…И НОЧЬ ЦЕЛОМУДРИЯ
Записки старожила
Не читайте. Не портите себе настроения, если оно у вас хорошее. У меня оно не ахти. Не до веселья. Надо бы выключить компьютер, не наводить хрень на плетень. Не писать. Но тогда вообще невмоготу. Так хоть чем-то занят. Словом, буду пописывать о грустном. Если и вам тоскливо, тогда вперед, следуйте за мной. Погрустим вместе.
Сочинять, выдумывать что-то не хочу. Да, пожалуй, уже и не могу. Не сочиняется, не выдумывается. Душа то ли зачерствела сама по себе, просто так - от «ветхости», то ли покрылась коркой равнодушия к фантазиям. Воображениям. Ложь, она и красивая - враньё. Особенно муторно тихими вечерами. Днем еще так-сяк, - беготни, забот хватает. Но наступает вечер. Остаешься один на один с самим собой. И «поплыл» в обратный путь. Туда, где был со всеми вместе, где без тебя ничего не начиналось и не заканчивалось. А теперь вот обходятся запросто. И впереди-то ничего хорошего не маячит.
В хоспис приехал пораньше. По холодку. Весьма некстати установилась очень жаркая погода. Замечательная для отдыха, купания в реке. Но дома не знаешь, куда от духоты деться. Каково больным? Накануне сразу троих увезли в морг. Валентина и ее подруга по палате не спали. Интересная фамилия у нее – Джон. Имена больных, дату поступления в хоспис можно узнать, не спрашивая. Они отпечатаны крупными буквами на большом листе бумаги. Для него предусмотрен специальный планшет. Четный такой. Закреплен над кроватью больных. Ни дать - ни взять, траур по живым. Догадался же кто-то.
- Ну что, - решил взбодрить супругу грубой шуткой, - время выгуливать сучку.
За Валентину был спокоен. Она нормально относится к «солдатскому» юмору. Не кривится. Рисковал напороться на справедливое недовольство Татьяны Джон. Обошлось. Обе женщины улыбнулись глазами. Валентина с трудом встала. Мы медленно пошли к выходу.
Кто-то из начальников очень удачно выбрал место для хосписа. Главный корпус его одной стороной выходит на малолюдную улицу Чкалова, другой – на уютный ухоженный сквер. Это место мне хорошо знакомо с детства. Когда-то здесь был пустырь. Но теперь тут благодать. Могучие лиственницы вымахали до небес, заматерели непричесанные березы. Между ними – асфальтированные аллеи с удобными скамейками на чугунных ножках. На одной такой, в тенечке мы и расположились.
Молчали. Наговорились накануне. Она и чувствовала себя вчера получше. Неожиданно легла, положив голову мне на ногу. Девчонка. Спросил, не мешают ли ключи в кармане. Покачала головой. Снова и снова, не к месту вспомнились «Подмосковные вечера». Подумал: «Неблагодарный мы все же народ, люди. Не ценим по достоинству то, что имеем. Пройдет совсем немного времени, и кто-то из нас будет вспоминать этот славный миг, как отдыхали когда-то на лавочке. Еще живые оба».
Дались мне эти «Подмосковные вечера».
Вот уж который вечер перед глазами встает старый, видавший виды динамик – не то трофейный, не то по ленд-лизу прибывший. Казенный, в общем. Он, без регулятора громкости, обшарпанный стоит на крашеной-перекрашенной тумбочке. То же казенной. На ней и динамике – черные инвентарные номера. И надпись – КИТ: Кемеровский индустриальный техникум.
…Динамик никогда не выключался. Ни днем, ни ночью. Впрочем, ночью он помалкивал: после двенадцати переставало вещать местное радио. А утром в 6 утра раздавался «Союз нерушимый…». Мать вставала, умывалась, включала плитку, ставила на нее кастрюли с водой. Закипит, - насыплет в нее горсть лапши. Это для меня. Сама она лапшу не ела. И каши не признавала. Уходила на работу голодная. А мне лапша нравилась. С маргарином.
Я был уже одет. Торопился на занятия в институте, когда вдруг раздалась эта ни на что непохожая музыка. Мягкая, доверительная, ненавязчивая, лиричная. Остановился и стоял, как вкопанный, пока она лилась из динамика.
Когда это было? О-оо! Очень и очень давно – в 1956 году. Более полувека песни, но она жива, трепетна и поныне.
Вспоминаю не ее, не песню, ни первого исполнителя Владимира Трошина, а то, как я стоял около казенной тумбочки и слушал. Сзади меня находились казенные стол, две табуретки, две кровати с казенными спальными принадлежностями. Почти ничего своего мы не имели. Вопиющая бедность. А вот, поди ж ты, мне до слез грустно от того, что та бедность ушла безвозвратно. Не вернешь. Не песня вспоминается, не музыка, а то, как стоял у динамика и завороженно слушал.
Не могло мне нравится наше убогое материальное положение. Особенно то, что не мог привести домой никого из друзей. Стеснялся дурак. Друзья были не на много богаче. Парни, в общем-то, вряд ли бы и пошли ко мне. Идти такую даль? Пешком? Ради какого интереса? А девчонки? Может быть, кто-то из них был не против познакомиться поближе с моей матерью. Ну, нет, об этом не могло быть и речи. К тому же мама к тому времени начала выпивать.
Тут надо кое-что пояснить. Мы с матерью часто меняли местожительства в городе. Учебные заведения, где она работала то уборщицей, то кастеляншей, то комендантом, время от времени расформировывали, переформировывали. А это - новые помещения для занятий, новые общежития для учащихся и житья-бытья персонала. Завести друзей на новом месте не так-то просто. Поэтому на выходные и каникулы я отправлялся в соцгород, где прошло мое детство. К старым друзьям. Здесь вместе мы и росли. Отсюда потом и разъехались, кто куда.
Дни идут. Сегодня Праздник. Совсем недавно он носил название День Независимости. Независимости от чего? Ошибку исправили. Теперь это День России.
Рано утром позвонила Валентина. Сказала, чтобы я к ней не приходил. Ей тяжело, не встает с постели. Если так говорит, значит, очень тяжело. Очень…
Послезавтра, 14-го – второе заседание областного суда. Опять увижу Глеба на экране монитора видеоконференции. Чем закончится это заседание? Неужели признают его виновным?
Господи! Как хочется выть белугой!
Надо отвлечься. Надо заставить себя что-то делать, чтобы не сойти с ума. Но что? Дописать начатое?
…Перед отъездом в Томск Нелька пригласила меня, Верку Субочеву и Генку Колодеева к себе домой. Кравцова закончила школу с серебряной медалью. Ее без экзаменов приняли в политехнический. Нам, «хорошистам» и «троешникам», еще предстояло сдавать экзамены, пройти по конкурсу в местные вузы. Мне – в горный, Генке – в педагогический, Верке – в химический техникум. Если бы я знал, что Кравцова затеяла тогда?!
Что бы сделал? Ну, хотя бы заранее помыл ноги, постирал и заштопал носки.
А затеяла она невероятное: предложила заночевать у нее. Сказала, что никто мешать не будет. Родители уехали к кому-то в гости. Я был в ужасе. В бане мылся неделю назад. Дома ноги под рукомойником не помоешь. И носки явно грязные. Что делать? Но не отказываться же. Не поймут.
Что делали до этого, где гуляли, что ели, ели ли вообще? Не помню. Все было как обычно. Проводили время в общем кругу других друзей. После первого поцелуя на выпускном вечере мы больше не уединялись и не целовались. Это я о себе и Кравцовой говорю. А тут - на тебе. Ночевка!
Как прошла эта «целомудренная» ночь мне не забыть никогда. Улеглись парами в одной комнате, на разных кроватях. Нелька лежала на спине. Неподвижно. Делала вид, что уснула. Она явно что-то ждала. Я лежал рядом. В грязных носках. На мне были видавшие виды, залоснившиеся спортивные байковые брюки. Меня коробит, когда я это вспоминаю.
Верка с Генкой всю ночь ворочались, шушукались. Он явно к ней приставал. Но она была непреклонна.
Как давно это было! А будто вчера.
Есть тут одна странность. Своего рода кульбит. Моя первая любовь Нелька Кравцова жила по адресу: улица Чкалова, дом № 1. Сейчас здесь находится хоспис. В нем доживает свой век моя последняя любовь, излишне ревнивая, но самая умная и самая верная женщина на свете - Валентина.
--*--
Все! Больше не могу. Побегу к ней. Не прогонит, поди.
г. Кемерово.
12.06.12 г.