Утреннее солнце настырно пробивалось сквозь окна дома супругов Гарт. Хозяин и хозяйка с восходом солнца уже хлопотали по хозяйству, давая указания своим пеонами, которые то и дело мельтешили у них перед глазами, выполняя различную работу.
Подустав, владелец асьенды Дик Гарт вошел в залу, где с обеих сторон по стенам было развешено его охотничье оружие. Дробовики и мушкеты подсумки и фляжки, ножи – все это напоминало ему о том времени, когда он со своей семьей и друзьями пришел на правый берег Миссисипи, заложив поселение. Около тридцати лет прошло с тех пор. Он неторопливо провел рукой по висевшему на стене испанскому седлу, и медленно опустился в кресло напротив окна. Уложив легким движением ладоней слегка растрепанные длинные волосы, Гарт запрокинул голову на спинку кресла и в прохладе летнего утра задремал. Со стороны комнаты, где он умиротворенно отдыхал, предаваясь воспоминания и снам, находилась столовая и кухня, а за ней крытый двор в одном конце, которого был амбар и конюшня. Из конюшни доносились голоса челяди.
–Дик!!! – послышалось со стороны двора, – ты где!?
–Неугомонная Герта, – подумал Гарт сквозь дремоту, – не может без меня.
Через некоторое время в залу вошла Гертруда – жена Гарта, а за ней виляя хвостом и становясь на задние лапы, вбежал охотничий пес Норт.
– Дик, тебе не кажется, что вороная кобыла перехаживает, и у нее никак не начнутся схватки, – выпалила миссис Гарт, явно проявляя озабоченность тем достоянием их фермы, коей являлась вороная кобыла. – Вымя набухшее, из сосков молозиво прет, не ест второй день ничего. То завалиться набок, то встает, потеет сильно. Тужится, тужится, и ни как.
Гарт не спеша приподнял веки, и не глядя в сторону жены, произнес:
– Уильям скоро вернется. Вот увидишь родная, он скоро будет здесь.
– Ох, – вздохнула Герта, сложив на груди руки. – Скорей бы уже. Я так волнуюсь, вся извелась. Год от нашего мальчика не было весточки.
– Я видел сон, – молвил Гарт, закрывая глаза.
Уильям первенец Герты и Дика, четыре года назад поступил матросом на торговое судно и бороздил просторы мирового океана. Семья ждала его возвращение, как христиане ожидают второго пришествия Христа. С ним Гарты связывали свое будущее. Младшие дочери супругов Гарт, давно вышли замуж, и проживали севернее асьенды родителей, занимаясь все тем же фермерством, время от времени навещая отца и мать.
Семейство Гарт слыло в округе самым уважаемым из всех населявших Рейнджпоинт семей поселенцев. Многие, поселившиеся здесь уже и не помнили истории появления команды Гарта на правом берегу Миссисипи. Неумолимое, безжалостное время стирало в памяти людей те мгновения. Но, тем не менее, каждый, кто обосновывался в Рейнджпоинте, считал за честь и даже своим долгом в первую очередь представиться Гарту и подружиться сего женой.
Миссис Гарт – женщина незаурядная, наделенная большим умом и добрым сердцем. Она много работала по дому и в саду. То она бежала кормить цыплят, то доила коров, сбивала масло в старомодном чане и делала французский сыр. Доброта и великодушие подкреплялись в ней религиозностью и твердостью убеждений, которым она неукоснительно следовала в жизни.
Мистер Гарт, человек не менее безразличный к вопросам религии, уважал и ценил твердость духа своей жены и, может быть, даже немного побаивался ее, хотя сам не понимал почему. Он не мешал ей заботиться о пеонах, работавших на ферме, учить их, наставлять добру, хотя сам не принимал в этом никакого участия. Ему казалось, что набожности и доброты жены хватит с избытком на них обоих.
Дик Гарт производил впечатление истинного джентльмена, если бы он не был таковым, то поселенцы наверняка презирали бы его. Независимо от того, какой он носил костюм, все на нем выглядело ладно. Платье у него всегда было впору и всегда в хорошем состоянии. Как и все пионеры, он носил на шее платок, будь то уборочная страда или охота, а исключительно длинный волос, он иногда связывал в косу сзади. С возрастом он переставал бриться и отрастил бороду, которая как он говорил: «спасала его изрезанное шрамами лицо от плохого глаза и палящего прерийного солнца».
Гарт, как и все мужчины Рейнджпоинта занимался охотой. В округе водились невероятные виды степной дичи, и у каждого поселенца, если тому было охота побродить часок-другой по дубовым лесам, по берегам речных откосов, на обеденном столе всегда было полно дичи. Хватало и кроликов и зайцев, на которых можно охотиться, если ты меткий стрелок. Крупной же дичи было мало. В заросших кустарником долинах иногда попадались лоси, да изредка олени.
Бизоньи стада сюда забредали редко, так как местность здесь изобиловала длинностебельными травами, в которых практически для бизонов не было питательных веществ. Более того эти травы зимой покрывал густой снег. Поэтому бизоны водились севернее, там, где трава была низкая и в зимнее время ее легче добыть, так как снег был неглубоким. Зато здесь полно было индюков, которые гнездились в длинной полосе кустарника, тянувшегося вдоль реки.
Еще лет десять назад, Гарт каждый год выбирался на север, чтобы поохотится на бизонов, но сегодня он только мог мечтать об этом, так как его возраст и здоровье уже не позволяли ему совершать полные лишений и опасностей долгие путешествия. Не лишая себя возможности запастись бизоньим мясом и отведать бизоньих языков, Гарт, время от времени снаряжал охотничьи экспедиции из числа молодых мужчин поселка, которые нет, да и соглашались удовлетворить старческую прихоть уважаемого пионера.
Каждый год супруги Гарт ожидали поставки бизоньих шкур от своего приемного сына Шелдона по прозвищу Шукас – индейского найденыша Герты, воспитанного в их семье, который охотился в прериях среднего запада и горах Уошита. С не меньшей радостью они встречали возвращения в Рейнджпоинт закадычного друга Гарта, траппера Парэйпу, с которым Гарт в далекие молодые годы служил в подразделении рейнджеров, воюя против индейцев, в восточных территориях, и пришел сюда, заложив Рейнджпоинт.
Шкуры бизонов супруги Гарт переправляли по Миссисипи на больших плоскодонных баржах. Они сплавлялись под парусами с верховьев до Нового Орлеана и сменяли там груз, после чего томительно долго тащили плоскодонки обратно бечевой и при помощи шестов. Иногда на это уходило более чем полгода. За последние лет десять движение вниз по реке увеличилась за счет расселения по берегам целой орды отчаянных смельчаков ринувшихся осваивать просторы Миссисипи. Это были неотесанные, необразованные, но храбрые малые, переносившие невероятные трудности со стойкостью истых моряков; пьяницы, необузданные гуляки, завсегдатаи злачных мест, отчаянные драчуны, все до одного бесшабашные, неуклюже-веселые, как слоны, ругатели и безбожники; транжиры – когда при деньгах, и банкроты – к концу плавания, любители дикарского щегольства, невообразимые хвастуны, а в общем – парни честные, верные своему слову и долгу. Они то и были теми наемниками, которым Гарт¬¬ доверял сопровождать хлопок и шкуры в порт и гавани Нового Орлеана.
– Дик, как быть с кобылой? – донимала миссис Гарт медитирующего супруга.
– Скажи Монтерею, чтобы оседлал Букефала, – не открывая глаз, в прострации произнес мистер Гарт. – Я навещу Олли. Думаю, он согласиться принять роды у вороной.
– Зачем тебе ехать к Олли, заняться нечем? – слегка недоумевая, спросила Гертруда. – Не проще ли Монтерею вскочить на лошадь и съездить на ранчо Твида?
– Монтерею сегодня придется пригнать с дальнего пастбища скот, – ответил Гарт.
– Послушай, Дик, сказал бы, что просто хочешь повидаться со старым приятелем.
– А почему бы и нет, вы же не против, миссис – с улыбкой, шутливо добавил Гарт, приподнимаясь с кресла.
– Ох, Дик, увиливаешь ты от домашних дел.
– Считаешь, что роды кобылы это не домашние дела?
– Монтерей! – окликнула Герта, того к кому обращалась.
Через несколько минут в проеме дверей появился длинноволосый парень лет пятнадцати.
–Да, мэм, – бодро произнес мальчишка, сжимая в руках ветхую соломенную шляпу. Потом он искоса бросил взгляд в сторону, – доброе утро мистер Гарт.
– Монтерей, сынок, будь добр, оседлай Букефала, – любезно попросил парня Гарт.
– Да, сэр. Я могу идти, мэм, – обратился он к Герте, – заведомо подмигнув Гарту.
– Конечно, Монтерей, – учтиво сказала миссис Гарт, – только пообещай, что сменишь эту рубаху и оденешь свежую. Так поросенок?
– Непременно, мэм, – улыбнулся мальчишка и выбежал во двор.
Монтерей был сиротой. В его жилах текла индейская кровь. Более десяти лет назад, на пепелище деревни индейцев куапо, в южном рукаве реки Арканзас, его нашел Шукас, который охотился в тех местах. Мальчик сидел возле трупов скальпированных родителей и в отчаянии плакал. Вокруг не было ни души, только с десяток безжизненных тел его соплеменников. Шукас почему-то решил, что лучше отдать малыша на воспитание чете Гарт, чем вернуть его соплеменникам. С тех пор мальчишка и проживает в семье Дика и Герты, управляясь с лошадьми и скотом.
В отношениях между Гартами и мальчишкой царили свобода и порой некоторая бесцеремонность, в домашнем обиходе – простота, граничащая с грубостью пеонов и теплотой миссис Гарт. Монтерей всегда с аппетитом ел, а потом крепко спал, не раздеваясь, завернувшись в одеяло. Как ни боролась с этой его привычкой миссис Гарт, ничего не выходило. Но мальчик понимал, что сам должен следить за собой, сам приносить себе воду для умывания, расчесывать свой длинный густой волос, стирать и чинить одежду. Первоначально его занимала лишь новизна подобных процедур, и жизнь казалась парню интересной, но взрослея, он начинал едва ли не страдать от них. Грубость кого-нибудь из пеонов или, что еще хуже, их безразличие к нему, заставляли мальчика чувствовать свою зависимость от них, пробуждали в нем смутное ощущение какой-то несправедливости, совершенной в отношении него. Хотя никто из окружающих об этом не догадывался, да и сам он пытался отмахнуться от этого тягостного чувства, но оно все равно почему-то дремало в его детском сознании.
Монтерей охотно помогал всем, кто его об этом просил, что не означало, будто бы он у них в услужении. И чтобы не выделяется среди остальных работников асьенды, он, так же как и все они не гнушался тяжелой работой.
Его сверстники: дети негров, мулатов, креолов, относились к нему с сочувствием. Они искренне воспринимали версию его судьбы, придуманную их родителями. Поговаривали, что Монтерей внебрачный сын Шукаса,
и, что его мать этот «кровожадный» краснокожий, когда-то лишил жизни, и дабы не воспитывать сына, навязал его добросердечным хозяевам. Монтерей впрямь верил, что это так, но не испытывал к Шукасу ненависти, а наоборот с нетерпением всегда ждал его возвращение в Рейнджпоинт, более того был готов следовать за охотником куда угодно.
– Букефал под седлом, сэр, – сказал Монтерей, подойдя к сидевшему на крыльце Гарту.
– Спасибо, сынок. Не забудь сегодня к вечеру отправиться на дальнее пастбище, – напомнил Гарт.
– Я помню, сэр.
– Вот и молодчина, ступай.
Когда мальчишка скрылся из виду, Дик Гарт, по-стариковски, но весьма еще ловко, забрался на пегого жеребца по кличке Букефал, и потрепал его за холку.
– Мой конь, хороший конь. Мой мальчик, – умиленно бормотал Гарт, лаская коня.
Семь лет назад, Гарт купил еще необъезженного, дикого жеребца у индейцев команчей, которые временами поставляли сюда табуны лошадей для своего торгового партнера Оливера Твида, приятеля Гарта. Искренне привязавшись к коню, Гарт долго думал над тем как его назвать, и, не придумав ничего, зацепился за кличку известного и знаменитого коня Александра Македонского.
– Надеюсь, ты и Олли к вечеру вернетесь, – сказала вышедшая на крыльцо Герта.
– Конечно, дорогая, можешь не сомневаться.
– Не понимаю, что произошло с кобылой. Почему она не может разродиться, – озабоченно произнесла Герта и отправилась в дом.
– Эй, Педро, открывай ворота, – крикнул Гарт пожилому креолу, сновавшему по двору. – Пошел Букефал, – ласково произнес Гарт, слегка пришпорив коня.
– Счастливо, патрон, – буркнул Педро, снимая в знак почтения шляпу.
Через некоторое время Дик Гарт перешел на рысь и скрылся в дубняке.
Проводив патрона взглядом, креол Педро натянул на голову шляпу и закрыл ворота.