Мог ли Наполеон победить Россию в 1812?
Зачем Наполеон вообще начал этот поход?
Роль Кутузова в сокрушении и изгнании французов.
О Войне, начавшейся 24июня, 200 лет назад столько написано, что не имеет смысла "своими
словесами" пересказывать. Попробую ответить на первые два вопроса.
После сокрушительных поражений при Абукире и Трафальгаре Наполеон оставил мысль о
завоевании Англии, оставшейся в одиночестве против всей Европы(включая Россию, вынужденную присоединиться к "континентальной блокаде" Англии - история имеет свойство повторяться...) путём высадки десанта- Англия обладала непобедимым флотом.
Континетальная блокада явилась палкой о двух концах- страдала экономика не только Англии,
но и самой Франции(в 1811г в стране разразился экономический кризис, с которым императору путём личных вливаний золота с трудом удалось справиться) и союзных ей стран(от престола в Голландии Наполеон отстранил брата, не желавшего идти вразрез интересам своих подданных; Александр 1 так же лишь формально соблюдал блокаду, получая анонимки от помещиков с напоминанием судьбы отца- Россия вела традиционно торговлю, продавая лес, пеньку,сельхоз товары и ввозя промтовары и предметы быта и роскоши).
Наполеоном, решившим стать полным хозяином Европы, овладела безумная идея- сокрушить Англию через Россию( тот же вариант следующего столетия, но уже озверевшего от крови
людоеда...).
"Война должна кормить себя"- только путём контрибуций Наполеон мог содержать огромную
армию, находясь всё время в движении, подобно акуле- остановка которой- смерть.
Кризис 1811г, толпы голодных рабочих напугали императора, как ни одно из сражений.
Разумеется, Наполеон понимал трудности войны и он не собирался захватавать Россию и
тем более так углубляться в просторы её. Цель- разгром армий и полное подчинение Алевсандра в проведении континентальной блокады и экономического удушения Англии.
И он, так сказать, "поневоле" вовлекался вглубь страны за отступающими русскими армиями,
ожидая решительного сражения, чтобы подчинить наконец Александра своим планам.
Но "пиррова победа" под Бородино, мышеловка в сгоревшей Москве, заговор генерала Мале,
объявившего о гибели императора и едва не захватившего Париж, поставили на кон его
собственную судьбу -мир с Наполеоном означал самоубийство и Александр, в отличие от
Наполеона ясно это понимал и без напоминаний любимой сестры(на кот. Наполеон перед этим
хотел жениться для укрепления связей с Россией и в чём "из-за малолетства" было отказано)
Видя, что ни на какие переговоры Александр не пойдёт(а он сделал несколько попыток, обратившись и через Кутузова к Александру) Наполеон размышлял даже над вариантом "поднять Россию на дыбы", изучал в Кремле материалы "пугачёвского бунта" с
целью освобождения крестьян от крепостного рабства и едва за полстолетия не осчастливил
"неблагодарный", взявший виллы народ, но императора остановил единственный довод-
разговаривать было б не с кем...
Когда у Кутузова спросили- надеется ли он победить Наполеона, полководец ответил, что не
столь победить, как обхитрить. Разумеется- это был и царедворец, и умный, хитрый полково-
дец, державший мысли при себе. Он берёг солдат, понимая, что Москву всё- равно не удержать, из России он выталкивал Наполеона параллельным преследованием и считал нецелесообразным вступление в Европу ценой русской крови, что было выгодно в первую
очередь Англии и её планам, не всегда дружественным России.
Лучше Пушкина всю драму борьбы и идей никто так не отразил в известном стихотворении:
----------
ПОЛКОВОДЕЦ.
У русского царя в чертогах есть палата:
Она не золотом, не бархатом богата;
Не в ней алмаз венца хранится за стеклом:
Но сверху до низу, во всю длину, кругом,
Своею кистию свободной и широкой
Ее разрисовал художник быстро-окой.
Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадон,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,
Ни плясок, ни охот, — а всё плащи, да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью двенадцатого года.
Нередко медленно меж ими я брожу
И на знакомые их образы гляжу,
И, мнится, слышу их воинственные клики.
Из них уж многих нет; другие, коих лики
Еще так молоды на ярком полотне,
Уже состарелись и никнут в тишине
Главою лавровой...
Но в сей толпе суровой
Один меня влечет всех больше. С думой новой
Всегда остановлюсь пред ним — и не свожу
С него моих очей. Чем долее гляжу,
Тем более томим я грустию тяжелой.
Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,
Высоко лоснится, и, мнится, залегла
Там грусть великая. Кругом — густая мгла;
За ним — военный стан. Спокойный и угрюмый,
30 Он, кажется, глядит с презрительною думой.
Свою ли точно мысль художник обнажил,
Когда он таковым его изобразил,
Или невольное то было вдохновенье, —
Но Доу дал ему такое выраженье.
О вождь несчастливый!... Суров был жребий твой:
Всё в жертву ты принес земле тебе чужой.
Непроницаемый для взгляда черни дикой,
В молчаньи шел один ты с мыслию великой,
И в имени твоем звук чуждый не взлюбя,
Своими криками преследуя тебя,
Народ, таинственно спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою.
И тот, чей острый ум тебя и постигал,
--------------
В угоду им тебя лукаво порицал...
--------------
И долго, укреплен могущим убежденьем,
Ты был неколебим пред общим заблужденьем;
И на полу-пути был должен наконец
Безмолвно уступить и лавровый венец,
И власть, и замысел, обдуманный глубоко,—
И в полковых рядах сокрыться одиноко.
Там, устарелый вождь! как ратник молодой,
Свинца веселый свист заслышавший впервой,
Бросался ты в огонь, ища желанной смерти, —
Вотще! —
.......................
.......................
О люди! Жалкий род, достойный слез и смеха!
Жрецы минутного, поклонники успеха!
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и в умиленье!
Из интернета.
...................
История
Победный сон фельдмаршала
25 апреля 2012 12:23
Что нового можно сказать о Кутузове? О человеке, перед гробницей которого склонялся в благоговении Пушкин и кому он адресовал строки: «Когда народной веры глас // Ввоззвал к святой твоей седине: // «Иди, спасай!» Ты встал — и спас...» И есть ли смысл разбираться, каким светлейший князь Михаил Илларионович был воителем, тактиком, стратегом? Не кощунственны ли сомнения в его величии, в том, по праву ли этим именем названы — при советской власти — астероид, крейсер, проспект, улица, переулок, проезд, станция метро в Москве?
Лев Толстой уверял, что изъяны Михаила Илларионовича, его проступки перед Россией простительны. Что этот образ не сводится к конкретным полководческим доблестям — мужеству, умению расставлять войска на поле боя и руководить ими... Иными словами, поговорка «Дьявол кроется в мелочах» в отношении Кутузова не работает, не про него она. Мудрый старец изгнал Наполеона из страны — аксиома. Вот итог, который навеки оправдывает и средства, и мотивы.
Оправдывает ли? Посягнуть на святая святых, низвергнуть с пьедестала — не в этом задача. Она в том, чтобы усомниться, подкрепив сомнения первоисточниками. Чтобы поднять темы, которые замалчиваются или игнорируются, приблизиться к истине.
«Я выиграл баталию над Бонапартием»
С Кутузовым связан набор символов и биографических историй. Он намертво врос, точнее, внедрён в ткань российского бытия, не отдерёшь. И как бы не существует ничего другого, кроме расхожих штампов: «воспитанник Суворова», «гроза турок», «победитель Наполеона». Или сентенций типа: «В 1792— 1794 годах возглавлял чрезвычайное русское посольство в Константи нополе, сумев добиться для России ряда внешнеполитических и торговых преимуществ».
Но не лучше ли шагнуть в сторону от этой столбовой дороги? Там, на обочине, мы узнаём, например, что фамилия Кутузов образована от прозвища «кутуз». В русском языке нарицательное «кутуз» означает «подушечка для плетения кружев», а в костромских говорах — «узел, вещи в узле». Не исключена и связь с тюркским словом qutuz, которое переводится как «бешеный, вспыльчивый», «неистовый, безумный».
Оказывается, памятник Кутузову, в странной тоге и с фельдмаршальским жезлом, установили у Казанского собора в Санкт-Петербурге в 1837 году, после продолжительной дискуссии. Москва тогда отказалась, а Николаю I требовался в политическом смысле персонифицированный образ победы в 1812-м.
Оказывается, в 1914 году пропаганда, поддерживающая подъём народа на Великую войну, ныне называемую Первой мировой, не опиралась на это имя. Суворов, Потёмкин, Скобелев, Паскевич — да. Но только не Кутузов.
С ним происходили чудеса. Немыслимо его двойное, с интервалом в 14 лет, сквозное ранение в голову. Первое относится к сражению под Алуштой в июле 1774 года. «Сей штаб-офицер получил рану пулей, которая, ударивши его между глазу и виска, вышла на пролёт в том же месте на другой стороне лица», — говорилось в донесении главнокомандующего Крымской армией Василия Долгорукова. Второй раз Кутузов оказался ранен у турецкой крепости Очаков 18 августа 1788-го. Его биограф Филипп Синельников писал: «Пуля прошла навылет из виска в висок позади обоих глаз, мимо самого мозга». «Кутузов остался жив после двух ран, смертельных по всем параметрам науки медицинской. Вероятно, судьба бережёт его голову на что-нибудь необыкновенное, если она уцелела после двух столь страшных ран», — изумлялся главный хирург армии Массо.
Кутузовым очаровывались многие, и не без оснований. Ему удавалось громить турок с пугающей для тех и раздражающей Наполеона регулярностью. 23 июня 1811 года, после боя при Рущуке, полководец сообщает жене: «Я выиграл баталию над визирем, который был, конечно, в шестидесяти тысячах».
29 августа 1812 года, через два дня после Бородинского сражения, Михаил Илларионович пишет супруге: «Я, слава Богу, здоров, мой друг, и не побит, а выиграл баталию над Бонопартием».
Выиграл?
Участник битвы, полковник, будущий историк Жан-Жак Пеле обвиняет Кутузова в бахвальстве: «Кроме пожара у русского генерала не было средства спасти от нашей армии древнюю столицу империи. Тем не менее он осмелился объявить о своей мнимой победе не только жителям Москвы и царю, но и главнокомандующим других русских армий, введённых его депешами в заблуждение».
Пеле критикует Кутузова и за допущенные на Бородинском поле просчёты: «Укрепления русские были очень дурно расположены. Единственное их достоинство состояло в слепой храбрости тех, кто защищал их. Русскому генералу следовало построить свои войска в несколько линий между двумя дорогами, по которым могла идти французская армия. А он растянул их в одну линию, длиною в семь вёрст, и с утра у него не оказалось резерва...»
Жан-Жак Пеле отдаёт русскому командующему должное — тот держался стойко, был осмотрительнее, чем при Аустерлице: «Здесь Наполеон тщетно ожидал, чтобы он произвёл какое-либо рискованное движение... В 1805 году Кутузов, по словам Бутурлина, великий человек, мудрый, подобно Фабию, хитрый, подобно Филиппу Македонскому, не заслужил этих пышных похвал».
Жан Рапп, генерал-адъютант Бонапарта, рассказывает в мемуарах, как перед Бородинским сражением, в три часа ночи, был приглашён к императору на чаепитие: «Он сказал мне: «Сегодня нам придётся иметь дело с этим пресловутым Кутузовым. Вы, конечно, помните, что это он командовал под Браунау. Он оставался там три недели, ни разу не выйдя из своей комнаты; он даже не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Генерал Беннигсен, хотя тоже старик, куда бойчее и подвижнее его».
Бригадный генерал Филипп Поль де Сегюр отмечает бесспорную храбрость Кутузова, который соразмерял «её стремления со своими личными интересами, поскольку всегда и во всём рассчитывал». «Он обладал мстительным и малоподвижным характером, и в особенности хитростью. И он умел под покровом приветливой, уклончивой и терпеливой политики подготовить самую неумолимую войну... Впрочем, он был ещё более ловким царедворцем, нежели искусным генералом. Опасный своей известностью и своим искусством увеличивать её, он умел льстить целой нации и каждому отдельному лицу».
Переписка с Ростопчиным
Все знают о том эпизоде в войне 1812 года, когда решалась судьба Москвы. Сдавать её Наполеону без боя или сразиться? Но не всем известна роль в событиях графа Фёдора Ростопчина, военного губернатора Москвы, который в те дни вёл с Кутузовым напряжённую переписку.
17 августа из Гжатска командующий армиями пишет графу: «По моему мнению, с потерей Москвы соединена потеря России».
21 августа следует очередное послание Кутузова: «Все движения были до сего направляемы к спасению первопрестольного града Москвы».
22 августа полководец уверяет в письме Ростопчина: «ежели и буду побеждён, то я пойду к Москве, и там буду оборонять столицу».
27 августа он подтверждает своё намерение: «притянув к себе столько способов, сколько можно только получить, у Москвы выдержать решительную битву».
После Бородинского сражения (26 августа) русские войска отступали к Москве, хотя отступление больше походило на бегство. Как вспоминал Барклай де Толли, части двигались беспорядочно, без всякой диспозиции, без командиров: «Хаос достигал такого размаха, что среди армии невозможно было найти даже Главный штаб».
30 августа, когда деморализованные солдаты подошли вплотную к городу, Ростопчин немедленно отправился к фельдмаршалу. Ординарец последнего князь Александр Голицын так описывал их свидание в деревне Мамоново: «После разных обоюдных комплиментов говорено о защите Москвы. Решено было умереть, но драться под стенами её. Резерв должен был состоять из дружины московской с крестами и хоругвями. Ростопчин уехал с восхищением и в восторге своём, как ни был умён, не уловил в этих уверениях Кутузова потаённый смысл. Кутузову нельзя было обнаружить прежде времени под стенами Москвы, что он её оставит».
Между тем от военного губернатора Москвы, генерала от инфантерии во многом зависела удача армии. Кутузов же не счёл нужным посвящать его в свои планы. Не пригласил он Ростопчина и на военный совет в Филях. Хотя в предыдущие дни регулярно слал графу просьбы: 20 августа просил сухарей, 21 августа — шанцевый инструмент, а 26 августа — «немедленно прислать из арсенала на 500 орудиев комплектных зарядов, более батарейных». 27 августа потребовал ещё 500 лошадей для артиллерии.
Граф исправно снабжал армию. Каждое утро в течение тринадцати дней августа к ней направлялись по 600 телег, нагруженных сухарями, крупой и овсом. И лошадей Ростопчин предоставил в требуемом количестве, и шанцевый инструмент, и 26 тысяч зарядов для пушек, и 4600 ополченцев.
У советских исследователей двусмысленная позиция Кутузова не вызвала осуждения: полководец будто бы имел право игнорировать губернатора, которого презирал за низкие личные качества — «недисциплинированный ум, фанфаронство, самолюбие и самоуверенность» (по Евгению Тарле).
Подобная логика лишена основания хотя бы потому, что своим назначением Кутузов обязан во многом Ростопчину, который обратился к Александру I: «Армия и Москва доведены до отчаяния слабостью и бездействием военного министра. В главной квартире спят до 10 часов утра; Багратион с виду повинуется и, по-видимому, ждёт какого-нибудь плохого дела, чтобы предъявить себя командующим обеими армиями. Москва желает, государь, чтобы командовал Кутузов и двинул Ваши войска, иначе, Государь, не будет единства в действиях, тогда как Наполеон сосредотачивает всё в своей голове».
В дальнейшем в послании к сестре царь упомянет ходатайство Ростопчина: «Зная этого человека (Кутузова), я вначале противился его назначению. Но когда Ростопчин письмом от 5 августа сообщил мне, что вся Москва желает, чтобы Кутузов командовал армией, находя, что Барклай и Багратион оба неспособны на это, и когда, как нарочно, Барклай наделал под Смоленском много глупостей, мне оставалось только уступить единодушному желанию, и я назначил Кутузова».
«Какой ужас! Мы уже по сю сторону столицы!»
Советская историография исходила из предположения об имевшемся у Кутузова плане контрнаступления. Согласно ему, русские войска должны были у стен Москвы соединиться с частями ополчения и после набранного перевеса в живой силе дать противнику новое генеральное сражение. Однако чиновники, в первую очередь Ростопчин, не подготовили необходимых резервов, не выставили ополченцев.
Но о реальной оценке своих сил градоначальник сообщал Кутузову 22 августа: «...у меня за исключением неизвестного и мне числа жителей Москвы и её окрестностей есть до 10 тысяч обмундированных и больше половины обученных рекрут». Ростопчин целенаправленно готовил город к обороне. В двадцатых числах августа именно он, а не Кутузов, приказал ополчениям сопредельных губерний двигаться к Москве. На фоне начавшейся масштабной эвакуации казённых учреждений и ценностей продолжал свою работу Арсенал. Известно о наличии в нём в тот момент как минимум 20 тысяч ружей и шестисот пушек. Идея сбора горожан для битвы у стен города, часто принимаемая историками за утопию, всерьёз рассматривалась не только Ростопчиным.
1 сентября 11 человек собрались на совет в Филях. Генералы Беннигсен и Дохтуров считали удачной позицию армии под Москвой и ратовали за сражение. Генерал Коновницын находил эту позицию невыгодной, но предлагал выдвинуться навстречу французам и атаковать их. С ним были согласны Остерман и Ермолов. Остальные участники совета выступили против новой схватки с Наполеоном. В итоге, как записано в Военном журнале, «фельдмаршал, обратясь к членам, сказал, что с потерянием Москвы не потеряна ещё Россия и что первой обязанностию поставляет он сберечь армию».
Александр I в послании графу Петру Толстому недоумевал: «Причина сей непонятной решимости остаётся мне совершенно сокровенна, и я не знаю, стыд ли России она принесёт или имеет предметом уловить врага в сети».
При любых обстоятельствах сам факт сдачи Москвы современниками и позднейшими авторами рассматривался как тяжелейший эпизод в отечественной истории. 3 сентября Дмитрий Дохтуров писал жене: «Слава Богу, я совершенно здоров, но в отчаянии, что оставляют Москву. Какой ужас! Мы уже по сю сторону столицы. Я прилагаю всё старание, чтобы убедить идти врагу навстречу; Беннингсен был того же мнения, он делал что мог, чтобы уверить, что единственным средством не уступать столицы было бы сразиться с неприятелем. Но это отважное мнение не могло подействовать на этих малодушных людей: мы отступили через город. Какой стыд для русских покинуть отчизну без малейшего ружейного выстрела... Теперь я уверен, что всё кончено, и в таком случае ничто не может удержать меня на службе — я возмущён всем, что творится!»
«Он всё лежит и много спит»
4 сентября фельдмаршал заверил в письме Александра I, что «все почти имущества как казённые, так и частные вывезены, и ни один дворянин в Москве не остался».
Ни один дворянин. Что ж, дворянам было куда податься — в провинцию, в имения. Прочие же сословия могли и потерпеть. Служилый люд — мастеровые, торговцы, священники — все они потеряли свои деревянные крыши над головой в пожаре, который вспыхнул вечером 2 сентября. Город обратился в пепел. По оценке историка Ивана Катаева, сгорели 6 496 из 9 151 жилого дома, 8 251 лавка, 122 храма из 329. В огне погибли до двух тысяч раненых российских солдат. Были уничтожены Университет, библиотека Бутурлина, Петровский и Арбатский театры. Ущерб, в том числе от грабежей, оценивался в 320 миллионов тогдашних рублей.
В письме царю от 8 сентября, находясь в 34 верстах от Москвы, Ростопчин уже не стесняется в выражениях: «Отдача Москвы французам поразила умы. Солдаты предались унынию. В самом деле, странно, каким образом после столь постыдного, три месяца длившегося отступления, столицею овладел доведённый до крайности неприятель. Генералы в бешенстве, а офицеры громко говорят, что стыдно носить мундир. Солдаты уже не составляют армии. Это орда разбойников, и они грабят на глазах своего начальства... Князя Кутузова больше нет — никто его не видит; он всё лежит и много спит. Солдат презирает его и ненавидит его. Он ни на что не решается; молоденькая девочка, одетая казаком, много занимает его...»
Но сон Кутузова, «каждый час сна этого старца неумолимо приближал к победе», как заметил генерал Кнорринг из военного ведомства. За это полководца и любил народ — за удачливость при внешней пассивности, за звериную интуицию, которая неизменно срабатывала в нужный час. За то, что своим примером оправдывал извечную русскую веру в чудо. Вспомним легенду советского футбола Эдуарда Стрельцова — тот, освистываемый с трибун, мог простоять весь матч на одном месте, а потом внезапно взорваться и гениально сделать игру.
«Слава, бессмертная слава Кутузову! — восклицал Денис Давыдов. — Это он, это глубокая мудрость его советов спасли Россию от крайней гибели. К сожалению, даже между нами существуют люди, настолько предубеждённые, чтобы лишить его память справедливого уважения благодарного отечества... Ему можно поставить в упрёк только две ошибки. Первая, что он дал Бородинское сражение, диктовалась политическими соображениями. Что касается второй, состоящей в отступательном движении 14 октября из-под Малоярославца в Гончарово, то признаюсь, для её оправдания не существует ни одного сколько-нибудь удовлетворительного объяснения. Но переход с Коломенской дороги на Калужскую, от Тарутина к Малоярославцу, фланговое преследование, переход от Ельни к Красному являются образцами военного искусства, которые всегда будут вызывать удивление знатоков».
Однако в истории спасения России в 1812 году остаются вопросы. Не всё в ней можно объяснить победным сном фельдмаршала, облечённого народным доверием. Феномен, харизма Кутузова не разгаданы; историки не одной страны как пожимали плечами в XIX веке, так пожимают и сегодня. Не ставим пока точку и мы.
фото из интернета
Прянишников(1874)
"В 1812"
Георгий Степанов
Журнал "Эхо планеты"№16'2012