Психиатры в борьбе с недугом

               
В восемьдесят седьмом году районный гинеколог не выдала мне справку на получение путёвки в санаторий, и мне пришлось согласиться сделать небольшую операцию. Перед операцией анастезиолог городской больницы N 172 задала мне несколько вопросов, и, отвечая на один из них, я сказала, что изредка, когда мне не удаётся заснуть, я принимаю снотворное. Тогда врач приняла “мудрое” решение: чтобы я крепко спала во время операции и не мешала её проведению, она дала мне такую лошадиную дозу наркоза, что я целый час после операции не могла проснуться, тогда как другие приходили в себя уже на каталке, по пути в палату. Насколько мне было известно, доза наркоза назначается исходя из веса пациента. В данном случае мой маленький вес  абсолютно не был принят в расчёт.  В дальнейшем мне пришлось делать операции подобного рода ещё несколько раз, но я уже предпочитала делать их амбулаторно и платно и, конечно, под местной анестезией.
 
А тогда, в больнице во время операции под общим наркозом мне казалось, что я вижу северное сияние – вертикальную волнообразную стену из переливающейся сине-голубым цветом, светящейся субстанции. Таким много лет я и представляла себе северное сияние, пока не увидела его в кадре на экране телевизора. После операции выяснилось, что я совсем перестала спать. Длившаяся более месяца бессонница измотала меня. Я сильно похудела. Юбки, которые раньше плотно обтягивали мои бёдра, теперь попросту болтались на мне. Я стала похожа на тень.

  Пришлось обратиться к невропатологу в районную поликлинику, и я получила направление в клинику неврозов. Чтобы лечь в клинику, сначала нужно было получить медицинское заключение комиссии. Когда я предстала перед ней, одна дама, член этой комиссии и, естественно, врач, произнесла: “Просто неприлично быть такой тощей!” Да, бывает, что и врачи порой придумывают афоризмы!
 
Меня направили в отделение, располагавшееся тогда в старом, убогом, деревянном здании в Рублёвском лесу. Единственной отрадой был сам лес. Я не помню практически никаких обстоятельств своего пребывания в клинике. Некоторые моменты напомнила мне навещавшая меня там дочь Лиля. Она сказала, что при одном воспоминании о моём тогдашнем состоянии у неё начинают трястись руки, и эти воспоминания она всячески старалась вытеснить из своей памяти. По её словам, я ходила, шаркая ногами, как сомнамбула, настолько была опоена психотропными препаратами, которые пила горстями, мои руки висели, как плети, взгляд был неосмысленный, погруженный куда-то внутрь себя. Я потеряла как долговременную, так и кратковременную память, и поэтому не помнила, что и куда положила и постоянно что-то искала, не помнила сказанное дочерью накануне, чем приводила её в неописуемый ужас. Лиля привыкла видеть во мне энергичного, целеустремлённого, умного человека, поэтому такая произошедшая со мной метаморфоза ей, ещё школьнице, казалась полной катастрофой. Да так оно и было на самом деле.  Лиля при каждой встрече советовала мне не пить много таблеток, но в то время я  доверяла врачам и убеждала Лилю, что мне нужно принимать все назначенные врачом таблетки, чтобы наладить сон и выздороветь.
 
В качестве одного из лечебных методов, помимо многочисленных таблеток, нам была предписана трудотерапия, и мы ежедневно должны были склеить определённое количество маленьких коробочек, размером примерно со спичечный коробок.  Самой мне запомнилось только общее ощущение своей беззащитности и беспомощности при общении с другими пациентами.  Я была настолько слаба физически, что даже здесь, среди людей с разными психологическими проблемами, однако сильных физически, я ощущала себя абсолютно потерянной и ясно чувствовала их презрительное отношение к себе. В этот безрадостный для меня период жизни все бывшие друзья отвернулись от меня, поскольку видели во мне отработанный материал. Из них лишь двое - Аркадий и Эмма  – поддерживали мой моральный дух. Приехав в Москву в командировку, Аркадий навестил меня в клинике, весьма сочувственно отнёсся к моему состоянию и много раз настоятельно советовал не пить таблетки. Я пыталась возразить, что без таблеток уже не могу обходиться, но он ещё и ещё раз повторял, что нужно использовать другие средства. Эмма, моя одноклассница, в течение всего длительного периода моей бессонницы и, как следствие, моего психологического и физического дискомфортного состояния продолжала постоянно общаться со мной. Остальные друзья перестали звонить и вообще интересоваться мной.

Пребывание в клинике не привело к каким-либо положительным результатам: я по-прежнему не спала или спала не каждую ночь, да и то лишь урывками. Поэтому я была вынуждена обратиться сначала в платную поликлинику, а потом, по направлению невропатолога поликлиники, пересилив себя, - в психоневрологический диспансер, который находился на Смоленской площади.  Здесь врачи с огромным старанием расписывали для меня огромные таблицы, когда, сколько и какие психотропные препараты мне следует принимать. Чем больше таблеток я принимала, тем меньше я спала и тем хуже себя чувствовала. Наконец, и эти врачи сдались и дали мне направление в психиатрическую больницу N 12, что за Соколом.
Я начала  амбулаторно “лечиться” у доктора Игоря Михайловича, который продолжал пичкать меня всё теми же таблетками, и когда уже были исчерпаны, по его мнению,  все возможности вылечить меня с их помощью от бессонницы, он прописал мне дважды в день уколы, которые я начала делать сама себе в домашних условиях.
 
Через несколько проведённых процедур я почувствовала, что у меня начали дрожать руки. Дело принимало слишком серьёзный оборот. Я сообщила доктору, что физически чувствую себя отвратительно, и мне кажется, что с моими внутренними органами творится что-то непонятное: неприятные ощущения в области желудка и печени. Неодобрительно выслушав моё заявление, врач сказал, что у меня непорядок всё-таки с головой и направил к терапевту всё той же психиатрической больницы. Терапевт на основании внешнего осмотра дала заключение, что все внутренние органы у меня в норме, и подтвердила диагноз врача психиатра, что моя бессонница вызвана состоянием психики.

Тогда мой муж Николай за небольшую плату устроил мне консультацию у знакомого невропатолога Арона Григорьевича. Побеседовав со мной, он изрёк: “Что-то я не видел, чтобы психи так худели”, - и порекомендовал срочно сделать УЗИ внутренних органов, что впервые в жизни я и сделала, заплатив за это двести пятьдесят рублей. Молодой врач долго смотрел на экран монитора, а затем высказал своё резюме: “Вы пришли слишком поздно. У Вас узлы в печени”. К этому страшному диагнозу я отнеслась как-то спокойно. Я была настолько измотана, что просто смирилась с неизбежным, и только мама сетовала, что, мол, она надеялась на меня в своей старости, а теперь ей надеяться не на кого.  С этим диагнозом и выданными на руки снимками я направилась в Онкологический научный центр, расположенный на Каширке, где пролежала десять дней -  с 1 по 10 июня.
 
  Здесь при первом обследовании мне ввели контрастное вещество и сделали ангиографию. Я безо всяких эмоций, как бы отстранённо, присутствовала при этой операции и даже не поинтересовалась её результатом. При втором обследовании, введя в брюшную полость лапароскоп, мою печень исследовали визуально. И снова я лежала на столе, абсолютно равнодушная, полностью отстранённая от происходящего. И вдруг доктор вполне вдохновенно сообщил: “Вы вытащили счастливый билет! У вас кавернозная ангиома обеих долей печени!” У меня мгновенно изменилось состояние сознания и отношение к окружающему миру, ибо мне была дарована путёвка в дальнейшую жизнь. Другие пациенты абдоминального отделения с грустью и горечью сообщали, что у них, к сожалению, страшный диагноз подтвердился.
 
Сюда, на Каширку,  8 июня приезжали мои коллеги по работе: начальник сектора Вера Васильевна и ведущий конструктор Оливер Викторович, чтобы  поздравить меня с юбилеем. Приезжала и моя приятельница Наташа, которая настоятельно советовала как можно быстрее выбираться отсюда. Выписываясь из центра, я пошла попрощаться с лечащим врачом Панаховым, держа в руках купленную на сданную макулатуру книгу Рэя Брэдбери, чтобы в знак благодарности подарить её доктору. Тогда все москвичи, желая приобрести отсутствующие на полках книжных магазинов издания, самоотверженно копили газеты и журналы или ходили по квартирам, собирая ненужную хозяевам бумагу. Я понимала, что мой подарок уж очень несущественен для Панахова, наверняка, привыкшего к действительно большим подношениям, поэтому я как-то нерешительно начала поднимать руку с книгой, чтобы отдать её доктору. Однако он не стал колебаться и чуть ли не выхватил книгу из моих рук. Я даже обрадовалась: значит, подарок пришёлся ему по душе.

В течение нескольких лет после выписки из Каширки я продолжала наблюдаться у врача абдоминального отделения поликлиники при Онкологическом центре Лидии Ивановны, и каждый раз, подъезжая к Центру, с ужасом вглядывалась в тёмные башни здания центра, напоминающие трубы крематория. Обстановка здесь угнетает и травмирует психику даже здорового человека, но аппаратура здесь прекрасная и профессионализм врачей высокий. Но когда Лидия Ивановна однажды резко заметила мне, что справка о состоянии здоровья, которую она выдавала мне на руки для поликлиники, стоит денег, и я могу уточнить это в регистратуре, я решила больше не ездить на Каширку. Я поняла, что те небольшие подарки, которые я делаю Лидии Ивановне, её не устраивают, а платить врачам –  в любой поликлинике,  в любой больнице и  специалистам в центре – у меня не было желания.
 
Выписавшись из центра на Каширке, я отвезла полученную там выписку из истории болезни в психбольницу N12. Ознакомившись с ней, Игорь Михайлович мгновенно изменил и своё отношение ко мне, и свой метод лечения. Он отменил все ранее назначенные препараты и уколы и дал мне для сна только крошечные, как он сказал, особые французские таблетки. Долгое время я думала, что это вообще плацебо. Постепенно, принимая также препараты для лечения желудка и печени, я пришла в норму и в помощи врачей больше не нуждалась. Игорь Михайлович был доволен своим успехом, и когда спустя год я приехала к нему на профилактический осмотр, он не без гордости похвастался, какой он нашёл прекрасный способ моего лечения, совершенно забыв, что не верил мне, когда я жаловалась на нездоровье, и послал меня на приём к ангажированному терапевту.

Когда приблизительно через три месяца лечения я вернулась на работу, я поняла, что начальник нашего отдела полностью списал меня со счёта. Я столкнулась с тем обстоятельством, что разработанная незадолго до случившегося со мной методика расчёта инструментальных погрешностей поплавкового гироскопа при воздействии на летательный аппарат линейного ускорения, многократно превышающего ускорение силы тяжести, успешно используется без ссылки на моё авторство. Старший инженер нашего отдела, женщина, безусловно, толковая, сделала расчёт по разработанным мной формулам, подставив в них другие цифры,  для случая  ускорения другой величины, и за выполнение этой работы была выдвинута на доску почёта направления и даже премирована. Обо мне не было упомянуто ни слова. Мне пришлось побороться, чтобы возвратить свой приоритет в решении этой задачи. Теперь речь уже не шла о защите докторской диссертации, хотя изначально я предполагала, что эта тема станет её частью.
 
Первое время после возвращения на работу в моей голове был туман, и о занятиях серьёзной наукой не могло быть и речи. Но постепенно всё вернулось на круги своя, голова прояснилась, и я выполнила ещё много сложных задач, получила несколько авторских свидетельств и патентов, опубликовала научные статьи.

Очень долгое время мне не удавалось восстановить свой вес. Я по-прежнему была очень худая и страдала от этого. Дело даже доходило до курьёзов: стремясь убедиться в прибавлении веса хотя бы на сто грамм, я, приходя в медпункт на работе, раздевалась до трусов, чтобы устранить ошибку, связанную с весом одежды, которую я могла менять, и только после этого становилась на весы. Медсёстры с усмешкой и одновременно с пониманием наблюдали за моей церемонией взвешивания. Теперь-то у меня уже давно даже избыточный вес, но окружающие говорят, что я ещё в норме.

Спустя несколько лет я стала пациенткой и некоторое время даже дистрибьютором компании “ВитаМакс”. Там я прослушала курс лекций, который с целью нашего ознакомления с основами медицины и лечебными свойствами биологически активных пищевых добавок прочитали нам врачи этого центра. На одной из своих первых лекций врач гомеопат и натуропат Любовь Петровна Курбатова сообщила: “ Первое, что нужно сделать при бессоннице, - это проверить печень”. Эта информация была давно известна врачам натуропатам, но этого не знали!? врачи аллопаты, которые и по сей день, если и знают, то только  свою узкую область медицины,  свою специальность, не видя человека в целом. При наличии ангиомы, сосудистой опухоли, печень не справилась с дозой наркоза, превышавшей допустимую норму, поэтому мой организм нужно было просто очистить после операции. Вместо этого мою бессонницу врачи психиатры пытались победить, оглушая меня бесчисленными психотропными препаратами и доведя меня до состояния, практически не совместимого с жизнью. Если бы  не встреча с врачом невропатологом Ароном Григорьевичем, который предложил мне сделать УЗИ, меня давно бы уже не было в живых. В моём случае врачи психиатры – все до одного – проявили узость профессионального кругозора, а также неумение и нежелание хотя бы немного подумать.