Валюта Шкирятов и пивная церемония

Владимир Плотников-Самарский
"Жезл зла"


При выдаче божеских даров Вася Скирятов по нужде отлучился. С тем и жил – в нужде и глупости. Лишь к 8-му классу удалось ему восполнить разностороннее свое убожество зверскою силой. Её секретно и вдохновенно напаивал он в «атлетическом зале». «Зал» обеспечил папа-алкоголик. В подвале молочного магазина. Он пил и работал там сторожем-приемщиком. Не в штанги-тренажёры - в тупые и равнодушные фляги и ящики всех калибров - фанатично и озверело вминал Вася пещерную свою ярость против мира и, особенно, тех, кто потешался над его убожеством. Вася качал мышцу каждый день, вернее, ночь и, порой, до самого утра.
 
В самых неудобных позах, под болотно булькающие, готические завывания подвальной вентиляции и канализации ворочал он рвущие кожу железки. Скирятов-папа на первых порах принимал ещё некое участие в приёме ночной «молОчки»: коробок с маслом, ящиков с ряженкой и кефиром, больших молочных и малых сметанных фляг. Но последние два года он только «принимал на грудь», да расписывался в ведомости за «свой» стольник. Всю тару Вася ворочал один: рвал и двигал, жал и тягал…

Пускай себе думают, что Вася убожество. Пускай! Вася перехитрит самых премудрых, сделает самых крутых. И он сделал! Никто ничего не замечал, никто ни хрена не видел, даже не подозревал, а рыхлое «чмо» по имени Вася тайно, как будто хомяк в амбаре, копило мощь. Безропотно снося пинки и затрещины  пацанов-разрядников, терпя клички и издёвки умников, глотая презрение школьных красавиц, «чмо»  ждало своего часа. Вася верил в момент истины, когда справедливость падёт гранатой, а враг будет разбит и втоптан в дерьмо. «Отложенная месть… Блюдо, которое подают холодным»… Он не знал таких слов, но животный нюх влёк его туда же.

«Программу-минимум» личной мести Вася претворил на выпускном.  Нет, самого  его турнули сразу после восьмилетки, но Вася умел ждать. «Минимум» состоял из двух пунктов. Пункт первый. Подойдя к самому умному из обидчиков, спортивному и язвительному медалисту, Скирятов без затей расквасил ему нос. А когда офигевшие десятиклассники навалились на безропотное и безмозглое «чмо», оно - «чмо» - с маху положило всех. Одиннадцать чистюль в бальных, с нуля пошитых костюмчиках разлетались и плющились о стены, точно сверчки и тараканы после увесистого щелбана. И ни у одного недостало силёнок не то что повторить натиск, а хотя бы оторвать свою начитанную башчонку от грязного зелёного пола, разом впитавшего всё хваленое величие аттестатов зрелости, спортивных разрядов и похвальных грамот.

Второй пункт был не так эффектен, зато сладок. За белы рученьки грубо слапав, Вася утащил в кусты самую красивую - ту, что безответно сохла по вырубленному навзничь медалисту. Там и взял её, без слов, пыхтя, потея, мыча. Не то испугавшись свирепости Кинг-Конга, то ли в отместку ломаке-медалисту, красивая не сопротивлялась. И не заявила. Впоследствии Вася не раз пользовался её услугами. Не он один. Красивая стала красоткой, красотка – кокоткой. Валютной.
После «каблухи» Вася отважно шагнул в стройбат, где на него в первый же день напали и больше не отпускали слава и почёт первого мордобойца.

Дальнейший путь Васи был прост, как дымоход. Головокружительной карьеры не сделал. Не дадено - ни тупою рожей, ни острым дефицитом извилин. Тут каждому своё. И он взял своё, снискав за год «гражданки» титул знатного драчуна, который на парковой дискотеке в самой густой толпе выкладывал просторные "муромские" улочки. Он стал самой страшной легендой загородного парка. И не без оснований: кулаки у Васи существенно превосходили фольклорные пивные кружки. Отсюда легко высчитать урон среднестатистическому черепу, не говоря про челюсти и рёбра. И кабы не бдительные вербовщики «рэкет-торпед», вовремя приглядевшие 140-килограммовую тумбу из мышц, сидеть бы Васютке и добро ещё, если по мелкой.

А так Скирятов угодил в «бойцы» серьезной мафиозной группировки, где быстро, в лёгкую «поднялся». То есть до «бригадира» он так и не дорос, но в среде «торпед» был своего рода «шквалом», коим несбыточно грезили все окрестные «воры в законе». Так ведь было за что: Васю посылали туда, где требовалась недюжинная, даже по меркам громил, сила. И «погоняло» Васе дали почётное: Валюта Шкирятов. Он болезненно гордился им, хотя и не знал: за что? Кто-то базарил, что за пристрастие к импортным дензнакам. Чушь, валюту Вася любил сугубо из детского интереса к картинкам, и меркантильные соображения данную натуру не пылесосили. Просто более концептуальные мозги знали, как в едином бренде сплавить основных заплечных ухарей И. Грозного и И. Сталина.

Конечно, Вася был редкий универсал, но его коронкой были «тёрки и стрелки». Именно, на бандитских разборках его по-настоящему ценили и уважали все участники двустороннего процесса. Да и рискни не уважь: тупой и злобный взгляд при соответствующей оснастке (66-й размер грудной клетки, полуметровый бицепс) неотразимо впечатляли мозги, и, в отдельности, кишки, что не могло не ускорять разруливание конфликтов.

Строгих костюмов Шкирятов не признавал. Верный боевой доспех - безразмерный аляпистый «адидас» - приветствовали поклонами за версту, точно полковое знамя.
Сила силой, а что до мысли, то про некую философию и прочую культуру тут ведалось одно: г…ом грузиться вредно. Лучше - пивом. В самом деле, что такое, эти, как их, общечеловеческие ценности? Да проще, чем репу почесать: «заказуха», рэкет, гоп-стоп, проституция, наркомания, ну что там ещё: «групповой трах»… Разве не г…о?

Ещё одна особенность Валюты: он умудрялся так коверкать слова, что сразу же на выходе они становились притчей. Типичный образец васиной апелляции к кассиру банды: «Мы тожа на шты-то рассчётываим». Может быть, по этой причине, в банях, кафешках, на криминальных турбазах, бандитских пикниках и даже «субботниках» Шкирятов стоически молчал. Лишь однажды не стерпел, поделился глубокой инвективой, мгновенно занесённой в анналы уголовного фольклора.

Было так: братва расслаблялась в баньке под пиво с раками и рыбой. Всем было и сытно, и смачно. Тут-то в Валюте и проснись Цицерон: «Да, был бо я рыбом, не йил бы я рыбу, меня бо йили». Немая сцена. То была одна из самых пространных и сложных фраз в его бригадной жизни! Гений бы на этот счёт, наверное, сказал: «Умри, Василий, лучше не скажешь». Но кто у нас слушает гения? Ровно три четверти «братишек» ни хрена и не поняли, остаток хотел бы захлебнуться от ржача, но в итоге, булькающе погасил опасные для жизни улыбки. Валюта к юмору относился скептически, почти враждебно: по истерзанной шпынями детской памяти всякий смешок на себя примеривал.
Единственное исключение, когда Валюта принимался вдруг долго и остро философствовать, это: прослышав о свежем «жмуре». «Вот и ёщща одён душу отдул по то, шты рыбок и коровок кушам».

И вот при таких-то «талантах» через какие-нибудь семь лет после стройбата Валюта обзавёлся частной двухкомнаткой. На первых 22-х метрах он спал, на оставшихся 30-ти установил телевизор «Хитачи» - по нему щёлкал мультики - и 4-метровый аквариум с живою рыбой из рек и озёр родного края.

И был у Васи свой великий ритуал. По утрам в угловую от дома пивнушку из жёлтой машины сливали свежее «жигулёвское». В случае если Валюта домоседствовал, тутошний пивник рысисто взбегал на взгорочек под барское окошко – засвидетельствовать, стало быть, своё почтение парой ведёрок пенного свежака.
Проба! В это же время водила ядовито жёлтого «ЗИЛа» с малой замешкой (да и не всегда!) подгонял свой «цыплячий бойлер» и застывал с угодливо опавшим либо приветно вздёрнутым шлангом. Полная, как говортся, свобода выбора и предпочтений…
Шкирятов не сразу, - с царственной промешкой и вальяжною ленцою, - раскраивал створки лоджии, ладил из ладони строгий воеводский козырёк, густо плевал в солнце и только тогда ловко выбрасывал крючистый трос.
Это был пролог…

Мизинчиком, по лично сработанному спец-блоку, подтянув полное ведёрко, он с бугристым, как собственный лоб, сомнением сдувал пену, которая ватно облепляла бордовую мосю. Насладившись веселеньким шипением, он резко и быстро делал дегустационный двухлитровый вглот. Лишь после этого, взвизгивая на ветру, ведро летело куда-нибудь, а по тросику вниз грузно катапультировалась 40-литровая молочная фляга. Кошки, водитель, пивник – врассыпную! Алюминиевый  грохот сродни эху теракта в гарнизонном складе! Ритуал наполовину завинчен.
Часть вторая. Вот теперь уже бойлер лихо тормозит пред взгорком, в валютину ёмкость радостно шлёпает шланг, и всклень наполненная фляга ласточкой взмывает на боярскую лоджию, попутно оттаптывая, шкрябая и  кроша нижние. Понятно, счастливые соседи роптать не роптали, но и стеклиться не стеклились.

Если же пивная проба была неуспешной, ведро превращалось в пушечное ядро с прицелом в лобешник ларёчника. В таком случае обладавший волчарной интуицией водитель бойлера даже не сдвигал свой жёлтый воз под господскую балкону. Но так бывало редко. Пиво предпочитало с Валютиным пузом не конфликтовать. Пожалуй, ровно раз Шкирятову поблазнилось, будто дважды перелитая (сперва в ведро, потом во флягу) жижа выдохлось. С той поры бойлерный грузовик подкатывал сначала под лоджию, и водитель, не нуждаясь в услугах ларёчника, лично наполнял из шланга спущенную флягу пенистой жижей. Но где-нибудь уже через месяц владыка сменил гнев на милость, и церемония отплюхала в прежнее русло: проба из ведра - фляга на взлёт.

И всё чики-пики, без слёз, без оваций: для того, чтобы кого-то «построить», Валюте не приходилось тужиться в какой-то особенной жести- и артикуляции. Он всего лишь малоактивно, но уверенно поныривал отсутствием головы, служившим продолжением хребтины, или - ещё реже - пошевеливал парой батонов сервелата, которые по странному капризу имели ногти и даже линии сгибов. Ну а, на крайняк, кривил губы в пародии на улыбку малолетнего шпанёнка. Его понимали, и никогда не спорили.

Естественно, «пивной альтруизм» не был односторонним. И в случае наезда ларёчнику или водиле достаточно было кликнуть Валюту. При виде выросшей из оконного проёма башни инцидент рассасывался ровно на раз. Впрочем, для достижения консенсуса хватало и томно-заискивающего: «А, может быть, вам Валюты не хватает».

И балкон, и лоджия Шкирятова гроздились нанизанными на леску и медную проволоку всевозможными рыбинами, распространяющими фирменное амбре в радиусе от 5 и до 8 метров - в зависимости от высоты красного столбика. Это было зло, но зло совершенно неизбежное: без трёх-четырёх фунтов воблы, сопы, густеры и краснопёрки, утопленных в 20-25 литрах «жигулёвского» день не мог считаться состоявшимся. Рыбу ловил сам – из домашнего аквариума, за функциональность и жизнедеятельность которого, как бог свят, отвечали три-четыре дворовых рыбака.

...Просунув между потолком и аквариумной стенкой своё плохо обработанное полено с пятью чудовищными пупырьями, Валюта осторожно спустил крючок с наживкой. Дремливый подлещик хищно схавал подкормку. Шкирятов мощно газанул, но так и не дёрнул... Эфир зафонировал «Крестным отцом» по нотам Нино Рота. Телефон! В сланцах 50-го размера, даря паркету чистые пруды, Валюта пошлёпал к «мобиле». Сальные валики важно колыхались в такт ходьбе.

- Ну, кты там? - жирным басом урезонил он антенный гробик для взрослого суслика.
- Валюта, ты на месте? Это Шпора. Есть у тебя торба какая-нибудь типа: ляжку носорога запихнуть?
- Кхм-кхм, Виталий Олегович, я подумай, - шкирятовский бас шустренько одискантился.
- Подумай-подумай. Жди гостей. Гу-гу-гу...
- Всёгды радэ. - Шкирятов усердно вымучил улыбку Годзиллы...
Шпору он признавал. Шпора был единственным в жизни Васи Скирятова, кто выстегнул его в один удар.

Фрагмент романа «Жезл зла»