В. А. Бронштэн. Мировоззрение Птолемея

 

Мировоззрение Птолемея

«Истинные философы, Сирус (1), были, я полагаю, совершенно правы, отличая теоретическую часть философии от ее практической части» — такими словами Птолемей начинает «Альмагест» [17. С. 35]. И дальше он проводит ту мысль, что, прежде чем приниматься за какую-либо практическую задачу, надо ясно представить себе общий смысл явлений, которые хочет анализировать и объяснять исследователь.

 
«Даже практическая философия,—продолжает Птолемей,— прежде чем стать практической, оказывается теоретической, несмотря на то, что очевидно большое различие между обеими; в первую очередь, для многих людей возможно обладать некоторыми из моральных достоинств, даже не обучаясь им; далее, в первом случае (практической философии) извлекают большую прибыль из постоянной практики в реальных делах, тогда как в другом случае (теоретической философии) — путем совершенствования в теории».

Деление философии на теоретическую и практическую заимствовано Птолемеем у Аристотеля. Надо сказать, что в ту эпоху (и много позднее тоже) философией называли науку о природе вообще. Теоретическая философия делилась на три раздела: теологию, математику и физику. Это деление принимает и Птолемей.

«Первопричину первого движения вселенной, попросту говоря, можно рассматривать как некое невидимое и неподвижное   божество;   раздел  теоретической  философии, изучающий это, может быть назван теологией, поскольку этот вид деятельности можно представить себе только где-то высоко, вплоть до высочайших пределов вселенной, и он полностью отделен от ощутимой реальности»,— пишет Птолемей [17. С. 35-36].

Дальше он дает определения физики и математики. Физика, по Птолемею, изучает материю и вечно движущуюся природу, а также качества типа «белый», «влажный», «сухой», «теплый» и им подобные, относящиеся к разложимым на составные части телам, находящимся под сферой Луны (как принято говорить, «в подлунном мире»), «Надлунный мир» — область приложения математики.

Математика, по Птолемею, изучает числа, а также форму, размеры, место, время и другие свойства, выражаемые числами. И не случайно свое сочинение он назвал математическим построением.

В своем мировоззрении Птолемей почти точно следует Аристотелю. И дело, разумеется, не столько в геоцентризме обоих, сколько в их взгляде на основные категории бытия. Вслед за Аристотелем Птолемей считает все сущее состоящим из материи, формы и движения, причем ни одна из этих категорий не может существовать без двух других. Это значит, что материя не может существовать без движения и движение нельзя себе представить без материи.

Классики марксизма высоко оценивали учение Аристотеля о категориях бытия. Как отмечал Ф. Энгельс, в этом учении нашла свое яркое выражение диалектическая концепция развития. Он писал: «Два философских направления: метафизическое с неподвижными категориями, диалектическое (Аристотель и особенно Гегель) — с текучими...» (2).

В своем конспекте «Метафизики» Аристотеля В. И. Ленин отмечал его материалистический подход как к вопросу о реальном существовании вещей, так и к классификации наук. «Прелестно! Нет сомнений в реальности внешнего мира»,—записывает В. И. Ленин (3). Очевидно, что этот отзыв может быть распространен и на взгляды Птолемея.

Однако и Аристотель, и Птолемей не были ни последовательными материалистами, ни последовательными диалектиками.  «Путается человек именно в диалектике общего и отдельного, понятия и ощущения etc., сущности и  явления  etc.» — пишет  об  Аристотеле   В. И. Ленин (4).

Уже из приведенных выше выдержек из «Альмагеста» ясно, что Птолемей допускал (вместе с Аристотелем) «первый толчок», допускал существование божества. Но это божество играет во взглядах Птолемея весьма ограниченную роль: оно только создало и пустило в ход «небесный механизм», управляющий движениями светил небесных. Больше о боге и о его влиянии на процессы во Вселенной в «Альмагесте» не говорится ничего.

Более того, приведя описанную выше схему классификации наук, Птолемей отдает явное предпочтение математике перед теологией и физикой. Вот как он это аргументирует: «Из всего этого мы заключаем, что первые два раздела теоретической философии должны быть названы скорее предположениями, чем знанием: теология — вследствие ее совершенно невидимой и неуловимой природы, физика — вследствие непостоянной и неясной природы материи ...только математика может обеспечить надежное и нерушимое знапие для ее энтузиастов при условии строгого к ней подхода» [17. С. 36].

Не приходится удивляться столь критическому суждению Птолемея о физике. Тогда физика переживала свое детство, даже младенчество, а природа материи действительно была неясна. О свойствах материи судили чисто качественно. Было общепринято предложенное еще Гераклитом (ок. 544—484 до н. э.) разделение всех веществ на четыре элемента: землю, воду, воздух и огонь. Аристотель изобразил даже четыре сферы, расположенные концентрически снизу вверх: сфера земли, сфера воды, сфера воздуха и сфера огня. Земля — холодная и сухая, вода — холодная и влажная, воздух — теплый и влажный, огонь — теплый и сухой. За сферой огня следует уже сфера Луны, а затем —сферы других планет и сфера звезд [21].

Несмотря на то что Птолемей и сам занимался некоторыми вопросами физики (например, оптикой), он отдает решительное предпочтение математике и астрономии. В дальнейшем он применит эти точные науки для нужд географии, точнее, геодезии, а математику — еще и к теории музыки!

Не лучше, чем к физике, выглядит отношение Птолемея и к теологии. Теология в его описании предстает перед нами как нечто столь же возвышенное, сколь и неясное. Правда, у Птолемея есть целый труд, посвященный астрологии,— «Четырехкнижие» [117], но не следует отождествлять приверженность к астрологии с отношением к религии. В «Четырехкнижии» Птолемей пытается обосновать некие физические воздействия небесных светил на земные явления, иначе говоря, он пытается подвести некоторый физический «базис» под астрологические представления. Этот вопрос мы рассмотрим отдельно (в гл. 15), здесь же для пас важно то, что астрология Птолемея не была основана на религиозных представлениях.

Таким образом, по своим религиозным убеждениям Птолемей был весьма умеренным деистом, иначе говоря, он признавал существование бога, но не приписывал ему никаких конкретных функций, за исключением создания мира и «первого толчка».

С этой точки зрения историческим курьезом является то обстоятельство, что спустя тысячу лет учения Аристотеля и Птолемея были официально признаны христианской церковью как истинные. Правда, произошло это далеко не сразу. Первые переводы трудов Аристотеля и Птолемея на латинский язык появились в Европе в конце XII в; это были переводы с арабского. Переводы работ Аристотеля непосредственно с греческого были сделаны (Вильгельмом Мербекским) уже в 60-х годах XIII в. Вскоре после этого взгляды Аристотеля подверглись жестоким нападкам со стороны доминиканцев, в первую очередь Альберта Великого (1206—1280) и Фомы Аквинского (1225—1274). Вместе с тем оба они приложили немало усилий, чтобы с помощью хитроумно составленных комментариев приспособить, адаптировать учение Аристотеля к канонам христианской религии. Альберт Великий положительно относился и к системе мира Птолемея [52]. В начале XIV в. она приобрела известное влияние в христианском мире, а в середине XIV в. получила полное признание сначала во Франции, а потом и в других странах (5).

Причин такого отношения христианской церкви к сочинениям «язычников» Аристотеля и Птолемея было несколько. Одна из них состояла в том, что учения обоих ученых были основаны на геоцентрической системе мира, полностью удовлетворявшей догмам христианства о том, что человек создан богом по своему образу и подобию, а потому он должен жить на неподвижной Земле, в центре мира. О других причинах мы скажем ниже.

Рассмотрим геоцентризм Птолемея, опираясь на его собственное изложение в I книге «Альмагеста». Доказав, что небесный свод подобен сфере (что позволяет использовать для определения видимых положений светил сферические координаты), а также, что и Земля имеет форму шара (что тоже позволяет применять сферические координаты точек земной поверхности: долготу и широту), Птолемей переходит к доказательству того, что Земля находится в середине небесного свода, в центре небесной сферы [17. С. 40-42].

Птолемей доказывает это утверждение от противного. Если Земля не находится в центре небесной сферы, то она должна быть либо смещена к одному из полюсов мира, либо вообще не должна находиться на оси мира. В первом случае горизонт делил бы небесную сферу на две неравные части (та, что прилегает к ближайшему полюсу, была бы меньше), во втором случае звезды при вращении небесной сферы то приближались бы к Земле, то удалялись бы, меняя свой блеск, а Солнце и Луна — видимые размеры. Поскольку ни то, ни другое не наблюдается, значит, Земля находится в центре небесной сферы. Дальше Птолемей доказывает (совершенно правильно), что размеры Земли ничтожно малы по сравнению хотя бы со сферой «неподвижных звезд», что ее по сравнению с этой сферой можно принимать за точку. Доказательство состоит в том, что из разных мест земного шара небесные светила кажутся одинаковых размеров в любое время. Это означает, что размеры Земли действительно ничтожно малы по сравнению с расстояниями до небесных тел [17. С 43].

Доказательства центрального положения Земли, которые мы только что привели, основаны на двух ошибочных предположениях. Во-первых, это предположение о том, что размеры небесной сферы, хотя и очень велики, но конечны, а потому смещение Земли внутри небесной сферы к одному из полюсов приведет к неравенству северного и южного сегментов (здесь уже нельзя сказать «полусфер»). Во-вторых, это предположение, что суточное вращение небесной сферы происходит само по себе, независимо от Земли. Но мы знаем, что это вращение является лишь отражением реального вращения Земли вокруг оси, а потому второе предположение Птолемея ошибочно в своей основе. Что касается первого предположения, то несомненно, что Птолемей обсуждал все возможные последствия сдвига Земли из центра сферы, пользуясь моделью, где маленький шарик (Земля) находился внутри большого полого шара (небесной сферы). Мы знаем, что расстояния до звезд настолько велики, что даже движение Земли вокруг Солнца по орбите диаметром 300 миллионов километров не приводит к заметным смещениям звезд. Эти смещения (годичные параллаксы звезд) оказались столь малы, что понадобилось 17 столетий после Птолемея и два с лишним столетия после изобретения телескопа, чтобы они смогли быть обнаружены (6).

После доказательства центрального положения Земли Птолемей доказывает ее неподвижность в пространстве. В самом деле, утверждает он, если бы Земля имела какое-либо движение, она бы смещалась со своего центрального положения, и тогда имели бы место те же эффекты, как и в случае нецентрального положения Земли относительно небесной сферы. Но так как эти эффекты не наблюдаются, значит, Земля неподвижна [17. С. 43-45].

Вторым доказательством неподвижности Земли, которое приводит Птолемей, является вертикальное свободное падение тел во всех местах Земли. Все тела стремятся к центру, и поскольку они падают вертикально вниз на всех широтах Земли, значит, она и есть этот центр., И если бы земная поверхность не преграждала путь падающим телам, они падали бы дальше вниз, до самого центра Земли. И хотя Земля велика и тяжела, не следует удивляться тому, что она никуда не падает и не требует опоры. Ведь Земля мала по сравнению с Вселенной, которая оказывает на нее равномерное давление со всех сторон, а потому Земля и не может никуда сдвинуться. Земля тяжелее известных нам падающих тел, а потому, если бы она тоже могла куда-нибудь падать, она падала бы быстрее (7), и мы не могли бы этого не заметить.

Здесь же Птолемей объясняет понятия верха и низа: низ — это направление к центру Земли, верх — направление, ему противоположное. Тяжелые, плотные тела стремятся вниз, легкие, разреженные — вверх. Направления «вверх» и «вниз» различны в разных пунктах Земли [17. С. 45].

Дальше Птолемей вступает в полемику со сторонниками вращательного движения Земли, не называя их, правда, по именам. Очевидно, он имеет в виду Гераклида Понтийского и Аристарха Самосского, считавших, что суточное вращение совершает Земля, а не небо. Птолемей признает, что среди небесных явлений нет ничего, противоречащего гипотезе о вращении Земли, но совсем иначе обстоит дело с явлениями на земле и в воздухе. «Они должны допустить, — пишет Птолемей,—что вращательное движение Земли должно быть самым быстрым из всех движений, связанных с ней, учитывая, что Земля должна совершать одно обращение за столь короткое время; в результате все предметы, не опирающиеся на Землю, должны казаться совершающими такое же движение в обратном направлении; ни облака, ни другие летающие или парящие объекты никогда не будут видимы движущимися на восток, поскольку движение Земли к востоку будет всегда отбрасывать их, так что эти объекты будут казаться движущимися на запад, в обратном направлении» [17. С. 45]. Даже если предположить, рассуждает далее Птолемей, что и воздух движется в том же направлении и с той же скоростью, что и Земля, плавающие и парящие в воздухе тела не должны следовать его движению. Если же они связаны с воздухом так, что следуют его движению, то нам они казались бы неподвижными, чего на самом деле нет.

Так Птолемей «опровергает» взгляды сторонников вращения Земли. Некоторые его доводы сейчас могут показаться наивными, но не надо забывать, что и полтора тысячелетия спустя именно к таким доводам прибегали противники Коперника и Галилея. Именно эти доводы заставляет Галилей в своих «Диалогах» приводить защитника   системы   Птолемея — Симпличио  [42].

Птолемей не обсуждает предположения Аристарха о движении Земли вокруг Солнца. По-видимому, покончив с гипотезой о вращении Земли вокруг оси, он не счел нужным даже упоминать о более сложном и крупномасштабном движении Земли. Тем более, что приведенные им аргументы говорили вообще против любого движения Земли.

Но в приведенных выше рассуждениях Птолемея, кроме тех наивных аргументов, о которых мы говорили, есть и здравые мысли. Так, подчеркнем мысль Птолемея, что ход небесных явлений не противоречит гипотезе о вращении Земли. Птолемеи прав и в том, что вращательное движение Земли быстрее всех прочих известных в ту эпоху движений. Если бы он попробовал вычислить ее скорость (а у пего были для этого все необходимые данные: окружность Земли по Эратосфену и широта Александрии), он нашел бы эту величину равной 385 м/с, что в десять раз быстрее ураганного ветра. Но он не мог понять, что воздух увлекается вращением Земли, а все плавающие или летающие в воздухе тела тоже участвуют во вращении Земли.

Таким образом, Птолемей предстает перед нами как последовательный геоцентрист. Но свой геоцентризм он старается обосновать соображениями, основанными на физике явлений, а не схоластическими рассуждениями или ссылками на авторитеты.

Геоцентризм Аристотеля и Птолемея был нужен христианской церкви по трем причинам. Во-первых, на геоцентрическом мировоззрении «держался» основной догмат христианства — догмат искупления8, а также ряд других положений Библии, терявших смысл, если признать Землю движущейся, а тем более рядовой планетой. Во-вторых, система Птолемея как бы согласовывала геоцентризм с математическим объяснением видимых движений Солнца, Луны и планет. В-третьих, для большинства людей неподвижность и центральное положение Земли, движение небесных светил казались очевидными, повседневно наблюдаемыми фактами — тут ничего не надо было ни объяснять, ни доказывать.

Остановимся несколько подробнее на значении второй из перечисленных причин. Математическое описание движений планет, Солнца и Луны в системе мира Птолемея достигло такой точности, что позволяло предвычислять положения этих светил на небе, а также наступление некоторых небесных явлений, связанных с их движением (например, солнечных и лунных затмений), с весьма высокой для того времени точностью. Таким образом, математическая модель Птолемея имела большую прогностическую ценность.

В то же время христианская церковь в странах Европы в результате ряда объективных факторов взяла на себя роль «хранителя учености». От периода заката античной науки (совпавшего с развитием христианства) и до начала эпохи Возрождения христианские богословы были практически единственными носителями знания. Конечно, отдавая первенствующее место среди наук того времени богословию и подчеркивая его превосходство над философией, эти деятели исходили из ошибочных философских позиций. С этих же позиций они начиная с XIII в. адаптировали, приспособили для своих целей идеи Аристотеля и математические построения Птолемея.

Эти причины способствовали сохранению господства системы Птолемея в науке на протяжении полутора тысяч лет.

 

 

Примечания

1 Обращение к Сирусу встречается в книге Птолемея не один раз. Такая форма — обращение к конкретному лицу - обычная для книг древних авторов. Имя Сирус было в то время весьма распространено в эллинистическом мире. Кто это, установить не удалось, возможно, что Сирус - лицо вымышленное [131. С. 35].

2  Энгельс Ф. Диалектика природы // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 516.

3  Ленин  В. И. Философские   тетради // Полн. собр. соч. Т. 29, С, 327.

4  Там же.

5 Нелепейшим отголоском этого «христианизированного аристотелианства» является декрет парижского парламента, принятый в 1624 г., спустя 80 лет после издания книги Коперника, грозивший изгнанием каждому, кто публично выступит против учения Аристотеля [46].

6  Годичные параллаксы звезд, даже самых близких, измеряются долями секунды дуги.

7  Обычная ошибка ученых древности и средневековья: тяжелые тела считались падающими быстрее. Лишь Галилей доказал, что скорость падающих тел не зависит от их веса.
8 Согласно догмату искупления, бог-отец послал на Землю своего сына Иисуса Христа, чтобы он своими страданиями искупил грехи людей. Этот догмат еще раз подчеркивал единственность и богоизбранность человечества, обитающего на Земле.





Звездный каталог

Основу содержания седьмой и восьмой книг «Альмагеста» составляет самый древний дошедший до нас звездный каталог, в котором приведены координаты (долготы и широты) более тысячи звезд.

В различных источниках можно встретить различные числа, указывающие количество звезд в этом каталоге: от 1022 до 1030. Если пересчитать все звезды, содержащиеся в каталоге, то их окажется 1027, но в пяти случаях имеют место повторения (одна и та же звезда отнесена к двум созвездиям и записана дважды). Кроме того, из 1022 объектов следует исключить еще пять, обозначенных у Птолемея как «туманные» и действительно представляющие собой туманности (например, туманность Ориона), звездные скопления (; и h Персея) или далекие галактики. Таким образом, собственно звезд в каталоге 1017.

Эти звезды разделены на 48 созвездий, причем после перечисления, так сказать, основных звезд созвездия Птолемей приводит координаты ближайших звезд, не входящих в созвездие. Напомним, что во времена Птолемея под созвездиями понимали определенные конфигурации звезд, которые связывались в воображении древних народов (и на изображениях звездного неба) с фигурами людей, животных, очертаниями предметов, по которым и называли созвездие.

В наше время применен другой принцип. Под созвездием мы понимаем некоторый участок неба со строго определенными границами. Все звезды, попадающие внутрь этих границ, считаются принадлежащими к данному созвездию, поэтому звезд «вне созвездий», как у Птолемея, в наше время быть не может. На всем небе теперь насчитывают 88 созвездий, из них звезды 50 созвездий присутствуют в каталоге Птолемея (1).

Из 1017 звезд каталога 15 — звезды первой величины, 45 — второй, 208 — третьей, 474 — четвертой, 217 — пятой, 49 — шестой и еще 9, обозначенных как «слабые» (это не значит, что они слабее шестой величины; составитель каталога мог просто затрудняться в уточнении их блеска). Мы видим из этих данных, что лишь немногие из звезд пятой-шестой величин попали в каталог (звезд пятой величины —около 30% доступных наблюдению на широте Родоса, звезд шестой величины и «слабых» — не более 2%). Очевидно, составитель каталога выбирал для измерений координат не все слабые звезды, а лишь входившие в определенные конфигурации. Скажем прямо: наблюдать, а тем более измерять координаты этих звезд невооруженным глазом было нелегко. Диоптры или иные визирные устройства тех времен не облегчали, а затрудняли процесс наблюдения, поскольку для измерения приходилось постоянно менять аккомодацию хрусталика глаза (известно, что при наблюдении ближних и дальних предметов специальная мышца изменяет радиус кривизны нашей естественной линзы — хрусталика; у близоруких и дальнозорких людей возможности этой мышцы ограничены, что и приводит к названным дефектам зрения).

Мы намеренно использовали выше термин «составитель каталога» вместо того, чтобы называть Птолемея. Дело в том, что, как показывают многочисленные исследования, Птолемей не является единственным автором этого каталога, его бесспорная заслуга состоит лишь в его публикации. Автор каталога, по крайней  мере   большей его части,— Гиппарх, о чем мы уже говорили в гл. 3. Сейчас мы рассмотрим вопрос об авторстве  каталога  подробнее. В седьмой книге «Альмагеста» Птолемей неоднократно говорит о том, что он сам проводил наблюдения положений звезд и сравнивал свои измерения с теми, что проводил Гиппарх,  а также с  более  ранними   (Тимохариса и Аристилла). Он приводит примеры линейных конфигураций звезд   (т. е.   расположений звезд  по три  в  линию) сперва по данным Гиппарха, а затем по своим собственным   наблюдениям.    В главах  о   прецессии   он   пишет, что промежуток времени между наблюдениями Гиппарха и первым годом Антонина Пия, «в который мы также наблюдали большую часть неподвижных звезд», равен 265 г. [17. С. 328]. И далее:   «...когда мы   определяли широту каждой звезды, мы нашли те же значения, что и во времена Гиппарха, по крайней мере с небольшими отклонениями,  которые  могли  произойти  от   ошибок  наблюдения; но когда мы определяли расстояния от экватора по кругу склонения, то мы нашли величины, значительно отличающиеся от гиппарховых, тогда как эти последние значительно отличаются   от полученных   астрономами   школы Тимохариса» [122. С. 329-330].

Описывая свой прибор — астролябию, о которой мы уже говорили, и метод определения с его помощью широт и долгот, Птолемей указывает: «Пользуясь опять тем же инструментом, круги которого вращаются около полюса эклиптики, мы пронаблюдали столько звезд до шестой величины, сколько было возможно» [17. С. 339].

Итак, Птолемей, по его неоднократным заявлениям, сам проводил наблюдения положений звезд с помощью описанного им прибора и сравнивал свои измерения долгот и широт звезд с более ранними измерениями Гиппарха и школы Тимохариса. Из этого сравнения он сделал правильный вывод о том, что на протяжении веков широты звезд не меняются, а долготы возрастают в результате прецессии пропорционально времени. Но насколько? Мы знаем, что Птолемей допустил ошибку в определении постоянной прецессии, получив для нее значение 36" в год вместо правильного значения 50" в год. Как это могло произойтй

В качестве одного из предположений можно допустить, что Птолемей не понял высказывания Гиппарха, который, сравнивая свои наблюдения с проведенными Тимохарисом и Аристиллом, писал, что постоянная прецессии составляет по  меньшей мере 36" в год. Птолемей не придал значения оговорке «по меньшей мере» и решил, что 36" в год это и есть значение постоянной прецессии, полученное Гиппархом.

А дальше сработал фактор, нередко определяющий психологию ученых и в наше время. Если выдающийся предшественник такого ученого получил некоторое значение, скажем, постоянной прецессии, то и у него должно получиться то же самое. Одним из наиболее ярких примеров такого «подстраивания» под определение более или менее авторитетного предшественника может служить история безуспешных попыток определения периода вращения Венеры вокруг оси из визуальных наблюдений. В 1667 г. Доменико Кассини (1625—1712) определил период вращения Венеры в 23 ч 21 мин. Перед ним стояли примеры периодов вращения Земли (24 ч) и Марса (24 ч 40 мин по его определению). И чисто психологически, сам того не сознавая, он «подгонял» данные своих наблюдений под период, близкий к 24 ч. А его последователи «подгоняли»  свои наблюдения уже под его период   (табл.  2).

 



 

Этот список отнюдь не претендует на полноту. Многие астрономы (Э. Л. Трувело, К. Фламмарион, А. С. Васильев, X. Э. Лау, Р. Жарри-Делож, В. Шпангенберг и др.) указывали просто, что этот период близок к 24ч (2).

Но период вращения твердого тела Венеры оказался равным 243 сут, а период вращения ее облачного слоя — 4 сут (из-за постоянных ветров, имеющих скорость до 100 м/с). Направление вращения оказалось обратным по сравнению с Землей. В свете этого как курьезны определения периода Венеры с точностью до тысячных долей секунды Шретером, Де-Вико и Бреннером!

Что же это было? Самовнушение, да еще в массовом масштабё Преклонение перед авторитетом предшественников? Но если несколько десятков астрономов нового времени на протяжении трех веков, вплоть до наших современников, могли утверждать, что получили из наблюдений абсолютно неверное (как мы теперь знаем) значение периода вращения Венеры, то можно ли строго судить Клавдия Птолемея за то, что он подтвердил, как ему казалось, значение постоянной прецессии, приписываемое им его великому предшественнику Гиппарху?

Рассмотрим подробнее, как Птолемей нашел это значение. Он сравнил склонения 18 звезд, наблюдавшихся Тимохарисом (или Аристиллом) в начале III в. до н. э. (—282 г.), затем Гиппархом в —128 г. и им самим около 137 г. По изменениям склонения за интервалы времени в 154 г. (от Тимохариса до Гиппарха) и 265 лет (от Гиппарха до Птолемея) он вычислил постоянную прецессии. Нужно заметить, что прецессия по склонению ;; выражается через постоянную прецессии  р  формулой

;; = р sin ; cos ;;t,

где ;t —интервал между эпохами наблюдений в годах; ; — угол наклона эклиптики к экватору (Птолемей принимал 8=23°51'20"); ; — прямое восхождение звезды. Зная ;; и ;, можно, наоборот, вычислить постоянную прецессии р по формуле

р = ;;/ (;t sin ; cos ;).

Мы повторили расчеты Птолемея для всех 18 звезд, для которых он сам приводит значения склонений для трех эпох (3).

Результаты наших расчетов приведены в табл. 3.



 

О чем говорят данные этой таблицы? Прежде всего о том, что средние значения р для обоих интервалов времени совсем недалеки от правильного значения 50,2" (первое значение отличается от истинного лишь на 14% средней квадратичной ошибки). Далее, мы видим, что оба значения p, вытекающие из данных, приводимых самим Птолемеем, вовсе не равны и не близки к используемому им значению p=36" в год. Это значение получено Птолемеем по шести звездам, отмеченным в первом столбце таблицы звездочками. Как, по какому принципу он их отбирал? По три звезды из девяти в каждом из полушарий («летнем» и «зимнем»)? Если это — случайная выборка, то вероятность именно такого подбора (по три звезды из девяти в каждой группе) равна 1,4 * 10-4 (один шанс из 7000). Значит, Птолемей выбирал эти звезды не случайно. Он выбирал их по признаку наименьших значений для интервала эпох Гиппарх — Птолемей. И был очень рад, получив по этим шести звездам р=36,0±2,7". Наблюдения же остальных 12 звезд Птолемей отбросил, посчитав полученные по ним значения  р  завышенными.

Теперь становится ясной и точка зрения Гиппарха. Два самых малых значения р (для Капеллы и Арктура) он отбросил, сочтя их заниженными. Все остальные, начиная от р для ; Весов, были либо равны, либо превышали значение р=1° в столетие (для ; Весов значение р было округлено). Гиппарх не стал выводить среднее, а так и написал: «Годичное смещение точек солнцестояний и равноденствий составляет по меньшей мере 1/100 градуса в год, так что за 300 лет они сместятся не менее чем на 3°» [17. С. 328].

Таким образом, Птолемей не понял оговорки Гиппарха, упустил возможность найти близкое к истине значение постоянной прецессии и на сотни лет закрепил эту ошибку своим авторитетом.

Ошибка Птолемея имела роковые последствия. В звездном каталоге «Альмагеста» все долготы звезд оказались меньше действительных (на эпоху Птолемея) почти точно на один градус. Это обстоятельство заметил уже в 1817 г. французский астроном и историк науки Ж. Деламбр. Отсюда он сделал вывод, что сам Птолемей вовсе не производил наблюдений звездных положений, а взял долготы звезд из каталога Гиппарха и прибавил к ним свою поправку за прецессию за 265 лет: 36" * 265 = 9540" = 2°40', тогда как надо было бы прибавить 50" * 265 = 13250" = 3°40'. Получилась как раз разница в 1°.

«Наблюдал ли сам Птолемей? — такой вопрос ставит Ж. Деламбр в своей «Истории древней астрономии».— Не называет ли он «наблюдениями» результаты вычислений, выполненных им по своим таблицам, и примеры, приводившиеся для лучшего понимания теорий» И дальше Деламбр дает такой ответ па этот вопрос: «Что касается основного вопроса, мы не знаем, как его решить. Кажется затруднительным полное отрицание того, что Птолемей сам проводил наблюдения... Если же, как он говорит, он действительно имел в своем распоряжении массу наблюдений, то мы можем упрекнуть его в том, что он не приводит их и нигде не говорит о том, какой могла быть вероятная ошибка его солнечных, лунных и планетных таблиц. Астроном, который сегодня действовал бы подобным образом, вызвал бы к себе полное недоверие. Но Птолемей был один. У него не было ни судей, ни соперников. Долгое время он восхищался своими собственными словами» [96].

С этим выводом Деламбра трудно не согласиться. Но основной вопрос — об авторстве звездного каталога — требовал тщательного исследования. И такое исследование не раз проводилось различными учеными с разных позиций.

В 1892 г. в одной астрологической рукописи XIV в. был обнаружен неизвестный до того перечень созвездий на греческом языке [98]. Автор рукописи (анонимный) приписывал его Гиппарху. Вскоре было найдено еще несколько рукописей, содержавших этот список. Сравнение его с «Комментарием к Арату» подтвердило, что автором списка действительно является Гиппарх. В 1901 г. немецкий исследователь Франц Болл опубликовал список Гиппарха [93]. В нем — 46 созвездий против 48 в «Альмагесте» (нет Малого Коня и Змеи), причем против 43 из них указано количество звезд, общим числом 653. Интересно, что в 30 случаях из 43 число звезд в каждом созвездии у Гиппарха в точности равно числу, приводимому в «Катастеризмах» псевдо-Эратосфена (4).

Далее Ф. Болл рассуждал так. В 42 созвездиях по списку Гиппарха насчитывается 640 звезд (он исключает Корабль Арго), а в каталоге «Альмагеста» в тех же созвездиях—770 звезд. Если учесть остальные шесть созвездий и участки неба между созвездиями и принять, что соотношение числа звезд в каталогах Гиппарха и «Альмагеста» то же самое, то получается, что всего в каталоге Гиппарха было около 850 звезд. Остальные 175 звезд каталога «Альмагеста» наблюдал или сам Птолемей, или другой астроном, живший после Гиппарха, но до Птолемея.

Исследование этой версии провел в 1917 г. известный историк науки Й. Л. Дрейер [98]. Он показал, что таким астрономом не мог быть Менелай, наблюдавший в самом конце I в. н.э. Других известных астрономов, проводивших наблюдения, в рассматриваемый период не было.

Но если координаты 175 звезд наблюдал Птолемей, то откуда взялась ошибка в их долготах на один градус? Й. Л. Дрейер полагает, что эта ошибка возникла при измерении долготы опорной звезды (Регула или Спики), к которой потом уже «привязывались» долготы остальных звезд. Вызывает удивление, однако, что Птолемей не перепроверил свое определение новыми наблюдениями, как поступил бы любой современный астроном. Конечно, можно полагать, что Птолемей, допустив случайную ошибку в определении долготы опорной звезды и сравнив ее с долготой по Гиппарху, нашел, что смещение как раз соответствует принятой им постоянной прецессии 36" в год и не стал перепроверять свое измерение, сочтя его точным и правильным. Но совпадение получается довольно странное, хотя взаимная компенсация двух ошибок — событие не столь уж редкое в научной практике.

Й. Л. Дрейер отмечает еще один факт. Большинство отсчетов сделано через 1/6 градуса, но для 145 звезд широты имеют дробные части: 1/4 и 3/4 градуса. Отсюда он делает вывод, что наблюдения велись двумя наблюдателями или на двух инструментах с различной градуировкой кругов. Интересно, что в 42 созвездиях, указанных в списке Гиппарха, по каталогу «Альмагеста» значится 106 звезд из 772, имеющих дробные части градуса 1/4 и 3/4, следовательно, без них получается 666 звезд, что близко к действительному числу звезд в этих 42 созвездиях списка Гиппарха — 640. Надо учесть при этом, что отсчеты в 1/2 градуса и в целый градус можно было делать при обеих градуировках кругов (и через 1/6 и через 1/4 градуса), поэтому точного совпадения может не быть.

Работы Болла и Дрейера казались настолько убедительными, что вопрос о том, наблюдал ли сам Птолемей звездные положения, был отложен более чем на полвека—до середины 70-х годов. Но за последнее десятилетие появились новые исследования, сильно поколебавшие изложенную точку зрения.

"Так, американский исследователь Р. Ньютон [77,119] подсчитал распределение координат в каталоге «Альмагеста» по дробным частям градуса. Распределение широт дало максимум, как и следовало ожидать, на отсчете 0', на втором месте идет отсчет 30' (известный в научной практике «эффект округления»). Но долготы дали максимумы на отсчетах 40' и 10'. Это показывало, что составитель каталога прибавил к отсчетам наблюдателя целое число градусов и 40', скорее всего, 2° 40' — поправку за прецессию, о которой мы уже говорили. Отсюда Р. Ньютон делает вывод, что Птолемей не наблюдал положения звезд, а просто взял их координаты у Гиппарха и прибавил к долготам поправку за прецессию, вычисленную с ошибкой в 1°.

В 1982 г. другой американский астроном, Д. Роулинс [125], применил к звездам каталога два теста. Первый состоит в проверке предположения, будто у прибора Птолемея был неверно установлен круг, по которому велся отсчет долгот, откуда и получилась ошибка в один градус во всех долготах. Д. Роулинс показал, что этого не могло быть, так как в армиллярной сфере поворот кругов осуществляется вокруг оси мира, а не вокруг оси эклиптики, и, значит, неверная установка кругов затронула бы не только долготы, но и широты, а ошибка изменялась бы с долготой.

Второй тест состоял в том, что на разных широтах (Родос—36°, Александрия —31°) и в различные эпохи (из-за прецессии, изменяющей координаты звезд) вероятность наблюдать звезды с южными склонениями зависит от звездной величины. Дело в том, что слабые звезды у горизонта наблюдать практически нельзя из-за поглощения света атмосферой, а яркие — можно.

Этот тест привел Д. Роулинса к количественно обоснованному выводу: вероятность того, что наблюдатель работал на Родосе в эпоху Гиппарха, в 5 раз больше, чем в предположении, что он работал в Александрии в эпоху Птолемея. Проще говоря, в каталоге нет ни одной звезды, невидимой на Родосе (из-за ее южного склонения), но наблюдаемой в Александрии.

Еще один тест применили московские астрономы Ю. Н. Ефремов и Е. Д. Павловская [50]. Они выбрали ряд звезд с большими собственными движениями и, сравнив их положения в каталоге «Альмагеста» с современными, вычислили эпоху каталога (5). Получился II в. до н. э., т. е. эпоха Гиппарха. Советские астрономы проверили свой метод на других ранних звездных каталогах, эпоха которых была точно известна (Улугбека, Тихо Браге, Ауверса). Метод действовал безукоризненно.

Можно ли после всех этих работ утверждать, что Птолемей не наблюдал положений звезд и не определял их координат, а взял их у Гиппарха, придав долготам неверную поправку за прецессию? Оказывается, окончательный вывод пока еще сделать нельзя, и вот почему.

Взглянем на результаты описанных выше работ критически. Вот что мы получим.

Тест Р. Ньютона (распределение дробных долей градуса) говорит лишь о том, что большинство отсчетов долгот взято Птолемеем у Гиппарха. Но в этом никто и не сомневался. Если верить подсчетам Ф. Болла и Й. Л. Дрейера, то таких звезд — 83% всех звезд каталога, и описанный Р. Ньютоном эффект будет проявляться в полной мере.

Первый тест Д. Роулинса (неверная установка кругов) доказывает лишь, что исходное предположение автора теста неверно и дело не в установке кругов прибора Птолемея. Источник ошибки в один градус другой, только и всего.

Второй тест Д. Роулинса (видимость звезд в Родосе и Александрии) вновь говорит о том, что большинство звезд наблюдалось Гиппархом на Родосе (но необязательно все). Что касается отсутствия в каталоге звезд, невидимых на Родосе, то Птолемей мог ограничить свои наблюдения теми же созвездиями, которые наблюдал Гиппарх, но расширить число звезд за счет более слабых.

Тест Ю. Н. Ефремова и Е. Д. Павловской подтверждает, что избранные ими звезды с большим собственным движением наблюдал именно Гиппарх. Вероятность того, что избранные ими звезды попадут в число 850 звезд Гиппарха, намного больше, чем того, что они попадут в число 175 звезд, приписываемых Боллом и Дрейером Птолемею.

Впрочем, с аргументацией Болла и Дрейера дело обстоит не лучше. Все подсчеты Болла рушатся, если мы предположим, что Гиппарх после составления своего списка 653 звезд продолжал наблюдения и довел число звезд в каталоге до 1022.

Какие же выводы можно сделать? Предлагаем следующие выводы на суд читателей (6).

1.   Можно считать твердо установленным, что подавляющее большинство звезд каталога, приведенного в «Альмагесте», наблюдал Гиппарх. Его и следует считать основным автором каталога.

2.  Нельзя пока исключить возможность того, что положения некоторой части звезд (около 15—17%) определял Птолемей. Но при этом он допустил роковую ошибку при определении долготы опорной звезды (или звезд).

3.   К долготам звезд Гиппарха Птолемей придал неверную поправку за прецессию с ошибкой на 1°.

 

Примечания

1 Сам Птолемей указывает лишь 48 созвездий. Но большое созвездие Корабль Арго было потом разделено на четыре: Корму, Киль, Паруса и Компас. Звезды первых трех из них имеются в каталоге.

2 Этот перечень и данные таблицы заимствованы из книги П. Мура [74, 115], где приведены полный список всех определений периода вращения Венеры и обширная литература.

3 Авторы лучших переводов «Альмагеста» К. Манициус и Дж. Тумер приводят эти данные в форме таблицы. У самого Птолемея таблицы нет, а все данные приводятся в обычном контексте.

4  Компилятивное сочинение конца II или III в. н. э., первоначально приписывавшееся Эратосфену [111]. Его название (от «ката» - о, «астер» — светило, звезда) можно перевести: «О созвездиях».




Птолемей и астрология

Во времена Птолемея астрология — искусство предсказания судьбы по расположению небесных светил — пользовалась всеобщим признанием и считалась наукой. Астрология уходит своими корнями в глубокую древность. В древнем Египте эпохи фараонов, в Вавилоне и Ассирии жрецы поддерживали свое могущество, укрепляя в народе веру в то, что им одним доступна возможность читать па небе судьбы целых народов и их властителей. В рабовладельческой Греции, в древнем Риме влияние астрологии упало, астрологов не раз высмеивали, особенно за неудачные, неоправдавшиеся предсказания. Известный римский ученый, писатель и оратор Цицерон (I в. до п. э.) указал на такой факт. Видным римским полководцам той эпохи Помпею, Крассу и Цезарю было предсказано, что они умрут в своем доме в глубокой старости, окруженные всеобщим почетом [45]. В действительности все трое были убиты, и притом в среднем возрасте.

Несмотря на многочисленные ошибки астрологов, некоторые римские императоры держали их при своих дворах и пользовались их советами, а иные (как, например, Тиберий), не доверяя даже придворным астрологам (а вдруг они кем-нибудь подкуплены), пытались осваивать астрологическую «науку» сами. В то время в Римской империи было неспокойно. После смерти Октавиана Августа (14 г. п. э.) императоры сменяли друг друга быстрее, чем в паши дни чемпионы мира по боксу. Как правило, они умирали насильственной смертью, в результате заговоров среди императорской гвардии — преторианцев. Немудрено, что каждый новоиспеченный император желал узнать свою судьбу.

Ко II в. н. э. обстановка стабилизировалась. Положение императоров упрочилось. Но услугами астрологов власть имущие продолжали пользоваться не столько из боязни за свою собственную судьбу, сколько для «небесного» подкрепления своей политики, внешней и внутренней. Надо ли говорить, что для простого народа прямой контакт с астрологией был недоступен — ведь услуги астролога стоили дорого. Конечно, были и среди народа свои ведуны и гадатели, но их деятельность имела мало общего с «официальной» астрологией.

В то время астрология считалась «наукой». У нее были основные положения, что-то вроде «астрологических правил» и методов. Предсказываемые судьбы делились по значимости на четыре категории:

1)  судьба Земли и мира в целом;

2)  судьба отдельной страны или группы стран;

3)  судьба того или иного человека;

4)   судьба   некоторого   предприятия   или   начинания.

Основой   для   предсказания   служило   расположение движущихся светил (Солнца, Луны и пяти планет) по знакам зодиака. Так как знаков зодиака было 12, а планет — семь (Солнце и Луна тоже считались планетами), то нетрудно подсчитать, что различных расположений планет по знакам зодиака могло быть 4*6*125;6*106 (6 миллионов)1. Для того чтобы рассчитать расположение планет на определенную дату, надо было уметь это делать. Таким образом, разработка теорий движения Солнца, Лупы и планет нужна была не только в чисто практических целях (календарь, предсказание затмений, определение долгот по положению Луны и т. д.), но еще и для нужд астрологии.

Каждый знак зодиака имел свое значение и смысл, каждая планета — тоже, из их сочетания выводились те или иные прогнозы на судьбы и характеры людей, на результаты войн и походов, торговых сделок, браков, политических союзов, на урожайность и даже на превратности погоды.

Чтобы уметь  составлять  эти прогнозы   (получившие название гороскопов), надо было обладать определенной суммой знаний по астрономии и математике. Поскольку астрологи были нужны (не только властителям, но и просто богатым людям), их надо было готовить, обучать. А для этого нужны были не только учителя, но и учебники. Вот такой учебник по астрологии и написал Клавдий Птолемей сразу после окончания работы над «Альмагестом».

 



Этот трактат из четырех книг, названный поэтому «Тетрабиблос», что означает «Четырехкнижие», в дошедших до нас копиях не был подписан, что породило некоторые сомнения в принадлежности его Птолемею. Однако известный историк науки И. Л. Гейберг, составитель «канонического» греческого текста «Альмагеста», на основе анализа дошедших до нас его копий доказал, что автором «Четырехкнижия» действительно является Птолемей [45].

Что же утверждает Птолемей в этом трактатё Вот какие доводы он приводит, чтобы обосновать идею о влиянии небесных светил на земные явления: «Мы имеем здесь, во-первых, тезис, который вполне очевиден и не требует длинной аргументации: сила, которая исходит от вечных частей эфира, распространяется на всякий предмет, окружающий Землю, и подвержена непрерывным изменениям. Первые элементы под Луной — огонь и воздух — приходят в расстройство от движения окружающего эфира; в своем беспокойстве они увлекают за собой более низкие элементы — воду, землю, а также растения и животных, которые из них происходят. Солнце, вместе с небом окружающее все земные предметы, налагает на них установленный порядок... Луна, которая ближе всего к Земле, влияет на весь земной мир очевидным образом; одушевленные и неодушевленные предметы следуют ее изменениям; реки подымаются и опускаются вместе с Луной; когда она восходит и заходит, моря приводятся в движение противоположными потоками, а растения и животные чувствуют в некоторой части или целиком влияние роста и убывания Луны. Кроме того, движение звезд есть предзнаменование ко многим явлениям в воздухе, как жара, холод или ветер. Относительное положение звезд является причиной различных изменений, так как при своих комбинациях небесные тела смешивают свое действие. Сила Солнца превосходит, согласно строению мира, другие светила, но последние могут увеличить или уменьшить его действие. Луна показывает это наиболее ясно в своих фазах, для других светил мы можем проверять это так же часто и ясно» [45].

Итак, Птолемей пытается подвести под астрологические воззрения своеобразную «научную базу». Он отталкивается от всем известных фактов о влиянии Солнца на погоду, на развитие растительности, на обеспечение своим теплом и светом жизни животных и людей, о влиянии Луны на приливы и отливы в океанах и морях. К этим несомненным проявлениям физических влияний Солнца и Луны на земные процессы «пристегивается» представление о влиянии Луны на течение рек, на растения и животных, о влиянии небесных светил на погоду. Кстати, это последнее представление — о влиянии Луны, планет и звезд на погоду - оказалось необычайно устойчивым и живучим. Именно под его влиянием уже в XVII в. астроном Джованни Риччиоли присвоил темным пятнам на диске Луны такие названия, как Море Дождей, Море Холода, Море Ясности, Море Облаков и др. Даже в наши дни приходится слышать в народе приметы о влиянии Луны (в частности, ее фаз) на погоду.

 

А  вот   как   распределял Птолемей «роли» между отдельными  светилами в их   влиянии на Землю:   «Солнце вследствие своей природы производит действие теплоты, в меньшей степени также сухости; относительно Солнца мы замечаем это гораздо легче своими чувствами, чем относительно   других   планет,   вследствие его  величины и вследствие явственности, с какой в течение времени изменяется его действие. Луна имеет влажное действие потому, что она ближе всего  к Земле, из которой подымаются влажные пары; она размягчает вещи, подверженные ее влиянию, и способствует их гниению, а благодаря своему сходству с Солнцем она обладает способностью согревать. Сатурн есть светило, преимущественно приносящее холод; он также сушит, но в незначительной степени, и это вполне естественно, так как он находится всего дальше и от теплоты Солнца и от влажности Земли. Впрочем, его силы, как и всех остальных светил, находятся в зависимости  от  их  положений  относительно  Солнца  и Луны. Юпитер — умеренная, благосклонная планета. Он расположен посередине между холодным Сатурном и жарким, удушливым    Марсом.    Он   дает    теплоту   и   влажность, но так как сила теплоты преобладает, то от него исходят ветры, производящие плодородие. Марс сушит и сжигает; его цвет огня согласуется с его свойствами, он находится вблизи  Солнца,  круг которого  лежит внутри его сферы. Венера по своей умеренности имеет сходство с Юпитером, но причина для этого совершенно иная: так как она находится вблизи Солнца, то несколько согревает, но при этом, подобно Луне, возбуждает гораздо больше    влажности, ибо при содействии   этого   большого   светила (Луны.— В. Б.) она притягивает влажность из  ближайших к ней  мест Земли. Меркурий сушит и в довольно значительной степени всасывает влажность, так как он лежит недалеко от Солнца; но иногда он немного и увлажняет, ибо находится вблизи Земли, ближе всех остальных планет, за исключением Луны» [45].

Все это поражает сегодня своей нелепостью, связанной с полным непониманием физической природы планет и возможности их влияния на Землю. Но чтобы внушить доверие к этим заключениям о влияниях планет на тепло и холод, на влажность и па сухость, Птолемей начинает с неоспоримого и для всех очевидного действия Солнца: «Солнце производит действие теплоты, в меньшей степени также сухости». «Да, конечно, это понятно каждому,— подумает читающий трактат Птолемея,— Что касается Луны и других планет, то их влияние прямо не ощущается, но ученые знают больше нас, и раз они так пишут, значит, это так и есть».

Взгляды на влияние различных светил на погоду прослеживаются и в «Альмагесте». Так, в конце восьмой книги, говоря о гелиакических (одновременных с Солнцем) восходах и заходах звезд, он отмечает, что их влияние на погоду не постоянно, а зависит от противостояний с Солнцем и от положения Луны [17. С. 416—417]. В «Четырехкнижии» Птолемей дает детальное изложение вопроса о тех или иных влияниях планет (включая Солнце и Луну) в зависимости от их расположения относительно знаков зодиака и друг друга. Расположение планет по-разному должно было влиять на природу и человека, если они находятся в соединении или в противостоянии друг с другом, в квадратуре или в тригональной конфигурации (в 120° друг от друга). От влияния планет и их расположений на погоду Птолемей переходит к их влиянию на судьбы людей, прокламирует связь между жизнью человека и расположением планет в момент его рождения [78].

Этот нелепейший тезис приводит (как давно уже заявляли критики астрологии, еще в античную эпоху) к парадоксальным следствиям. Выходит, что у всех людей, родившихся в один и тот же день, должна быть одна судьба. Что это не так, можно проследить, изучая, например, судьбы близнецов, родившихся не только в один день, но и почти в один час. Как порой различны бывают их судьбы!

Птолемей пытался навести некоторый порядок в хаосе различных астрологических систем и методов, основанный на рациональных принципах, стремясь избежать мистических комбинаций. Мы уже видели, что Птолемей хотел подвести под астрологию некую «физическую базу». Этот подход имел целью пополнить запасы аргументов, направленных против критиков астрологии. Оправдывая случаи ошибок в предсказаниях астрологов, Птолемей защищал ее основные принципы и сводил дело к их неправильному применению.

Хотя «Четырехкнижие» по своему значению не идет ни в какое сравнение с «Альмагестом», эта книга сыграла определенную роль в дальнейшем развитии астрологии. В развитии,   которое все затруднялось   перед лицом растущей точности астрономических наблюдений и строгости теоретических построений.

Ряд позднейших авторов составляли комментарии к «Четырехкнижию». Среди них назовем неоплатоника Порфирия (234—303), ученика Плотина, и другого неоплатоника, жившего двумя столетиями позже, Прокла Диадоха (412-485).

Неоплатонизм как философское течение возник и оформился в III в. н. э. Это — идеалистическое и к тому же эклектическое направление в философии, стремившееся объединить платонизм с взглядами Аристотеля, ставившее во главу утла абстрактные категории, такие, как Единое, Ум, Душа, не чуждое мистике [33]. Поэтому не случайно, что именно неоплатоники интересовались астрологией, комментировали «Четырехкнижие» Птолемея и издавали собственные сочинения по этому предмету. Так, Порфирий написал трактат «Введение в астрологию Птолемея», хотя и в других своих сочинениях он излагал астрологические вопросы. Прокл Диадох, основатель Афинской школы неоплатонизма, переработал «Четырехкнижие» с намерением дать объяснение птолемеевской астрологии. Увлечение астрологией в Византии стало развиваться все сильнее [65].

В конце V—начале VI в. н. э. философ  Павел   Александрийский   написал   книгу   «Введение в астрологию», которая   вскоре   вытеснила  «Четырехкнижие»  Птолемея и   заняла   место   основного   учебника   по    астрологии. Профессор Александрийской школы Олимпиодор в 564 г. вел   преподавание   этого  предмета  уже по книге Павла и написал к ней   толкование [65]. Олимпиодор   соотнес семь   известных   в   древности   металлов   семи   планетам и   ввел   обозначения   этих   металлов   символами   планет (используемыми и сейчас).  Солнцу соответствовало  золото,    Луне — серебро,   Венере — медь,   Марсу — железо, Юпитеру — олово, Сатурну — свинец,  Меркурию — ртуть2. На   протяжении V—VI вв. христианская церковь вела ожесточенную борьбу против астрологии,  утверждая, что   будущее — в руках   божьих и надо не пытаться узнать  божью  волю  наперед,   а  молиться  богу и просить его о ниспослании счастливой судьбы. Несколько церковных соборов осудили астрологию. Были сожжены сочинения   Порфирия,    был   казнен   философ   Боэций,   также тяготевший к неоплатонизму и не чуждавшийся астрологии.

И все же астрология не исчезла. Те же самые римские папы, проклинавшие астрологию на вселенских соборах, дома тайно содержали своих астрологов и руководствовались их предсказаниями. Не чурались их и светские правители.

В IX в. «Четырехкнижие» Птолемея было переведено на арабский язык. В середине XIII в. благодаря стараниям короля Кастилии Альфонса X это сочинение было переведено па латинский язык, а в 1484 г. в Венеции Ратдольт выпустил его первое печатное издание. На греческом языке оно было издано в 1525 г. в Нюрнберге, после чего не раз переиздавалось [130]. В 1551 г. в Базеле было издано своеобразное «собрание избранных сочинений» Птолемея [6], куда вошли «Альмагест» в переводе Георгия Трапезундского, «Четырехкнижие» в переводе Иоахима Камерария, «Центилоквиум» («Книга плодов») и более мелкие сочинения, а также комментарии к «Альмагесту» Прокла Диадоха (в переводе Джорджио Валла Плацентино) и комментарии редактора издания — профессора Тюбингенского университета Эразма Освальда Шреккенфукса (1511—1579), известного своими переводами и комментариями к сочинениям астрономов древности и средневековья.

«Четырехкнижие» — сравнительно небольшое сочинение, оно занимает около 60 страниц in folio. Сейчас для нас это лишь страница в истории развития культуры эпохи позднего эллинизма, или, выражаясь словами Г. А. Гурева, страница «истории одного заблуждения» [45].