и так без конца и краю, во веки веков.
Такой – разумеется, в весьма упрощенном виде – была та картина, какой некоторые физики двадцатого столетия представляли себе фундаментальную структуру пространства. То, что его внутреннюю энергию когда-нибудь можно будет покорить, казалось тогда сплошной чепухой.
Точно так же было – поколением раньше – с идеей высвобождения только что открытых сил атомного ядра; однако это было осуществлено менее чем за полстолетия. Покорение же «квантовых флюктуаций», которое включало в себя и энергетические поля космического пространства, являлось заданием на много порядков более сложным, – но и вознаграждение, соответственно, более значительным.
Помимо прочего, это дало бы человечеству свободу полетов во Вселенной. Космический корабль мог бы ускоряться бесконечно, поскольку ему уже не понадобилось бы топливо. Единственное, что ограничивало бы его скорость на практике, было бы, как ни парадоксально, то же самое, что приходилось преодолевать некогда самолетам, – трение окружающей среды. Ведь пространство наполнено атомами водорода и других элементов, что дало бы себя знать задолго до того, как корабль достигнет предела скорости, равного скорости света.
Квантовый двигатель мог быть разработан еще в середине третьего тысячелетия, и тогда история человеческой расы наверняка пошла бы совсем иным путем. Но, к сожалению, как бывало не раз в похожей на зигзаг истории научного прогресса, ошибочные наблюдения и ложные теории оттянули окончательный прорыв к истине почти на тысячу лет.
Горячечные столетия Последних Дней принесли множество ярких – хотя, в большинстве своем, упаднических – произведений искусства, однако слишком мало в сфере фундаментальной науки. Более того, к тому времени длинный список неудач убедил почти всех, что получить доступ к энергии космического пространства – дело безнадежное, как вечный двигатель, неосуществимый даже теоретически, не говоря уже о практике. Однако – в отличие от вечного двигателя – в данном случае теоретическая возможность еще не была доказана, и пока оставались сомнения, теплилась и надежда.
И только лишь за сто пятьдесят лет до конца группа физиков с исследовательского безгравитационного спутника «Лагранж-1» сообщила, что они, наконец, нашли такое доказательство: существуют фундаментальные причины, по которым безграничная энергия суперпространства, хотя и вполне реальная, никогда не может быть покорена. Эти копания в научном тупике мало кого заинтересовали хотя бы на йоту.
Но годом позже с «Лагранжа-1» прозвучало смущенное покашливание: в доказательство вкралась маленькая ошибка. Подобные вещи довольно часто имели место в прошлом, хотя и никогда не несли столь весомых последствий.
Знак «минус» случайно превратился в «плюс».
И весь мир в мгновение ока вдруг переменился. Путь к звездам был открыт – за пять минут до полуночи.
_______________________________________________
[7] В английском языке имя Мозес соответствует библейскому Моисей.
[8] Лэмб Уиллис Юджин (р. 1913) – американский физик, лауреат Нобелевской премии по физике 1955 г. (совместно с П. Кушем). Резерфорд Эрнест (1871 – 1937) – выдающийся английский физик, лауреат Нобелевской премии по химии 1908 г.
[9] Планк Макс Карл Эрнст Людвиг (1858 – 1947) – выдающийся немецкий физик. Как основоположник квантовой теории предопределил направление развития физики с начала ХХ в. Лауреат Нобелевской премии по физике 1918 г. за вклад в развитие квантовой физики.