Это произошло в сумерках парчового осеннего вечера.
Если заглянуть в глубину двора, можно было бы увидеть, как ветер срывает монеты золота с деревьев, как они падают в лилово-молочный свет, истекающий с фонарных столбов. Но никто из людей не сворачивал в его сторону. Это было некое правило, одно из множества правил, возникающих словно бы из ниоткуда.
В центре двора стояла зеленая скамейка со спинкой.
Вы спросите, если есть декорации, но нет актеров, кому интересно то, что непременно случается осенью ?
Да, скамейка действительно была пустой, но это еще не означает, что никакие важные события там не происходили.
Иногда под скамейкой удобно располагались острые носки старомодных лакированных туфель из-под ярких оборок, иногда пара модных кроссовок почесывали друг друга. Листья ютились, рассеивались по одному, взмывались вверх и падали кому-то под ноги…
Это были женские ножки в золотистой паутинке. Это были очень белые хорошенькие ножки, которые шевелили пальцами, словно бы гримасничая. Чуть выше пальцев обнаружился подол желтого платья, расшитый стеклянными бусинами. Затем что-то негромко затрещало — тр-р! тр-р! — и подол вместе с ножками медленно взмыл вверх.
Лицо у нее детское, с ямочками на щеках. Улыбается мне, прижимая палец к губам.
„Ты опоздал !”
Я с удивлением посмотрел на нее.
„Да, да, это я , тебя тоже не узнать”
„Я просто постарел”
„Ты узнал меня ?”
„Да, хотя с трудом, я просто забыл о тебе”
„Это похоже на тебя”
„Надо было молчать”
„Тогда молчи”
Мы пришли откуда-то из темноты; из тесноты; из лабиринта; из города, препоясанного стенами; и вот двор стряхивал с себя темноту и уже светился огнями. Она держала в руке зажженный огонек
„Помнишь эту зажигалку? Она была твоей”
„Помню”
„Она была со мной, ну тогда, понимаешь ?”
„Я дурак, ну что за подарок для девушки ?”
„Она была у меня в кармане”
Только, вроде бы, мы запаслись временем и опять пустые банки от кока-колы и теплые окурки. Вот и все, каждый из нас сам по себе, других не будет. И не надо, впрочем.
„Почему мы встретились ?”
„Почему ? Я не знаю, ну так должно быть, наверное”
„Грустно это все. Мне бы хотелось думать, что ты просто морочишь мне голову, но... я откуда-то знаю, что не морочишь.”
„В самом деле ? В последний день я вытащила свои наряды из шкафа и из комода, раскидала их по кровати, по креслу и по полу, а затем уселась и принялась смотреть на них с полнейшим недоумением. Где я, что со мной, зачем все это, и как жить дальше? — примерно такой набор невысказанных вопросов. А потом все случилось само собой. Я тебе даже завидую, откровенно говоря. Ладно, с воспоминаний нет корысти — так, ворох прелых осенних листьев.”
„Раньше ты склонялась к беседам ни о чем.”
„А теперь ?”
„Теперь непонятно, что важно, а что неважно”
„Ну, может быть”
Мне показалось, что стоит не день и не ночь, а какое-то сумеречное, третье время суток, внезапно втиснувшееся между ночью и днем, чтобы остаться в этом промежутке навеки. Через щелку между белыми в синий горошек занавесками кто-то смотрит в пространство улиц, дворов, площадей. И что же он там видит?
„Я почти ни с кем не говорил о тебе, после всего”
Кажется, что из ее матовой глубины проступают слова, наливаются чернотой, обретают форму, надвигаются на меня
„Ты скучал за мной ?”
„Я скучаю за тобой”
Подробности, конечно, опустить придется, подробности каждому свои, поэтому дальше — тишина.
Буду молчать!