Серый замерз и проголодался. Мороз щипал его через дырявое старое пальто, ноги в разбитых башмаках совсем озябли, покрасневшие от холода руки не спасала тонкая оболочка карманов. Согнувшись, Серый брел навстречу ветру, который швырял в его лицо колючий снег. На улице было темно, лишь где-то вдалеке горел фонарь, вокруг которого вился рой снежинок. Редкие прохожие шарахались от Серого, как от привидения. Сначала это его злило, потом начало веселить, и когда проходившая женщина отшатнулась от него, испугавшись его разбойничьего вида, он утробным голосом прогудел:
- Мамка, дай хлебушка!
Женщина ойкнула и быстро-быстро засеменила от Серого по заснеженному тротуару.
А Серый продолжал рассуждать про себя: «Эх, дура, че меня бояться? Я добрый, вон в моей норе собачка с кошкой живут. Добрый я, - вздохнул он, и добавил, - только голодный».
Неожиданно он наткнулся на высокий деревянный забор с раскрытой калиткой. Серый остановился и понял, что прибрел к городскому театру, который по случаю ремонта был огорожен. Было видно, что на застекленном втором этаже здания двигались какие-то люди.
Представив вожделенное тепло, продрогший Серый решительно вошел в узкую калитку.
На широкой лестничной площадке сидел человек, перед ним стояли какие-то две молоденькие девчушки и покупали билеты. Серый, бочком поднявшись по лестнице, попытался прошмыгнуть за спинами девушек, но его остановил грозный окрик:
- Ты куда, гражданин?
- Я.... э-э-э... м-м-мне, - заблеял, замахал руками Серый.
- К Алексею, что ли, в музцех? - переспросил строгий человек.
- Да, - твердо согласился Серый.
- А, ну иди.
Облегченно вздохнув и не чуя от радости под собой ног, Серый взбежал наверх.
В полутемном зале было тепло. На сцене, посередине стоял небольшой помост, висела какая-то лестница, по краям было навешано что-то зеленое.
- Лес, что ли, - подумал Серый.
Поднявшись на последний ряд, он забился в самый угол. «Господи, хоть бы не выгнали, дали бы поспать в тепле. Как хорошо!» - Серый с наслаждением вытянул ноги, и поудобнее устроившись в мягком кресле, начал дремать. Тем временем зал потихоньку наполнялся людьми.
Неожиданно прозвучал резкий удар гонга. Серый вздрогнул и испуганно открыл глаза. Источавшая аромат духов, сидевшая рядом статная, в мехах, дама недовольно покосилась. Серый пробормотал: «Пардон» - и аккуратно зевнул.
Все его измерзшее тело наслаждалось теплом и покоем. Чувствуя нахлынувшее блаженство, Серый закрыл глаза. Но тут опять бухнуло два раза.
«Эх, черт, - чертыхнулся он, - звонок видать такой у них»
Через некоторое время, где-то за кулисами бямкнуло еще три раза, и в зале раздалась тихая музыка. «Ну, все, - решил Серый, - больше бренчать не будут. Вот сейчас и высплюсь».
А потом… Серый так и не уснул. Сначала он смотрел на сцену просто из-за любопытства, все больше увлекаясь происходящим, позабыв о холоде, голоде и о своем вечном недосыпании. Не отрывая глаз, он смотрел, как на волшебную сказку, разворачивающийся перед ним спектакль. Он искренне переживал вместе с героиней, ставшей вдруг мальчиком, и даже один раз Серому захотелось крикнуть веселому герцогу: «Эй, дурак, она же любит тебя!» - Но, покосившись на даму, сдержался. До слез хохотал, икая и всхлипывая, над толстым пьянчужкой. «Прям, как мой папаша», -шептал Серый, смеясь над нескладным рыцарем и умным шутом.
- Ну, молодцы, - хлопая всякий раз в ладоши, повторял он.
Действо, творившееся на сцене, захватило Серого. Тепло театра не только согрело его тело, но и отогрело его исстрадавшуюся, больную душу. Черты его лица разгладились, глаза загорелись веселым блеском, из них исчезло настороженно-недоверчивое выражение, какое бывает у бездомных бродячих собак. И когда в ярком круге света, переодетая девушка со сцены, вбежала в зал, и остановилась возле Серого, он близко увидел ее полные страданий глаза.
«Бедная моя, бедная», - чуть не плача, думал Серый. Но вот героиня развернулась и пошла на сцену, а он неожиданно звонко крикнул ей:
- Держись!
Актриса обернулась, глаза ее засмеялись, и она подмигнула ему. По окончании спектакля, Серый, так хлопал в ладоши, что отбил руки. Он любил их всех! Прекрасную девушку, доброго герцога, глупую графиню, рыцаря, толстяка - всех-всех! Серый, хлопал в ладоши, не чувствуя боли, ему было радостно, что все на сцене хорошо закончилось, и грустно от того, что опять идти на холодную темную улицу.
Проходя мимо Серого, его соседка, чуть улыбнувшись, произнесла:
- Какой экспансивный зритель, - и, повернувшись к сопровождающему ее мужчине, добавила, - он так переживал, как будто все было по-настоящему.
Тут Серый понял, что сказка кончилась. Есть только он, грязный и оборванный бомж, мерзкая улица и полная неизвестность впереди. Внезапно он ощутил, как тяжело закололо у него слева в груди и, чувствуя эти покалывания, Серый вышел на улицу. Так же мела метель, и одинокий фонарь вдали со стоном скрипел, раскачиваясь под порывами ветра, разбрасывая вокруг себя кружок холодного света.
Бродя по пустым дорожкам парка, Серый плакал. Он не знал, отчего вдруг защипало глаза, почему-то вспомнилась большая добрая бабушка, кормившая его, маленького, сладкой запаренной калиной. Вспомнилась учительница в интернате, неожиданно погладившая его растрепанные, непокорные расческе вихры, и девушка, самая красивая и лучшая на свете, имя которой давно забыл.
Серый старался гнать от себя мысли о пьянчугах-родителях, спаливших в пьяном угаре себя и дом, о людях, гнавших и бивших его, о болезни, давно и прочно засевшей его легких.
Плача светлыми слезами, он вспоминал, как звали девушку из забытой весны.
- Ну, как же, как же? - шептал Серый. - Оля, Надя... может, Таня? Но почему так плохо... и хорошо!
Вдруг рядом на дорожке появилась женская фигура. Когда она проходила мимо, Серый, в неверном свете луны увидел ее глаза. Сначала он остолбенел, глядя, как удаляется в светлой шубке, та, которая так страдала и боролась за свою любовь еще недавно на сцене.
- Подождите! Стойте! - хрипло крикнул Серый, и побежал за ней.
Он догнал ее у ярко освещенной витрины магазина. Актриса остановилась и удивленно посмотрела на подбегающего Серого.
- Что вам надо?! - испуганно спросила она, увидев небритую, заплаканную физиономию.
- Я... я хотел сказать, - прерывисто дыша, заговорил Серый. - Вы такая... такая, такая...
- Ну, какая же? - улыбнулась актриса.
Беспомощно оглянувшись, Серый увидел в витрине стоящий манекен в белом платье с букетом алых искусственных роз в руках. И мало, что, соображая, он саданул по звонко треснувшей под его ударом, витрине. Актриса вскрикнула и кинулась бежать. Серый отодрал кусок застрявшего стекла, изрезав при этом об острые края руку, и выхватил букет из рук манекена.
Где-то пронзительно зазвенел звонок, но, ничего не слыша, Серый помчался за актрисой.
Он настиг ее у подъезда старенького двухэтажного деревянного дома.
- Вот, - сказал он, протягивая ей искусственные розы.
- Может, не надо? - робко попросила актриса.
- Бери, то есть берите, - уверенно сказал Серый.
- Спасибо, - пробормотала - актриса и, взяв букет, впорхнула в подъезд.
Серый широко улыбнулся, и, издав радостный вопль, смело пошагал назад.
У разбитой витрины его окликнули два милиционера.
- Эй, бомжара, кто стекло расфигачил? Не видел?
- Я! - радостно сообщил им Серый.
В тот же миг, он получил ослепительный удар в лицо и очухался только в машине. Не чувствуя боли и страха, он сидел в тесной утробе «уазика», и улыбался. Все еще улыбающегося его ввели в кабинет к следователю.
- А, старый знакомый, - даже как-то обрадовался следователь. - Зачем это, ты, витрину расшиб, а, Серый?
Здесь, Серый, перестал улыбаться и, утерев с подбородка кровь, твердо сказал:
- Я не Серый, а Сергей Викторович, и попрошу мне не тыкать. Вот так, - и шмыгнул разбитым, плоским от рождения носом.