-Сегодня на площади ребята с белыми ленточками собирали деньги.
-И ты дала?
-Я, что, с конвертами долларов в карманах хожу?
-А надо бы! Время такое - никогда не знаешь за каким углом попросят помочь делу революции.
-Ну, что, возьмёте? Я старался!
-Нет, Ёжиков! Ты, конечно, великий юморист, но это в номер ставить нельзя. Категорически нельзя! От нас отвернуться спонсоры. Что ты! Быть на стороне власти - это, знаешь ли, по сегодняшним меркам моветон. Не модно это, Ёжиков, совсем-совсем не модно. Оппозиция будет нам в спину плевать, а то и в лицо. Или ещё хуже - в редакции нашей газеты все окна побьют. Да, Ёжиков, не чувствуешь ты текущего момента, ох не чувствуешь! Но идея хорошая! Стоящая идея! Короче, с места "И ты дала?" надо всё переделать!
-Переделать? Самуэль Валерьянович, побойтесь Бога!
Я над этим неделю работал. Ночей, можно сказать, не спал, а вы - переделать!
-Переделать, Ёжиков, пе-ре-де-лать!
Будучи далеко не крупным юмористом, всего-то сорок шесть килограммов непонятно, как теплившегося в нём ещё духа, он порой выдавал столько самой разнообразной хрени, что редактора многочисленных городских издательств только диву давались этому феномену и не успевали всё печатать.
Но сейчас в душе у Ёжикова творился самый что ни на есть настоящий творческий кризис. Юмор давался ему с большим трудом, остроумие явно притупилось, на карандаш ничего не шло, все старые заначки из закромов закончились, а кушать хотелось...
Прихрамывающий на одну ногу (с недавних пор он, как и многие жители этого города, жутко ненавидел коллекционеров крышек канализационных люков) небольшой юморист шёл по городу и вслух размышлял.
-И ты дала? - За что здесь можно зацепиться-то? Может, за "дала"? А что? - Разговаривают две старушки:
-Сегодня на площади ребята с белыми ленточками собирали деньги.
-И ты дала?
-Ага! Песка, который с меня сыпется.
Нет, что-то не очень. Глубже надо копать, глубже. Дала, дала, дала... Стоп! Акцептирую-ка я внимание на сексе. Сейчас это пользуется спросом.
-Сегодня на площади ребята с белыми ленточками собирали деньги.
-И ты дала?
-Ну конечно! Я же не телефон - не ломаюсь!
-Это уже лучше, но всё равно ещё не то.
Повторяя в сотый уже раз "я не телефон - я не ломаюсь", он добрался до автобусной остановки. В лучшие времена Ёжиков мог шикануть и на такси, но сейчас денег на такси не было. Впрочем, их у него и на автобусный билет не было, но контролёры в автобусах за безбилетный проезд, как правило, морду не били, в отличии от таксистов. А когда ему бьют морду - он не любил. Судя по всему, это у него было врождённое.
Автобус всё не шёл. Народ на остановке гадал, в какой пробке проклятый застрял.
Раньше пробки в бутылках застревали, а сейчас в пробках автобусы. Юморист вытащил из кармана блокнот и записал этот каламбурчик, а заодно и мысли про дающую старушку.
-Испорченные девушки не ломаются.
-Простите, что?
-Я говорю, испорченные девушки не ломаются. Запиши это тоже. Дарю, - голос принадлежал сидевшей рядом с ним на скамейке девушке. Её наряд, состоящий из обтягивающего платья, которое лишь слегка прикрывало стыд и из крупно сетчатых чулок, напоминавших авоську, свидетельствовал о том, что рядом с ним находится представительница древнейшей профессии.
-Я тоже всякие умные вещи записываю! - продолжала длинноногая.
-Неужели? - удивился Ёжиков, начинающий проявлять интерес к разговору, - И какие же?
-Вот из последнего: говорят, что стекло глотать легче, чем правду. Это не я, а кто-то там из умных сказал. Я к этому добавила, что лгать гораздо легче, чем глотать шпаги. Именно поэтому все лгут. Ну как вам? - и не дождавшись его ответа продолжила, - Женщина должна быть голой, как правда, а мужчина тупым, как нож.
Ёжиков хотел было уже что-то ответить, но в груди у него кольнуло и он замер. Он не смог пережить того, что в городе появился юморист лучше него.
--