То, о чем я хочу рассказать, зародилось в верхнем левом углу комнаты, над деревянной балкой в некое определенное время, скорей всего весной или ранним летом. Это было время, когда появился плеснеед.
Жизнь его текла быстро, так быстро, что даже узоры пыли на обоях не успели имениться, он уже пережил несколько длинных жучиных зим, когда солнца не было вовсе на черном небе. В принципе, он был похож на остальных жуков - основательный, неторопливый, деловитый. Но всем древесным лакомствам, находившимся в изобилии в его мире, он предпочитал плесень. Поэтому мы и назвали его плеснеедом.
Рассказывать тут было бы особенно и не о чем, ведь большинство маленьких жуков примерно так и проводят свою жизнь, отнюдь не переполненную неждаными событиями; так и наш жук мог бы тихо съесть всю плесень в доме и сгнить, никак не затронув этой истории.
Но он отличался от других жуков не только тем, что был плеснеедом, а тем, что любил выгрызать в ее полотнищах лабиринты, туннели, причудливые серпантины. Он превращал плесень в тайные сети дома, чем вскоре напугал других жуков, и с каждой зимой их становилось все меньше и меньше. Потом он в полнейшем одиночестве долго путался по лабиринту коридоров, переходов и веревочных лестниц. Дело продвигалось медленно, но оттого лишь, что торопиться было некуда, а в единственном занятии любая поспешность вредна. Да и страшно было бы достроить лабиринты ранее, чем в тот день, когда каждый из нас, в том числе и плеснеед, понимает те вещи, о которых вслух не говорят.
„ Зачем? Зачем я это делаю ? Наверное, чтобы детки росли в норках, чтобы детки рыли ямки… Все правильно… И я тоже хочу так. Я тоже так хочу…”
Может, это были не слова плеснееда, а чьи-то чужие слова, сам плеснеед понятия не имел о сути всего происходящего с нами, он знал себя только в этом доме, в лабиринтах плесени, и представление о себе имел, как о малой, но неотъемлемой и значительной части этого мира. Дни его проходили неспешно, наполненные естественным смыслом. Он много ел, поскольку это необходимо для жизни, гулял по темным коридорам своего обиталища и предавался своему странному рукоделию в бесконечной печали.
Под несметными узорами плесени в балках над потолком жил человек. Жил он гораздо дольше, чем плеснеед, и считал весь этот дом со стенами, потолками, со всем содержимым – подушками, коврами, книгами, сладостями, запахами, плесенью – словом, он считал дом своим, впрочем, на это у него даже имелись кое-какие документы.
В защиту своих убеждений, в одно утро он переставил всю мебель. Резные кресла и столики со стеклянными столешницами были сдвинуты к сосновым книжным полкам. Шторы задвинуты. Человек со своей подругой сидели на полу, скрестив ноги, ели арахис и пили пиво.
Странные создания !
Человек знал, что он здесь главный. Он гордился этим. Но время шло, и он старел, говорил тише, слышал во всем печаль, замечал новые морщины, считал упавшие волосы, носил рваную обувь. Подруга устала от его привычек и перестала приходить. Вот так случилось, что он остался один, один сидел на полу, подбрасывал в тишине арахис и хватал его ртом, щелкая языком.
Плеснеед увидел, как нечто слабым золотистым блеском подлетело к его норке. Это был арахис.
„Вот бы его попробовать…”
Арахис издал глухой стук и упал в раскрытый рот человека.
Плеснееду показалось, будто он съежился и превратился в крошечное черное пятнышко на всех этих красных и белых обоях и сосновых панелях. Он чувствовал себя щелью в здешнем потолке. И он понял, что всякое дело любых лапок — построение; и предался этому занятию в самой чистой и совершенной его форме, без ширм и декораций.
„Отдонуть ! – думал человек, - Вот бы отдохнуть ! Спать возле обогревателя с огромным котом, чесать его против шерсти и слушать, как тихо под пальцами щелкает электричество…"
Но он был один, никаких котов, никаких подруг. Годы, конечно, шли. Скелет дома обрастал плесенью и снаружи, и внутри. Его розрастание происходило по мере угасания обитавших в нем существ
В то же самое время выше дома, опоясанного плесенью, выше переменчивых облаков, выше скопления холодных газов плыла планета. Она плыла быстро, быстрее, чем то, что могли увидеть и жук, и человек. Впрочем, ни тот, ни другой даже не знали о существовании планеты. Она просто была.
Она плыла со стремительной скоростью, сбивая со своего пути и превращая в пыль другие, более мелкие планеты. Надо думать, она тоже не подозревала о жизни плеснееда, о лабиринтах плесени, о медленно задыхающемся человеке в глубине чужого мира. Это происходило из-за их несоизмеримости. Или по причине того, что каждый из них действовал по отдельности.
Им оставался один день. Хотя вполне возможно, это вообще был не день, а целая вечность для такой мелкоты.
Но почему-то они, как и мы с вами, почувствовали неладное. Мы тоже тянемся друг к другу в такие моменты. Слабые, беззащитные - кому мы нужны по отдельности-то?
Плеснеед, находясь внутри событий, не мог, конечно, понять происходящего, он знал лишь, что все рушится; его мир, до этих пор утвержденный на земле, вместо привычных вибраций и звуков от маленьких зубок, наполнился какими-то непонятным движением древесины в балках и перекрытиях. Весь дом дрожал от колебаний земли. Плеснеед не мог себе представить, что происходит, поскольку это чувство лежало за пределами его возможных ощущений. Он просто строил лабиринты, пытаясь взять от жизни все, поскольку больше ему от жизни брать было нечего.
Человек задыхался от плесени в углах собственного дома. Считая, что его комнаты непонятным образом оживляют тех, кто уже, по сути, давно не живет, он и сам думал, что слишком долго задержался здесь. Вдруг он поднял лицо и заметил на белом потолке крохотное насекомое, которое не останавливаясь ни на мгновение перебирало лапками. Человек улыбнулся и почему-то перестал чувствовать себя одиноким.
В ту же минуту Планета подошла к краю Земли
25-06-2011