Хитрость

Урджюсс
Лето. Деревня. Утро. За окном давно лениво перекрикиваются петухи. Без энтузиазма, по службе. Да и правда, что усердствовать-то – не пять утра! Не во всякий же крик всю душу вкладывать, весь гонор. Хотя нет-нет да и вылетит клич. Такой, что разлетающимся эхом многократно откликнется сразу со всех концов деревни. И даже с небольшим запозданием, пролетев с километр туда-обратно, вернется отраженный от стены леса на возвышенном дальнем берегу реки.

Мне ещё девять. А дню – и того меньше. Под одеялом становится жарковато: за дверью уже с час сначала хворостом и сухой хвоей, а затем поленьями потрескивала русская печка, и теперь она делится теплом с комнатой через общую стенку. Как здорово! Но пока радоваться можно тихо, очень тихо. Ведь, уже просыпаясь, слышал   негромкое, скрадываемое погромыхивание сковородок и ухвата. И прокатывающееся шипение теста по горячей сковороде. Блинчики! Сегодня бабушка печёт блинчики!!!

Просыпается брат. Он двоюродный. И он уже здоровый – ему одиннадцать. Везёт же!
- Тш-шш, тихо!
- Что?
- Что-что – блинчики!
Он понимающе замолкает и принюхивается, продирая глаза.
- Давно?
- Не знаю, сам только проснулся, – мы безумно громко перешёптываемся и будим этим сестру.
- Тш-шш!
- Тш-шш! – это уже ей – с обеих сторон.
Это моя сестра. Ну, в смысле, и его сестра. Только мне родная, а ему двоюродная. Она взрослая уже. Ей четырнадцать будет. В школу пойдёт, и будет. Осенью. Вот, вымахала, а сразу не понимает, что нельзя сейчас шуметь! В туалет, а то нам не надо! Мы-то по ночам не бегаем, но терпим же!
А там, за дверью, - шаги, позвякиванья, пошипования, потрескивания. И запахи. Запахи…
- Долго ещё?
- Тш-шш!
- Тш-шш!

… И вот звук открываемой тяжёлой двери в сени. Бабушкины шаги. Снова дверь. Закрылась. Чуть ждём, прислушиваясь. Затем на цыпочках, но быстро отворяем свою дверь – не скрипи! – и как неуклюжие цапли вываливаемся с братом в избу. Искать не надо – напротив печи на столе у окна большая тарелка с огромной, высотой со стакан, стопкой блинчиков. Сколько же взять, чтобы не было заметно? Чуть поколебавшись, оставляем на тарелке не больше четверти и бегом на цыпочках обратно. Заметит? Не-е, ну мы же хитрые: блинчики взяли снизу, а верхние, свежеиспечённые оставили – поди догадайся!

Тихонько притворена дверь в комнату, и обжигающие блинчики начинают исчезать в нас. Многие ещё похрустывают, особенно на краях. Вспоминаем про сестру, что уже вовсю таращит на нас глаза и вот-вот рассмеётся в голос. Быстренько всовываем ей в руки скромную стопку блинчиков, штук десять, не больше, и продолжаем тихое пиршество уже помедленнее. Блестят руки. Блестят умасленные лица. Блестят глаза. А блинчики исчезают, исчезают, исчезают.

- Тш-шш!
Снова звук двери – бабушка возвращается.
- Тш-шш!
Мы все обратились в слух. Как кот Васька, заподозривший добычу. Звук сковородок, установленных в печь. Недолго, и обратно. Шипение теста. В печь.
- Ну когда же?
- Тш-шш!
Вот сковородка выплывает из печи. Бабушка, видимо, подвздевает блинчик, снимает его и кладёт на тарелку в стопку…
- Ой-ой! Как же так! Думала много испекла, а тут – чуть! Ой, бабка старая, ничего не помню…
- Хи-хи-и!
- Хм-хм-ы!
- Ы-ы-ы! Тш-шш! Тш-шш! – мы давив выпирающий из нас смех.
- Надо печь побыстрее, вот внучатки проснутся, а тут и не готово ничего, - продолжает причитать бабушка. И печёт, печёт, печёт…

Мы давимся смехом вперемежку с блинчиками, стараясь дышать потише и не думать о туалете. Даже сестра уже не рвётся наружу – включилась.

Бабушка печет быстро. Когда на двух, когда на трёх сковородках сразу. Блинчики тонкие-тонкие. Немного толще тетрадного листа. Все в маленькую дырочку. Ароматные. Золотисто-румяные с обеих сторон, ведь она их печёт, переворачивая. Мои любимые блинчики. Особенно, если только со сковороды – они так хрустят! Так не хрустят даже огурцы, про сухари и не говорю!

Мы доедаем свои трофеи и чуть погодя снова слышим дверь в сени – бабушка опять за чем-то вышла.

Серия вторая. Немногим более размеренная. Сестра по-прежнему сидит на кровати, только подтянула под себя ноги. Две цапли мужского пола вновь поскакали за едой. И снова недолгие колебания. И снова почти всё с собой. Только на этот раз не выдерживаю и всё-таки утаскиваю самый верхний, самый-самый свежий блинчик – и в рот.
- Бежим!
И уже не садимся – не усидеть – стоя продолжаем трапезу, снабжая и сестру. Правда, больше через раз: она всё чаще пропускает. А вернувшаяся бабушка опять сокрушается над годами и над памятью. И над зрением:
- Видела, вроде бы, стопку большую? Ой-ой, и готовить теперь придётся в очках, а не только читать и шить…
И вновь мы глотаем блинчики со смехом пополам.
- Ну! – это уже шёпотом сестра. Вот ей неймётся! Хотя она права: нормальные люди столько за день не съедят. А, это она про выйти из комнаты.  Нет, сестрёнка, не всё так просто. Так сразу нельзя: всю хитрость разрушим, а она нам ещё и потом пригодится, - потерпишь.

И, переглянувшись с братом, мы начинаем третью серию: выход в люди. Сестра – так, зритель. Это наш, мужской спектакль. Тут требуются профессионалы. Чтобы не шуметь в поисках полотенца по полкам и ящикам шкафа, мы растираем, втираем следы масла в собственные физиономии. Ну нельзя же, чтоб так лоснились! Усиленно трём глаза, чтобы стали красноватыми, только проснувшимися. И начинаем долго и нудно скрипеть диваном и кроватью. И покряхтывать и зевать, «просыпаясь». Сестра уже начинает икать, глядя на нас. Но пытается подыграть и спрашивает нормальным голосом, не шёпотом:
- Проснулись, наконец? – и едва всё не портит: мы еле удерживаемся от хохота в голос.
Щурясь, старательно зевая и исподтишка поглядавая на бабушку и стол с блинчиками, выбираемся из комнаты.
- Здравствуй, баб, - чуть не хором, - С добрым утром!
- С добрым утром, внучата! Блинчики горячие будете?
- Сейчас, умоемся…
Ага. Умоемся.  Позже. И боком-боком, всё быстрее, через сени на улицу и в туалет: кто первый. И куры у крыльца – ой, дуры какие! – нет в стороны разлететься, так и мечутся под ногами. Раскрылились, орут, кидаются зигзагами перед нами! Да кши вы, окаянные, некогда же! На полдороге вдруг резко за химок нас тормозит догнавшая сестра:
- В туалет – я. И не спорить!
А мы и не спорим – не до того – сворачиваем немного вбок и влетаем в заброшенные заросли соседского терновника. Уфффффф!.. Теперь можно и попытаться умыть промасленные, как блины, лица.

- Так, где вы, ну-ка за стол!
- Бабушка, да мы пока не проголодались, - уже хором. – Вот нагуляем аппетит, а то что так - после сна…
- Давайте, давайте за стол. Пока блинчики горячие.
И куда деваться? Идём. И едим. А бабушка стоит над нами и начинает рассказывать о своих утренних злоключениях, весело поглядывая на нас и подкладывая каждому блинчики и сметану. А потом и по кружке молока – без него никак.

А мы, почти не поднимая глаз, изредка покряхтывая, переглядываемся то и дело с братом: « Не догадалась бабушка? Ведь не догадалась же? Нет?»