К полудню следующего дня мы приехали в Тюстридж. Причина, по которой мы приехали так рано, была в том, что Тенедар дал нам поспать от силы два часа. Мы встали около трех часов ночи, и продолжили путь. Это сильно сказалось на моем самочувствии, но я не жаловался.
Дом, к которому мы подъехали, был огромным и очень внушительным – со статуями и лепниной. Ясно, что у моего спутника были богатые или сторонники, или покровители, или то и другое.
Мы вошли, и нас уже ждали. Большая зала была полна народу. Слуга выкрикнул имя Манихота, и люди стали расступаться, низко кланяться. Все вокруг смотрели на него с благоговением и обожанием.
Он легко кланялся, вежливо улыбался в ответ, но, казалось, никто из этих людей его не интересовал. Он искал других. В конце залы у стола сидело еще несколько человек. И вот именно при виде них глаза Тенедара зажглись радостью.
Сидевшие у стола встали, и бросились к Манихоту. Кто-то обнимал его, а кто-то кланялся.
- Вы устали с дороги, князь. Не хотите ли отдохнуть?
- Нет времени, друзья.
Манихот дал знак, и та же самая небольшая группа пошла за ним в боковую дверь. Она вела в небольшую комнату с обитыми темным шелком стенами. Посреди стояли стол и кресла. Все расселись. Во главе стола сел высокий молодой человек с беспокойным выражением лица, который все время нервно поправлял волосы на голове.
Я ждал, что меня представят всем этим людям, но вместо этого Манихот подошел к молодому человеку, опустился перед ним на одно колено, и поцеловал его худую руку с огромным перстнем на безымянном пальце, а потом поднялся, и торжественно произнес:
- Господа, перед вами Адениум Бенеуф, внук Бенеуфа Первого. Предлагаю начать это тайное собрание с нашего девиза.
- Я хочу узнать непознанное. Я хочу вспомнить забытое. Я хочу увидеть незримое. – Хором произнесли все в комнате.
Я сел в дальнем конце стола, и стал наблюдать за происходящим.
Один из сидевших достал стопку бумаг, и стал обсуждать их содержимое с Манихотом и Бенеуфом. Тенедар указывал на абзац в тексте, и проговаривал его вслух. Я понял, что молодой человек не умел читать. До меня доносились обрывки не столько разговора, сколько наставлений Манихота этому нервному молодому человеку: «Когда вы придете к власти, то сначала нужно будет принять вот эти законы, потом подписать указы, которые я для вас составил, а потом Аден поможет вам во всем...»
Кто-то подошел к Тенедару, и тихо сказал:
- Как я понимаю, вы привели Чернокнижника? Невероятно! Мы считали его сторонником короля. Как вам это удалось?
- Не ставьте мне это в заслугу. – В голосе Манихота послышалась горечь. – Вы принесли устройство?
- Да, все готово для проверки.
Они совещались еще какое-то время. В собравшихся чувствовалось единство, но при этом также какая-то безликость. Единственной яркой личностью среди всех был Манихот, и он «тянул» на себе все предприятие. Остальные просто смотрели на него с обожанием, и бездумно выполняли его приказы. Часа через два собрание закончилось тем же девизом, которым и началось, и Манихот отвел меня еще в одну комнату, проход в которую был скрыт среди шелковых складок обивки стены.
Он посадил меня на низкий диван в углу, а сам сел передо мной на корточки, как иногда делают с детьми, чтобы оказаться с ними на одном уровне, и показать им свое расположение и доверие.
- Что вы думаете, Домиарн?
- У вас слабый лидер. Более того, он вас ненавидит, и завидует вам за вашу харизму и власть. Его ненависть идет от собственной неуверенности в себе, а также от целого клубка внутренних комплексов, и от понимания того, что то, что есть у вас, никогда не будет принадлежать ему. Чтобы это исправить, я бы объяснил, что не надо завидовать, надо просто попросить высшие силы о чем-то еще равной или более высокой ценности, ибо вы имеете то, чему он завидует не потому, что высшие силы любят вас больше, чем его, а потому, что вы просто были готовы заплатить цену за эти дары.
- Я знаю. – Манихот вздохнул. – Именно поэтому я не хочу, чтобы мой король провел свою жизнь в ненависти к своему самому верному слуге. Когда он взойдет на престол, у него будут другие помощники. Но считаете ли вы, что это может помешать нашему предприятию?
- Нет. – Я покачал головой. – Не считаю.
Его сильные благовония кружили мне голову, и меня непреодолимо к нему влекло. У него было прекрасное, волевое лицо, и я отчаянно осознавал, что он задумал. Тенедар горел идеями Бенеуфа Первого, и красивой, но недостижимой теорией о справедливости. За это он готов был отдать все, включая свою жизнь. Проблема заключалась в том, что Манихот поставил не на ту фигуру. Адениум Бенеуф был не более, чем тенью своего великого деда.
Он протянул руку, и погладил мою щеку.
- Черныш прав. На вас встанет и у деревянного истукана. – Тенедар улыбнулся, сел рядом со мной на диван, и взял за руку. – И я знаю, что вы думаете. Я сделаю это не из жалости, но из благодарности за то, что вы нам помогаете.
А следующее утро было незажженной свечой. И потому, что в комнате, где я проснулся, не было окон, и также потому, что незажженная свеча не сгорает дотла. Я оделся, и побродил по комнате. На столике у двери лежало запечатанное письмо, готовое к отправке. Вот-вот должен был зайти кто-то, кто возьмет его, и унесет. Я коснулся письма, и отдернул пальцы. Они горели, как обожженные. Меня охватила слабость, и я упал на диван в углу.
«Мой любимый, в моей душе нет, и не может быть колебаний. Мы сделаем то, что задумали, и Чернокнижник предсказывает успех дела. Я всецело доверяю его дару, и отблагодарил его так, как он предпочел, ибо ему не нужны ни мои деньги, ни драгоценности короны.
Но близость с ним была мучительной. Я не могу описать его никак по-другому, кроме как «истерзанный ребенок». Он не смотрел мне в глаза, он не искал поцелуев. Он отвернулся, и спрятал лицо в подушках. Где-то там, в его детстве, с ним сделали что-то страшное.
Я предложил ему наше предприятие - смерть без награды, и он с радостью согласился. До вчерашнего дня я считал это бравадой и юношеским максимализмом, но вчера я понял, почему он так желает смерти. Не знаю, смог бы я жить с таким грузом, не знаю, как возможна вся невероятная жестокость того, что он пережил. Я не мог спать, и решил написать тебе потому, что больше тебя не увижу, а также потому, что ты понимаешь меня, как никто...»
Дверь тихо скрипнула.
- Домиарн?
Я открыл глаза. Манихот склонился надо мной.
- Я хочу тебе что-то показать. Едем.
Он смотрел на меня, и в глазах этого былинного богатыря, воина, выглядевшего непобедимым, стояли слезы, которые он с трудом сдерживал. Он нежно коснулся моего плеча, и повлек за собой.