Мне нравятся большие вокзалы. Они похожи на пересечение миров. Вроде бы, расположены в одной точке пространства - на земле, они вбирают в себя столько разного! Всегда, когда мне приходиться бывать на них, я оказываюсь в роли первооткрывателя, перед взором которого раскинулась terra incognita!
В ожидании поезда - а было лето, я ушел из шумно и душного зала, и расположился на улице, где было меньше суеты. Времени до отправления оставалось много, поэтому, достав из сумки нехитрую снедь, я принялся обедать, попутно просматривая купленную в киоске прессу.
-Можно? – присел рядом на прогретый солнце бордюрный камень человек. – Свой поезд ждете?
Крупный железнодорожный вокзал без мошенников и цыган – не вокзал. И я недоверчиво покосился в сторону незнакомца.
-Да Вы не бойтесь, - по-детски открыто улыбнулся он. – Меня здесь все знают, я – Пашка Интеллигент. Хоть их спросите, - и он указал на двух милиционеров, неспешно идущих вдоль перрона. Один из них скользнул взглядом по мне и дружески подмигнул Пашке. Мое сердце успокоилось, и я внимательнее посмотрел на парня лет 25.
Открытое веснушчатое лицо, бесхитростный взгляд светлых глаз, короткий ежик цвета спелой пшеницы волос. Не было в нем ничего ни от цыган, ни от мошенника.
-Местный юродивый, что ли? – подумалось сразу. Не раз приходилось сталкиваться с такими, только те выглядели грязнее и неряшливее. А Пашка был одет если не в новое, то чистое. Я отложил в сторону газету и мы разговорились.
Такие моменты обожаемы мной! Когда ты встречаешь совершенно незнакомого тебе человека и вдруг, словно искорка проскакивает между вами – завязывается разговор. Чаще говорит он, собеседник, а я, как благодарный слушатель, киваю головой, поддакиваю или вставляю отдельные фразы. В этом случае я – рыбак, то и дело закидывающий крючок с наживкой в воду. Собеседник – рыбка, которую так хочется поймать! Ничего корыстного в этой «ловле» нет, я просто запоминаю сказанное, чтобы потом, на досуге, обдумать его и, если так случиться, вставить в канву очередного рассказа.
Пашка оказался хорошим рассказчиком. Как оказалось, этим он и кормился. Пашка был местным бомжем, но что отличало его от прочей подобной вокзальной братии – он никогда не крал и не просил денег, а зарабатывал тем, что подсаживался к людям и рассказывал им о себе. Он изливал им свою душу, а они, если была такая нужда, изливали ему свою. За это и кормили, давали немного денег, кто и вещами со своего плеча одаривал.
Судьба Пашки была проста и привычна для России. Пьющая мать родила его от неизвестно кого, и рос он, обдуваемый холодными социальными «ветрами», то в прокуренной и вечной пьяной общаге, то в неизвестно чьей квартире, где опять же, беспробудно пили. Рос голодный, донашивая чужие вещи. Кто уберег его тогда от падения на социальное дно, когда вконец спившаяся мать умерла – Бог ли, люди? Скорее всего, все вместе. Так сказать – всем миром. Не имеющего родственников мальчишку отдали в детский приют, где он и вырос, получив образование. А дальше – большие и малые вокзалы огромной страны на юге и на севере, на западе и востоке. Почему не спился он – неведомо, скорее всего, выручили крепкие гены неизвестных ему предков – такое бывает даже среди изгоев общества. Они же передали ему нечто аристократическое: в движениях, осанке, умении выделяться из общей массы чем-то особенным. Поэтому его, непьющего и некурящего, и прозвали товарищи по судьбе Интеллигентом. И, как не странно, не отвергли, а, напротив, гордились, как, если бы, в племени коренных аборигенов, вдруг родился альбинос.
Умение Пашки быть чистоплотным поражало. Живя среди завшивевших, пропахших мочой и табаком, опустившихся морально людей он умудрялся следить за собой. Ночуя на чужих квартирах, стирался, чинил найденную в мусорных контейнерах одежду, а использованные от дорогой туалетной воды флаконы открывал, и заливал туда немного самогонки или водки. Получалось «вторичное сырье» не так уж плохо пахнущее. А однажды Пашка нашел оставленные кем-то у мусорных контейнеров вокзала порванные очень дорогие кожаные туфли, и отремонтировал их. Так что вид он имел весьма достойный и пах не перегаром, поэтому общение с пассажирами, ожидающими свой поезд, у него всегда проходило гладко.
Его слабая на цифры память очень цепко держала любое услышанное слово. Пашка знал массу стихов – кем-то рассказанных, где-то услышанных – читал он очень слабо – по слогам. А еще, чем я был несказанно удивлен, он почти дословно пересказал мне «Новый завет» и несколько христианских псалмов.
-Где ты всё это выучил? – удивился я.
-Как-то зимой было особо холодно и голодно, вот и пристроился жить при православном храме: снег чистил, помогал по хозяйству священнику, бывал на службах.
-И нравилось тебе в храме?
-Нравилось, - искренне признался Пашка.
-А что же не остался на дольше? Выучился бы, помогал батюшке вести службы…
-Не… - замотал головой собеседник. И расплылся в широкой улыбке. – У него работа тяжелая – всё на ногах и на ногах, и выходных нету.
-А твоя работа легче была?
-Конечно! – Соглашается Пашка. – Снег почистил – отдыхай. Убрался в храме – отдыхай. Захотел бы и ушел даже.
-Почему же не ушел?
Пашка мнется. Его светлые глаза начинают лучиться каким-то глубинным светом.
-Душе там хорошо было, - просто отвечает он. – Но потом всё равно ушел! Здесь воля, друзья, спи, когда захочешь, живи, где хочешь. А там всё строго, всё по распорядку.
-А ты в Бога-то веришь? – Заглядываю я в его глаза.
-Не знаю, - чистосердечно признается он. – Мне он зачем? Покушать люди дают, вещи тоже дают они, ночевать пускают. Всё люди, я их вижу, умею с ними говорить, а Бога не видно, с ним даже поговорить нельзя. Так что люди главнее.
С Пашкой я разговаривал долго – несколько часов – до отправления своего поезда. За это время он рассказал мне массу интересного, прочитал много стихов тех, кто по воле случая оказался среди бомжей и умер от болезней или алкоголя, но был талантлив. Мы два раза поели, я дал ему на прощанье денег – хороший он был человек, умел расположить к себе.
Через пять лет мне вновь довелось приехать в этот город. Помня ту давнюю встречу, я прочесал весь вокзал сверху донизу, но Пашки так и не нашел. А хмурые бомжи шарахались от моих расспросов, как от допросов полицейского наряда.
Где бы не довелось мне бывать – в больших или маленьких городах, я обязательно посещаю православные храмы. Если есть время – выстаиваю службы, исповедуюсь и причащаюсь. В этом городе было несколько храмов и один из них – старинная каменная церквушка, недавно восстановленная буквально из руин, расположенная на окраине.
Когда я в нее вошел, поразила идеальная чистота. Сквозь вымытые до прозрачности воздуха окна лился свет. От выбеленных стен маленькое помещение казалось просторней. Скромный иконостас, подсвечники и лампадки. Ковровая дорожка. Ничего лишнего. Никакой роскоши. Несколько старушек в ситцевых платках мелко крестились и что-то шептали в лад службе, которую вел священник. Чтобы не мешать, я пристроился в сторонке. Пахло ладаном и воском. Голос батюшки заполнял всё пространство, и в нём звучало что-то знакомое. Когда священник повернулся, я ахнул – это был Пашка Интеллигент. Хотя, он ли? Светлая курчавая борода, длинные волосы цвета спелой пшеницы, перехваченные позади головы в косичку. Всё было внове. А вот глаза остались прежние – чистые, незамутненные.
Дождавшись окончания службы, я подошел попросить благословения у настоятеля церкви, и мы встретились взглядами. Пашка, а это был именно он, узнал меня!
Ночевать я остался в домике священника – маленьком, в две комнаты кирпичном строении, таком же аккуратно выбеленном и чистом, как и сама церковь. За разговором мы провели время до утра.
-Никогда не думал, что моя судьба вот таки изменится, - рассказал отец Евгений, прежде – Пашка Интеллигент. - Казалось, что вокзалы будут вечно. Но однажды на квартире, где ночевали такие же, как я, произошло жестокое убийство. В пьяной разборке обитателей дна меня спасло то, что спал я в соседней комнате, где не было света, и среди вороха тряпья и старых матрацев меня не заметили. Здесь я уцелел, но сохраненную жизнь нужно было компенсировать признанием в убийстве – других живых свидетелей не было. А так как я был бомж, то дело решено было на мне и закрыть. Позже, в многолюдной камере СИЗО, где места было так мало, что спали по очереди, а воздух такой спертый, что дышать невозможно, я возопил к Богу с просьбой помочь мне! Вот тогда вспомнились и псалмы и Библия. Возопил и пообещал, что, если Господь спасет меня, стану священником – другого тогда на ум не пришло, так как понимал – балансирую на тонкой грани ненависти к Богу – за что наказывает! – и веры в Его всемогущество – а, вдруг, спасет? И Господь помог по молитвам моим. Нашелся еще один свидетель убийства, дело пересмотрели, а меня выпустили за отсутствием состава преступления. Но этих нескольких месяцев отсидки хватило для того, чтобы понять, что делать дальше. А дальше я пришел в храм к знакомому священнику и попросил его взять меня к себе.
Там, в СИЗО, я не испугался – жизнь на улице приучила ко всякому, просто понял, что несвобода физическая наступает тогда, когда наступает моральная раскрепощенность.
Потом мне дали этот маленький приход с разрушенной церковью, которую я восстановил за пару лет вместе с прихожанами.
-И ты теперь счастлив?
-Да, - кивает отец Евгений. - Как оказалось, для этого многого и не нужно.
-Что именно?
-Спокойствие душевное, а оно возможно только в вере.
-А как же воля?
-Да не было её в той жизни. Воля – это когда ты понимаешь, что защищен Создателем и будешь принят им после смерти. Мне, чтобы всё это понять, хватило не так уж и много – «пощечины» от судьбы. И, слава Богу, что не больше.
На другой день я отстоял от начала до окончания воскресное богослужение, исповедался, причастился и получил благословение на дальнейший пусть от Пашки Интеллигента, теперь священника отца Евгения…