Каштаны отцветают в ночь…
Но ночь темней всего перед рассветом,
И перед бурей молчаливей тишина,
Падение больнее перед взлетом,
И свежескошенным отчаянием трава…
Я не могу писать:
страх повторений столь силен,
что немота предрешена.
****
ПРЕД-летнее
Неба щека в проеме окна,
Лезвием острым месяц-разрез,
Тоненькой каплей Аврора-слеза…
Будет ли лето со мной или без?
Песней, скандалами, пылью, вином
Дышат в лицо мне из глотки двора.
Все, что настало – уже прошло,
Все, что случилось – уже навсегда.
Девочки в майках, брызги, весна –
- Пусть все проходит со мной или без
Лишь бы скорее! Нужна тишина
Альп, занесенных снегами, во сне
Или хотя бы в осень билет…
В уединенье шуршащих аллей
Только, пожалуйста, БЕЗ
Лица…
Опустошенность молчанием
или...
МЕЧТА?
ПРЕДРАССВЕТЬЕ
Предрассветье ломает сны.
Смысла нет в черно-белом фрагменте,
Ощутить невозможность весны
В дней засвеченной киноленте.
Ощутить неподъемность век,
И беспомощность кончиков пальцев
Осознать, что СЕГОДНЯ – нет,
Падать и высоты не бояться.
Осознать безысходность дорог
И бессилие устремлений
Немощь мыслей своих и слов
И бессмысленность пробуждений.
И объять безнадежность побед,
И отнять у мечты своей строфы.
А потом, обернувшись в плед,
Заварить себе крепкий кофе.
Зачеркнуть невозможность весны
И начать в сотый раз все с начала.
Вернуть цвет в предрассветные сны
И поверить, что не устала.
****
В маленькой комнате с окнами в небо
Сердце, не требуй белых ночей!
Пусть только кони небесные белые
Спят на ладони раскрытой моей.
Я не люблю этот цвет. Слишком часто
Боль моя белого цвета была.
Жаль, сплошняком в переулках Арбатских
Белым – картины, на раме – цена.
В маленькой комнате с окнами в грозы
Все перепутано завтра-вчера.
Раньше меня не любили в прозе,
Ну, а теперь не любят в стихах.
****
Грязный уставший город
Из ливня по капле пьет.
Надышишься красотою,
Теряя за вздохом вздох.
Дождь – это твои мысли,
Смещенье календарей,
Шаги по краешку жизни
Неслышные феи твоей.
Временем фея с портрета
Смотрит на дно веков.
Сине-зеленое лето
Близ Патриарших прудов.
Солнечный луч на рояле
Белом, как облака
В сине-зеленые дали
Музыка льется нежна
Жаль, что волшебник создавший
Иллюзию прожитых дней,
Мечтою своей надышавшись,
Не сможет притронуться к ней.
МАСТЕР ТИШИНЫ
В дождь Камергерский вдруг напомнил улочку из «Унесенных призраками» Хаяо Миядзаки. И фонари зажглись, и люди разбежались кто-куда, и отражения витрин похожи на огни потусторонних маяков. И тишина! Все голоса и запахи, и звуки … - все смыто, сметено, исчезло. Стена дождя и мягкий капель рокот. Неважно, что за шиворот течет в пустом кафе, терзаемом ветрами. Важнее, что его нельзя покинуть, и все бессмысленные «куда-то срочно нужно» растворились...
Сидеть, курить и ни о чем не думать. Стать пленником стихии ненадолго.
Спасибо тебе, мастер тишины!
****
В доме твоем, где закат
И рассвет – всегда на север.
В доме твоем, где мечта
Умерла, и не во что больше верить.
В доме твоем, где без слез
Я плакать училась.
В доме твоем все всерьез
Строили – не получилось.
В доме твоем, где любовь
Между ненавистью и страстью
Заблудилась и ищет кров –
Перетерпеть ненастье.
В доме твоем теперь
Нет меня. И скрипит уныло
Не закрытая мною дверь.
Сколько раз я уже уходила!
В доме твоем циферблат
Утренним солнцем раскрашен.
В доме твоем зеркала
Хранят отражения наши…
В доме твоем тишина
Поминальные ставит свечи.
В доме твоем тень моя
Поселилась, пока я – далече.
В доме твоем – нет меня,
Путь в твой дом – бесконечен.
****
Невозвратность прикосновений
Меж рингтонами будничных дней.
Снов преступных легкие тени
Соберу я в руку скорей.
И босою шагну на рассвете
По сверкающей льдом росе.
Но роса моя хлынет на ветки
Слезами несбывшихся фей.
И деревья безмолвно заплачут,
Провожая слепую луну.
Притворюсь, что иду наудачу,
Что узнала в лицо мечту.
Воскрешу ее и подкрашу,
Чтоб прощаться нам не пришлось.
Я поверю: терять не страшно!
И тогда улыбнется дождь…
Посильнее сожми травинку,
И в ладонь потечет белый сок.
Так стихи – мои половинки
Рассыпаю у ваших ног…
За вину мою и невинность
Мне прощенье дарует Бог
ПО КРУГУ
Дождь… и лето словно приснилось.
Тени греются у огня.
Старый пруд, зарастая тиной,
Ловит звезды в ладонь камыша.
Снег … и осень уже разделась.
Подо льдом стонут души звезд.
Не поэтом мне стать хотелось,
Да и проза, увы, не всерьез.
Ветер… плачет зима капелью.
Снеговик – черный страж двора.
Я уже не боюсь апреля,
Не отнимет никто «вчера».
Солнце… плод весны скороспелый
Сорвала уже лета рука.
Часы встали. Но путь их стрелок
Навсегда сохранит циферблат.
Все по кругу…жизнь только снится.
Разбудите скорей меня!
ФОНАРЬ-ВЕРЛИБР
дворовый Фонарь
влюблен
в Луну
она высоко
а его люди создали
с опущенной головой
освещать землю
она прячется
за обрывками облаков
он тянется к небу лучами
но лучи – падают вниз
и достаются грязной луже
и мне
я все думаю
когда же он перегорит наконец
и перестанет пытаться
невозможное сделать возможным
В ГОРОДЕ ОСЕНЬ …
Как здорово наконец-то выйти из подземелья метро и прокатиться по вечерней Москве на троллейбусе! Полный круг по Садовому…
И смотреть в окно, как первые желтые листья срывает с деревьев и кружит по воздуху ветер, как начинается дождь - первыми каплями по стеклу…
А что мне еще остается? Писать стихи и смотреть, как в городе начинается осень. Она всегда почему-то приходит под D minor Баха.
Падают листья, падают капли дождя. Падают минуты, часы, дни, месяцы… моей жизни.
И только сквозь люк в крыше троллейбуса в салон врывается небо по-прежнему иссиня летнее, лысое без облаков.
ОТРАЖЕНИЯ
Дома плывут и летят облака
В мутной воде пруда.
Сколько еще шагов я сделаю
по вечно и в никуда
спешащему городу в ожидании тебя?
Нет, не желает вертеться Земля.
Иногда
Молчание звезд невыносимо.
Но мы так боимся увидеть свои отражения
На дне цветного пруда…
СВЕТ ИЗ ОКНА
Ты пришел в мой пустой дом и зажег свечи.
Свет из окон стал виден с близлежащей дороги сквозь ветви деревьев, и в дом потянулись другие путники. Теперь здесь каждый вечер весело, шумно, накурено и разлито вино.
Но тебя уже нет, а жаль…
Жаль, что ни одна свеча не горит до рассвета.
ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ
3
Они говорят: если не любишь людей,
бери с собой книги и уезжай
на необитаемый остров.
Но как не сойти с ума в тишине,
где от мыслей и слов никуда не сбежать
и негде укрыться?
Они говорят: стихи – это молитва,
но я не чувствую неба за облаками,
А самолет уже садится…
(или падает?)
не провожаемый ничьими взглядами.
Я знаю теперь: чтобы сохранить любовь,
нужно разъединиться.
Они говорят: стихи – окурками
под ногами валяются.
Но их так много уже на асфальте,
что дворнику не смести с тротуара их все,
кто-то останется…
Но непонятно, которые из оставшихся
от дорогих сигарет.
Нет.
Стихи – это фиксаторы времени,
ловцы миражей моментов и состояний.
Чтобы чаинки из чашки не исчезали,
а утренний чай горчил, не линяя
в приторно нежный.
Чтобы не спали
улицы, чьи мостовые помнят наши шаги,
а фонари хранят наши тени
Бережно. Снежно.
И как влюбленные в Альпах мечтают
на перевале весне замести все пути.
Миражи не остаются одни:
за ними обязательно кто-то пойдет
и исчезнет в тумане
улиц, которым не снятся наши шаги.
Нет, не дыши на стекла,
Прощальной записки он не оставил.
У нас у каждого – свое море:
штормовые дни там не совпадают.
И неразумно печатать следы на песке.
Ты говоришь, что не знаешь
ни одного красного полевого цветка.
Но я помню маковые поля
вдоль дорог, по которым мы ехали
вместе в грозы.
Стихи – это фиксаторы такой разной меня,
где внутри есть всегда еще кто-то
и немного тебя.
Знаю, что нужно уходить в прозу,
Но почему-то боюсь большого пера
пока …
2
Пошло писать про осень,
но снова меня сентябрит.
А каминно-коньячная эта погода
так и затягивает поговорить.
Нет уж, лучше закутаться в плед потеплее
и помолчать вполголоса.
И пусть за окном перешептываются обо мне
дождей уныло серые полосы.
Словами не излечиться и не излечить,
все стихи – лишь письма тому,
кого больше нет.
Всякий раз ты прощаешься так,
словно уходишь от меня на войну.
Знаю, нужно быть стойкими,
чтобы пережить зиму – еще одну.
Каюсь, мне всегда не хватало души,
чтобы греться лишь ожиданиями,
когда рядом были чьи-то другие
такие же теплые руки.
И не одни.
Виноваты лишь расстояния.
Нет, мне не стать твоей Сольвейг,
я же совсем не умею петь,
даже если двери закрыть поплотнее.
Разницу времен не перелететь.
Можно стереть
только все смс-ки, чтобы потом в голове
перечитывать снова и снова,
чувствуя, как все во мне
сворачивается желтком вкрутую.
Я не хочу жить вечно у тебя внутри,
мне не хватает тебя сейчас и снаружи.
Лужи
в себе растворяют недели.
Чувство вины прожигает дыры,
как кислота.
И сквозь них в небытие
утекает водка, виски, вино, коньяк…
и даже вода,
и не бывает похмелья с утра.
Кто-то возвращается все же
с большим рюкзаком и свежим загаром.
А кто-то стоит в белом фраке
на заплеванной лестнице в очередь за билетом в метро.
Не у всех это лето сбылось,
значит, я не одна.
Иногда мне бывает страшно,
просто так, ни от чего.
Вим Вендерс «Так далеко, так близко»,
помнишь кадр на крыше с самоубийцей?
Ему впервые в жизни было легко,
и падение стало полетом:
высоты ведь можно уже не бояться.
Иногда мне кажется, этот мир улыбался бы шире,
если бы не было в нем меня.
Иногда мне хочется
сделать пластическую операцию
и купить новый паспорт.
И жить с начала,
так, как мечталось именно мне.
Мне говорят: твое время вышло,
но я не дам им себя состарить в душе.
Нет, я сбегу в новый дом и разрисую в нем стены в граффити
и напишу капслоком: «Я вернулась.
Уже навсегда».
Вечный ребенок и
осужденный
без оправданий и апелляций.
Да, у меня все всегда слишком поздно,
но опоздавшим тоже хочется жить,
не жалея.
Опыт рождает новые чувства,
и души острие не притупляется, пробует лишь создавать,
более точно себя выражая.
Да, мне с небес ничего пока не обещали,
но упорно учусь ювелирной работе:
а стихи мои – лишь инструмент
для огранки алмаза чувств в бриллиант восприятий.
Победители времени и расстояний.
Да, я буду тебе писать.
1
Они верят богу, которого не видел
никто.
Почему я не могу выбрать себе религию,
совершив паломничество по следам Рембо,
и молиться поэтам пустынных цветов,
уводя на закат караваны?
Если тесно в кругу чужих ожиданий,
Стоит его разорвать
и начать
обратный отсчет.
Осень – время собирать листья.
Они говорят: стихи ничего не стоят,
невозможно всю жизнь их читать
с заплатами на локтях,
нужно к чему-то стремиться…
… купить BMW,
но я – не водитель. И не поэт…
Разделительная полоса?
Выбираю двойную сплошную
и солнце Африки – сквозь ресницы.
Мне так часто снится,
что ты держишь меня на руках.
Любовь приходит из пустоты,
создается предчувствием сна,
Я – сосуд, который всего лишь нужно наполнить,
чтобы могла испаряться вода
слов миражами.
Знаю, они привыкают
жить, ни о ком не волнуясь.
Те, кто друг друга могут коснуться,
в мыслях своих так далеки,
невыразимо!
и лишь с расстояньем становимся ближе.
Наверно, мне тоже нужно учиться
быть далеко и рядом.
И не выкидывать дни
в мусорную корзину,
как неудавшиеся стихи,
ведь миражи
нужны лишь тому, кто их видит.
Ноль!
Я рифмую по краю
строки.
ПИСЬМО
«Ты кричала. Чаще без причины.
Но иногда причина все же была. Да, была…»
(«Париж, я люблю тебя!»)
Записка на холодильнике:
«Мы не будем варить глинтвейн»
Дверь в прихожей беззвучно скрипнула.
Без потерь не проснуться. Лень.
Молчаливый рояль за стеной
тоже пишет: нотами музыку.
И еще один выходной
затянул меня в тугой узел.
Мы одни и те же слова
говорим совсем разным людям.
Мне б хотелось тебя обнять…
общей нежности жест так скуден!
Знаешь, для свежей встречи
стоит выдумать что-то иное.
Взять бы старые жесты, да сжечь бы!
И мосты из слов. Успокоит.
Я ведь тоже использую вечер
как в сценарии: ИНТЕРЬЕР КАФЕ
Двое. Дальше – без слов
Хочешь вернуться? Яичница на плите.
А я буду снимать кино.
Ты берег бы себя, если б мог сберечь…
ЗАЧАРОВАННЫЙ СТРАННИК
Поезд. По будням пустой вагон.
Зачарованный странник…
Если ты по-прежнему в скрипку влюблен,
не совсем моя северная страна в упадке.
- Из Москвы самолет до Лондона?
- Да. Концерт отыграть и обратно на севера
- English National Opera?
- Что ты! В пабе… только скрипка им там не нужна,
подавай вприсядку…
голых баб, танцующих на столе…
- Все ж, когда этот сброд заорет: «Фиаско!»,
ты, пожалуйста, вспоминай обо мне.
Тяжело дается строка,
если веры нет.
- Буду. Да.
Поэзия с музыкой одной крови,
слез твоих уж полны ладони…
Живая вода. Зря не расходуй!
Я ведь тоже sometimes feel lonely
в этом мире
без дна,
где кометы падают и прорывает плотины.
Поезд идет неровно…
- Держись!
Прав был Чарльз, нужно поэзией делать жизнь.
И ты знаешь теперь, малыш,
как люди умеют прорастать друг у друга внутри,
и зачем родилось наше сердце на две половины.
Эпилог.
Утро будет щадить нас туманами.
Мы пойдем на восход,
только разными странами.
Так скорее кому-то из нас повезет.
НАСТРОЕНИЯ
- Твои тексты теряют нежность.
Холодно! Скоро зима…
проклятая неизбежность
вечно верного сна.
Фонари плавят ночь под окнами.
В чужих строчках себя невпопад
замечаю.
Моя тайна – не одинокая.
Всем давно уже рассказали:
дождь в звездопад
фонари превращают...
И дарить мне тебе больше нечего.
Даже тайна уже не моя.
Отобрали.
Выпили, словно вино из оставленного бокала.
А быть может, она просто выдохлась и устала,
как я устаю
носить роли, как платья с чужого плеча,
и молчать и молчать и молчать
сгоряча.
Знаешь, что нас раздражает друг в друге?
То, что у каждого жизнь – своя
И по кругу -
все тот же X или все тот же Y,
не сливаются в Z никогда.
А еще то, что я –
– Маугли и не умею просить и плакать,
не выношу
унижений метафор.
И ухожу,
когда можно остаться,
но возвращаюсь в ком-то другом.
Что ж, поделом…
МУЗЕ
Как ты и где?
У меня все тот же февраль. Слишком медленный и густой снег.
Время проталкивается к весне, как сквозь толпу к выходу из метро.
Холодно, грустно и форточки настежь в квартире.
А вчера погас последний фонарь, тот, что в конце улицы. Под окном не горит уж давно. Чинить фонари они не торопятся. Я смотрела в темноту, и мне показалось…
Ты всегда возвращаешься по первым осенним листьям или уже в феврале.
А уходишь в мае, когда отцветают каштаны.
Помнишь, в детстве мы даже не расставались?
Сколько игр мы придумали вместе! Жаль, я писать не умела, киностудии детских фильмов оценили бы наши сценарии.
В летнем лесу голоса птиц сливались в симфонию, но мы знали
по именам всех исполнителей. На рояле я тоже не научилась играть.
И в школу живописи провалила экзамен. Вот, рисую теперь словами.
Плохо, конечно, но что имею, то и храню.
Я тебя жду. Ты где-то бродишь. Ожиданием пытка. Я истончаюсь от времени, как твоя старая фланелевая рубашка. Растекаюсь вином и маслом или как акварельные краски исчезаю с листа. Немота.
И лишь в молчании замечаю, сколько ненужных слов произносят люди.
Без тебя первое лето было оранжевым и зеленым, шумным, никчемным.
Кто-то, наверно, Лолиту писал, но промахнулся на век. Опоздал. Ничего, позабудет.
Ты вернулась ко мне стихами. С перегидрольной челкой и угольными бровями. Повзрослевшей и очень усталой. Ты отражала меня в зеркалах.
Лишь вчера мне приснилось, как зеркальную пленку рвала руками и ломала стекло в ладонях. Больно! И лицо у тебя снова другое. Мужское.
Ты теперь ненавидишь тех, кто хранит мои фотографии,
тех, кто в доме моем создает уют и берет меня за руку.
И не бреешься, чтоб отучить меня плакать. Соль на раскаленной коже шипит.
Ты говоришь: нужно выблевать всю красивость, прозой заменить стих.
Ржаво и остро.
Как пожелаешь. Я все смогу.
Помнишь, осенью шли золотые дожди?
Фонари горели еще, я тебе верила и считала звезды…
Интересно, уходя к нему в женском обличье, ты ноги тоже не бреешь?
У него горят плечи, зато много слов в октябре. У меня же – молчанье.
Лица в окне убегающего трамвая, кажется, что среди них можешь быть ты.
Страшно не то, что уходишь, а то, что к другим.
Страшно то, что поишь их мною, и в полумраке комнат чужих вы говорите опять обо мне.
Страшно то, что вернешься, и снова мне придется угадывать фальшивую ноту в голосе судеб, придуманных мною.
Знаешь, сегодня я дверь не закрою. Ты возвращайся, хотя бы во сне.
Чистый блокнот положу в изголовье.
СОЛНЕЧНАЯ ДОРОГА
Видишь облако странной формы?
Говорят, мы сделаны из земли,
кости – камни, дыхание – ветер,
реки – кровь, облака – мечты.
Нам во след поют «Sky is over»,
но я думаю о тебе
Это слитое и живое…
Мне на буквы не разделить
Я немного завидую солнцу:
оно гладит тебя по щеке
Мы идем по тропинке в лето,
А часы, как птенцы, голодны
Мы потом их собой накормим,
а пока не оглядывайся, не отнимай руки.
Нет, тропинка не оборвется.
Далеко. Нам хватит идти.
ФОТОГРАФИЯ
Смотрю ей в глаза:
сине-синее раскосое счастье плещется
Совсем юная Ника, с нежным лица овалом
и так далеко еще до окна,
но уже мерещится
И вдруг понимаю: мы все – лишь тела,
не просвечивает душа, не блещет.
Кто вообще сказал, что она у меня была?
стихи не выживут после, выживут только дети -
копии оболочки отца
а я - лишь аппарат копировальный
Так заведено, так будет всегда
У каждого, наверно, свой подоконник,
но кто-то поймет и решится,
а кто-то встанет, чтобы полить цветок.
…здесь должен был быть прыжок,
но зацвела моя bellad;nna
Atr;pa bellad;nna – растение, по древнегреческой мифологии Антропа - богиня подземного мира, олицетворяющая неотвратимость смерти.
****
Я даже знаю, как это будет:
двое молчащих в кафе – друг против друга,
и камера белым светом по кругу.
Взглядов игра, тишина, пелена…
Дальше – тамбуры в поездах,
тает в руке сигарета.
Ты вспоминаешь слова
песни непрожитой, непропетой.
Я ОСТАВЛЮ
Я оставлю поэзию в лете
и, как платье, повешу в шкаф.
Дворник листья сметет с аллеи,
унесет мое счастье в мешках
и сожжет на помойке в сквере.
Скверно.
Тополиный пух снегом пах…
Мне сказали: вернись на землю,
отражайся, как все, в зеркалах.
Все живут не там и не с теми, -
- не в игре, не нажать рестарт.
Всё прощается тем, кто не делает,
кто не смеет, не сеет, - не пожинает страх,
обиду, сомненья…
Будет не за что - будешь прав,
даже если не там и не с теми.
И не так, как просила душа.
В это горько паленое лето
я вернулась, будто с войны
на далеких звездах, планетах…
А здесь ты, улыбаешься мне с портрета,
с обожженной солнцем стены.
Самолеты все ниже летали,
и над городом желтым был смог.
Ты не смог бы все это словами,
но поймал бы и выправил поворот,
где меня заносило по краю
строк.
Солнце съело цвета, ты – реален,
не более, чем герои в моем прошлогоднем романе.
Пыль и сны, не золото – амальгама.
Мне сказали: иди вперед.
Так что это последнее, на посошок.
ДЬЯВОЛИАДА
Жарко в Аду поутру. Плюс сорок.
Дымно, как в то восемьсот шестьдесят третье лето в Москве.
Дьявол сидит за столом, разбирает почту. Писем – тысячи, сплошь графоманские штампы:
дай мне славы и денег, власти, любви, подвигов и дорог и свершений…
Удалить бы их разом: грязь – из дома, порок – за порог!
Лишь один человек в этот час на Земле разделяет его тошноту – главред из «ЭКСМО».
Дьявол пьёт чай с лимоном, прикладывает лёд ко лбу.
И с похмелья чувствует себя почти смертным.
«Я поняла,
– прорывается, – двух одинаковых облаков не бывает,
небо каждый день их меняет, между землёй и небом посредником служит дождь,
в дождь всегда происходит важное что-то, оно может быть маленьким, но нужно уметь разглядеть, а фиалки свой аромат льют-источают только после дождя. Мы – туристы на этой планете. Если продлишь мою жизнь хотя б на год…»
Неформат, – думает Дьявол, – не по адресу. И зачем мне ещё одна чья-то душа?
Вас у меня уже столько, что скоро придётся листовками раздавать.
Но от вида их даже бомжи шарахнутся. А копить не могу – инфляция.
Почему вы не пишете Ангелам? – думает он. – Они же в своём Раю от безделья и скуки маются.
Бог бы всех разослал по служебным командировкам – исполнять желания.
Он давно уже в тайне мечтает: не смотреть в их унылые лица хотя бы день.
В век торговли люди вдруг позабыли, что нужно молиться. Верят лишь в гарантированный обмен. Удел Ангелов – не у дел.
А я теперь должен за всех отдуваться...
Но что я могу для вас сделать? Я – стар, у меня болит голова и кривое колено ноет.
И почти не видят глаза: я под лупой читаю письма.
А на фондовой бирже Ада то четверг, то вторник чернеет.
Неликвидная ваша душа!
Вот ещё один пишет: «Если она вернётся…»
Знаешь что? Позвони-ка ей сам. И скажи, что декабрь на дворе, но небо цвета апреля.
Ты звонишь – просто так, поделиться. Вы боитесь, что жизнь кружится, и что тот, кто уходит, ни разу не обернётся.
Душу сдаёте в наём, как квартиру, в которой давно никто не живёт. Но душа-то всегда остаётся, если дверь не закрыть на засов.
Господи, как вы мне все надоели!
Ад переполнен, на моих буровых – безработица: три часа в рабочей неделе – вагонетки с углём разрывают на части...
Может, научитесь, наконец, понимать друг друга без посредников и без слов,
без гарантий на счастье?
5 декабря 2010
МОИ СТРОЧКИ?
Их как птиц выпускаю из клетки.
Их крадет высота, покрывает небо.
Я смотрю на полет против солнца:
крыльев взмах… облака, облака, облака…
Стать чужими друг другу значит освободиться.
Тает след.
Птиц кормила с руки.
Они не вернутся.
СКАЗКА О ТВОРЧЕСТВЕ ИЛИ ОБ ОГНЕ, ВОДЕ И МЕДНЫХ ТРУБАХ
Огонь:
Ты сидишь на берегу у костра и сочиняешь истории, поешь песни. Для друзей.
Каждая новая искра – новый рассказ, новая песня. Ты думаешь, они – дар богов.
Друзья просят: еще-еще! выше-дальше!
Ты горишь тем, что делаешь, ты вполне мог бы сам стать костром в темноте леса.
Тебе кажется, вот-вот начнется звездный дождь, запоет труба.
Вода:
Но уже светает. Звезды гаснут. Тлеет костер. Предрассветное небо сереет. Друзья разошлись по домам.
А у тебя впереди – только море. Ты не сможешь его переплыть.
Или все-таки сможешь? Смотри за горизонт, там появится другой берег.
Чтобы доплыть, нужно просто плыть. Вперед. Представь себе берег за горизонтом и плыви.
А вокруг вода. Ты захлебываешься, почти тонешь. Тебе хочется перестать бороться с волной, опустить руки и пойти ко дну.
Ты думаешь, никто не ждет тебя на другом берегу.
Медные трубы:
Но ты ошибался. Шатаясь от усталости, ты взбираешься на каменистую насыпь.
А там… Тебя встречает целый оркестр из медных труб.
Тебе нужно снять мокрую одежду, завернуться в теплый плед, поесть и заснуть часов на четырнадцать.
Ты просишь, чтобы тебе дали отдохнуть, но они не слышат: окружили тебя со всех сторон, улыбаются, расточают похвалы и трубят, трубят, трубят...
Они знают: гром медных труб никогда не утомит кумира.
Они не поймут, что ты – живой, пока не упадешь замертво.
26 января 2011
Купила гребень с разноцветными камушками.
Глупо. Никогда не любила украшения.
Кажусь себе обновлённо-юной.
Ребёнком, от которого отмахиваются старшие.
Укладывают спать. Гасят в комнате свет.
А сами сидят допоздна на кухне и пьют чай
с моим любимым вареньем.
Темно. Иногда кровь так тяжелеет,
что хочется вскрыть вены.
Почувствовать лёгкость и полететь.
Ночью над городом. Заглядывать в окна,
где пьют чай и вино.
Они знают всё обо всём.
Как жить, как любить и как умирать.
Кто первый и кто последний.
Что говорить и о чём молчать.
Как правильно и как нельзя.
И только я
не знаю,
над чьей крышей утром восходит солнце.
04.04.2011
В апреле заборы в Москве красят в ядовито-зелёный цвет.
К осени краска желтеет и осыпается, как листва с дерев.
Не стираются отпечатки весны только с одежды.
На углу Патриарших и Бронной тепло и надежду
продают в свитерах и шарфах уже много лет.
Вчера не было денег купить, а сегодня нет завтра, чтобы надеть.
Да и не для кого. Остаются рядом лишь те,
кто способен на братскую нежность.
– и ни капли сверх.
Возвращаюсь на эти улицы, словно ищу
расплёсканное здесь некогда счастье.
21.04.2011
ТАЙНА
Я гуляю по саду
уходящего лета,
где тропинки так вьются
у меня под ногами
– ленты яркого света,
что не мнутся, не рвутся,
реки терпкой печали
– мне иного не надо.
Я живу ожиданьем
не звонков и не писем.
Мы – Тристан и Изольда,
меч меж нами лежит.
Падшие ангелы
– осенние листья
мою тайну схоронят
в предрассветные сны.
Лишь во снах мы свободны
от расставаний
и в полёте не помним
притяженья земли.
22.08.2011
ПОЖИРАТЕЛИ ВРЕМЕНИ
В городе, где все проездом,
друг друга не ждут.
Люди без будущего для любви бесполезны.
Пожиратели времени стерегут
наши годы – мгновения,
успеваем жить в промежутках,
в плену, когда заснут,
растягивая прикосновения.
А они нас вместе с осенними листьями жгут,
предавая забвенью.
Мы – не фениксы и летать не умеем.
И ещё одна осень – тугой жгут
шарфа на шее.
Ты говорил: всё получится.
И получалось.
Ты говорил: расписания поездов не лгут.
Не знаю, в моём городе нет вокзалов.
Но вчера ко мне пришла музыка,
научив рисовать глазами.
Золотые звуки плывут
по небесному бездорожью за облаками
след в след.
Облака – не застывшая форма, процесс.
Скажешь, судебный, держать ответ?
На него уж точно не опоздаю:
невозможно измерить время, которое случится не с нами.
06.09.2011
Я долго иду, но никто на пути не предложил мне хлеб и кров. Сплю в поле под открытым небом и уже не пытаюсь согреться. Просыпаюсь и продолжаю идти. Мне нельзя возвращаться. Города за моей спиной, я не узнаю их более: часть из них лежит в руинах, часть перестроена-перекроена. Изменились их имена, не отыскать на карте, а если и найду, то вряд ли смогу в них жить.
Обратной дороги не существует.
Осенняя меланхолия...
Шашлык с кофе меж двумя дождями на даче,
после глотка вина больше не плачешь.
А небо уходит в серо-лиловый.
Благословенны тридцатилетние:
чувствуешь еще на 20, а думаешь уже на сорок.
Идеальное ускорение…
Если знать, что восприятие времени – квадратный корень из возраста.
Человек жив ожиданием,
я по-прежнему на мостах смотрю рекам навстречу,
и кажется, кольцо Соломона будет вертеться вечно,
если ночь – мерило всех земных расстояний.
Теперь я могу почувствовать и понять твои раны:
тебе хочется танцевать.
Секретный код нежности: поцелуй под коленку или в сгиб локтя.
Не бывает в жизни ни поздно, ни рано.
Только вовремя
нас запирают, хоть и комната наша – чужая.
Задохнёшься мной и подумаешь: эта ночь – без края.
11.08.2012