Ужас, ужас и кошмар

               
                Ужас, ужас и кошмар.
                "Тварь я дрожащая или право  имею?»    (Ф.М.Достоевский «Преступление и наказание»)       
  Седым, то ли поздним осенним, то ли ранним зимним, то ли днем, то ли вечером, Женя Мазур, ещё не спелая, но уже и не юная дева, брела наедине со своими грустными мыслями вдоль угрюмых домов, и перебирала все красивые способы уйти в небытие. Взбодренные кислейшей межсезонной хмурью демоны вили вокруг неё хоровод, предлагая из своего репертуара выбор между разрядом тока или рельсами метро.
Причина, приведшая Женю к сим печальным раздумьям, была веская. Третьего то ли позднего утра, то ли раннего дня, очередной boy friend  Евгении выставил её на улицу. В тот же момент Мазур поняла – жизнь не удалась, не сложилась окончательно и навсегда.  В каком-то смысле, этот эпизод был юбилейным; уже третий мужчина в её судьбе  указывал ей на дверь. Вот и обивала она высокие каблуки своих стильных туфель в поисках то красивой (обязательно красного цвета) машины, под колесами которой она смогла бы найти неземную пристань, то в ожидании случайно оторвавшегося от дома кирпича, у которого, как это издревле на Руси водится, лётная пора образуется в аккурат под ноябрьские праздники.
 При повороте с Октябрьской улицы на Трифоновскую, Женя, в мечтах о красоте собственного образа, падающего с крыши с распростертыми руками, мельком взглянула  вверх и тут же получила мощный удар по лбу. Еще бы  секунда, полшага, и случилось бы страшное – последним  воспоминанием Жени стал бы невероятно больших размеров детородный мужской орган. Легкая быстрая смерь, о которой Мазур мечтала в последние два часа могла, волей случая, в миг воплотиться. Но как раз этого шага и не хватило; удар пришелся хоть и по касательной, но оттого не менее сильный. В глазах девушки россыпью, как лампочки на пульте оператора АЭС, вспыхнули и погасли разноцветные искры. Ноги сами собой заплелись. Женя рухнула.
К телу со всех сторон хлынул народ. Особо сердобольные строили варианты: звать скорую или бежать за нашатырем в аптеку? Заметив, как на лбу пострадавшей споро и цветасто стал расти огромных размеров шишак, часть общественности отвлеклась на поиски предмета покушения.
– Вот её чем! – Кряхтел сухонький старичок в вылинявшем плаще. Он склонился над каким-то предметом, всмотрелся, и принялся изучать подслеповатыми глазами. Хотел, было, взять неопознанный летающий объект в руки, но, крякнув, неожиданно отшатнулся.
– Милицию надо звать, – выдавил старичок заключение измененным голосом. – Посадить хулиганье.
Остальных тоже заинтересовала находка. Их взору предстал каучуковый фаллос размерами превышавший среднестатистический чуть не вдвое, да к тому кричаще розового цвета. Отличался сей предмет от большинства подобных лишь тем, что от  основного ствола органа шёл небольшой, в ладонь шириной,  отросток цилиндрической формы. Орган был перевязан желтой лентой в виде банта.
– Фига се! – Восхищенно воскликнул мужчина лермонтовского возраста. – Неужто этим? Друг то этот резиновый, а долбануло её конкретно. Хотя…
И он движением ноги подкатил «друга» поближе к голове лежащей девушки, дабы следственным экспериментом подтвердить версию.
В этот момент Мазур стала приходить в себя. Она открыла глаза и вновь увидела надвигающийся на неё член. От ужаса в её мозгу пробилась мысль о долгожданной смерти, которая настигла её, и теперь она  находится как бы в чистилище, проходя последнее испытание перед дорогой в рай ( да – все же в рай, успела подумать Женя перед тем, как вновь отрубиться).
А страсти над её телом уже закипали. Подслеповатый старикан, что первым обнаружил орудие глумления, вновь воззвал к органам – к органам правопорядка. Распаляя себя и толпу, он доказывал, что при Сталине так унизить женщину никто бы не посмел. В качестве подтверждения полного и окончательного разложения власти он привел  пример стабилизационного фонда, пущенного на ветер так же бессмысленно и беспощадно, что и резиновое изделие. Припомнил он и подзабытого всеми Матиаса Руста, съязвив, что до демократов небо над Москвой берегли как девичью честь и, «не то, что мелким немецким, но даже и нашим, отеческим, великим ху.м, (сохранен подлинный текст) голубой простор над столицей был заказан».
Едва прозвучало слово «честь», как в обсуждение вступила ветхая старушка.  Выглядела она немолодо, скорее дрябло, зато её повесть звучала ярко, свежо, и как никогда к месту.
Полк, в котором она полвойны служила санитаркой, освобождал Херсон. И был в том полку политрук. Из-за низкого роста и уродливой внешности звали его за глаза Квазимордой. Но до того  охочий он был до женского пола, что прохода ни одной санюбке не давал. И так эта Квазиморда всю санчасть своими домогательствами достала, что задумали санитарки после боя бабника извести. Но случилось политруку поднимать полк в атаку. Встал он на край окопа во весь свой невеликий рост, поднял свой табельный наган, подарок (как позже выяснилось) Блюхера, и хотел, было, прокричать святые для каждого защитника Отечества слова про Родину, Сталина и Москву, до которой «ни шагу назад»,  как – взрыв! Осколком под корень срезало всё его мужское достоинство.
– Мужики в полку потом долго ещё смеялись, мол, политрук свой хер (вновь сохранен полный авторский текст) под Херсоном оставил, – заканчивала свой рассказ бывшая санитарка. –  Полностью освобожден, стало быть. Правда, когда я его до палатки дотащила, как из штанов все, чего он лишился выгребла, да в лоток сложила, то и поняла тогда отчего он так буйствовал. У него то, поболе  этого был.
Общественность невольно перевела взгляд на чернеющий под прессом непогоды словно стыдящийся содеянного, сиротливый предмет террора.
– Молодая была, глупая,  – неожиданно произнесла старушка, и в слезах покинула толпу.
Пока ветеранша ВОВ излагала все перипетии боевого прошлого, Женя частично обрела способность соображать. Шатаясь, встала. Ощупав на голове чудовищных размеров шишку, икнула.
 Кто-то добрый вновь предложил вызвать «скорую», но Женя
наотрез отказалась. Прикинув ситуацию, она пришла к неожиданному выводу - желание расстаться с жизнью у неё начисто пропало. Наоборот, сейчас она решительно хотела жить. Обиженный ударом мозг требовал возмездия.  «Кто и с какой целью эту хрень в меня бросил? Получу ли я компенсацию?» Вот над чем теперь трудилось её серое вещество.
Женя смело подняла невиданный ею ранее  предмет сексуального домогательства и начала пристально рассматривать.
   Со столь огромным по размеру пенисом ей пришлось столкнуться (как в переносном смысле, так и в прямом) впервые.
В думах, Женя поскребла по гладко-розовой поверхности достоинства своим длинным красным ноготком. С предмета струпьями стала слезать  розовая краска.
Результат  подтвердил догадку: она держит в руках часть  каучуковой милицейской палки, иначе именуемой в народе как «демократизатор». В точности соблюдая все анатомические подробности, предмет усмирения народных масс неведомым мастером был преобразован в подобие мощного фаллоса. На отпочкованной короткой рукоятке, что шла перпендикулярно к основному стволу, Женя прочла каллиграфическую бязь надписи: «Маше от Толи. Не скучай».
Демоны в голове Жени вмиг разрезвились, представляя воображению то одну, то другую сцену Толиного с Машей веселья.
«Не скучаете, веселитесь, значит?! В прохожих хрен знает чем швыряемся. Ну, я вам!»
Мазур закрыла глаза и, насилуя память, принялась восстанавливать в мозгу момент удара. Довольно отчетливо нарисовалась такая картинка: третий этаж дома, открытая форточка и  ускользающая от окна тень.
Саша посмотрела вверх. Дом старой постройки с облупившейся голубой штукатуркой и форточка присутствовали. Тень не наблюдалась.
Девушке было всего двадцать два года, и она находилась в том прекрасном возрасте, когда мало задумываются, какая будет у людей реакция на то, как ты выглядишь, звоня во все двери и размахивая перед носом шизеющих граждан огромным облезлым розовым членом, при этом добивая несчастных вопросом – это не ваш?
Саша без труда миновала стальную дверь со сломанным кодовым замком и уверенно поднялась на третий этаж.  В какую из квартир должна попасть Женя не знала, но интуиция и бледно-розовая дорожка воды, что тонкой нитью вязалась от обшарпанной деревянной двери к лифту, стала для неё нитью Ариадны. Женя подошла к двери, позвонила. Прождала с минуту, позвонила вновь. Дверь не открывали. С досады Женя сильно дернула ручку, и к удивлению обнаружила – квартира открыта.
Сколько раз в киноужасах смелые и глупые героини, произносили набивший оскомину штамп: «Энибоди элс?». Сколько раз Женя слышала фразу, столько же иронизировала над трафаретным слоганом, но как ни странно в эту минуту, в её потревоженном толиным рукоделием мозгу не родилось ничего более умного, как произнести подобное.
   –  Энибоди хоум?..тфу! Есть кто?.. э-эй.
 В передней стояла душная тишина. Женя несмело прошла дальше и шагнула в совершенно темную комнату.
–  Люди, есть кто живой?
  Привыкая к темноте, с минуту постояла. Пробежалась глазами по контуру стульев, дивану, смятым, разбросанным по всюду вещам. Поняв, что в этой комнате людей нет,  направилась к дверному проему напротив. Уперлась руками во что-то торчащее из пола, высокое и гладкое. Не поняв, на что налетела, обошла препятствие. Двинулась дальше, и только зажала рукой холодную сталь дверной ручки, как –  нет, не услышала, а скорее ощутила спиной еле различимый звук похожий на стон. Она резко повернулась. Комната молчала. Едва качнулась портьера. Или это только показалось? Женя с минуту постояла, хотела, вновь открыть дверь в комнату, как стон, схожий со слабым мычанием парнокопытного повторился. Он шел из коридора. Мазур удивилась: «я ж оттуда пришла?». Уже менее уверенно, чем до проникновения, но все же шагнула на встречу неизвестному.
Стон повторился. Он брал свое начало за одной из двух смежных дверей. Женя, без труда определила принадлежность одной двери, к санузлу, между тем как за второй, без сомнения, скрывалась ванная. Версия  подтверждалась тем, что из-под двери, разливался, ширился и бежал, совсем не нитевидных форм ручей.
  –  Вы чего делаете? Вы же людей заливаете? –  Заверещала Мазур, барабаня в дверь. 
Жене показалось, что к стону прибавились ноты страдания и как бы даже –  мольбы. Женя приложила к двери ухо, вслушалась? Когда поняла, что пришедший к ней звук, никак не схож с теми, чарующими стонами, которые либо она сама, либо её boy friends издавали в ванной при встречах с ней, то резко дернула дверь на себя. Увиденная ею картина  заставила волосы на голове шевелиться, а нижнюю челюсть отпасть от верхней на доселе невообразимое расстояние.
  Возле переполненной чугунной чаши, на кафеле лицом вниз лежала нагая женщина и, беспомощно конвульсировла белыми мясистыми руками.
Анус несчастной был купирован предметом, и по цвету, и по предназначению схожим  с тем «другом», что Женя сейчас крепко сжимала   в левой руке. Предмет этот являл собой воплощенную мысль братьев Черепановых – столь ритмично мощно совершал он в теле жертвы поступательные движения. Одновременно с ним, над широкими белыми бедрами женщины, без каких бы то ни было крыльев и приспособлений для левитации, кружил деревянный, покрытый морилкой до степени полной  прожаренности, фаллоимитатор.
  Услышав новую порцию стенаний, Мазур перевела взгляд от бедер к голове насилуемой и ужаснулась схожести картины: два прозрачных селиконовых эякулятора, барражируя на уровне глаз несчастной, безуспешно пытались подобраться ко рту, тыкаясь то в плотно зажмуренные веки, то, подлетая к носу, а то и целясь в самое ухо.
Почувствовав кожей, произошедшие в ванной перемены, несчастная совершила усилие и приоткрыла глаз. Мазур прочла в нем нечеловеческую боль и страдание. Женщина попыталась крикнуть, но тут же один из резиновых извергов изловчился и зарыл своим упругим телом уста голосившей.
 Женя вскрикнула – все вокруг изменилось.
Розовый стержень, пробкой вылетел из  ануса, и, развернувшись головной ступенью, подлетел к деревянному собрату. Два других последовали его примеру, соорудив в воздухе маленькую грозную эскадрилью.
 Мазур ощутила себя Вини Пухом, погнавшимся за дармовым медом. Только сейчас перед её глазами висели не разъяренные пчелы, а безобидные с виду имитаторы мужского достоинства, с виду прекрасные и внушительные, но с той разницей, что Женя нутром ощущала – ничего хорошего от этой встречи ей не ждать.   
–  Беги! – Прохрипело с пола тело и вновь уткнулось лицом в пол.
Звук отвлек эскадрилью, дезориентировав её. Этих секунд Жене хватило, чтобы прийти в себя. И пока первый стержень уже пикировал в направлении  алых напомаженных губ, Женя вскрикнула:
 - Да, сколько ж можно?!
И одним уверенным ударом демократизатора срубила агрессора. Оставшаяся троица развернулась, совершив над обнаженным телом ритуальный круг, и вновь замерла, целясь на удар.  Возможно, их план и принес бы успех, не сделай Женя шага назад. Но она сделала. Непроизвольно. Но так случилось, что, оказавшись за пределами ванной, Мазур успела взяться за дверную ручку.  В момент, когда вся троица клином спикировала на неё, Мазур сколько хватило сил, крутанула дверь внутрь. Послышалась череда ударов. Когда Женя вновь заглянула в ванную, то увидела, что разметавшиеся по полу самотыки, копошатся рядом с обнаженной жертвой наподобие земляных червей. Войдя в исступление, Мазур с воплями принялась самозабвенно добивать плодом толиной фантазии селиконовые и деревянное отродья. 

За свою короткую жизнь, Женя Мазур пережила немало ужасных минут. Видела она и фотомодель, что садилась за руль своего Бентли, в рваных, не вписывающихся в общий колорит колготках. Перехватывало горло и от неухоженных рук одной высокопоставленной дамы с облупившимися ногтями. Но, пожалуй, самый жуткий эпизод в её жизни произошел в такой же, как сегодня, непогожий день. Тогда она заглянула в шкаф и обнаружила, что среди примерно полусотни платьев, юбок, костюмов и джемперов,  одеть-то ей на вечеринку вовсе и нечего. В тот злополучный день, после примерно трехчасового орошения подушки слезами,  в её красивой мальвинообразной головке впервые зародились ростки будущих глобальных суицидальных планов. 
  Сейчас, сидя на незнакомой кухне, и выслушивая исповедь хозяйки квартиры – Марии, у Мазур шевелились на голове волосы. До попадания в квартиру Женя и не предполагала, что есть люди с более незавидной женской долей, нежели у её матери, школьной учительницы по русскому, что уже четверть века проживала с отцом Жени – ученым-славистом. Их совместную, скучную, безденежную жизнь Женя считала образцом воплощенного кошмара. Всеми силами Женя старалась от такой жизни бежать.  Делала все, чтобы  жить ярко, продавая свою молодость и красоту, как можно дороже.
Женю потрясла история Маши, но ещё до того, девушку ждал эстетический шок.    .
 Он случился после перемещения из ванной в гостиную. Везде – на стенах в раме, на полках шкафа и серванта, на столе, на пуфике возле дивана, стояли, лежали, торчали маленькие, средние, но более всего, гиперболических размеров имитаторы мужского достоинства. Шоколадные и карамельные, деревянные и керамические,  сувенирно-кустарные или сработанные бездушной машиной, вылепленные руками или отлитые в форму, они занимали в комнате все пространство. Но главным в этом паноптикуме членов значился тот, что стоял посреди комнаты. Сшитый из лоскутов черной кожи, он высился над полом больше чем на метр.
«Это на него я напоролась, когда вошла», подумала Женя, но тут же отвлеклась на член-будильник, что дал о себе знать мелодией «Jingle Bells». Стрелки на члене заменяло светящееся во все исполнение мелодии маленькое электронное табло.  Остроумные мастера вмонтировали их в головку столь  умело, что даже если бы кому-то вздумалось, использовать хронометр не по прямому назначению, то никакого вреда такой эякулятор не нанес. Мысли подобные этой скоростным экспрессом проносились в травмированной Жениной голове, пока она осматривала экспозицию.
  – Когда-то давно, – начала свой рассказ Маша (она обрела достойны вид и предстала перед Женей во всей красе благодарной хозяйки:  накрыла спасительнице на кухне стол) – была у меня подруга Соня. Мы вместе ходили в школу, сидели за одной партой, плечом к плечу стояли на линейке. Потом жизнь, как водится, развела, разбросала. Лет двадцать не встречались, пока однажды случайно не столкнулись в метро. А у нас уже и дети у каждой и выйти-развестись успели. Её мужик бухал, мой не просыхал, ну, короче, как у всех. И с чего-то, не помню уже, мы с ней однажды сели вдвоем, надрались с одной поллитры, как последние суки, и опять пришли к выводу, что все мужики – козлы! Но жить то хочется. Все ж себя ещё молодыми считали, дуры. Так подруга моя придумала искусственный член купить, самотык, как она их звала. Нет, ты не осуждай, пойми. Мы сами не того воспитания были: пионерия, комсомол, но тогда чего-то накатило по горло, приперло – ужас. А пропади оно всё, подумали, и  купили. Помню, дорогущий он, жуть. Стали поочередно его пользовать. Неделю он у неё, неделю у меня. Только с того момента, как черная кошка меж нами пробежала. Чуть не борьба у нас за него с ней. В конце концов рассорила нас покупка. Забрала она у меня его, и с тех пор я с подругой не встречалась. Помню, сидела я на этом же месте, горевала-плакала. Как, думаю, я без моего друга жить буду? Что я теперь? И пришла ко мне мысль, что не одна я такая на кухне сижу, что все русские бабы сидят, ревут, и одну мысль со мной думают. И стало мне так их жалко, что задумала я тогда спасти их всех. Дай мыслю, интимный салон открою, чтобы каждая, значит, своё счастье нашла. Чтоб каждая за копейки кровные капельку любви обрела.
Дело быстро пошло. Прибыльное оказалось. Свистульки-то эти, и машину купить помогли, и дом. Я детей расселила. Сама сюда переехала. Всё они – мальчики мои, кормильцы. А то, что ты в комнате  видела, это почитай всё подарки, от друзей, коллег.
– Этот, – Маша ткнула в направлении «демократизатора», – от любовника остался. Жил у меня один из внутренних органов. Полкан. Сволочь, как и все они, но рукастый. Сам сварганил. Некоторых, правда, я покупала. Если поеду куда, то обязательно в салон взрослых игрушек загляну. Недавно оказалась в Африке, в Чаде. Иду по Нджамене, потею. Смотрю – рынок маленький. Местные деревяшки разные продают – тарелки, плошки, скульптурки. И средь всего этого добра, как-то одинешенько стоит топорщится аккуратненьки такой, ладненький. Чем-то он мне напомнил тот, что нас с подругой развел. Я продавцу – хау мач? Он лапочет что-то по-своему, от денег отказывается, и из рук моих член рвет. И орет только «Йяй Ки…»
Мария зажала рот обеими руками, встала, и с тревогой взглянула в коридор. Там на полу в луже все ещё лежала поджарая деревяшка. Вернулась на кухню, заговорила шепотом.
– С досады я за переводчиком рванула. Привожу парня к рынку. Выясняется – болт этот, работы одного зулусского шамана, за деньги не продается. Его меняют чернокожие девушки на свою девственность. Якобы после совокупления с ним, женщина найдет богатого и здорового жениха и родит ему много детей. Ну, думаю,  детей-то я вырастила, деньги тоже есть, а вот найти богатого и здорового…короче, подговорила я толмача выкрасть зулусину. Денег сунула. И вот – полюбуйся. Да только дурят нашего брата, руссотуристо, не сбылось ничего. Как не было нормального мужика, так и нет.
– А с чего они летают? Заводные?  – Поинтересовалась Женя.
      –  Слушай. Вот с того деревянного чадского все началось. Пошла сегодня в душ. Стою, тру спинку, и под журчание воды поездку в Африку вспоминаю: рынок,  старика-торговца, что из рук у меня эту головешку рвал, и, пуча глаза, смешно так кричал ««Йяй…»
  В этот раз Мария раньше, чем успела произнести слово, оборвала фразу и, понизив голос до еле различимого, продолжила.
– Не знаю, с чего это вдруг, но как-то сама собой вспомнилась пара его фраз. Я чисто машинально их и произнесла. Стою, моюсь, а сама чую – не то чего-то. Будто кто-то смотрит на меня. Поворачиваюсь – батюшки святы! Вся братва, что у меня в ванной на полках стояла, в этажерку выстроилась и топором висит надо мной. И этот чадский с ними. Я и глазом моргнуть не успела, как они на меня набросились. Уж и кричала, и отбивалась чем могла, и на помощь звала…Спасибо тебе. Если б не ты, до смерти б затрахали. Здесь точно без нечистого не обошлось. Видать, я заклинание произнесла. А ты то как вообще тут оказалась? Куда шла?

ИСТОРИЯ ЖЕНИ МАЗУР В АВТОРСКОМ ПЕРЕСКАЗЕ 
Семен Альбертович Кочетков стал третьим в жизни Жени мужчиной, который почти во всем отвечал её изысканному запросу. Во-первых, он являлся обладателем большого и красного внедорожника BMW, что сразу говорило о его достатке. Во-вторых, его коллекции современной живописи завидовала большая часть продвинутой Москвы. А такого непревзойденного аристократизма,  манеру красиво подать себя людям, Женя не встречала больше ни у кого. При первой же встрече Кочетков не пытался залезь ей под юбку и не тащил в кровать. Правда, всю мужскую   красоту немного затеняла излишняя потливость тела, да немалых размеров пузо, что винным бурдюком лезло из одежд. Однако все предшественники Семена Альбертовича обладали точно такими же, по меткому выражению жениного отца, «капиталистическими накоплениями», да к тому же скаредная любвеобильность нового boy-friend, не шла ни в какое сравнение с его похотливыми предшественниками; Женя за полгода их совместного проживания побывала в его объятиях лишь однажды, за что на следующий же день получила кучу подарков и кредитку Master Card с открытым счетом в банке Семена Альбертовича. И все бы у них шло путем, если бы постепенно не проявилась обычная в общении с богатыми любовниками Женина слабость – она влюблялась. Влюбившись, она начинала настаивать на повышенном внимании, требовала увеличения ласк, и прочих женских несуразностей, так часто калечащих бытие обоих сожителей. И ладно бы Мазур выявила у Кочеткова любовницу – нет, она пристально отслеживала конкуренток и таковых поблизости от коллекционера не наблюдала, но со временем заметила странность.  Вокруг Семена Альбертовича постоянно роились молодые смазливые парни крепкого телосложения. Кочетков представлял их, то агентами по галерейным делам, то его телоохранителями, то курьерами. Ненароком зародившемуся у Жени легкому сомнению в нетрадиционности Кочеткова довольно скоро нашлось прискорбное подтверждение. Всё вышло, как в пошлом анекдоте. Женя, соскучившись по «мой пузатый зайка», вернулась с Канар раньше обговоренного в путевке срока и застала Семена Альбертовича в той самой позе, которую сама в «Камасутре» предпочитала всем остальным. От вида очередного агента-курьера, жарящего Кочеткова на их совместном приобретении, ковре из шкур снежных барсов, Жене стало плохо. Случился грандиозный скандал, в результате чего Семен Альбертович отлучил Женю от дома, Master Card  и прочих сладких благ цивилизации. 
– Пойми, я этому козлу, всю, всю себя отдала, на бери, а он…он, – ревела корабельной серенной Женя у Марии на плече. – Убила бы. Сначала его, потом себя б убила.
 Маша по-матерински обняла спасительницу, вновь подлила в её чайную чашку новую порцию водки, и произнесла.
  – Зачем сразу: убила! Нееет!  Надо, чтобы сперва помучился, козлина. Эх, бабы, бабы – не любим мы себя!
                ЭПИЛОГ
Ярким солнечным, то ли поздним осенним, то ли ранним зимним, то ли утром, то ли днем, черный автомобиль припарковался у черных кованых ворот подмосковного коттеджного поселка. Из него вынырнула стройная женщина в черном плаще. Голову покрывал антрацитного цвета платок. Глаза прятались за смоляными очками. Плечо увесисто оттягивал небольшой алый рюкзак. Стройные ноги в черных туфлях без труда помогли женщине миновать пост охраны поселка. Она дошла до ворот двухэтажного дома и настучала ухоженными пурпурными ноготками на входном кодовом замке комбинацию цифр. Шифр сработал. Женщина пропорхнула проникла внутрь дома. Поднялась на второй этаж и спряталась в одном из платяных шкафов. Она сидела там и ждала все то время, пока подъехала большая шумная машина,  пока из неё вышел человек  и прошел в дом. Пережидала часы, пока он ел, пил, смотрел телевизор, угощал гостя. Она пережила, и то,  как они вдвоем принимали душ, а затем ушли в спальню, где предались соитию. Подождала, пока оба уснули. Дождавшись, когда последний  звук дома сольется с храпом одного из спящих, она вышла из своего укрытия, бесшумно прошла в спальню.
Дошла до кровати и принялась доставать из алого рюкзака продолговатые предметы, выкладывая их по всему периметру комнаты. Последним из рюкзака она вынула розовую палку Г-образной формы и переговорное устройство. Поставила его на пол, включила. Так же бесшумно проделала путь до входной двери. Там она вынула из плаща небольшую рацию, и, произнеся в неё заранее приготовленное заклинание, покинула дом.
Женщина не ушла вовсе, а  какое-то время простояла у ворот. Она слышала, как тишина в доме постепенно перерождалась из гробовой в (сперва) крики радости и умиления, а затем и в призывы о помощи, перешедшие вскоре в одну долгую цепь стенаний и плача. Когда женщина добралась до машины, то, словно, обращаясь к кому-то, громко выдохнула:
 – Уф! Кажется, получилось!
– Что было, Жень?  - Поинтересовался другой, сидящий в машине.
      –  Настоящий кошмар! Поехали. Жрать хочу – жуть!