Стихи и поэмы

Валерий Федин
             СТИХОТВОРЕНИЯ

            МЫ – РУССКИЕ
   О, память, память! Как небрежно ты
   Несешь былое наше через вечность.
   Материя не знает пустоты,
   Материя в пространстве бесконечна.
Безбрежен Космос, косный и слепой,
И мы – рабы тупой, жестокой власти,
Лишь волны времени ленивой чередой
Захлестывают россыпи галактик.
   Когда и как, откуда ты пошла,
   Загадочная русская натура?
   Как родилась, окрепла, расцвела
   Великая Трипольская культура?
Ледник на север тихо отступал,
Еще на свете не было Босфора,
А пращур мой упорно обживал
Безлюдные, бескрайние просторы.
   И долгие века, не враз, не вдруг,
   Храня в душе надежду и утрату,
   Мой предок арья с Дона шел на юг
   Индийский чернозем арать, аратать.
А мы теперь не помним старину,
Нам ничего от памяти не надо,
Но звал свою любовь, свою жену
Ликийский пахарь русским словом Лада.
   Цвела моя этрусская земля,
   Пусть мы не помним, но ведь это было.
   И стал, все истребив, испепеля,
   Свирепый Рим этрусскою могилой.
Древнейший пантеон моих богов,
Великий Род с великой Берегиней,
От вас пришли с днепровских берегов
В Элладу, в Рим их боги и богини.
   История безлика и слепа.
   Тевтонский крест принес погибель прусам,
   От Трои шла Троянова тропа,
   И девы готов пели время Бусово.
От Норика туманная молва,
От Дона, от Дуная, от Тарусы,–
Пять тысяч лет несла до нас слова:
Руслан, Русалка, Русло, Русый, Русский.
   Хоть черный день давно для нас настал,
   Закрыли мраком бесы небо синее,
   Но он придет, придет великий час,
   Воспрянет ото сна моя Россия.
Былое познавая день за днем,
Мы арьи-пахари, ликийцы ли, этруски ли,
Мы вскроем нашу память и поймем:
Мы – русские!

         РОЖДЕНИЕ
         Малой родине моей - Нижней Покровке
   Пели матери ливни,
   И гадали ромашки.
   Сын родился счастливым,
   Сын родился в рубашке.
Сына в мир принимали
Не купель и не водка,
А ковыльные дали,
Да степная солодка,
   Зной заволжского юга,
   И шальные туманы,
   Сына ветер баюкал
   Тихим звоном тюльпанов,
Мыл полынным наливом,
Гладил волнами света...
Сын родился счастливым
В предвоенное лето.

            МАТЕРИ
   Заря вечерняя,
   Родная сторона.
   Нас была четверо,
   А ты была одна.
По всей земле
Пылал кровавый ад,
Ты в тридцать лет
Солдатская вдова.
   Нас было четверо,
   И самой старшей – шесть,
   И мы доверчиво
   Просили: мама, есть.
Неделями
Ты не смыкала глаз,
Надеялась,
И вырастила нас.
   Заря вечерняя,
   Родная сторона,
   Ушли все четверо,
   И снова ты одна.
В густой пыли
Проселков и дорог
Нас увели
Романтика и долг,
   И та боязнь
   Сочувствующих глаз,
   И жизнь твоя,
   Продолженная в нас.
Не за наградой
Шли мы в дальний путь,
Нам просто надо
Сделать что-нибудь,
   Чтоб ты узнала,
   Что жила не зря,
   Моя усталая,
   Вечерняя заря...

          ОТЦУ
   Жёг броню огонь,
   Накатил беду,
   Взят был в плен врагом
   Человек в бреду,
Будто сотни жал
Впились пули в ночь.
Человек бежал,
Жаль, лететь не в мочь...
   Человек бежал,
   Человек спешил,
   Человек упал
   И с тоской решил:
Вот и все, труба,
Вот и кончен путь,
Тут и ляжешь, брат.
Через час найдут,
   Не понять теперь,
   Где восток, где юг.
   Тут уж, – верь, не верь,
   Все равно – каюк.
И ворвались в лес
Сквозь вороний грай
Автоматный треск
И собачий лай...
   Под осенний шелк,
   Как в былом строю
   Человек пошел
   Умирать в бою.


          СЫНУ
   На бегу застыв, как у преграды,
   Устремившись в солнечную высь,
   Ты стоишь, и солнце водопадом
   Льется на тебя из синевы.
Радостно, доверчиво, играя,
Про беду не зная ничего,
Ты как друга солнце обнимаешь
И горстями черпаешь его.
   И когда ладонь твоя наполнится.
   Ты ко мне, сияющий, спешишь:
   – Папа, на! – И на ладошке солнце
Мне даешь. Спасибо, мой малыш.
Золотоволосый, крепкогрудый,
С черными смородинами глаз,
Вот таким тебя я помнить буду,
   Солнечным и звонким, как сейчас.
   Пусть ты станешь дерзок и отчаян,
   Пусть узнаешь про обман и лесть,
   Пусть тебя холодными лучами
Затуманит звездная болезнь.
Но одну мечту мою исполни:
Я хочу, чтоб до конца пути
Золотое солнце на ладони
Ты сумел по жизни пронести.





      ТИХИЙ ЧAC
   По городам ли тем,
   По тем дорогам
   Мой тихий час летел,
   Печальный, строгий.
Он бился крыльями
В горячих пальцах...
Наверно, было мне
Когда-то двадцать.
   И надо было мне
   Всего так много,
   И о судьбе моей
   Звенела Волга.
Звенела веслами
Над перекатами,
Звенела ветлами
Бородатыми...
   Я изменил твоим
   Полям и весям,
   Но до сих пор по ним
   Тоскует песня.
Уводит в сторону
От пыльных тропок,
О том, что дорого,
О тех, кто дорог...

         БЛУДНЫЙ СЫН
                Селу моей юности, Красному Яру
   Деревенская тишь, деревенская ночь.
   Дальний лай всполошенных дворняг.
   И стрекочет сверчок за беленой стеной,
   Будто вправду узнал он меня.
Позабытые звуки уснуть не дают,
Непонятное что-то со мной...
И о чем-то хорошем девчата поют,
Провожая друг друга домой.
   Наполняет мне грудь непривычной тоской
   Запах скошенной свежей травы.
   Я все это забыл в суете городской
   И от звездного неба отвык.
Освещают усталые фары машин
То, что было знакомо давно.
То ли детство босыми ногами шуршит,
То ли старость скребется в окно?
    Над уснувшим селом – хриплый крик петуха,
    Навевает прохлада к утру.
    А когда-то я сам эту землю пахал
    И лопатил зерно на ветру.
Я другие нашел на земле рубежи,
И негромкая вера жива:
Вера в то, что не зря на земле я прожил,
Хлеб ее не напрасно жевал.
   Я пойду по росе в золотые поля,
   Потревожив звенящий покой,
   И скажу: Ты прости, ты прости, мать-земля,
   Блудный сын не вернется домой...

         УХОДЯЩЕМУ ДРУГУ
               Л. К. Белецкому

   Ты стоял. За столом – президиум
   В ореолах и в орденах.
   За спиной у тебя невидимо
   Вырастали твои дела.
Ты работал и жил на полную,
Ты нашел свой заветный путь...
Говорил ты слегка взволнованно
И, пожалуй, надменно чуть.
   Ты уходишь. Уходит дружба.
   Как в начале ее – опять
   Что-то важное, что-то нужное
   Должен я для тебя сказать.
Еще нет в тебе гордой спеси,
Но у времени быстрый бег.
Кем ты станешь лет через десять,
Вечно страждущий человек?
   Ведь бывает: без магии черной,
   Незаметно и ненамеренно
   Превращается твердость в черствость,
   А решительность – в самоуверенность.
Ты уходишь. В крутые годы
Чем смогу я тебе помочь?
Знаю, ты не из той породы,
Чтобы плакаться в чью-то ночь.
   В жизни много и бед, и счастья...
   Что сказать на прощанье тебе?
   До свиданья, мой друг, уходящий
   По дороге тревог и побед.

             ПОЛДЕНЬ ЖИЗНИ
   Все течет, все кипит на восточном базаре,
   Дышит зноем в зенит человечий пожар.
   Голоса зазывал бьются в призрачном мареве...
   Как похожа ты, жизнь, на восточный базар.
Плохо тем, чей товар - из надежд и мечтаний,
Кто клянет в неудачах лихую судьбу,
День пройдет, будет грохот задвинутых ставней
Словно стук подгоняемой крышки к гробу.
   Перевал. Полдень жизни. Ушедшая юность,
   Ты умчалась, ударами крыльев пьяня.
   Будут, будут еще и рассветы и луны,
   Но уже не такие, что ушли от меня.
Полдень жизни. Еще далеко до заката.
Еще многое людям может сердце сказать,
Еще многое можно. Еще многое надо...
Как похожа ты, жизнь, на восточный базар...

        ТРЫН-ТРАВА
   Расставаний приторная жалость,
   Горький вкус прощальной трын-травы...
   Я привык к аэропортам и вокзалам,
   Уезжать без проводов привык.
Оставляя в сердце дорогое,
Слушаю привычный стук колес.
И уйти из жизни как на поезд
Я б хотел, – без проводов и слез.

         РАДИАЦИЯ
               Н. Мосееву – посмертно
   Привычный дымок папиросы
   И запах мяты.
   На белой коре березы
   Чернеют пятна.
Встревоженный крик удода
Повис над полем.
Осталось всего полгода
Тоски и боли.
   Осталось всего полгода
   Дышать и делать,
   А боль собирает подать
   С живого тела.
И ходит с той болью рядом
Холодный разум:
А может, и ждать не надо,
А может – сразу?
   А может, не стоит биться
   В глухие стены?
   Ведь то, что не сделал в тридцать,
   Уже не сделать.
Уже не оставить людям
Иную память,
Лишь тело полгода будет
От боли таять...
   Но бьется в груди толчками
   Живое сердце,
   И стонет оно ночами,
    И шепчет: верьте!
Отмерено время скудно,
Но только верьте,
Не сдам ни одной секунды
Без боя смерти!
   Формальдегидному миру морга
   Не дам прорваться,
   Последним нейроном мозга
   Я буду драться.
А воздух, густой и звездный,
Настоен мятой.
На белой коре березы
Чернеют пятна.

         СКОРЕЕ, ЕЩЕ СКОРЕЕ
   Скорее, скорее, нельзя ли скорей,
   Нельзя ли еще скорее?
   С рожденья по жизни спешим мы стареть,
   В одышку вгоняя время.
И мчит нас экспресс наших дел и тревог,
Взвывая у светофоров:
– Ты мало успел, ты больше бы смог,
Удвоив, утроив скорость!
   И только на стыках нежданных встреч,
   Где дышит в морщинах старость,
   Ты видишь, что время идет быстрей,
   Чем это тебе казалось.
И вспомнишь в горячечных буднях дел
Про то, что оставил где-то,
Что там – опоздал, что тут – не успел.
И что не исправить это...
   С рожденья по жизни спешим мы стареть,
   До хруста сжимая время.
   Скорее, скорее, нельзя ли скорей,
   Нельзя ли еще скорее?

           О ПОЭЗИИ
   Как чужая жена – под запретом
   Бродят песни в моем мозгу.
   Я признал бы себя поэтом,
   Если б мог полюбить тоску.
Если б мог в своей песне вылить
Волчьим воем в подлунный сон
Стоны тех, что в земле остыли,
И земли человечий стон.
   Только я над душой не властен,
   Видно, бог был в расчетах скуп:
   Дал мне в меру любого счастья,
   Кроме счастья любить тоску.

          В КОЛОМЕНСКОМ
   Холм – как идол языческий,
   Небо вызвездил вечер.
   Жгут попы электричество,
   Экономят на свечах.
Теней четкие линии,
Грузный колокол – тушей.
Запорошены инеем
Жерла бронзовых пушек...
   Жизнь ломая по-новому,
   Под монашеский вой
   Бомбардир коронованный
   Здесь вставал на постой.
От Руси занавоженной,
От восстаний и казней
Отдыхал. И сапожничал,
И готовил указы.
   Спят цари нелюдимык
   Под могильными плитами.
   И девчонка любимому
   Что-то шепчет под липами.
 Пушки варежкой трогает
 И пугается шорохов.
Спит история строгая,
Закопченная порохом.
   Будто гулкая конница
   Пульс в аорте колотится.
   Навсегда мне запомнится
   Монастырь под Коломенским.
Замирали и спорили,
Лунным светом обдитые,
Гулкий топот истории,
Тихий щёпот под липами. 


      БАЛЛАДА О ПСИХОАНАЛИТИКЕ
   Он был из тех, кто, слова не сказав,
   Мог навсегда любой покой разрушить.
   Он изучал людей по их глазам,
   Через зрачки разглядывая души.
По неприметным жестам чьих-то рук
Угадывал характеров нюансы.
Он знал всегда, кто враг ему, кто друг,
Кто просто так, ни рыба и ни мясо.
   Он был красив, начитан и умен.
   Смотрел на мир доверчиво и ясно.
   Смеясь, хранил коллекцию имен,
   И лишь одной смотреть в глаза боялся.
В холодном мире холостых мужчин
Он сберегал, как мог, свою свободу.
А время шло, зарубками морщин
У глаз его откладывая годы.
   В ту ночь, забывшись беспокойным сном.
   Он был разбужен телефонной трелью.
   Зовущий голос, пахнущий весной,
   Через помехи слышен еле-еле.
Он слушал непривычные слова;
Что он любимый, что он лучший самый,
И что она всю жизнь его ждала,
Не дождалась, и вот - выходит замуж.
   И что такси уходит на вокзал...
   А он стоял и, каменея, слушал.
   Он изучал людей по их глазам,
   Через зрачки разглядывая души,
По неприметным жестам чьих-то рук
Любой судьбы разгадывал нюансы,
Он знал всегда, кто враг ему, кто друг,
И лишь одной смотреть в глаза боялся.

         СИВЫЙ МЕРИН
   Я – сивый мерин, я стар и тощ,
   Копыта до костей истоптаны,
   В жару и пыль, в метель и дождь
   Вожу я бочку с нечистотами.
В костлявом теле нет огня,
Мне не скакать по полю боя.
И кобылицы не для меня
Призывно ржут у водопоя.
   Я знаю: скоро под кнутом,
   В последний раз поводья дернув,
   Я упаду... Меня потом
   Отволокут на живодерню.

      СЛУШАЯ СКРЯБИНА
   В тихих, усталых звуках
   Светлая скорбь звенит.
   Поймано чутким слухом
   Сердце Земли.
Снобом уйдя от жизни,
Он жизнь, как никто, любил.
До самой последней жилы,
До боли он русским был.
   Я верю, на звездные трассы
   Его космонавты возьмут.
   Он пел про любовь и разум
   В угрюмые годы смут.
Вскрывались багровой бездной
Могилы земных богов.
Россия – не только песни,
Березы и самогон.
   Это и вопль мятежный,
   И жгучая боль тоски,
   Это щемящая нежность
   И рай для усталых - скит.
И темное пламя воли
В оковах тюремных стен.
Россия в титановой боли,
Истерзанный Прометей.
   Звучит то надменно, то грустно
   Звуков земная сила.
   Он просто был истым русским
   И очень любил Россию.
               
         НА СТАРТЕ
               Муз. В. И. Ковердяева
   Двадцатый век, среди событий многих,
   Среди дворцов и нищенских конур,
   Проложенные в космосе дороги
   И станция Вселенной – Байконур.
Дрожат над степью призрачные струны
Могучей силы, стиснутой в руке,
И солончак исполосован струями
Ревущего неистовства ракет.
   Здесь было все: и первых дат рождение,
   И золото на мраморе могил,
   Цветы побед, усталость поражений,
   И космонавтов твердые шаги.
И в новые, неведомые даты
Сюда на старт, готовые к труду,
Одетые в космические латы,
Гонцы Земли приходят поутру.
   Они идут сверкающим рассветом,
   Сухой суглинок в такт шагам звенит,
   Серебряными стрелами ракеты
   Нацелены в распахнутый зенит.
Рвет грохот сопел призрачную небыль,
И смотрит, чувства выплеснув в росе,
На Байконур безоблачное небо,
Как в первый свой, гагаринский рассвет.
               
         СПУТНИК ПРОЛЕТЕЛ
   В звездный шелест врываясь звенящей медью,
   Торжествуя и празднуя свой удел.
   Проплыла, стирая границы созвездий,
   Звезда земная, звезда людей.
Взволнованный пульс все ясней и чаще,
И чувствую в шорохах звездной ночи,
Как идут сквозь меня и сквозь рядом стоящих
Зовущие нас лучи.

         КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ
   Ученые, философы, священники,
   Переплетя гипотезы и сны,
   Спектральных линий красное смещение
   Эффектом Допплера сумели объяснить.
Через испуг и страстные моления
Объявлено, как рублено сплеча:
Мол, дескать, разбегается Вселенная,
По крайней мере, видимая часть.
   А может, Землю, нашу Земли издали
   Сквозь покрывало взрывов и молитв
   Далекие Галактики увидели
   И в ужасе бежали от Земли?
А на Земле бесчисленными войнами
Сто тысяч лет история полна.
Кровавые, безжалостные волны,
Последняя, атомная волна...
   Мы спорим и расходимся во мнениях,
   А кровь уже – за все века – по грудь.
   Все дальше мчатся звездные скопления,
   И их назад не просто повернуть.

           РОЖДЕНИЕ СТИХОВ
   Запутавшись в заиндевелых ветках,
   Оконный свет дрожит в ночи морозной.
   Я до утра, до синего рассвета
   Стихи рожал извилинами мозга.
Одна трехмиллиардная частица,
Что мне дано, что я могу и знаю?
Но трудной песней в сердце мне стучится
Моей Земли история земная.
   Текло эпох бессмысленное бремя
   Над хладнокровной похотью рептилий,
   И Гомо Сапиенс поднялся с четверенек
   И поднял взгляд к потокам звездной пыли.
Клубится в звездах атомное пламя.
Безмерно труден и не в меру скрытен
Двадцатый век взрывается под нами
Каскадами сверкающих открытий.
   Мудры мы были и просты, как дети,
   Мы так гордились ощущеньем силы...
   И снова потекут тысячелетия
   Над нашими безвестными могилами.
Сквозь боль сирот, сквозь позолоту власти
В напластованьях идолов и гимнов
Плывет Земля окраиной галактик, –
Наш общий дом и братская могила.
   И бьется сердце, радуясь и сетуя,
   И раздирая сонный сумрак ночи,
   Я до утра, до синего рассвета
   Рожал стихи извилинами мозга.

               Я - ЧЕЛОВЕК
   От усталых волн до холодных тел, –
   Бесконечный абсурд бесконечности.
   Человек – венец, человек – предел,
   Вершина, шедевр вечности.
Вечность вечно спит энтропийным сном,
Среди снов не заметив сразу
Как в спонтанных извивах аминокислот
Был фиксирован код разума.
   Спит Вселенная, упустив тот миг,
   И во сне беспокойно мечется:
   Нарушая ритм, вторгся странный мир
   В голубые артерии вечности.
Для нее тот мир незнаком и нов,
От прибрежных комков протоплазмы,
От змеиных тел, от звериных снов
До последнего всплеска разума.
   И живет Земля свой недолгий век,
   Хороня под пластами тугими
   Черепки богов, черепа людей
   Черный пепел атолла Бикини...
Набирает темп, усложняет тембр
Ветер времени в звездной гриве.
Человек – венец, человек – шедевр,
А шедевры – неповторимы.

           ФИЗИКИ И ЛИРИКИ
   Резкой нотой в извечном хоре
   От юнцов до седых мужей
   Страшно умные люди спорят:
   Что важнее и что нужней.
Алгоритмы, антропоробот,
Парадокс барионных звезд...
А любовь в перелесках бродит,
Обнимая стволы берез.
   И смеется, и нет ей горя,
   Что не станет мезон нежней.
   Страшно умные люди спорят:
   Что нужнее и что важней.

           ВТОРОЙ ЗАКОН ТЕРМОДИНАМИКИ
   Гаснут вспышки, бледнеют тени...
   Люди с выдержкой, люди с нервами...
   В изолированной системе
   Постоянен запас энергии.
Постоянен и неизменен,
Только виды ее другие.
Все порывы, само движение
Растворяются в энтропии.
   Та берет их легко и цепко,
   И ведет, и ласкает намертво...
   Жизнь – нелепейший из процессов
   По закону термодинамики.

                СЕГОДНЯ
   Раздирая в клочья атмосферу,
   С ревом отрываясь от земли,
   Символом рождающейся эры
   В звездный путь уходят корабли.
Наше время в забытье не канет,
Всех эпох задачи - по плечу.
Как когда-то философский камень
Люди ищут алгоритмы чувств.
   Мчится век, решительный и трудный,
   Напряженьем мысли подожжен.
   В ядерно-космические будни
   Не войти со старым багажом.
Не войти причесанным поэтом,
О березках что-то бормоча.
Над моей разбуженной планетой
Новые сказания звучат.

              КОСМОНАВТ
   Над Москвой, над парками и рощами
   Зарево багровое зари.
   Космонавт идет по Красной площади
   И с планетой сердцем говорит.
Под зубцами, тронутыми битвами,
Ели,– как немые сторожа.
Там в стене, за мраморными плитами
Ветераны космоса лежат.
   Боль утрат не забывает Родина,
   Но закон у мужества суров:
   Если ты полета ждешь как подвига,
   Значит, ты к полету не готов.
Флаг страны под звездами полощется,
К звездам путь у нас пока один.
Космонавт идет по Красной площади.
Как по ней Гагарин проходил.

      О ПРИШЕЛЬЦАХ
   Небо, небо, сумрак звездный,
   Бесконечность вечной тьмы.
   То ли рано, то ли поздно
   В этот мир явились мы?
Жадно вглядываясь в вечность,
Уж какую сотню лет
Мы ничьей не ловим речи,
Не находим зримый след.
   Может быть, в просторах дальних,
   Где-то там свой звездный час
   Уж давно прошли созданья,
   Чуть похожие на нас?
Иль, растаяв в звездном газе,
Превращаясь в прах и тлен,
Конвульсирующий разум
Бросил искру на Земле?
   Или, может, первой пробой
   Для грядущих пьедестал –
   Неразумен, дик и робок
   Человек из праха встал?
Иль случайно – чет и нечет
Одиноки, без родни
Чуждым чудом вторглись в вечность
Во Вселенной мы одни?
   Почему же – не годами –
   Сквозь века пронесены,
   На Земле живут преданья
   О скитальцах неземных?
Люди – гении и шельмы,
Люди людям не чета.
Где же, где же вы, пришельцы,
Вечно юная мечта?

         МЫ, ВЫ, ОНИ
   Вы помните парады наших войск?
   Росла у Вас уверенность в душе.
   А там – испуг, переполох и вой
   Послов, корреспондентов, атташе.
Барьером между нашим и чужим
Контрольно-следовая полоса.
И невдомек ни Вам, ни даже Им,
Что Мы везли пустые корпуса.
   А если б знали, – завтра же война.
   А догонять Их – много лет и сил.
   Рвались сердца, тела. И тишина
   Окутывала холмики могил.
Мы знали – надо! Хоть через расстрел,
Через запрет природы, слезы вдов
Мы шли. За Нами страх идти не смел
Туда, где нет еще ничьих следов.
   Мы знали: надо. И на Их шантаж
   Спокойная улыбочка у рта.
   А тут опять – то взрыв, то демонтаж,
   То брак, то здание ко всем чертям.
И снова смерть, и снова некролог,
Бинты и смрад обуглившихся тел...
А Брежнев с Фордом мирно пил чаек
И говорил: Ваш «Трайдент» устарел...
   Вспухал желвак у Форда ниже скул,
   И – мир в домах у тех и этих стран,
   И Вы спокойно слушали Москву
   И мирно шли на службу по утрам.

                ИДУТ РАКЕТЫ

С надсадным ревом, с гулким громом,
Как залп "Авроры" в той дали,
Из черных шахь ракетодромов
Уходят к цели корабли.
   И спит Земля в покое чутком,
   И на работу по утрам
   Идут девчонки в мини юбках
   И той науки доктора.
Они проходят рядом где-то,
В толпе людей, знакомых нам,
Но лишь посмертно, по газетам
Мы узнаем их имена.
   Идут ракеты. Им вдогонку
   Глядят из-под ксталых рук
   Те симпатичные девчонки
   И доктора своих наук.             

           ОБ ИСТОРИИ
   Время молча листает книги,
   И глядят на меня с укором
   Неизвестные мне комбриги,
   Командармы, комкоры.
Позабытые под запретами,
Недожившие в заключении...
Их фамилии и портреты
Мы вымарывали в учебниках.
   Все им было сполна отмерено.
   Кто сберег, кто остался с ними,
   Кто пронес через боль неверия
   Пожелтевшие эти снимки?
Покрывало их время пылью,
И две правды в сердца стучали:
Если правда – зачем хранили?
Если правда – то как молчали?
   Люди смогут забыть о вымыслах
   И не станут от горя злее,
   Но, наверное, рано вынесли
   Мы ту правду из Мавзолея.
Много истин забыто издавна,
Но одну забывать не стоит:
У подножья любого идола
Полубоги вершат историю.
   Полубогам нужны вериги,
   С полубогами трудно спорить.
   И глядят со страниц комбриги,
   Командармы, комкоры...

              РИХАРДУ ЗОРГЕ
   Рядом с песней места нет для плача.
   Жизнь с друзьями – веселей и ярче.
   Человек не может примириться
   С тем, что это ничего не значит.
Песня спета до последней строчки,
Жизнь известна до последней точки.
Перейдя последнюю границу,
Сердце умирает в одиночку.
   Сбрасывает призрачные сети
   Человек наедине со смертью.
   Пишется последняя страница
   Кровью остывающего сердца.
Пишется про слабость и про силу,
Пишется впервые так, как было...
Потому что продолжает биться
Сердце тех, кто помнит те могилы.

         АМЕРИКА
   Над задымленным берегом -
   Звездно-тиковый флаг.
   Поднимает Америка
   Над Синг-Сингом кулак.
Вскормлен детскими играми
Для make money талант,
И на вздернутом ниггере
Ставит крест Ку-клукс-клан.
   От рекламной истерики
   Задохнулся Бродвей.
   Жадно смотрит Америка
   На своих сыновей.
   В весе золота ценится
   Та техасская грусть,
   Молча падает Кеннеди
   На шоферскую грудь.
Строго в чеках отмерена
Смерть вьетнамских сирот...
Веселится Америка
На развилке дорог.
   Но вздувается зарево
   В сверхмашинном бреду,
   И по улицам Гарлема
   Демонстранты идут.
Людям больше не верится
В многоликую ложь.
Поднимает Америка
На Америку нож.

         ПОЛИНЕЗИЯ
   Океан, атоллы в белой пене,
   Синий сон на пальмовом стволе,
   Стройные, точеные колени
   Темнокожих, гордых королев.
Ни пророк, ни сатана, ни бестия
Не были на этих островах.
Сотни лет дремала Полинезия,
Юная, забытая страна.
   Тень Бикини в дымных тучах стонет,
   Стоны вязнут в выжженной траве.
   Вздыбленными к небу мегатоннами
   Вмяты острова в двадцатый век.
Все чужое, все до боли просто –
От жары и скуки ошалев,
Обнимают пьяные матросы
Дочерей умерших королев.
   От бессильной злобы стонут волны,
   Бродят тени по ночной тропе,
   Язвами чернеют на атоллах
   Шахты стратегических ракет.
Океан перебирает струны,
И в потоках звезной тишины
Умирает проданная юность
Утренней, доверчивой страны.

         САРДАРАБАД
   Снега вершин в закатном свете,
   Земля раздета догола,
   И ледяным порывом ветер
   Гудит в немых колоколах.
Загородив дорогу хмуро,
В себя ушедши глубоко,
Угрюмо высятся фигуры
Из туфа тесаных быков.
   Здесь все вокруг для сердца свято,
   Здесь тоже Родина моя,
   И будто скорбные солдаты
   Орлы, нахохлившись, стоят.
Они стоят спиной к границе,
Печален их тяжелый взгляд,
Не смотрят каменные птицы
На отчужденный Арарат.
   Стоят, суровые как скалы,
   Как скорбный  воинский салют,
   Они сюда лишь тех пускают,
   Кто любит Родину свою.
Боль матерей не сгладят годы,
Но, лютым горем обожжен,
Народ не мстит другим народам,
Лишь память свято бережет.
   Те дни давно ушли в былины,
   Давно молчат колокола,
   Но помнит каждая былинка,
   И стонет каждая скала.
И эта память, эти стоны,
Свежи, как много лет назад,
И над страною возрожденной
Беззвучный катится набат.
   И эхо гулкого набата
   На том, не нашем берегу
   Молчат орлы Сардарабада,
   Лишь свято память берегут.

          КАИН
   Мне бы жить и не знать,
   Что такое хула.
   Для чего же ты, мать,
   Мне познанье дала?
Боль познанья остра,
Злее нет на земле.
Гложет сердце тоска
Все сильней и сильней.
   Но тоска не о том,
   Не по райским садам –
   Иеговы рабом
   Стал отец мой, Адам.
И не жаль мне отца –
Мишурой обольщен,
Первый раб, первый царь, –
Сколько будет еще?
   Через тысячи лет,
   Через цепи веков
   Будет стон на земле:
   Стон согбенных paбов.
Будут горе и страх,
И звенящая медь.
Мне гореть на кострах,
На крестах мне висеть.
   Я от боли горю,
   Но сквозь ад этих мук
   Я предвижу зарю,
   Разогнавшую тьму.
Расколола судьба
Полуденный зенит,
Воплощеньем раба
Брат мой, Авель стоит.
   Говорит не о том
   И, сбиваясь на визг,
   Говорит мне: пойдем,
   Говорит мне: склонись!
Мы с тобой здесь одни,
Что мне ад – божий суд,
Злые слезы родни,
Да березовый сук?
   А осина дрожит
   От удара ножа,
   Под осиной лежит
   Мной убитый ханжа.

         НА ПЛОЩАДИ МАЯКОВСКОГО
   Позабыв про сутолоку буден,
   Сбросив гнет волнений и обид,
   Я гляжу на бронзы многопудье,
   Что поэт при жизни не любил.
Он молчит, шагая по граниту,
В грохот битв и строек погружен,
Между нами – четверть алфавита,
А поэтов – целый миллион.
   В мыслях замешательство и склока,
   В их сетях запутался я сам.
   Для чего вынашиваю строки,
   Время урывая по ночам?
Статуя безмолвна и надменна.
Говорят, что проще был поэт.
Он не мог найти себе замены,
И замены по сегодня нет.
   Рифмы есть: о том, о сем, об этом...
   Вспыхнут и исчезнут, пропылив.
   Люди в космос вышли, а поэты
   Держатся у матушки-Земли.
Может, это время виновато,
Может, это к лучшему пока.
На земле гремят такие даты,
Что не удержаться в облаках.
   Время сортирует нас все строже,
   Беспощадно ускоряя бег.
   Наше дело – будущее строить,
   А писать – найдется человек

         В СРОСТКАХ
   Над Сростками – луна. И звезды в луже.
   Над Сростками повисла тишина.
   Лежу, курю. Зачем, кому он нужен
   Парад-алле героев Шукшина?
А где березки и дожди косые?
Где робкий взгляд застенчивых Любав?
Стоит, качаясь пьяная Россия
В найлоне и с транзистором в зубах.
   Я слов красивых не слыхал тут сроду,
   Сплошной разврат, сплошной алкоголизм.
   А где же Родина, служение народу,
   И кто тут будет строить коммунизм?
В веках не изменяется Россия.
Вот магазин и винный в нем отдел,
Не брал ведь Сашка в рот ну ни росинки,
Он просто рыбу тут купить хотел.
   А продавщица, гру5ая и злая,
   Его втоптала в грязь. И вообще,
   Не виноват был Сашка Ермолаев,
   И был неправ тот гражданин в плаше.
А Глеб Капустин кандидата срезал:
И кандидаты нынче уж не те.
Вот Венька Соньке за кожанку врезал
И запечатал тещу в нужнике.
   Вот Спирька на чужую бабу спьяну
   Полез и ходит с квашеным лицом.
   Вот, надрываясь, Алка-Несмеяна
   Хохочет над бесштанным мудрецом.
А дед Антип похоронил старуху,
Пришибленным каким-то стал – и вот –
Кому он нужен? Жизнь – одна непруха,
Живет старик, а для чего живет?
   И дядька в горбольнице, хам и морда,
   Старушку-мать к Ванюшке не пустил.
   Ванюшка в драку с ним полез и гордо,
   Недолечившись, к мамке укатил.
Да чорт возьми, ну что это за рожи?
Когда взошли и из каких семян?
А вообще-то, вроде бы, похоже...
А этот – неужели на меня?
   Все жрут и пьют, воруют, сквернословят,
   Глазами шарят: с кем бы переспать?
   И гвалт стоит, не разобрать ни слова,
   Все МАТЬ, да БОГОМАТЬ, да ПЕРЕМАТЬ...
Читаешь, с непривычки уши вянут.
Округлые слова перекроив,
Встает Россия из таких вот Ванек,
Что под забором делят на троих.
   Живет здесь люд с тревогой и печалью,
   Он то мудрец, то с пьяных глаз – дурак,
   Он не в ладах с моралью и печатью,
   Но он полезный, будто Чуйский тракт.
Героев нет, одни живые люди,
Живут, чтоб жить, работать, выпивать,
Живут – и все. И до смерти не любят
Какие-то красивые слова.
   И с посторонним любопытством в душу
   Ты к ним не лезь. Тут могут и побить.
   Как жить с такими? Как такое слушать?
   Как их любить? И для чего любить?
Все лозунги таким – как зонтик курам.
Но будет бой – ничем их не сломать.
Пойдут на танк, пойдут на амбразуру,
Привычно поминая чью-то мать.
   Шумят, шумят алтайские березки,
   И залила ночная тишина
   Прорезанные Чуйским трактом Сростки,
   Где мирно спят герои Шукшина.

         АЛЕНЬКИЙ ЦВЕТОЧЕК
   В царстве вечной ночи,
   В мире синих pоc
   Аленький цветочек
   Одиноко рос.
Стоя в гордой силе
Перед злой бедой,
Вспыхнул в небе синем
Алою звездой.
   Ты пройди сквозь ночи
   Пламенем зари,
   Аленький цветочек
   Людям подари,
Чтобы алым светом
Освещал он путь
Потерявшим где-то
В жизни что-нибудь.
   Чтобы в звездном марше,
   Алый дар судьбы,
   Без вести пропавшим
   Маяком он был,
Чтоб в сплетеньи буден
Гордым и простым
Щедро слал он людям
Волны доброты...

                РАБОТА
   Уже темно, стихает город к ночи,
   Пустынны тротуары без людей,
   А ты все не торопишься закончить
   Делами переполнившийся день.
И сын звонит: Опять придешь не скоро?
И снова зреет горький ком обид.
А ты все здесь. И замерли приборы
В угрюмой тесноте бронекабин.
   И каждый звук – как чей-то гулкий шепот,
   Стоит тревога тенью за спиной.
   Еще один, из многих сотен, опыт,
   Еще одна отметка на кривой.
И пусть в успех почти никто не верит,
И пусть друзей отчаянье берет,
Твой каждый шаг продуман и отмерен,
И далеко не каждый шаг – вперед.
   И ты не скажешь никому на свете,
   Что иногда так: хочется тебе
   В твоем ученом строгом кабинете
   По-женски от бессилья зареветь.
Как хочется, чтоб он, любимый, верный,
Ворвался в ритм загруженного дня,
Разгладил в узел стянутые нервы
И, как девчонку, на руки поднял.
   Но в долгом дне нет времени на драмы,
   На бабьи слезы, на минорный лад.
   И ты с улыбкой делаешь упрямо
   В историю входящие дела.

      РАЗГОВОР С ТЕЛЕФОНОМ
   Я разобью тебя, проклятый телефон.
   Вокруг тебя мертвеет даже воздух
   Ты все молчишь. И не приходит сон,
   Какой тут сон, какой тут к черту отдых!
Безмозглая пластмасса, что молчишь?
Ну, зазвони, хотя бы звякни, что ли!
Я жду звонка. В глухонемой ночи
Твое молчание острее острой боли.
   Ты наглый лжец. Меня ты приучил
   К своим звонкам. Коварный, как Иуда,
   Ты милым голосом такое говорил,
   Что я не верил, но и поверил – чудо.
А ты умолк. И день, и ночь молчишь,
И в проводах твоих сочится подлость...
Прошу я: зазвони, застрекочи
И пропусти ко мне тот милый голос.
   Я жду его с утра и до утра,
   Мне без него и солнце как отрава.
   Ты не молчи, на тяжесть всех утрат
   Не громозди последнюю утрату.

      ТИМОФЕЕВКА-ТРАВА
   Две души сияли, будто бы
   Жили в пламени зари.
   Голубыми незабудками
   О любви я говорил.
Счастье по ветру развеется,
Позабудутся слова...
Прорастает тимофеевка –
Неказистая трава.
   Нес любовь я в сердце бережно,
   Как под пологом плаща.
   У изъезженного берега
   Ты сказала мне: прощай...
Мелкий дождь на землю сеется,
Холод душу мне сковал,
Но не вянет тимофеевка,
Неказистая трава.
   Все на свете перемелется,
   Пусть любила, не любя,
   Ты ушла, а мне не верится,
   Все равно я жду тебя.
Снег сухой поземкой стелется,
Но любовь моя жива,
Как под снегом тимофеевка,
Неказистая трава.

                КРАЖА
   Над степью вечер,
   Волненье встречи,
   Разлет загадочных бровей.
   И тайны полны,
   Играют волны
   По тимофеевке-траве.
Мелькают тени,
Грозит измене
Ревнивый муж с родней своей.
А ну, по коням!
Хрипит погоня
По тимофеевке-траве.
   А кони скачут...
   Лови удачу!
   Победный ветер в голове.
   Их карта бита!
   И бьют копыта
   По тимофеевке-траве.
Удача с нами!
Под ноги - пламя,
Степной пожар, пожарче взвей.
И грозным валом
Их разметало
По тимофеевке-траве.
   Улегся ветер,
   И солнце светит
   На степь в покойной синеве.
   Пойдем во власти
   Любви и счастья
   По тимофеевке-траве.

                ОСЕНЬ
   Без конца, без начала
   В одиночество канут года.
   Снова осень настала,
   И в туманах ни зги не видать.
Только палые листья
На студеной осенней воде,
Будто бледные лица,
Постаревшие в долгой беде...
   Темнота между нами,
   Время зыбких надежд и тревог.
   Припадаю губами
   Я с любовью к следам твоих ног.
Припадаю с надеждой:
Это время лихое пройдет,
В белоснежных одеждах
К нам любовь снизойдет.

         БРЫЗГИ ШАМПАНСКОГО
   Новый год плывет над городом,
   Искрится пенного шампанского бокал.
   Его я пью один, как чашу горести,
   Свою мечту, твою любовь я потерял.
Новый год, все зачаровано,
Танцуют пары, как в замедленном кино,
Моя любимая, – глаза суровые, –
Тебя не радует искристое вино.
   И радость встреч, и боль надежды,
   Рук твоих, губ твоих свежесть,
   Чистые глаза лучистые
   Сияли в сумраке как вечный идеал.
Где ты теперь и с кем, не знаю...
Счастья тебе я желаю.
Молча пью я за любовь свою,
Искрится пенного шампанского бокал.
   Все ушло: и взгляд твой ласковый,
   И мрамор плеч твоих, шуршание одежд.
   Вскипает брызгами бокал шампанского
   Как память горькая несбывшихся надежд.
Нет теперь возврата к прежнему,
Но в сердце теплится надежды огонек.
Была ты милая, была ты нежная,
Прости, любимая, тебя я не сберег.
   Как без тебя прожить – не знаю...
   Танго кружит, опьяняет...
   Близкими слезами-брызгами
   Искрит, как пенное шампанское, тоска,
Я буду жить, любовь скрывая,
Нежность к тебе сберегая.
Чистая молитва – исповедь
К тебе, любимой пусть летит через века.

              МИЛЫЙ ДРУГ
   Милый друг, любимая моя,
   Мне не пережить такой потери,
   Господа о милости моля,
   Я надеюсь, я люблю и верю,
   Милый друг, любимая моя.
Мне не пережить такой потери,
Мне не пережить твоей любви,
Эту боль не сгладить, не измерить,
Сердце задыхается в крови,
   Мне не пережить такой потери.
   Господа о милости моля,
   Грудь свою живую разрываю,
   Любящее сердце не деля,
Жизнь моя, тебе его вручаю,
Господа о милости моля.
Я надеюсь, я люблю, я верю,
Я живу, пока любовь живет,
   Ты уйдешь, – и жизнь моя уйдет,
   Не убей любовь мою и веру,
   Я надеюсь, я люблю, я верю.
   Мне не пережить такой потери,
Господа о милости моля,
Милый друг, любимая моя,
Я надеюсь, я люблю, я верю,
Мне не пережить такой потери...

                ВОДОЛЕЙ
   Не вините, не судите строго,
   Пусть прощанье будет без обид.
   На закат ушла моя дорога,
   А у Вас – в сияющий зенит.
Отцветут мучительно и сладко
Краски догорающего дня.
Были Вы манящею загадкой
И вершиной жизни для меня.
   Мы забудем или не забудем
   Наших встреч далекие года.
   Разошлись орбиты наших судеб,
   Чтоб не пересечься никогда.
И с последней журавлиной стаей
Улетит печаль моих полей.
А в ночи неразрешимой тайной
Над Землей пылает Водолей...

              И ТОЛЬКО...
   Как лист увядший падает на душу...
   Как осень плачет о любви пропащей...
   Как сердце стонет: погоди, послушай...
   Как затихает шелест уходящий...
И будут для тебя другие ласки.
И будет жить, что было между нами.
И будут лица, лживые, как маски.
И будут злые псы воспоминаний.
   Ты не решилась, не смогла, не стала...
   Ты не сумела, не меня просила.
   Ты не ждала. Не обо мне мечтала.
   ы не хотела. Ты не полюбила...
A руки помнят каждое движенье.
А губы помнят нежную упругость...
А сердце помнит каждое биенье...
А мы теперь чужие друг для друга...
   Как верный рыцарь на чужом пороге,
   Как пес, забытый на осенней даче,
   Как брошенный окурок на дороге,
   Так для тебя я ничего не значу...
И только безнадежность многоточий.
И только беспросветно все и горько.
И только растревоженные ночи...
И только...

           БЛОКАДА
   Он жрал под одеялом шоколад...
   И знал ведь сволочь: мы опухли с голоду,
   А за окном блокадный Ленинград
   С трудом держал несклоненную голову.
И говорил он, вытирая рот,
На простыне – коричневые пятна.
«А знаете, и шоколад не тот,
Прогорк, заплесневел, ребята,
    В другое время - в рот его не взять,
   Такую гадость мне по блату дали!»
   Мы тихо поминали его мать,
   И Бога душу тоже поминали.
Он жрал под одеялом шоколад,
Сопел и чавкал, и слюняво хлюпал.
А за окном – блокадный Ленинград,
И сорок тысяч в ночь костлявых трупов...

             О ЖЕНЩИНАХ
   О, женщины! О, tempora! О, mores!
   Сказать вам прямо подошла пора:
   Ведь не было ни боли и ни горя,
   Пока вас Бог не создал из ребра.
Прошли века, но все-таки сегодня
Задам вопрос не в глаз, а прямо в бровь:
О чем он думал, старый греховодник,
Когда извлек адамово ребро?
   О, женщины! О, tempora! О, mores!
   Нас мучат сожаленья вновь и вновь:
   Ведь были б мы у Господа в фаворе,
   Когда б не ваша к яблокам любовь.
Адам был стоек, не ходил налево,
Он с Евой жил как брат за годом год.
Зачем пошла в кусты со Змием Ева?
Зачем ей нужен был запретный плод?
   О, женщины! О, tempora! О, mores!
   Вы от горшка до старческих морщин,
   Не объясняя, не вступая в споры,
   Как Ева за нос водите мужчин.
О, женщины! О, времена! О, нравы!
Вы созданы влюбляться и любить.
Да, вы неправы. Вы всегда неправы.
Но нам без вас на свете не прожить.
   С избранниками в мире или в ссоре,
   Ведете вы семейную ладью.
   O, женщины! О, tempora! О, mores!
   Шерше ля фам! А также – ай лав ю!

                ЕЛЕНЫ
   В памяти несчетных поколений
   Жив сюжет, как молодой Парис
   Не богине, а земной Елене
   Яблоко раздора подарил.
И в пучину сладостного плена
Погрузив великую страну,
Разожгла Прекрасная Елена
Долгую Троянскую войну.
   Пьет кофе Леночка,
   На губках пеночка,
   Своих глубин не знает и сама.
   Скажу я Леночке:
   Прикрой коленочки
   И не своди несчастного с ума...
Шли века дуэлей и дуэний,
Кодекс чести каждому знаком.
Бонапарта на Святой Елене
Тайно отравили мышьяком.
   Глубока истории пучина,
   Много белых пятен и дилемм,
   Но доныне головы мужчинам
   Кружит страстью множество Елен.
Пьет кофе Леночка,
На губках пеночка,
Своих глубин не знает и сама.
Скажу я Леночке:
Прикрой коленочки
И не своди несчастного с ума.

         МОСКОВСКАЯ ДЕВЧОНКА
   Мальчишеская челка,
   Заломленный каскет,
   Московская девчонка,
   Кутузовский проспект.
Гордясь фигуркой узкою,
Ты шла среди подруг
Сияющей Кутузовкой
Под сердца перестук.
   Кутузовка гудела
   Ночами напролет.
   Душа твоя звенела,
   Как весенний лед.
И билась в сердце звонкая,
Горячая волна.
Московская девчонка
Немножко влюблена.
   Года ушли, уплыли,
   Не повернуть назад.
   А у девчонки были
   Зеленые глаза.
А у девчонки этой
Слова острей ножа.
Среди парней отпетых
Шла ты не дрожа.
   Пусть молодость растаяла,
   Исчезла без следа,
   Но в сердце ты осталась
   Девчонкой навсегда.
Мальчишеская челка,
Заломленный каскет,
Московская девчонка,
Кутузовский проспект.

      «МАРГО» – ЗАТОНУВШИЙ КОРАБЛЬ
   Когда перед штормом на реях
   Огонь Санта-Эльма горел,
   Шептали матросы друг другу, бледнея,
   О призраке южных морей.
Легенда как волны капризна,
Легенда как море стара.
Из темных глубин поднимался тот призрак,
«Марго»– затонувший корабль.
   Внесен он без вести пропавшим
   В реестры торговых контор.
   Как сказка прекрасный, из мертвых восставший,
   Он в шторм выходил на простор.
Один в грозовом океане,
Он вызов стихиям бросал.
Холодным огнем голубого сиянья
Горели его паруса.
   По взрезанной волнами глади
   Крутым бейдевиндом он мчал.
   И мрачный скиталец, «Летучий Голландец»,
   Дорогу ему уступал.
Окутан в преданья, как в латы,
Спешил он злодейство карать.
Как символ отмщенья, как призрак расплаты,
«Марго» – затонувший корабль.
   Губил он в безбрежных просторах
   Неправду, коварство и зло,
   Спасая лишь груз и матросов, которым
   Свобода дороже всего.
И в волны бросались пираты,
Завидев в ночи штормовой
Звенящий серебряный корпус крылатый,
Его такелаж голубой.
   И снова на долгие годы
   Со штормом один на один
   В заветное царство великой свободы
   Он сквозь ураган уходил...
Давно позабыты рассказы,
Иная настала пора,
Но ищут поныне в морях водолазы
«Марго» – затонувший корабль.

      БАЛЛАДА О ПОСЛЕДНЕМ ПАТРОНЕ
   В глуши России
   Аккорд Россини,
   И взгляды дам сулили сладкий плен.
   Нас жизнь носила,
   Нас смерть косила,
   И вот теперь Париж и Сен-Жермен.
Нас было двое,
А за спиною
Ледовый марш, Новороссийский порт.
И мы с тобою,
И шашки к бою.
И экадрон – на красный пулемет.
   Обрыв у Дона,
   Нет эскадрона,
   По всей России нет укромных мест.
   Хрипит погоня,
   А мы в погонах,
   И на груди Георгиевский крест.
Был страх неведом,
Вдали – победа!
А комиссар с отрядом – по пятам.
Летят по следу.
Патрон последний...
Кому судьба – вот этим или нам?
   Короткий выбор –
   В галоп с обрыва!
   В который раз укрыл нас Тихий Дон...
   А ведь могли мы,
   Не так могли мы...
   Но вот – Париж и инвалидный дом.
Расклад неважный,
Бьют ваши наших,
Но с комиссаром наш не кончен спор.
О, если б каждый
Тогда, однажды
Патрон последний разрядил в упор...


         ПЕСНЯ ВАЛИ
                из пьесы «И КАЖДЫЙ ШАГ»
   Зарей горит калина красная,
   И память так прозрачна поутру...
   Прожить бы жизнь как пламя – яростно,
   Не остывая на ветру.
А время мчит, не остановится,
Как просто жить, как трудно жить...
Чтоб каждый шаг был шагом в новое,
Судьба, судьбу мне предскажи.
   Прожить бы жизнь с мечтою вечною,
   Пройти ее с единственным тобой,
   Чтоб каждый день, склоняясь к вечеру,
   Звучал неконченной строкой.
Чтоб не листком, на ветер брошенным,
Встречать сомненья и решать.
Ведь каждый шаг наш – шаг из прошлого,
И – в наше будущее шаг.
   Пусть мне за труд не будет ордена,
   И не дадут награды боевой.
   Вошли бы лишь в победы Родины
   Удары сердца моего.
Когда страницы дней допишутся,
И упадет последний лист –
Пусть будет мне наградой высшею
Солдатский строгий обелиск.

          ПЕСНЯ СУЛИМА
                из пьесы «ПОХОД»
   Мы странный и отчаянный народ
   Идем, мосты сжигая позади,
   Вокруг враги, враги со всех сторон,
   А наш отряд – один, совсем один.
Горит кровавая заря,
Пожаром залит старый мир,
Последний бой ведет отряд –
Один, один на всю Сибирь.
   Мечта у нас – построить светлый дом,
   Где каждому – забота и уют,
   Где парни не уходят за рублем,
   А женщины себя не продают.
Пусть гибель верная нас ждет,
Везде, везде, куда ни кинь –
Отряд за Суховым идет,
Идут вперед сибиряки.
   А наш отряд редеет с каждым днем.
   Все меньше остается нас в строю.
   Но счастье лишь в борьбе мы признаем,
   А гибель – только в яростном бою.
Кругом враги да гребни гор,
В лицо нам – пули и ветра.
Отряд уходит на простор,
Идет в бессмертие отряд.

                НОВЫЙ ГОД
   Наш нервный век, век скоростей и целей,
   В рациональных праздниках твоих
   Языческий, реликтовый, замшелый
   Лишь Новый Год особняком стоит.
Мы спрессовали время в наших клетках,
Переживая в яростном бреду
Жизнь пятерых неторопливых предков
В одном своем неистовом году.
   Мы – Гамлеты безудержной эпохи,
   Стремителен наш неуютный быт,
   И вечного сомнения сполохи
   Слепят нам душу: быть или не быть?
Мы верим: быть! И знаем: все проходит.
И тени прошлого на гребнях лет рябят.
И мчимся мы. И скорость – наше хобби,
И рвемся в космос от самих себя.
   И пусть прекрасен миг, не в нашей власти
   Остановить его – за нами мост горит.
   Мы дорогой ценой ошибок платим
   За то, что каждый миг неповторим,
За то, что тесен лет и знаний панцирь.
А в Новый Год до самого утра
Нам хочется, как древнему германцу
Скакать у елки в зареве костра.
   И в эту ночь, мечты перебирая,
   Мы сбрасываем груз своих забот.
   А древняя тоска не умирает
   И гонит нас все дальше и вперед.


           ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ

           1. ДОРОГА
   А город спит в молчанье строгом...
   Вокзал, такси, аэродром,
   И снова дальняя дорога
   Меня ведет в казенный дом,
Ночные бденья до рассвета,
Гостиниц гулкий неуют,
Я в опостылевших буфетах
Сосиски ем и пиво пью.
   И жизнь идет привычным кругом,
   И я в разъездах стольких лет
   Мужским отчаянным недугом,
   Тоской по счастью, – заболел.
Тоска моя - до боли в скулах,
Ее не сгладить, не унять,
А где-то женщина тоскует
И очень-очень ждет меня...
   Ждет терпеливо, любит просто,
   Непримиримая ко лжи,
   Необходимая как воздух,
   Неповторимая как жизнь.
А может быть, и не тоскует,
А может быть, издалека
Ее я выдумал такую
В командировочных бегах.
   И в новый путь, по новым срокам,
   Вокзал, такси, посадка, взлет...
   Я верю, дальняя дорога
   Меня к той женщине ведет.

         2. НЕЛЕТНАЯ ПОГОДА
   Пурга замела Толмачево,
   Закрыла дорогу мою.
   В буфете прокуренном снова
   Я пиво прогорклое пью.
Глухими раскатами ветра
Гудит переполненный зал.
И я сквозь дымок сигаретный
Твои вспоминаю глаза.
   Колючими, злыми снегами
   Буран самолеты одел.
   И сколько не вышло свиданий,
   И сколько не сделано дел.
И сколько здесь драм я услышал,
Тоскующих глаз повидал...
И где-то под этой же крышей
Моя затерялась беда,–
   Песчинкой в клокочущем мире
   Других человеческих бед...
   А лютые ветры Сибири
   Закрыли дорогу к тебе.

           3. НОЧНОЙ ПОЕЗД
   А в ночных поездах что-то есть неземное,
   Будто рельсы свернули в нездешнюю глушь,
   Будто вымер весь мир, и взбесившийся поезд
   Мчит меня в неизвестную мглу.
Бесконечная ночь раскачала вагоны,
За окном пролетают чужие края,
И несется со мной в металлическом звоне
Только боль, только горечь моя.
   Горечь поздней любви, заплутавшее счастье...
   Где-то там впереди затерялся вокзал.
   И колеса грохочут в этом лязге звенящем:
   Опоздал... Опоздал...Опоздал...

     4. ПОСЛЕДНЯЯ ПЕРЕСАДКА
   Жми, таксист, жми на газ до упора,
   Истекает назначенный срок.
   Жми на красный сигнал светофора,
   На лихой милицейский свисток.
Ты забудь о проколах и штрафах
И в покое оставь тормоза,
Подлетай к самолетному трапу,
Мне сегодня нельзя опоздать.
   Но бетонные полосы голы,
   И погашены на ночь огни.
   Сонной дикторши въедливый голос
   О задержанном рейсе бубнит.
Виноват ли маршрут этот дальний,
Виноваты ли в чем поезда?
На последнее в жизни свиданье
Я на целую жизнь опоздал...

               ***

            ФАКТЫ
   Я ее ни в чем не обличаю.
   Я ведь просто факты отмечаю:
   Вот – не позвонила, не пришла,
   Беглая небрежность в разговоре,
Легкий смех над высказанным горем
И неинтерес к моим делам...
Радости со мной не разделила,
Вот – пообещала и забыла,
   Помешало важное, свое...
   Я ее ни в чем не обличаю,
   Просто я любви не изменяю,
   А любовь закончилась ее.

         С ЛЮБОВЬЮ К ЖЕНЩИНЕ
   Любите женщину, как коллектив коллегу.
   Любите женщину не просто как-нибудь.
   Любите женщину за грусть ее, за негу,
   Любите за ногу, за талию, за грудь.
Любите вашу мать, ее такую,
Любите мать, ее не выбирать.
Любите вашу мать, как мать родную,
Как Родину любите вашу мать.
   Сестру любите вашу всей душою,
   Как наркоманы любят анашу.
   Сестру любите с радостью большою,
   Сестру,– я по-хорошему прошу!
Любите девушек, как дети любят елку,
Любите девушек, как Ленин октябрят,
Любите девушек не только комсомолок,
Любите девушек, всех девушек подряд.
   Любите женщин, великанш и крошек,
   Худых и толстеньких, за это и за то,
   Любите, как натуру для матрешек,
   Как манекен для норковых манто.
Любите женщину – источник оптимизма,
А если не по силам этот вес,
Любите женщину, как призрак коммунизма,
В который верил член КПСС.

               АДАМ И ЕВА
   Адам по Эдему ходил,
   Вокруг – всякой твари по паре.
   И только Адам был один –
   Здоровый, румяный парень.
Он фанту и пепси пил,
Он сникерсы ел с орехами,
Был полон волнующих сил,
Но было ему не до смеха.
   Бродил по Эдему Адам,
   И снилась Адаму дама,
   Но не было в мире дам,
   И не было дам у Адама.
И сжалился Бог над ним,
Ведь Бог – милосердный самый.
Чтоб он не погиб один,
Бог сделал Адаму даму.
   И счастье течет рекой,
   И горя нет у Адама.
   Он бьет за рекордом рекорд
   И бьет не один, а с дамой.
Нарушен строжайший завет,
Потерян Эдем для Адама.
Но только счастливее нет
Чем пара: Адам и дама.

               8 МАРТА
   Сегодня женщины, сияя,
   Волшебным светятся огнем.
   Мы вас сердечно поздравляем
   С международным женским днем.
О, этот день, весны блаженство,
О, счастье, радость и мечты!
О, русских женщин совершенство,
О, гений чистой красоты!
   О, наша русская мадонна,
   Ведь в мире нет таких, как ты.
   Ты уникальна, бесподобна,
   Как воплощенье простоты.
Ты нас пленяешь, тянешь, манишь,
Ты – страсть, ты – нежность, ты – любовь,
Ты исцеляешь нас и ранишь,
И описать тебя – нет слов.
   Ты грешница, и ты – святая,
   Ты изумляешь вновь и вновь.
   На все одну тебя хватает:
   На жизнь, на труд и на любовь.
Смотрю с любовью и надеждой
На хрупкость плеч и стройность ног,
Когда легко ты и небрежно
Мешок с картошкою несешь.
   И как отрадно видеть взору,
   Когда в журчанье вешних вод
   Под покосившимся забором
   Мадонна пашет огород.
И вызывает умиленье
Слеза небесной чистоты,
Когда в приказ под сокращенье
Случайно попадаешь ты.
   Хоть гор златых мы не имеем,
   И хоть суров судьбы оскал,
   Поздравим женщин, как сумеем,
   Закусим, чем Господь послал.
Мы много вместе пережили,
И много надо пережить,
Но мы вас искренне любили
И будем искренне любить.

         ЖЕНСКИЙ ДЕНЬ
   Еще кругом снега белеют,
   Еще мороз в тиши ночей,
   Но с каждым днем нас жарче греют
   Потоки солнечных лучей.
Уже призывно и красиво
Щебечут птички там и тут,
Уже везде нетерпеливо
Собачки парами бегут.
   На небосводе все планеты
   Предсказывают счастье вам,
   И пишут в эти дни поэты
   Поэмы для прекрасных дам.
Идет весна, пора расцвета,
Пора безумства и любви,
Сиянье солнечного света
И жар томления в груди.
   Но как опасны эти страсти,
   И как губительны они!
   Из-за пленительной напасти
   Свои мы сокращаем дни.
Любовь окутывает цепко
И тех, кто мил, и тех, кто хмур.
О, как любила Клара Цеткин
И даже Роза Люксембург.
   Любовь свирепствует по свету,
   И как поэты говорят,
   Девятиклассница Джульетта
   Из-за любви хлебнула яд.
Везде печальная картина,
Взгляните пристально вокруг:
С обрыва в омут Катерина
Из-за любви шагнула вдруг.
   Любовь нас губит неустанно,
   Растут, растут ряды могил.
   Под поездом погибла Анна,
   И Дездемону муж убил.
Любовь нас днем и ночью мучит,
Звучит трагический мотив.
И не минула эта участь
Увы, наш дружный коллектив.
   Какие рыцари тут были
   В минувшие, былые дни!
   Вы их, конечно, не забыли.
   Но где они? Где все они?
Сменили, как не раз бывало,
Всю вашу глубину натур
На звон презренного металла,
На блеск коммерческих структур.
   Но эта черная измена
   Пусть не рождает боль обид.
   Все будет в этом мире бренно
   За исключением любви.

      ТВОЕ РОЖДЕНИЕ
   Когда сибирские метели
   Кружили снежные цветы,
   Когда в тайге ветра гудели,
   В тот день на свет явилась ты.
Поземка омывала склоны,
А век суров был и жесток.
И мимо окон эшелоны
Беду катили на восток.
   И вместе с ними пролетали
   Над белоснежностью снегов
   В тоске разлуки и в печали
   Надежда, Вера и Любовь.
И опадали к изголовью
Осколки судеб, миражи,
Надеждой, верой и любовью
Твою пронизывая жизнь.
   И в переплетах наших буден,
   Хоть век по-прежнему суров,
   Пусть навсегда с тобою будут
   Надежда, вера и любовь.

           В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
   Простая жизненная мудрость:
   Все завтра лучше, чем вчера.
   И будет солнечное утро,
   И будут тихи вечера.
И знаем мы, что жизнь прекрасна,
Ее чудесны рубежи,
И верим в счастье не напрасно,
И каждым мигом дорожим.
   Пусть годы мчатся, как и прежде,
   И пусть приносят вновь и вновь
   И исполнение надежды,
   И веру в вечную любовь.

            А. И. СИДОРОВУ
                д. т. н., профессору, дважды лауреату Государственной премии,
                Заслуженному изобретателю РСФСР.
   Уже в торжественном молчанье
   Встает взволнованный поэт.
   Мы юбиляру отмечаем
   С рожденья семь десятков лет.
Он шел по жизни твердо, смело,
Теперь он – корифей, орел,
Не счесть всего того, что сделал,
Что написал, что изобрел.
   В науке Эйфелевой башней
   Он встал, как Божья ипостать.
   Он так велик, что даже страшно
   О нем рифмованно писать.
Известна всем поэта участь,
Когда срифмуешь невпопад.
Ведь он Заслуженный, он Лучший,
Он дважды Гослауреат!
   От правды никуда не деться,
   За ним, признаем без затей,
   Пятьсот патентов и свидетельств,
   Пять книг и множество статей.
Когда полтысячи патентов
На семьдесят разделим лет –
С рожденья до сего момента
Он в месяц по 0,6 патента
Брал без отрыва на обед.
   Мы все таланты где-то ищем,
   А тут вот – свыше одарен,
   Родился он в селе Селищи,
   То был Ичкалковский район.
И вот по первому же году,
В пеленках, в детском порошке
0,6 патента в месяц с ходу
Писал он, сидя на горшке.
   Он октябренком был примерным,
   Своих вожатых уважал,
   Он был активным пионером
   И твердым комсомольцем стал.
Нелегок путь в интеллигенты:
Война, разруха и развал,
Но он свои 0,6 патента
Упорно в месяц выдавал.
   Окончил школу он прекрасно,
   Пошел в КХТИ, в Казань,
   И здесь он в полном блеске сразу
   Себя в учебе показал.
К защите – редкость для студента –
Диплом с отличием он взял,
К тому же по 0,6 патента
Он четко в месяц сочинял.
   И вот Загорск. Здесь в полной силе
   Раскрылся весь его талант.
   Здесь вырос к славе всей России
   Пиротехнический гигант.
В экстазе творчества, в заботах
Дорогу в новое торил.
Открыл, придумал, разработал,
Оформил, в серию внедрил.
   Никак нельзя, уж извините,
   Раскрыть изобретений соль.
   Но просто скажем: красной нитью
   Он в жизни вел Аэрозоль.
В трудах с энергией завидной
Вся жизнь его – научный гимн.
Не перечесть его новинок,
Не хватит слов, не хватит рифм.
   И нам заслуг его не взвесить,
   Нет гирь таких. А он не спал,
   И по 0,6 патента в месяц
   Он непрерывно получал.
Однако мир его – не узкий,
Он ел, гулял, ходил в кино
И под хорошие закуски
Пил пиво, водку и вино.
   Когда положено – влюбился,
   Сходил с ума, дарил цветы,
   Когда положено – женился
   Во исполнение мечты.
Растил детей он – сына, дочку
И их отлично воспитал,
Построил им довольно прочный
Материальный пьедестал.
   И внуки – счастье и отрада.
   Жизнь протекает, как должна.
   Что только человеку надо
   Всего добился он сполна.
Теперь он – в нимбе, в ореоле,
Вся грудь – в наградах и значках.
Он по своей и божьей воле
Вошел в науку на века.
   Он полон творчества и силы.
   И остается пожелать,
   Героем матушки-России
   Чтоб вышло юбиляру стать.
Пусть будет он и бодр, и весел,
Чтоб до столетия дожить,
Пусть будет жизнь его как песня,
Хоть песню нелегко сложить.

                А. М. КОРОБКОВУ
         д. т. н., профессору, зав. кафедрой КГТУ
   У Волги широкой,
   У Выксы далекой
   Родился мальчишка в разгаре войны.
   К пожарам и взрывам,
   К огням и разрывам
   Привык он с рожденья, как все пацаны.
В раймаге все спички
Он сжег по привычке,
Увлекся всерьез он искусством огня.
И вот он в Казани,
С дипломом в кармане,
А взрывы и пламя все так же манят.
   Он стал чуть постарше,
   Понравился Аршу.
   Арш был в пиротехнике признанный босс.
   Потел он в натуре
   И в аспирантуре
   Спалил все, что мог и поджег купорос.
Не ведая скуки,
Опасной науке
Студенток учил молодой кандидат.
В студентку влюбился,
Но быстро женился,
И долго качал головой деканат.
   А годы мелькали,
   Сыны подрастали,
   Жену и детей он любил всей душой.
   Но в сердце горело
   Заветное дело,
   И шел он упорно к науке большой.
Вот тайны все вскрыты,
Пора на защиту,
Давно уже мог бы он доктором стать,
Но – водку закрыли,
Банкет запретили,
А без алкоголя Совет не собрать.
   Вопрос с алкоголем
   Закончен был вскоре,
   Но тут подоспел Беловежский декрет.
   Союз развалили,
   И ВАК распустили,
   Опять для защиты возможности нет.
Мы в рынок вступили,
Все цены открыли,
Но в рынок забыли науку включить.
Пришли демократы,
Доцент на зарплату
Бутылку вина не способен купить.
   Нужны миллионы.
   Со скрипом и стоном
   Известную сумму с трудом он собрал.
   Защиту умело
   Провел между делом,
   И вот наконец-то он доктором стал.
Профессор в почете,
Горит на работе,
Открыты теперь для него все пути.
Студентов он учит
Все лучше и лучше,
Он в поиске вечно, он весь впереди.
   В награду за это
   Он – член всех Советов,
   И грамот почетных собрал целый воз.
   Женил сыновей он,
   Внучат он лелеял,
   Уже не семья, а приличный колхоз.
С него взятки гладки,
Всегда все в порядке,
Детишек и внуков скопил полный дом.
Без травм и увечий
Сумел обеспечить
Любимой жене кандидатский диплом.
   Заслуги большие,
   Размахи все шире,
   И вот сел на кафедру наш юбиляр.
   А кафедра в ВУЗе
   С наукой в союзе
   Престижней, чем самый доходный товар.
Теперь ассистенты,
Доценты, студенты
К высотам науки шагают при нем.
Сульфаты, фосфаты
И все карбонаты
Теперь разгораются ярким огнем.
   Все славно на свете,
   Таланты в расцвете,
   Студенты в промышленность рвутся толпой.
   И будет порукой
   Высокой науке
   Зав. кафедрой – наш юбиляр молодой.

            Н. К. ЕГОРОВУ
                полковнику, д. т. н., профессору,
                лауреату Государственной премии,
                Заслуженному изобретателю РСФСР
   Все уходит, все проходит,
   Деньги, слава – прах и тлен.
   Все мы ищем, не находим
   Смысла жизни на земле.
Суетимся, нервы травим
В буднях радостей и бед.
Глядь – один велик и славен,
А другой – что был, что нет.
   Ищем в книгах, ищем в вере,
   Ищем в глубине идей.
   Где мерило, где критерий
   Нашей жизни, наших дел?
Поглядим на юбиляра:
Что сумел он натворить?
Видно, он сумел недаром
40 лет известным быть.
   Столько лет в двадцатом веке,
   Среди тысяч дат и вех.
   Знать, чего-то в человеке
   Было больше, чем у всех.
Он известен как ученый,
Стать ученым может всяк.
В наши дни остепененных
Как нерезаных собак.
   Он известен как профессор,
   В педагогике он крут.
   Но, как пишет наша пресса,
   Дефицита нет и тут.
Он известен как полковник,
Но уж этого добра,
Подтвердит любой чиновник,
Сокращать давно пора.
   В чем же корень юбиляра?
   Почему он столько лет
   Знаменит и популярен
   И на весь известен свет?
Как до истины добраться,
Как ответить на вопрос?
Тут приходится признаться,
Что ответ довольно прост.
   Ум, заслуги, стаж – поверьте,
   В человеке хороши.
   Но им грош цена без сердца,
   Грош цена им без души.
Славим мы талант недаром,
Не лукавя, не греша.
Но еще у юбиляра
Сердце есть и есть душа.
   Бескорыстно, незаметно,
   День за днем, за годом год
   Все он людям беззаветно
   Отдавал и отдает.
Он всю жизнь служил народу,
И в своей большой судьбе
Весь талант он людям отдал
И не думал о себе.
   Не завел он счет в Женеве,
   Был и есть он в жизни прост.
   Не ловил жар-птицу в небе,
   Не купил себе «роллс-ройс».
Нет атолла в океане,
Нет дворца на старость лет.
Даже пейджера в кармане
У него, наверно, нет.
   Не всегда его любили,
   И сказать без дураков,
   Вот враги, конечно, были.
   У кого их нет, врагов?
Кстати, зависти недужной
На Руси тяжел ярем.
Нам ведь хлебушка не нужно,
Мы всегда друг дружку жрем.
   Но на этом юбилее
   Собрались одно друзья.
   Кто здоров, и кто болеет,
   Не прийти сюда нельзя.
От хвалы не отвертеться,
Будь здоров, живи, дыши,
Человек большого сердца,
Человек большой души.

          В. Н. ЕМЕЛЬЯНОВУ
               д. т. н., профессору,
               члену-корреспонденту РАЕН,
               лауреату Государственной премии
   В сем торжественном моменте,
   Как старательный школяр,
   В общем хоре комплиментов
   Скажем: славен юбиляр!
Достижений впрямь немало,
Но, традиции любя,
Прежде, чем поднять бокалы,
Поглядим вокруг себя.
   Наши предки жили славно,
   Мирно грели самовар,
   Пили мед, сосали лапу,
   Отбивались от хазар.
Но пришли на Русь варяги,
И настали на Руси
Свары, драки, передряги –
Хоть иконы выноси.
   Непорядки, страх и трепет,
   Все обрушилось на нас:
   То татары, то Отрепьев,
   То Распутин, то Чубайс.
Перестройка, гласность, рынок...
Суть реформы не понять.
Ну куда с суконным рылом
Нам Европу догонять?
   Но не все в России гадко.
   Среди гнили и болот,
   Среди общего упадка
   Есть надежда и оплот.
Как утес над бурей – гордо,
Как улыбка на лице,
Встал уверенно и твердо
ФГУП НИИПХ ФНПЦ.
   В том, что мы среди базара
   Сохранили свой уклад –
   Есть заслуга юбиляра,
   Есть его немалый вклад.
В ужасающем развале
Мы 15 лет живем.
Уцелели, устояли
И сейчас вперед идем.
   Нам зарплату не давали,
   Били нас под самый дых,
   Мы соратников теряли
   Перспективных, молодых.
Демократы с диким воем
Обвиняли нас во всем.
Оборонщик стал изгоем,
Но мы шли своим путем.
   И от стресса до прогресса
   Вел свой боевой отряд
   Академик и профессор,
   Доктор и лауреат.
А когда нас гнули беды,
Он упорство проявлял
И уверенность в победе
Непечатно в нас внедрял.
   Не жалея сил и крови,
   Мы ведем борьбу с судьбой
   Под отеческой, суровой,
   Справедливою рукой.
В городах Европ и Азий
И в Америке он – свой.
Сеть международных связей
Шар окутала земной.
   И не грех бы прочим шведам,
   Соблюдая пиетет,
   Дать конкретные советы
   В нобелевский комитет.
А на радость вам с супругой,
Чтоб весельем дом играл,
Крепких внуков полный угол
Чтобы сын насобирал.
   Ну а мы как свой подарок
   Шлем Вам искренний привет,
   И желаем юбиляру
   Много сил и долгих лет.

          А. И. ПЕТРОВУ
                д. т. н., профессору КГТУ
   С природой данным Божьим даром,
   Взглянув истории в глаза,
   Воспой, о, муза, юбиляра
   Ретроспективно, так сказать.
Война прошла и отгремела,
И культ висел над всей страной,
И мракобесы то и дело
Грозили новой нам войной.
   Сказала партия сурово,
   Чтоб порох был всегда сухим,
   И срочно школьника Петрова
   В студенты взял КХТИ.
Старался он и дни, и ночи,
Немалым наделен умом,
Успешно курс наук окончил
И с блеском защитил диплом.
   На зависть всем другим студентам
   И уж никак не наугад
   ВУЗ молодого ассистента
   Послал учиться в Ленинград.
Он был упорен по натуре,
Был полон творчества и сил,
И в целевой аспирантуре
Азот в азид переводил.
   Промчались быстро дни и даты,
   И вот закончены дела,
   И молодого кандидата
   Родная кафедра ждала.
Он стал носителем прогресса,
Студентов не шутя учил,
А вне учебного процесса
Азот в азид переводил.
   Он к цели шел, не распылялся
   В плену блистательных идей,
   Внедрять азид повсюду брался
   На благо всех простых людей.
Он много лет без передышки
Торил в неведомом шаги.
Уже наметилась одышка,
И стали тесны пиджаки.
   И тут он срочно спохватился:
   Не упустил ли он момент,
   Не опоздал ли он жениться?
   И посмотрел на контингент.
А что смотреть? У контингента,
Где интеллект не ночевал,
Обычным был среди студентов
Два с половиной средний балл.
   Но среди них красой былинной
   Умна, скромна, нежна, стройна
   Явилась юная Галина,
   Навеки для него одна.
И в это чудное мгновенье
Вскипела бурно в сердце кровь,
И все пришло: и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
   Писал стихи, хоть неумело,
   Но были там и жар, и пыл.
   Всегда нацеленный на дело,
   Он даже про азид забыл.
И в этом романтичном свете
Был ЗАГС, застолье и вино.
И в сроки появились дети,
И стала жизнь совсем иной.
   Но жизнь сурово смотрит в корень,
   И пусть любовь светла, нежна,
   Семью любовью не прокормишь,
   Зарплата для семьи нужна.
И пыль стерев с пробирок смело,
Он стал усиленно творить
Свое излюбленное дело:
Азот в азид переводить.
   С двойной энергией и силой
   Он прессовал и поджигал
   Все, что горело и коптило,
   Считал, учил, писал, читал.
И вскоре без ажиотажа,
Без сильных горестей и мук
Он – доктор и профессор даже
Своих пороховых наук.
   Все это перенес он стойко,
   Но вдруг, не пожелать врагу,
   На нас свалилась перестройка
   И демократии разгул.
Организованно и тихо
Система рухнула на нас.
Мы все тогда хватили лиха,
Не расхлебали и сейчас.
   Явилась новых русских свора
   Хватать, тащить и воровать,
   Они врагам продали порох,
   А на азид им наплевать.
Не раз в истории капризной
Знавали мы лихой удел:
Налет врагов, развал Отчизны
И стойкость тех, кто уцелел.
   Среди вселенского пожара
   Без чувства ложного греха
   Воспой, о, муза, юбиляра,
   Воспой, о, муза, пороха!
Воспой все светлое, что прежде
Цвело среди родных равнин,
Воспой и укрепи надежду,
Что Русь восстанет из руин.
   Что будут вехи, будут даты,
   Науки будут процветать,
   И что потомки будут свято
   Пороходелов почитать.
И мы желаем юбиляру,
Чтоб он творил, любил и жил,
И чтоб успешно и недаром
Азот в азид переводил.

           В. В. ПРОСЯНЮКУ
                кандидату наук,
                кандидату Нобелевской премии
   Бокалы полные налей,
   У нас сегодня юбилей.
   Сердца от радости горят,
   Все комплименты говорят.
От юбиляра – свет очей.
Но меж торжественных речей
Ретроспективно бросим взгляд
Сперва вперед, потом назад.
   Когда-то в дымке юных дней
   Был самый первый юбилей.
   О, двадцать пять счастливых лет!
   Нет ни забот, ни гроз, ни бед.
И шаловливая рука
Хватала девок за бока,
Еще за кое-что хватала,
И нам тогда все было мало.
   Года – как пух от тополей
   Летят. И снова юбилей
   Прекрасных, ярких сорок лет.
   Преграды для свершений нет,
Уже заслуги за спиной
И опыт жизненный большой,
И силы рвутся из груди,
И перспективы впереди.
   Года бегут, года летят,
   И вот приходят пятьдесят.
   Что пожелать, какой совет
   Вам дать с высот прожитых лет?
Я этот юбилей прошел
И знаю очень хорошо,
Что ложка дегтя есть всегда
В прожитых весело годах,
   Когда привычен бледный вид,
   И по утрам все так болит.
   Гастрит, отит, радикулит,
   Орхит, бронхит, полиартрит,
Тромбофлебит, аппендицит,
Миокардит и менингит,
И простатит, и гайморит,
И ларингит, и дифтерит,
   И даже полимиелит,
   Тромбоз и остеохондроз,
   Туберкулез и спондилез,
   Понос, цирроз и сколиоз,
Лейкоцитоз, пародонтоз,
Фурункулез и варикоз,
Психоз и аж педикулез.
   И хоть уверен твердый шаг,
   Хоть рвется к подвигам душа,
   А молодые говорят:
   Пора старперу дать под зад.
Но мы не никнем головой
Под этот юмор гробовой.
Душа как прежде молода,
И пусть вперед идут года.
   Чем дальше в лес, тем волки злей.
   Вот так и этот юбилей.
   Года не повернуть назад,
   Но что такое – пятьдесят?
Вершина жизни? Погляди:
Вершин немало впереди.
Есть сила крепкая в плечах,
Есть мудрость твердая в речах,
   И в сердце есть еще запал,
   Есть шанс достигнуть идеал.
   И скажем, не впадая в лесть:
   Еще запас либидо есть.
Ну, а пока такой запас
Еще имеется у нас,
Нам не к лицу печаль-тоска,
Еще нам долго жить до ста.
   И все юнцы, едрена мать,
   Пусть нас попробуют догнать.
   И вечный с молодостью спор
   Пусть разрешит прекрасный пол.
Да будет славен юбиляр,
Пусть сохранит природный дар,
И опыт жизненный большой
Пребудет пусть в ладу с душой.
   Налей же полную, налей!
   У нас сегодня юбилей.



                ПОЭМЫ

       ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО ОТ ТИМАШЕВА ДО ЧЕРНОМЫРДИНА
                ПОЭМА
              ЧАСТЬ 2 (Часть 1 написал А.К.Толстой в 1868г. в честь 1000-летия России)

   Писалось в первой части,
   Уж более ста лет,
   Про все в России власти,
   Что, мол, порядка нет.
Закончил Александром
Граф Алексей Толстой
Правдиво, без досады
Писал он список свой.
   Старался очень сильно
   И горевал поэт:
   Земля у нас обильна,
   Порядка только нет.
Так вот, во время оно,
В расцвете лет и сил,
Разбив Наполеона,
Царь Александр хандрил.
   Забыв нужду Отчизны,
   В раздумья погружен,
   Он всюду смысл жизни
   Искал, но не нашел.
Тем временем в России
Случилось много бед,
Взял Аракчеев силу,
Порядка все же нет.
   Скрутили те заботы
   Царя в бараний рог,
   И вот он раз в субботу
   Поехал в Таганрог.
А дальше — хитрый номер,
Конец царя настиг:
Не то взаправду помер,
Не то принял постриг.
   Но, мертвый или инок,
   Царь Александр пропал.
   Он брату Константину
   Корону завещал.
Хоть Константин был вправе,
Но царство прозевал;
Он с польками в Варшаве
Мазурки танцевал.
   Пока он медлил с троном,-
   Хватай и не зевай,
   Надел себе корону
   Брат меньший — Николай.
Тут сразу декабристы
Сказали: Вот те фря!
И порешили быстро
Идти свергать царя.
   Но Николай без спеси
   Сработал вглубь и вширь:
   Он главарей повесил,
   А остальных — в Сибирь.
И стал царить он сильно
Почти что тридцать лет.
Земля как есть обильна,
Порядка нет как нет.
   Хоть ушки на макушке,
   Но возмущали свет
   То литератор Пушкин,
   То Лермонтов-поэт.
В итоге всех печалей
Той сумрачной поры
Француз и англичанин
Приехали в наш Крым.
   И вот война нависла,
   Воюют млад и сед,
   И дым там коромыслом,
   Порядка вовсе нет.
Там положили души
Дворяне, люд простой,
Там по врагу из пушки
Стрелял сам Лев Толстой.
   Стоял в России топот
   От множества гонцов,
   Но взяли Севастополь
   Враги в конце концов.
И в этой суматохе
Под стоны, плач и лай
Пришел конец эпохи:
Скончался Николай.
   Настал с того момента
   Царь Александр Второй,
   Мужик интеллигентный,
   К тому ж почти герой.
Он был не в шутку умный,
И даже либерал.
С министрами о думе
Он иногда мечтал.
   Послал он войско в дело,
   Границы расширять,
   А сам затеял смело
   С реформами играть.
Но надо ж так случиться,
Опять в стране разброд,
И толпы разночинцев
Отправились в народ.
   И все интеллигенты
   Давай царя ругать,
   И начали студенты
   Повсюду бунтовать.
Царь усмехнулся браво,
Потребовал чернил
И крепостное право
Сейчас же отменил.
   Все были очень рады,
   Из всех твердили сил:
   Ну, уж теперь порядок
   Настанет на Руси!
Но не прошло и года,
Как снова крик вдали:
Царь даровал свободу
Без денег, без земли!
Мужик чесал в затылке:
Без барина — помру...
И Чернышевский пылко
Позвал нас к топору.
   Восстали тут поляки,
   Чтоб сбросить гнет Руси,
   Пошли скандалы, драки,
   Хоть вон святых неси.
Со всех сторон угрозы,
Бедлам в стране настал,
В царя тут Каракозов
Стрелял, но не попал.
   Не веря пуле-дуре,
   Но чтоб царя убрать,
   Взорвал снаряд Халтурин,
   Но не попал опять.
Студенты и девицы
Тут сделали аврал.
И вскоре Гриневицкий
Совсем царя взорвал.
   Царь Александр Третий
   Отцу был не чета,
   И для интеллигенций
   Вмиг подвелась черта.
Угрюмый, грубый очень,
Издал он манифест.
Реформы все прикончил,
Студентов — под арест.
   На нас прикрикнул зычно:
   Мол, я вас, вашу мать!
   Студенты по привычке
   Пошли царя взрывать.
Увы, не тут-то было...
В народе говорят,
Что сразу их схватил он,
Повесил всех подряд.
   Тут вышла, — мир-то тесен,
   Промашка у царя.
   Ульянова повесил
   Он совершенно зря.
Когда б не эта спешка,
Тогда о чем бы спор?
Романовы успешно
Царили б до сих пор.
   В Симбирске небогатом
   Другой Ульянов жил.
   Он за родного брата
   Обиду затаил.
И он со страшной силой
Поклялся подрасти
И всех царей в России
Под корень извести.
   А по стране в те годы
   Расцвел капитализм,
   И вслед за ним народу
   Плеханов нес марксизм.
Пошел марксизм как пена,
Как будто на парад.
Смущал он откровенно
Наш пролетариат.
   И чтобы мрак царизма
   Развеялся как дым,
   Ульянов стал марксистом,
   И даже не простым.
Узнал о той заразе
Наш царь и без затей
Враз выгнал из гимназий
Кухаркиных детей.
   Назвал скотом министра,
   Другого — подлецом.
   Перед народом быстро
   Он потерял лицо.
Он водку пил как плотник
И хулиганом стал,
И фрейлин, вот негодник,
Все за ноги хватал.
   Страна пришла в упадок,
   Везде потоки слез.
   Какой уж тут порядок?
   Тьфу! И прости, Христос!
Стал царь свиреп и шумен,
Дрожали все пажи.
Он от водянки умер
Беспутно, как и  жил.
   И сел на трон в России
   Той тягостной порой
   Неумный, некрасивый
   Царь Николай Второй.
Хотел он по старинке
Царить по мере сил,
Но сразу на Ходынке
Народ передавил.
   Ульянов же Симбирский
   Уехал далеко,
   И на земле английской
   Он стал большевиком.
А царь и дни, и ночи
С женой любимой жил,
Но чем-то сильно очень
Японцев разозлил.
   И те нам жару дали,
   Щипали нас как кур.
   Весь флот мы потеряли
   И даже Порт-Артур.
Народ к царю собрался
Петицию подать.
А царь перепугался
И стал в народ стрелять.
   Узнал об этой крови
   Повешенного брат.
   Призвал скорей построить
   Сто тысяч баррикад.
Была большая свалка,
Но кровь текла не зря:
Убитых очень жалко,
Но будет и заря.
   Стал Николай Кровавым,
   — Патронов не жалеть!
   И правым, и неправым
   Тюрьма, петля и плеть.
Уж некуда нам ниже,
Но в ходе тех утрат
Стал Лениным в Париже
Повешенного брат.
Тут все министры кряду
Пошли царя просить,
Что надо, мол, порядок
Построить на Руси.
   Царь очень долго думал
   И, чтоб не проиграть,
   Нам депутатов в Думу
   Позволил выбирать.
Тут Ленину был сразу
И шах, и мат двойной.
Но вдруг немецкий кайзер
Нам пригрозил войной.
   Царю обидно стало,
   Собрал Антанту он.
   В Европе разыгралась
   Война со всех сторон.
Наш царь в поход собрался,
А сам ни тпру, ни ну.
И как он ни старался,
Но проиграл войну.
   Терпеть такой упадок
   Не стало наших сил.
   Ужасный беспорядок
   Развелся на Руси.
А тут Распутин Гришка
Народ стал обижать.
Нам это было слишком,
Мы стали возражать.
   Пошли толпой мы к трону,
   Поднялся шум и лай,
   И, сняв с себя корону,
   Отрекся Николай.
Такого не бывало
В России триста лет.
Царя у нас не стало,
Порядка тоже нет.
   Тут Керенский явился,
   Забрал себе всю власть.
   Юрист и сын юриста,
   Наговорился всласть.
Он тоже из Симбирска,
С Ульяновыми рос.
Но был он очень склизкий
И далеко не прост.
   Нас снова на колени
   Поставить он был рад.
   Но в это время Ленин
   Приехал в Петроград.
Сначала жил он скромно
В Разливе, в шалаше,
И замысел огромный
Вынашивал в душе...
   Он жаждал царской крови,
   Исправил весь марксизм,
   В одной стране построить
   Решил социализм.
Удачливую пору
Он ждал, и час настал.
Он снарядил «Аврору»
И Зимний быстро взял.
   Так под покровом ночи
   Свершился ленинизм,
   И хочешь ли, не хочешь,
   Пришел социализм.
И в честь великой даты
Громили все подряд
Крестьяне и солдаты,
И пролетариат.
   Перепугавшись брани,
   Толкаясь и скользя,
   Бежали прочь дворяне,
   Бароны и князья.
Дал Ленин власть Советам,
Но, хоть опешил свет,
От перемены этой
Порядка все же нет.
   Мы свергли гнет вчерашний,
   Чужого нам не жаль.
   Хватали все: кто пашню,
   Кто — власть, а кто — рояль.
Мы ждали манны с неба,
Надеясь на Совет,
Но вдруг не стало хлеба,
Порядка вовсе нет.
   И, так или иначе,
   Нам всем идти ко дну.
   К тому ж Юденич начал
   Гражданскую войну.
Пошла большая сила
Сажать на трон царя.
А Ленину в России
Все грезилась заря.
   Он правил неумело,
   Хоть власть себе забрал,
   Но что с той властью делать,
   Он, кажется, не знал.
Увидевши такое,
Деникин и Колчак
Решили вновь устроить
Монархии очаг.
   Тут Ленин вспомнил брата
   И, скорый суд творя,
   В ипатьевских палатах
   Вмиг расстрелял царя.
А надо ли то было,
Не знаем мы вполне.
Россия забурлила,
Кромешный ад в стране.
   И красным тут, и белым
   Полнейший неуют.
   И в дело, и не в дело
   Стреляют, режут, бьют.
Успешно истребили
Друг друга мы, но вот
Мы белых победили,
Закончили поход.
   А с хлебом снова глухо,
   И после всех побед
   Везде одна разруха,
   Порядка ж вовсе нет.
Тут Ленин к вящей славе,
Чтоб дать народу хлеб,
Социализм отставил
И нам устроил НЭП.
   Был неплохим подарок,
   Но Ленин сгоряча
   Вдруг умер от удара
   И от паралича.
А без вождя остаться
Нам вовсе не с руки.
Друг с другом стали драться
За власть большевики.
   От свары несусветной
   Стал в партии накал.
   И Сталин незаметно
   Всю власть к рукам прибрал.
Он твердо смог усвоить
Марксизм и ленинизм
И снова начал строить
В стране социализм.
   И сразу с каждым годом
   Заметен стал прогресс:
   Везде растут заводы
   И даже Днепрогэс.
Без крика и без позы
Он дело туго знал.
Устроил нам колхозы
И Беломорканал.
   Всегда серьезен видом
   И в мысли погружен,
   Всему народу выдал
   Он сталинский закон.
И множество народов
Вокруг сплотила Русь.
Стал крепнуть год от года
Советский наш Союз.
   Хлебнули мы свободы,
   В селе исчез кулак.
   И всех врагов народа
   Отправил он в ГУЛАГ.
А чтоб никто и слова
Напротив не сказал,
Он каждого восьмого
В державе расстрелял.
   Хоть некрасивым очень
   Был сталинский прием,
   Но все ж довольно прочен
   Порядок стал при нем.
Будь голоден ли, сыт ли,
Но каждый место знал.
А в это время Гитлер
В Германии настал.
   Был Гитлер очень нервным,
   Ругался и кричал.
   Войну он начал первым
   И всю Европу взял.
Но Сталин тоже дошлый:
Взял не один аршин
В Прибалтике и в Польше,
У финнов и румын.
   И вот сошлись две силы,
   И скоро быть концу:
   Германия с Россией
   Стоят лицом к лицу.
Весь мир присел со страху,
Уж тут не до обид:
Кто первым влезет в драку,
Кто в драке победит?
   Не выдержали нервы
   У Гитлера опять.
   Он снова начал первым
   И нас пошел трепать.
Он бил нас сильно очень,
Стал мир кошмарным сном.
Он бил нас днем и ночью,
И летом, и весной.
   Но вот затихли беды,
   Война гремит вдали.
   И мы пришли с победой
   В поверженный Берлин.
Весь мир прорехи штопал,
Народ искал покой.
Лежало пол-Европы
Под сталинской рукой.
   За это он немало
   Нас, грешных, положил.
   Но сам великий Мао
   Со Сталиным дружил.
Пускай не всем был сладок
При нем расклад такой,
Но вождь держал порядок
Железною рукой.
   Не стало разных мнений,
   Раздорам всем конец.
   Он был великий гений,
   Учитель и отец.
Но вот в расцвете культа
Стряслась у нас печаль:
Вождь умер от инсульта
И от паралича.
   Тоска нам сердце гложет,
   Страна скорбит, тиха.
   Ведь мы уже не можем
   Ходить без пастуха.
Тут небольшое время
Водил нас Маленков,
Но не по силам бремя,
Он вскоре был таков.
   Кому замолвить слово,
   Кто даст на все ответ?
   Ведь видим мы, что снова
   У нас порядка нет.
Затылки мы чесали:
Кого б найти еще,
Чтоб был таким, как Сталин?
И вдруг возник Хрущев.
   Он бойко начал дело,
   Был неплохим почин.
   Сначала очень смело
   Он культ разоблачил.
Он неплохой был парень,
О благе всех мечтал,
При нем летал Гагарин,
И Кастро нашим стал.
   Образовал он Пленум,
   Засеял целину
   И сделал чуть теплее
   Холодную войну.
Он нам жилье отгрохал,
Исправил ленинизм,
Но кончил очень плохо
И впал в волюнтаризм.
   Он стал на славу падок,
   Все сам себя хвалил,
   И сталинский порядок
   Он напрочь развалил.
Попортил много крови
И в довершенье бед
Вдруг коммунизм построить
Велел за двадцать лет.
   Такую взбил он пену,
   Что стало тошно всем.
   Тогда собрался Пленум
   И снял его совсем.
Был нрава он дурного,
Но много лет подряд
Про оттепель Хрущева
В народе говорят.
   Стал править нами Брежнев,
   Доверьем облечен,
   Он вел нас к жизни прежней,
   И был он Ильичом.
Знаток кремлевских правил,
Нехитрый и простой,
Он дело так поставил,
Что стал у нас застой.
   Забыты все заботы,
   Повсюду тишь да гладь.
   Отвыкли мы работать
   И деньги получать.
Мы все шагали рядом
В сиянии побед.
Снаружи есть порядок,
Копни, — порядка нет.
   Но темные моменты
   Не омрачали глаз,
   И только диссиденты
   Слегка журили нас.
Мы все дремали стоя,
И весь народ молчал.
Он сильно от застоя
Спивался и дичал.
   А Брежнев в полной славе
   На лаврах опочил,
   Но не дремали с нами
   Деляги и рвачи.
Они наглее были,
Все рвали сгоряча
И громче всех хвалили
Родного Ильича.
   Он говорил невнятно,
   Ходил с большим трудом,
   И был у нас, понятно,
   В стране сплошной дурдом.
Но Брежнев и в маразме
Умел не забывать
Себе на каждый праздник
Медаль на грудь давать.
   Набрав себе подачек
   На долгие века,
   Уже о культе начал
   Он скромно намекать.
Но смерть приемом старым
Сразила Ильича.
Он умер от удара
И от паралича.
   Красиво на лафете
   В гробу его везли...
   Нет строк, смешнее этих
   В истории Земли.
Проторенные тропы,
Везде царит застой.
Но вот пришел Андропов,
И стала жизнь иной.
   Душой и сердцем чистый,
   Он стал руководить,
   Стальной рукой чекиста
   Порядок наводить.
Рвачам он был несладок,
Их всех под суд отдал.
Чуть-чуть было порядок
В стране он не создал.
   Но был он не железный,
   От многих в жизни гроз
   Ужасные болезни
   В усталом теле нес.
За год болезни эти
Сломали нам судьбу.
Красиво на лафете
Везли его в гробу.
   За ним Черненко правил,
   Он дряхлый был старик.
   Ко всенародной славе
   Он так и не привык.
Он не вредил народу,
Но дошлый наш народ
Сложил как раз в те годы
Про чукчу анекдот.
   Чиновник плоть от плоти
   И вовсе не герой,
   В чиновничьей работе
   Он нажил геморрой.
Он от болезней разных
Все более молчал.
Он умер от маразма
И от паралича.
   И хоть бы внуки, дети
   Всплакнули кто-нибудь,
   Когда мы на лафете
   Везли его в гробу.
В стране бардак отменный,
Порядка вовсе нет,
А одряхлевший Пленум
Готовит вновь лафет.
   Любил смотреть на это
   Ехидный наш народ:
   Мол, гонки на лафетах
    У нас любимый спорт.
Под этот юмор тонкий
Все бились об заклад:
Кто к следующей гонке
Ближайший кандидат?
   Народ хотел к порядку
   Идти к плечу плечо,
   Но вот опять накладка:
   Явился Горбачев.
В речах он был неистов,
Почти что как Сократ.
При нем была Раиса,
И был он демократ.
   Он нами правил мало,
   Но, странный человек,
   Дров столько наломал он,
   Не расхлебать вовек.
Порядок дать хотел он
Вперед на много лет,
Но что бы он ни делал,
Все было нам во вред.
   Застой отверг он смело,
   При нем пошел процесс,
   И подключить хотел он
   Нас в мировой прогресс.
Он подключил нас сходу
К системе мировой,
Но не к водопроводу,
А к яме выгребной.
   Он ленинец был стойкий,
   Но тут перехватил:
   Затеял перестройку
   И водку запретил.
И хоть нам дать культуру
Хотел тем шагом он,
Мы пили политуру
И гнали самогон.
   Он не шутя старался,
   Но был ни швец, ни жнец,
   И все, за что он брался,
   Разваливал вконец.
Пошли у нас дебаты,
Все громче и смелей,
Полезли демократы
Вдруг изо всех щелей.
   Они рванулись к власти:
   Хватай ее, не трусь!
   Другой такой напасти
   Не видывала Русь.
И даже коммунистам
Почти конец настал,
Как вдруг пришли путчисты,
И был большой скандал.
   Но этих неумельцев
   Народ наш не признал.
   Тут стал героем Ельцин,
   Путчистов разогнал.
А Горбачев с супругой
В глазах у всей страны
Показывал с испугу
Нам мокрые штаны.
   Он весь ослаб от риска
   И перетрусил весь.
   Отрекся от марксизма
   И от КПСС.
Тогда над нами гадко
Смеялся целый свет:
Мол, никогда порядка
У этих русских нет.
   Позор для всей планеты
   Терпеть уже не в мочь,
   Республики Советов
   Вдруг побежали прочь.
Не стал и Ельцин мешкать,
Хмелея от побед,
Он в Пуще Беловежской
Взял суверенитет.
   Вот так страны не стало,
   Рассыпался Союз.
   Совсем одна осталась
   Урезанная Русь.
Весь мир в ладоши хлопал,
А нам теперь опять
Рубить окно в Европу
И с Крымом воевать.
   Сидим с суконным рылом,
   Кругом сплошной базар.
   Построить срочно рынок
   Нам Ельцин приказал.
А что из рынка выйдет,
И где там пуп Земли,
Гайдар и Черномырдин
Ответить не смогли.
   Зато рвачи спросили
   Себе открытый бланк,
   И золото России
   Ушло в швейцарский банк.
От этого удара
Пропали хлеб и квас.
Заморские товары
Заполонили нас.
   Мы все заметно сникли
   От социальных бед.
   И Тампакс есть, и Сникерс,
   Порядка только нет.
Все вышло некрасиво,
Печали нас гнетут.
Великая Россия
Вдруг впала в нищету.
   И в этой передряге
   Осталось лишь тужить,
   Что, может быть, варяги
   Опять придут княжить.
Сейчас мы пали низко,
В России мрак и жуть,
Но, может, этот список
Закончит кто-нибудь.
   Когда на Землю грядут
   Потоки новых сил,
   И, наконец, порядок
   Настанет на Руси,
Тогда, сей труд печальный
Читая во все дни,
Ты нас, потомок дальний,
Тихонько помяни.
            1998г.


             ХАТЫНЬ
              ПОЭМА

   Сосны смотрят в слепое небо,
   На бетоне – могильный иней.
   Никогда я в Хатыни не был,
   В настоящей, живой Хатыни.
До ее последнего марта,
До обугленной той пустыни.
Не ищите Хатынь на картах,
Нет на свете деревни Хатыни.
   Только тени на серых плитах,
   Да в бетоне – прожилки трещин.
   Я не видел старух убитых
   И сгоревших детей и женщин.
Я не слышал над этим адом
Слов обуглившуюся груду:
– Дочка, ботики нам не надо,
Ножки долго гореть в них будут...
   Было пламя. Немые тени
   Уползали в тоннели просек.
   Окровавленным привидением
   Встал из пепла старик Иосиф.
Встал, покрытый кровавой гарью,
Встал, шатаясь, под небом синим,
Встал, невидящим взглядом шаря,
Поднял на руки тело сына.
   Долго звал он, но звал не Бога,–
   Тезку Сталина звал на помощь.
   И пошел по лесным дорогам,
   В горе горьком себя не помня.
Шел, дымясь, между черных сосен,
Телом помня лихое пламя,
Шел по селам старик Иосиф,
Людям нес о Хатыни память.
   Нес он тела горящий факел,
   Говорил словами простыми,
   Люди слушали, люди плакали -
   По самим себе, по Хатыни.
Что бывает страшней бессилья?
Что страшней, чем непоправимость?
Сколько горя в земле России,
Белоруссии, Украины?
   Непомерной ценой вернули
   Нашу жизнь мы на наши земли.
   В села беженцы потянулись,
   Сосны, падая, зазвенели.
Бабам – жизнь начинать сначала,
За мужскую работу браться.
Бабье сердце стонало ночами
О потерянном где-то брате,
   О пропавшем безвестно муже,
   О в Неметчину угнанном сыне...
   Только здесь был никто не нужен,
   Не вернулся никто к Хатыни.
Тишь была здесь победной весною,
Тишь кладбищенская поныне.
Избы, пахнущие смолою,
Было некому ставить в Хатыни.
   Только ветер здесь скорбь вызванивал,
   Скорбь из тысяч Хатыней собрана.
   Мы прошли по земле Германии,
   Человеческим пеплом сдобренной.
Мы прошли, раздирая небо,
С онемевшим от боли сердцем,
Мы кормили солдатским хлебом
Ждущих страшной расплаты немцев.
   В непогожий, осенний вечер
   Я стою на земле Хатыни.
   Сердце в лютом бессилье мечется,
   Гнев вздувает жилы синие...
Можно клясться, грозить и сетовать,
Но – никто не пришел к Хатыни...
Что страшнее бессилья этого?
Что страшнее мертвой святыни?

   Пусть мне скажут, что это – кощунство,
   Оскорбленье святого чувства,–
   Не поверю тяжести слов.
   По неровным бетонным плитам,
   Как огромный, бесценный слиток
   Проношу я свою любовь.
Я веду тебя тихо за руку,
Я держу тебя крепко за руку,
Я тебя потерять боюсь.
Только здесь, над холмами покатыми
Я почувствовал, как дорога ты мне –.
Будто жизнь в последнем бою.
   И пока буду жить, над тобою
   Никогда не нависнет такое.
   У заросших бурьяном левад
   Не хочу я в безжизненной зоне
   По тебе в колокольном звоне
   Над планетой скорбь разливать.
Давит сердце злая обида.
Тихий голос нашего гида
Бьет в виски мне издалека...
Мы стоим в тишине неистовой,
Вдруг из рук моих, крепко стиснутых,
   Ускользнула твоя рука.
   Потревожить боясь молчание,
   Я глазами ищу отчаянно,
   И мороз заходил по коже:
   На седое хатынское небо
   Молча смотрит богиня гнева,
На тебя как две капли похожая.
Молча смотрит на серые срубы,
На печные бетонные трубы,
Бьется пламя в ее глазах,
Пламя бьется в бетонных скатах...
Так, я знаю, смотрели солдаты
В смертной клятве: Ни шагу назад!
   Атеист, я рожден атеистами.
   Не поверю молитвам истовым
   Даже если бы мертвые ожили.
Только я поклоняюсь отныне
Справедливого гнева богине,
Той богине из мертвой Хатыни,
На тебя, живую, похожей.
   И хотел бы я, чтоб отныне
   Не в казенном, торжественном зале,
   А отсюда, с земли Хатыни
   Молодые жизнь начинали,
Чтоб кропилась любовь не водкою,
А хатынской земли щепоткою,
Чтобы были сердца простыми,
Чтоб служили они не идолам,
Чтоб Хатынь их любовь увидела,
А они – обелиски Хатыни.
   Отчего происходят горы?
   Горы дыбит людское горе,
   Горе горбит земную спину.
   Кровь людская сквозь землю сочится
   И стекает каплями чистыми,–
   Море крови в земных глубинах.
Люди все – немного мечтатели,
Только если б я был ваятелем,
Я разрыл бы пласты земные,
Я взорвал бы породы горные,
Я достал бы те камни горькие
И принес бы я их к Хатыни.
   И сложил бы кровавые камни
   В изваяние цвета пламени,
   В изваяние грозной богини.
Чтоб видна была всей планете
Та богиня, которой на свете
Справедливее нет и строже,
   Не слепая богиня мщения,
   А познавшая боль прощения,
   На тебя, как сестра, похожая.
Пусть мне скажут, что это кощунство,
Оскорбленье святого чувства,–
Не поверю тяжести слов.
Над безмолвной, седой пустыней,
Над бетонной могилой Хатыни
Проношу я свою любовь.

   Мир – в преддверии звездных стартов,
   Вечно юный и очень древний.
   Только нет Хатыни на картах,
   Нет на свете такой деревни.
Людям хочется жить и верить,
Но опять по планете вьется,
Поднимает свой черный череп
То, что словом «фашизм» зовется.
   То, что злобно ползет по свету,
   То, что люто желает выжить...
   Каждый вечер, листая газеты,
   Я могилу Хатыни вижу.
Снова слышу тот детский лепет,
Грохот шмайссеров, смех карателей...
Вновь дымится в Хатыни пепел,
Голос боли летит по радио.
   По ночам над хатынским лесом
   Взгляды звезд рассекают воздух.
   Мир готовится к звездным рейсам,
   Мир ночами слушает звезды.
И когда-нибудь встреча будет,
Будет дружеских рук пожатье,
Прилетят к нам не монстры – люди,
Не враги прилетят к нам – братья.
   Прилетят к нам в небесных космах,
   Ослепив полвселенной светом.
   Ждем гостей мы сквозь черный космос,
   Ждем – прошедших сквозь те же беды.
Наша быль им понятна будет,
Наша боль их сердца затронет,
Как бы ни был язык их труден,
Как бы ни был их мир устроен.
   Там, в краю незнакомой речи,
   Там, в краю непонятных линий
   Шли они к долгожданной встрече
   Сквозь свои, неземные Хатыни.
Там сгорали они и мерзли,
Шли в бессмертье со смертью рядом...
Встретим мы своих братьев звездных
Понимающим, честным взглядом.
   А пока под хатынским небом
   Тихий колокол сердце будит,
   Разбивает мечты и небыль...
   И приходят к Хатыни люди.
Там, свой вызов фашизму бросив,
Горе мира взвалив на спину,
Встал из пепла старик Иосиф,
Поднял на руки тело сына...



              ЗВЕЗДОЧКА

                ПОЭМА
     К 50-летию со дня основания ФГУП ФНПЦ НИИПХ

   Простой российский пиротехник
   С утра несет в НИИПХ
   На службу огненной потехе
   Свои мозги и потроха.
И те места, где он привычно
Прокладывает свой маршрут,
Любовно, скромно, иронично
В народе Звездочкой зовут.
   И знают взрослые и дети,
   Что здесь незыблемо стоит
   Единственный на белом свете
   Пиротехнический НИИ.
Идет работа здесь по-зверски
И день, и ночь, за годом год.
Огни, салюты, фейерверки
Народу Звездочка дает.
   Когда-то здесь столпотворенье
   Кипело вдоль и поперек,
   А ныне – тишь и запустенье,
   И жидок стал наш ручеек.
В стране у нас сместилось что-то,
Былое в памяти свежо,
Когда и славой, и почетом
Был пиротехник окружен.
   Мы помним сами, не из сказок:
   В могучей сфере ВПК
   Сюда финансов и заказов
   Текла великая река.
Увы, прошла пора цветенья,
Сейчас, куда ни кинешь взор,
Везде упадок и гниенье,
Везде разруха и разор.
   Нас стало мало, ниже нормы,
   И жизнь у каждого своя
   В демократических реформах,
   В суровых рыночных боях.
Теперь наш мир угрюм и тесен,
Мы крепко связаны с нуждой,
А кто-то в белом «мерседесе»
Вдруг пропылит у проходной.
   Строку не выбросишь из песни,
   И против нас весь белый свет,
   Идет конвульсия конверсий,
   Консенсуса пока что нет.
Нас разделила перестройка,
В рядах коллег не счесть утрат.
Но мы безвыходно и стойко
Сюда приходим по утрам.

   Отнюдь не розами усеян
   Наш путь по Звездочке родной.
   Начальник ВОХРа Алексеев
   Встречает нас на проходной.
Его удел суров и труден,
Но, не вступая в долгий спор,
Он лично щупает сотрудниц,
Осуществляя их надзор.
   Скрывается за этой сценой
   Строжайший персональный спрос:
   Чтобы под юбкою матценность
   Никто из женщин не пронес.
Вахтеры туго дело знают.
Металлом лязгнет турникет,
И, наконец, мы попадаем
На охраняемый объект.
   Встречает нас парад портретов,
   Аллея вдохновенных глаз.
   Какие люди землю эту
   Топтали в прошлом среди нас!
Но нам от этого не легче,
Дела – как старый анекдот:
Иных уж нет, а те далече,
А кто-то стал совсем не тот.

   И для примера рядом, справа,
   Ждет за оградой новый мир,
   Там лихо делает отраву
   АО Виртан и Интавир.
Там шеф – Сикавин. Путь был долог,
Когда-то, в ореоле дат
Был коммунист он и технолог,
Лауреат и кандидат.
   Сейчас в борьбе за хлеб насущный
   Его железная рука -
   Смертельный враг кровососущих
   И колорадского жука.
А мы идем в свои отделы.
Среди других великих дел
Бог сотворил святое дело,
Когда устроил нам отдел.
   Отдел – основа всей работы,
   Там есть и ОКР, и НИР,
   В отделе все твои заботы
   Разделит твой отдельский мир.

   Но вот расслабилась охрана,
   И жизнь пошла рабочим днем.
   И мы от общей панорамы
   Теперь к отделам перейдем.
Отдел ЧЕТВЕРТЫЙ. Здесь ребята
Для самых разных областей
Рисуют пироавтоматы
Любых оттенков и мастей.
   Пусть там оклады на пределе,
   И очень низок тот предел,
   Но деньги водятся в отделе,
   И есть на много лет задел.
Сейчас они в трудах бессонных
Несут в конверсию свой вклад:
Универсальный, автономный
Электропироавтомат.
   Их там сейчас немного в сумме,
   Кто сам ушел, кого ушли,
   Кто вдруг сошел с ума и умер,
   Кто разливает гуталин.
Они одни на всю Россию,
Там свой порядок и уклад.
Там шефом долго был Максимов,-
Лауреат и кандидат.
   Он был в зените и в надире,
   То ордена, то с носу кровь.
   Но все проходит в этом мире:
   И жизнь, и слава, и любовь.
Сейчас отдел сквозь штиль и штормы
Пиротехнических наук
Ведет спокойно и упорно
Мужик надежный Просянюк.
   Его не тронут, не достанут.
   Однажды, вникнув в тонкость дел,
   Ему на перевоспитанье
   Шеф дал ШЕСТНАДЦАТЫЙ отдел.
Дела текли там апатично,
Не так, чтоб очень на мази.
Отдел лет двадцать энергично
Внедрял в промышленность азид.
   Но было множество сомнений,
   И не внедрялся он никак.
   И чтоб исправить положенье,
   Шеф подключил Просянюка.
С судьбой и шефом мы не спорим.
А Просянюк хитер и смел,
Он быстро смог проникнуть в корень
Таинственных азидных дел.
   И тут ему тоскливо стало,
   Он понял, что пришла беда.
   И потихоньку, без скандала
   Азид соседу передал.
А в остальном он тих и смирен,
Но не прервать его разбег.
Он пиротехник лучший в мире
И очень умный человек.

   Отдел СЕДЬМОЙ. Он, прямо скажем,
   Был создан для великих дел.
   Отсюда вышел Емельянов,
   И бережет он свой отдел.
Без перегибов и уклонов,
Дипломатичный и крутой
Руководит у них Вагонов
Своей мозолистой рукой.
   И много лет втихую что-то
   Отдел упрямо мастерит.
   Без них не выпустят пилотов,
   Без них ничто не полетит.
Дают нам свет ребята эти
Тот свет неугасим в веках.
И все нам видно в этом свете,–
И визуально, и в ИК.
   Они идут к поре расцвета,
   И как в народе говорят,
   Ждут их стержней и их таблеток
   И сварщики, и слесаря.
И в ожиданьи дивидендов,
Упрямо веруя в народ,
На исправленье диссидентов
Им Емельянов отдает.
   Вагонов всех берет привычно,
   И мастеров азидных дел
   Сумел довольно гармонично
   Пристроить в свой большой отдел.
В обширных замыслах раскован,
Достоин всяческих наград,
Он в комсомоле Подмосковья
Уже давно лауреат.
   Он в эрудиции обширен,
   Он химик Знатный, не простой.
   Он пиротехник лучший в мире,
   Хотя и самый молодой.

Отдел ВОСЬМОЙ. Весомо, зримо
Ведет в историю шаги.
Там деньги делают из дыма,
И все они уходят в дым.
   И это, видно, не случайно.
   Как бой в Крыму, там все в дыму.
   И кто там сколько получает,
   Известно Богу одному.
Их не затронули реформы
За эти тяжкие года,
И держит их в спортивной форме
Начальник Сидоров всегда.
   Начальник тот с огромным стажем,
   Творит, не покладая рук.
   Он доктор и профессор даже
   Пиротехнических наук.
Всегда упорен он до жути,
Однажды, улучив момент,
Сумел в аэрозольной мути
Найти надежный дивиденд.
   Он крупный спец в науке нашей,
   И хоть он не член-кор пока,
   Он сам не сеет и не пашет,
   Он разгоняет облака.
Всегда он свеж, всегда он в силе,
И как в народе говорят,
Он пиротехник лучший в мире
И много раз лауреат.

   Отдел ОДИННАДЦАТЫЙ мерно
   По пиротехнике шагал.
   Отдел всегда считался ПЕРВЫМ,
   И вдруг одиннадцатым стал.
Отдел серьезный, бодрый, бравый,
Созвездие научных сил.
Там долго в ореоле славы
Маститый Кашников царил.
   И много лет начальник этот,
   Большой ученый и нахал,
   Не признавал авторитетов
   И на заказчика плевал.
Прекрасно шли дела в отделе,
Всем пиротехникам в пример,
Отсюда вышел Г. Бидеев,
И даже главный инженер.
   Но в перестройку, скажем прямо,
   В делах наметился застой.
   И тут на смену ветерану
   Пришел Сарабьев молодой.
Он без эмоций, без скандала
Повел отдел крутой рукой.
И напряжения не стало,
И деньги потекли рекой.
   С мундира вычистил он сопли,
   Скандал с заказчиком утих.
   И ни один серьезный комплекс
   Теперь не двинется без них.
Ему все замыслы по силе,
Все по плечу, а как-то раз
Движеньем мозговых извилин
Он вдруг теорию потряс.
   Когда пора реформ настала,
   Шеф, оценив теченье дел,
   Ему на перевоспитанье
   Отдал ДВЕНАДЦАТЫЙ отдел.
Был тот отдел когда-то славен,
Ему рукоплескал весь свет.
Там Ивашков державно правил
Почти что целых тридцать лет.
   Идей там всяческих навалом,
   Весь мир не раз он изумлял,
   И в габаритах небывалых
   Чего-то там изготовлял.
Увы, пришли лихие годы,
В стране разлился беспредел.
И к огорчению народа
Отдел остался не у дел.
   От безработицы в истоме
   Народ нищал, народ худел.
   И был в ОДИННАДЦАТЫЙ номер
   Внедрен ДВЕНАДЦАТЫЙ отдел.
С судьбой и шефом мы не спорим,
Доверившись своей судьбе,
Лишь от натуги крякнув с горя,
Сарабьев принял их к себе.
   Дела идут в завидном стиле,
   И в коридорах говорят:
   Он пиротехник лучший в мире
   И нобелевский кандидат.

Когда вошли реформы в моду,
Клич по отделам прозвучал:
Даешь конверсию народу,
Чтоб весь народ возликовал!
   И все мы кинулись поспешно
   Кто в лес, кто вовсе по дрова,
   Пытаясь, в общем безуспешно,
   Народу зрелища давать.
Мы разрабатывать товары
Старались из последних сил:
Кто вдруг решил тушить пожары,
Кто свечи лил, кто вшей травил.
   Тот начал фасовать подарки,
   Тот срочно факелы смолил.
   Один решил заняться сваркой,
   Другой придумал гуталин.
И тут раздался голос сверху:
– На всю кустарщину плевать!
Товар народу – не потеха!
И был приказ: отдел создать.
   В отделе том специалисты
   Должны извилины ломать,
   Как без убытка и без риска
   Родной стране товары дать.
Был создан круто и сурово
Отдел конверсии у нас.
Туда начальником Серова
Послать решили в тот же час.
   Серов, как ЗАМ, был огорошен:
   Он долго тяжкий воз тащил,
   И не предупрежден, не спрошен,
   Попался вдруг как кур во щи.
Грозила пенсия Серову,
И тут не надо много слов.
К пенсионерам мы суровы:
Пинок под зад и – будь здоров.
   С судьбой и шефом мы не спорим.
   Посетовав на свой удел,
   Серов без зла и без укора
   Сел в ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ отдел.
И стал давать отдел обильно
Фонтаны, спички, факела,
Петарды, свечи на могилы,
Огни и прочие дела.
   Ребята там весьма упорно
   Творили, веруя в навар.
   Но утекали, будто в прорву
   И деньги их, и их товар.
Серов весь этот груз как гирю
Понес, не требуя наград.
Он пиротехник лучший в мире:
И доктор, и лауреат.
   Среди тревог, забот и премий
   Еще романтика жива.
   Воздать хвалу настало время
   Отделу номер ДВАДЦАТЬ ДВА.
Его заслугам нет предела,
Он не какой-нибудь такой.
Он выделен из всех отделов
Руководящею рукой.
   Отдел легендами овеян,
   Его дела не нам судить.
   Морокин Юрий Тимофеич
   Там много лет рукой водил.
Там достиженья, там наука,
Всегда успех, всегда почин.
И там работала СУПРУГА,
Но чья – об этом помолчим.
   И там народ не для проформы
   Крутил извилины в мозгу.
   Но вот нагрянули реформы
   И демократии разгул.
Погнали вон пенсионеров,
А чтоб народ не возмущать,
Скрипя зубами, для примера
Пришлось СУПРУГУ сокращать.
  Мы все тогда хлебнули лиха,
  Морокин тоже пострадал.
  Взамен него взошел Спорыхин
  На легендарный пьедестал.
Вначале он не сеял смуту,
Исправно подати платил,
Но постепенно почему-то
Науку сильно не взлюбил.
   Решил он жить от нас отдельно,
   И лидером в народе стать.
   И тут же со своим отделом
   Ушел в другую ипостать.
Мы все, конечно, изумились,
А он стал важен и богат.
Он пиротехник лучший в мире,
Хотя пока не кандидат.

   Кто предан делу и идее,
   Вперед с восторгом посмотри:
   Ах, как руководит Бидеев
   Своим отделом номер ТРИ.
Отдел еще довольно свежий,
Хотя немало испытал.
Устав от бурной жизни прежней,
Бидеев сам его создал.
   И под предлогом благовидным,
   Мол, надо Звездочку спасать,
   Решил он под свою эгиду
   Всю пиротехнику собрать.
Он бодро сочинял патенты,
Чтоб обеспечить дивиденд,
Но набежали конкуренты
И растащили все в момент.
   От столь нахального пассажа
   Он загрустил во цвете лет,
   И молча, без ажиотажа
   Задумал сделать пистолет.
Многозарядный, дальнобойный,
Гроза для всех нахалов он.
Содержится в его обойме
На каждый случай свой пистон.
   И конкуренты загрустили,
   Ждут от Бидеева наград.
   Он пиротехник лучший в мире,
   Лауреат и кандидат.
Будь, муза, творчеству порукой
В его изменчивой судьбе.
Есть, есть на Звездочке наука,
Дитя любимое небес.

   Кто год за годом вместе с нами
   О пиротехнике радел,
   Тот днем и ночью твердо знает,
   Что есть ШЕСТНАДЦАТЫЙ отдел.
Когда-то был он ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬИМ.
Там шибко умный был народ.
Руководил отделом этим
Большой ученый Кашпоров.
   Он смог занять в науке место,
   Какое каждый бы желал.
   Международная известность
   Ему была не тяжела.
Но переменчивость удачи
В судьбе у нас сильней всего.
И, в общем, так или иначе,
Ушли на пенсию его.
   Ничто в истории не ново:
   Большой ученый Кашпоров
   Теперь на хуторе в Лешково
   Пасет свиней, доит коров.
Тут стал начальником Бидеев,
Не знал он в замыслах границ,
Но сверху вдруг пришла идея:
Объединить науку в НИЦ.
   В том НИЦе главным стал Малютин,
   И хоть делам он не вредил,
   Но память тем оставил людям,
   Что полнауки сократил.
Ученых там, в науке чистой,
Осталось всех наперчет.
К тому же вдруг экономисты
Ввели в науку хозрасчет

   И в результате действий этих
   В науке вмиг маразм настал.
   Тут НИЦ исчез, а ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ
   ШЕСТНАДЦАТЫМ внезапно стал.
Начальником был избран Княжин.
И хоть мужик он ничего,
Но вскоре тоже, прямо скажем,
Ушли на пенсию его.
   С тех пор отделом этим правит
   Начальник новый – Калмыков.
   И мы, пожалуй, будем вправе
   Сказать о нем десяток слов.
Он математик, был при деле,
Считал, читал, делил, дробил.
Работал мирно он в отделе,
Отдел ОДИННАДЦАТЫМ был.
   В отделе был начальник Климов,
   Он долго создавал отдел,
   Отдел большой, необходимый,
   Со множеством важнейших дел.
Там были ЭВМ, программы,
Там были САПРы, КСУКР, АСУ,
Свербило от названий странных
У разработчиков в носу.
   Но путь в науке очень скользкий,
   Остался Климов не у дел.
   Взамен него Владимир Польский
   Пришел начальником в отдел.
Повел он дело круто, с шиком,
В гигантоманию уклон.
Купил гигантские машины
За цену бешеную он.
   Но дело кончилось провалом:
   Гиганты все пошли на слом,–
   Миниатюрных персоналок
   Навалом было за бугром.
Тогда пошли у нас дебаты,
Но Польский тут не сплоховал.
От нас ушел он в демократы
И быстро новым русским стал.
   А Калмыков работал в НИЦе,
   Потом в ШЕСТНАДЦАТОМ сидел.
   Когда пришли другие лица,
   Он сел начальником в отдел.
Он сел в отдел почти к финалу,
Почти рассыпался отдел.
Осколки долго собирал он,
Кряхтел, сопел, рыдал, потел.
   Куда крестьянину податься?
   Но к счастью, шеф его любил.
   Отдел под номером ПЯТНАДЦАТЬ
   Сюда же присоединил.
Отдел надежный, скажем к слову,
Там было, чем утешить взгляд.
Надежность эту Богословский
Вполне надежно возглавлял.
   И не отметить невозможно,
   Что шли дела там хорошо.
   Великолепную надежность
   Создал когда-то Карташов.
Был Карташов всегда в раздумье,
Незаурядный инженер.
Он много пил и рано умер
Младому племени в пример.
   А Богословский парень умный,
   Не карьерист, не интриган.
   Он всеобъемлющую сущность
   Науки чистой постигал.
Но вот нагрянули реформы,
В стране разгул чужих валют,
Семью зарплатой не прокормишь,
Зарплата снизилась к нулю.
   И Богословский, полон грусти,
   В тоске не спал, не ел, не пил,
   Потом стал быстро новым русским
   И о надежности забыл.
А Калмыков, умножив силы,
Посетовал на свой удел,
С судьбой и шефом согласился,
Надежность взял к себе в отдел.
   В отделе жуть. Науки прежней
   Там не видать, и говорят,
   Кто водку пьет, кто камни режет,
   Кто дачу строит втихаря.
А обстановка угнетает,
А век стремителен и груб,
А разработчик упрекает
За каждый выделенный рубль.
   Но Калмыков стремится снова
   Поймать связующую нить,
   Дай Бог успеха Калмыкову
   Науку нашу сохранить.
Ему пока что не до смеха,
Но он настойчив, как солдат,
Хоть не совсем он пиротехник,
Но скоро будет кандидат.

   Воспой, о, муза, в трубных звуках
   О том, что ныне, как и встарь,
   Поскольку есть у нас наука,
   То есть Ученый Секретарь.
Во глубине души мы все ведь
Науке преданы до дна,
Была когда-то Бильдюкевич
На пиротехнику одна.
   Но жизнь по странному закону
   Идет загзагами вперед.
   В военной форме при погонах
   Она к нам больше не придет.
Похоронили мы Наташу,
Взамен нее пришел Гладун.
В науке он – опора наша,
Хотя, конечно, и хвастун.
   Хотел он новую страницу
   Вписать в науку, но не стал.
   Он очень выгодно женился
   И с тем уехал в Казахстан.
И вот, не поздно и не рано,
Как свет надежды и зари
В Секретари пришел Романов,
И много лет секретарит.
   Была у нас закономерность:
   Сидел Ученый Секретарь
   Всегда в отделе ДВАДЦАТЬ ПЕРВОМ,
   Как подотчетный инвентарь.
Там был начальник Обезьяев,
Полезный, как никто другой.
Ему благоволил Хозяин,
И был он правою рукой.
   Он не бузил и не скандалил,
   Втихую вел свои дела,
   Он членства, звания, медали
   Средь нас всегда распределял.
Романов молча осмотрелся
И, с детства не нося креста,
Вдруг сел в насиженное кресло,
Начальником отдела стал.
   Никто не ахнет и не эхнет,
   А он сидит себе и рад.
   Хоть не совсем он пиротехник,
   Но несомненно кандидат.

И вот в истории богатой
Черед поведать подошел,
Что есть у нас отдел ДВАДЦАТЫЙ,
И там начальник Балашов.
   Отдел известен славой черной,
   Он призван меру применять,
   Порыв фантазии ученых
   В стандарт железный загонять.
Стандарт суров и строг, и точен,
Будь ты ученый или бард,
И хочешь ты или не хочешь,-
На все на свете есть стандарт.
   Мы жизнь свою по датам мерим,
   Но был разгул в учете дат.
   И Балашов своим примером
   На юбилеи ввел стандарт.
Вот кто-то отмечает дату,
И будь он нищ или богат,
Но ставь бутылку по стандарту,
И на закуску есть стандарт.
   Крутая слава Балашова
   Его воздвигнула в зенит.
   И в мире бизнеса большого
   Он тоже чем-то знаменит.
Нет информации об этом,
Но в коридорах говорят,
Что вхож он в чьи-то кабинеты,
И сам Чубайс ему не брат.
   Теперь спешить ему не к спеху,
   Уже не первый раз женат,
   Он сам отличный пиротехник
   И полнокровный кандидат.
Вот, собственно, и все отделы,
Где пиротехнику творят.
Увы, судьба не захотела,
Чтоб был длиннее этот ряд.
   В пиротехнических пенатах
   В иные дни, в счастливый час
   Гораздо больше их когда-то
   Цвело и пахло среди нас.
Страна вперед шагала смело,
Бурлила творческая жизнь.
Но тут задумал злое дело
Весь мировой капитализм.
   Масон шепнул масону слово,
   От вожделения хрипя,
   Они на помощь Горбачеву
   Прислали гарвардских ребят.
Страна во мгле, в великой грусти,
И сквозь народную печаль
Текут помои новых русских,
И песни новые звучат.
   В обломках рухнувшей державы
   Еще барахтаемся мы.
   Кто похитрей, те разбежались
   В предвиденьи грядущей тьмы.
Пришло к концу сказанье наше
Со славным юбилейным днем.
На этом мы и пошабашим
И лихолетье переждем.
   Хоть век сейчас суров и труден,
   Отбросим груз своих забот.
   Ломать мы голову не будем,
   Концовку время подберет.



                В.И.Сарабьеву,
        Доктору технических наук, профессору
          Лауреату Государственной премии
            В честь 60-летнего юбилея.
   Судьбой избалован не слишком,
   В дремучих пензенских лесах
   В глуши России жил парнишка
   С пытливой искоркой в глазах.
Он сын Победы, славной даты,
Он сын того, кто воевал,
Сын победителя-солдата,
Кто Родину и мир спасал.
   Послевоенные потомки
   Отцов, вернувшихся с войны
   На пепелища и обломки
   Смертельно раненной страны.
Отцы прошли бои и грозы,
И их победный путь пролег
К полуразрушенным колхозам,
К станкам, на нищенский паек.
   По вечерам отцы сходились
   И душу отводили всласть,
   Нещадно самосад смолили
   И крепко поминали власть.
А сыновья толкались рядом, -
Попробуй, дому удержи, -
И пристальным, недетским взглядом
Уже оценивали жизнь.
   Росли ребята, подрастали.
   Как дальше жить, куда идти?
   Они дороги выбирали,
   И расходились их пути.
Наш юбиляр по жизни сразу
Наметил цель свою вдали,
Его отцовские наказы
В нелегкий, долгий путь вели.
   Есть голова, есть ноги, руки,
   Отцом к труду приучен он,
   Упорно грыз гранит науки
   И в сроки защитил диплом.
Потом Загорск, НИИ, работа,
И молодой наш инженер
Трудился до седьмого пота,
Другим сотрудникам в пример.
   Страна в опасном окруженье
   Американских баз и бомб
   Нуждалась в наших достиженьях
   До мировых и выше норм.
И юбиляр, все понимая,
Как верный сын своей страны
Трудился на переднем крае,
Чтоб только не было войны.
   А если тяжко становилось,
   И карты жизни шли не в масть,
   Он собирал в кулак все силы,
   Негромко поминая власть.
Он знал прекрасно слово «нужно»,
Он шел вперед, расправив грудь,
Он рос в науке, рос по службе,
В труде прокладывая путь.
   А жизнь все круче становилась, -
   Распад страны, кромешный мрак,
   И вот в разграбленной России
   Мы оказались на бобах.
Вокруг бардак, грабеж, бандиты,
Приватизация, дефолт,
Но юбиляр невозмутимо
Своей дорогой шел вперед.
   Он верность сохранил науке,
   С прямого не свернул пути,
   Среди развала и разрухи
   Сумел спасти свой коллектив.
Сжимая кулаки до боли,
Сумел не дрогнуть, не пропасть,
Он напрягал всю силу воли,
Сквозь зубы поминая власть.
   А в жизни чувствам было место!
   И как начало всех начал
   Однажды жениху с невестой
   Марш Мендельсона прозвучал.
Хоть мир вокруг не слишком весел,
Но всяк кузнец судьбы своей,
И произвел он силой чречел
На свет двух крепких сыновей.
   Сыны пошли в отца упорством, -
   Слова хвалы пусть прозвучат! –
   Они произвели в потомство
   Пять замечательных внучат.
И это – подлинное счастье,
И жизнь прекрасна и полна,
Род юбиляра не угаснет,
А значит, будет жить страна.
   Он шел вперед через преграды,
   И мы горды его судьбой.
   Дипломы, звания, награды, -
   Как вехи жизни трудовой.
У юбиляра мы не сможем
Его заслуги перечесть,
Но для него всего дороже
Одно простое слово: Честь.
   Идет наш юбиляр сквозь годы,
   А грянет новая напасть, -
   Он одолеет все невзгоды,
   Негромко поминая власть.
            02.12.2007г.


        Внуку Артему к 20-летию

   20 лет – еще не юбилей,
   Но уже значительная дата.
   20 лет, - все тверже и смелей
   Входят в жизнь вчерашние ребята.
20 лет, - и в мире нет преград,
Все дороги для тебя открыты.
Ни потерь, ни горестных утрат,
Ни забот докучливого мира.
   20 лет – святой огонь в груди,
   В 20 лет, подняв свободы знамя,
   Уборевич корпус в бой водил,
   И Гайдар командовал полками.
Ты на мир с улыбкой погляди,
В голубом просторе солнце светит.
20 лет - треть жизни позади,
Впереди – две самых лучших трети.


       01.02.08г.
       Внуку Евгению в день 13-летия.

   !3 лет! Прекрасна жизнь,
   Неповторима, бесконечна.
   Дорога впереди лежит,
   Ведет в сияющую вечность.
И каждый день – как целый век,
Душа полна мечты и веры.
Шагает юный человек
Через преграды и барьеры.
   Берет крутые рубежи,
   Проблемы трудные решает,
   Лишь иногда по полной жить
   Немного что-нибудь мешает.
Приятно каждый день встречать
Улыбкой радостной, веселой,
Пятерки в школе получать
И оттянуться после школы.
   Хоккей, коньки и сноуборд, -
   Для сердца смелого отрада.
   А впереди – серьезный спорт
   И олимпийская награда.
               03.02.08г.

               


               К Юбилею В.Н.
                "Не жалею, не зову, не плачу…»
С. Есенин.

   Не смотри на прошлое с печалью,
   Не зови, не плачь и не жалей.
   Мы с тобой сегодня отмечаем
   Вместе твой прекрасный юбилей.
Пусть повеют ласковые ветры
И разгладят жизненную нить.
Я могу на много километров
Комплименты в рифму говорить.
   Чтоб душа ликующая пела
   Добрым знаком четырех стихий.
   Юбилей – серьезнейшее дело,
   И к нему тебе мои стихи.
Незаметно годы пролетают,
Но в потоке торопливых лет
Я тебя научно заверяю:
Времени в природе просто нет.
   В школе нас неправильно учили,
   Время – символ, выдумка, игра,
   Так Ньютон и Лейбниц сочинили
   К ужасу студентов интеграл.
Не уходят журавлиной стаей
Годы детства, юные года,
Мы как книгу жизнь свою листаем,
Прожитое – рядом навсегда.
   Кто не верит, может оглянуться,
   Все былое тут же оживет,
   Каждый может в прошлое вернуться,
   В беспредельной памяти полет.
Вот они, заснеженные дали,
Вот оно, рождение твое,
Суета казахской магистрали,-
Все поныне в памяти живет.
   Вот и я, ответственности полон,
   Для своих товарищей пример,
   Я уже краса и гордость школы,
   Пятиклассник, юный пионер.
Грезил о боях и комиссарах
И лелеял гордые мечты.
И не знал, что где-то в Атбасаре
В мир моей судьбой явилась ты.
   Мы входили в жизнь, росли, мечтали
   Друг от друга в дальнем далеке,
   Ты – на транссибирской магистрали,
   Я – на Волге-матушке реке.
Жизнь нас долго вместе не сводила,
И разрыв как будто нарастал,
Ты еще пешком под стол ходила,
Когда я уже студентом стал.
   Расходились наши интересы
   Насовсем, на принцип, на разлом:
   Ты надела галстук пионерский,
   Я успешно защитил диплом.
Тут судьба мне приоткрыла дверцу:
Не куда-то в беспредельный мир,
По порыву искреннего сердца
Я поехал именно в Сибирь.
   Мы теперь ходили где-то рядом,
   Для Сибири, - как рукой подать.
   Но судьба высокую награду
   Мне не торопилась выдавать.
Я не думал о возможной встрече,
Не мечтай, не жди и не ищи.
Всесторонне строго засекречен
Я ковал стране ракетный щит.
   Ты росла, училась, расцветала,
   Вот и юность, девичьи мечты.
   Жизнь упорно не соединяла
   Наши разведенные мосты.
Оставалось так еще не скоро
До соединенья наших рук.
В год, когда окончила ты школу,
Стал я кандидатом тех. Наук.
   В этот год ты подвиг совершила,
   Сделала, что в силах не для всех.
   В конкурсе огромном победила,
   Поступила в Томский Политех.
Институт, каких в стране немного,
Строг набор, учеба не проста.
Новой жизни долгую дорогу
Начала ты с чистого листа.
   Наши судьбы, кажется, сходились,
   Только мы не думали о том.
   Мы теперь в один экспресс садились
   С двух конечных станций: Бийск и Томск. 
Не встречались мы на перегонах,
Выпадали разные версты.
Может, брал билет я в те вагоны,
Где лишь час назад сидела ты.
   Пусть метель тайгу запорошила,
   Но у молодых пути свои,
   Юная студенточка кружила
   Головы парням из ТПИ.
Ну а я, в заслугах и наградах,
Иногда до Томска снисходил
И не раз по просьбе ректората
ГЭКом в ТПИ руководил.
   Наша жизнь не движется по кругу,
   К промелькнувшему возврата нет.
   Может быть, мы видели друг друга,
   Не заметив в суете сует.
Может, в шумном коридоре, рядом,
В кучке однокурсников своих
Ты скользнула беззаботным взглядом
По глазам невидящим моим.
   И на близких столиках, в соседях,
   Может быть, на берегу Томи
   Шашлыки из одного медведя
   В ресторане заказали мы.
Будто вправду мы судьбу дразнили,
А она лишь бровью повела
И за все, что мы не оценили,
Снова нас надолго развела.
   Впору жизнь свою опять начать сначала,
   И года уходят в никуда.
   Жизнь моя нескладно получалась
   И уже, казалось, навсегда.
Все закономерно в этом мире,
К сложному всегда ответ простой.
Мы с тобой не встретились в Сибири,
Но нашли друг друга под Москвой.
   Может, - рок, а может быть, - удача,
   Может, - случай, может, - мой удел, -
   В день весенний, солнечный, прозрачный
   Я тебя впервые разглядел.
Ты прости, что затянул я сролки,
Что надолго опоздал – прости.
Но с тех пор мне другой дороги
И иного не хочу пути.
   Долго ждал я нашего союза,
   И могу признаться вновь и вновь:
   Ты – моя серебряная муза,
   Милый друг мой и моя любовь.
Для меня ты – высшая награда,
Все невзгоды я с тобой забыл.
Будь со мной, и больше мне надо
Ничего на свете от судьбы.
   Впереди и праздники и будни,
   Но в просторах жизненных полей
   Пусть у нас с тобою в жизни будет
   Не один счастливый юбилей.
             05.02.08г.





         Борисову Вилу Дмитриевичу
     Лауреату государственной премии СССР,
     доктору технических наук, профессору
            к 70-летнему юбилею.
                01.06. 2006г.

Сегодня я не пил, ел,
На юбиляра я смотрел
И удивлялся.
Такие годы позади,
Но полюбуйся, погляди, -
Как он старался!
Он приготовил на банкет
И колбасу, и винегрет,
Селедку в кляре,
Кто фрукты ест, кто водку пьет,
А юбиляр сидит, цветет,
Как есть в ударе.
Мы понавешали ему
Похвал и комплиментов тьму,
Лапшу на уши,
А юбиляр сидел как туз,
С улыбкой все мотал на ус,
Кивал и слушал.
Всю жизнь работал, хлопотал,
Руководил, изобретал,
Вложил всю душу.
Активно отдых проводил,
На Кончуре лещей ловил,
В Ширне – горбушу.
В науке, дома и в труде
Он был передовым везде,
Съел много каши,
И опыт есть, и силы есть,
Заслуги трудно перечесть, -
А что же дальше?
Жалей об этом, не жалей,-
Ко всем приходит юбилей,
Крадется тихо.
Когда хочу, но не могу, -
Не пожелаешь и врагу
Такого лиха.
Но тут о счастье и беде,
О пользе или о вреде
Не надо прений.
Кто к юбилею дошагал, -
Достоин всяческих похвал
И поощрений.
Он не один у нас такой,
Нам про заслуженный покой
Толкают речи,
Мы упираемся, кряхтим,
Бросать работу не хотим, -
Еще не вечер.
Хоть век сейчас весьма суров,
Списать таких вот мужиков
Совсем не шутка.
Без они же пропадут,
Пойдут в разнос, на дно пойдут, -
Представить жутко.
И остается пожелать
И лепоту, и благодать,
Успеха в деле.
Дальнейших творческих побед,
И жизни много-много лет
В здоровом теле!




Наша банька. на Звездочке

В дремучих лесах Подмосковья,
Где Вондюга волны струит,
Как светоч и символ здоровья
На Звездочке банька стоит.
Ее основал академик,
Он баньку и пиво любил.
За счет государственных денег
Он сауну соорудил.
И банька прославилась быстро,
И много видала всего,
И белое тело министра,
И задницы замов его.
А вскоре Геннадий Сикавин
Крутую бригаду собрал,
Так каждый заслужен и славен,
И каждый чего-то создал.
Борисов, Серов, Кугуелов,
Хохлов, Коновалов, Силов,
Гусаровы, Баринов, Федин,
Клычков, Джангирян, Силаков.
Бригада по вторникам мылась,
Сеанс в 19-00,
Сикавин со страшною силой
Играл командирскую роль.
Мы строем в парилку ходили,
Боялись нарушить свой строй,
И там по команде садились
С расчетом на первый-второй.
По норме нам чай разливали,
Конфеты давал командир,
Мы пились, трепались и ждали
Повторный сигнал:Заходи!
Не знали мы и не гадали,
Что ждут нас лихие дела,
Но вдруг демократы настали,
И жизнь сикось-накось пошла.
Когда потянуло паленым,
Сикавин Виртан основал,
Настриг он себе миллионы,
А нас Татаринчику сдал.
Зажить мы мечтали на славу,
Но впали слегка в простоту.
А нам развалили державу,
И бросили нас в нищету.
Народ оказался без денег,
В стране воцарился бардак,
На мыло, мочалку и веник
Зарплаты не хватит никак.
Но в баньку мы дружно ходили,
Презрев и тоску и печаль,
Конфеты поштучно делили,
И пили из веников чай.
Устал Татаринчик, в натуре,
Платить миллионы долгов,
Ушел он в другие структуры,
Бригаду возглавил Силов.
И мы оптимизм не теряли,
Хотя обновился состав,
Мы парились, мылись, хлестались,
И мяли скрипучий сустав.
Все гадко смешалось на свете,
Реформы, дефолт, бандитизм,
Но вот пронеслось лихолетье,
Немного наладилась жизнь.
Мы в жизни не хнычем, не стонем,
Играем достойную роль.
И паримся в баньке во вторник,
Сеанс в 19-00.
К юбилею банной бригады. 2006г.

Испанское

Влюбилась дочка коррехидора
В камзол идальго – алый шелк,
И Бернардито Луис эль Горра
Однажды ночью был к балкону приглашен.
Эстремадура вздыхала сонно
Омыта ласковым дождем,
И кабаллеро пришел к балкону
С толедской шпагой и гитарой под плащом.
Но донья дочку коррехидора
С балкона увела в слезах,
И Бернардито Луис эль Гора
Пошел домой, несолоно хлебав.
Ча-ча-ча.


К юбилею Бийского городского литературного объединения «Парус»

На просторах бывшего СССР три города             навсегда связаны с именем матери:
Москва-матушка, Одесса-мама
и Бийск, - туды его мать.
Народная мудрость.

И не юный, и не старый,
Сажей с ТЭЦ припорошен,
Знаменитый Бийский «Парус»
К славной дате подошел.
Весть о том летит по миру,
Чарки полные налей,
Эх, напьюсь же я кефиру
В этот славный юбилей!
Я молю за «Парус» Бога,
Хоть давно от вас сбежал,
Я ведь тоже, хоть немного,
Руль почетный подержал.
По-над Бией дули ветры,
И ронял орехи кедр,
Жили в Бийске санти-мэтры,
Полу-мэтры, даже Мэтр.
Все творили днем и ночью,
В транс впадали и в экстаз,
Только что-то долго очень
Членов не было у нас.
Но настали перемены,
Сгинул вдруг СССР,
И возникли в Бийске члены,
Куча членов СПР.
И средь многих поздравлений
Я, внештатный ваш поэт,
Славлю и реальных членов,
И у коих членства нет.
И коленнопрелоненно
Вознося на пьедестал,
Поздравляю поименно
Всех, кого когда-то знал.
Молодым, кого не знаю,
Мой завет: идти вперед,
Пусть вам члены помогают
И не зажимают рот.
И прошу я членов лично
Потеснить свои ряды,
Члены ведь растут обычно
Из талантов молодых.
И в борьбе за славой тленной, -
Хоть совет не очень свеж, -
Не грызите, члены, членов,
А особенно нечленш.
Рваться к славе – очень вредно,
И, отметив юбилей,
Сублимируйте по Фрейду
Над рутиной будних дней.
Что нас ждет? Что с нами будет?
Веселей смотри вперед.
Ведь и в Бийске жили люди,
И сейчас живет народ.
Вами растить таланты просто:
Воздух, горы, солнца свет,
А еще под боком Сростки ,
Да еще гора Пикет.
Я душой и сердцем с вами,
В шутку, в юмор и всерьез
Наилучших пожеланий
Волоку вам целый воз.
Чтобы годы шли не даром,
И, почетом осиян,
Пусть над Бией реет «Парус»
К вящей славе россиян.



К 5-летию Бийского литобъединения «СКИФ»

Гордо щеки надуваю,
Поднимаюсь на носки,
С юбилеем поздравляю
Молодой, растущий СКИФ.
СКИФ – скала в безумном мире,
СКИФ – чувствительнейший нерв,
СКИФ – надежда всей Сибири,
СКИФ – всея Руси резерв.
Мы – сыны Великой Скифи,
Пусть болтают вкось и вкривь,
Но народы в древних мифах
Крепко уважали Скифь.
Звон и крики, дым и топот, -
В тьме веков, в седой дали
Скифы – дети Азиопы
На Евразию пошли.
Скифы хлебом мир кормили,
Сами грызли сухари,
Скифы ужас наводили
На Элладу и на Рим.
Возле Бии и Катуни
Слава скифов родилась,
И она не канет втуне,
СКИФ продолжит их дела.
СКИФы удержу не знают,
Расширяют рубежи,
Азиопа наступает,
И Евразия дрожит.
Все поэты на планете
Угасают от тоски,
Нюхом чуют: не суметь им
Так писать, как пишет СКИФ.

Через прах канонов прежних
Смело СКИФ идет вперед,
И Евразии небрежно
Азиопа нос утрет.
Окрыляет душу радость,
Гулко кровь стучит в виски,
Мне других наград не надо,
Лишь бы рос и крепнул СКИФ.

18 января 2009г.
В.Федин