«Почему историчка не балерина?»
Кто-то пустил записку по рядам, и каждый, прочитав ее, невольно поднимал глаза на довольно полную учительницу истории и прыскал от смеха.
Раиса Самсоновна спокойно закончила урок – по-моему, про Куликовскую битву, и попросила меня остаться.
– Почему тебя? – возмущенно прошептала Ларка, – ведь все смеялись.
Я не знала, почему. Не знала тогда, не знаю и сейчас.
***
Все вышли. Раиса Самсоновна закрыла дверь и подошла к окну. Я сидела на своей парте в среднем ряду и готовилась услышать нотацию. Не помню, чтобы мне было стыдно. «Ведь все смеялись».
Сегодня двенадцатое февраля, – негромко сказала моя учительница и отвернулась к окну. – В этот день мы с мамой хоронили моего младшего брата. Мама везла его на санках по пустой улице блокадного Ленинграда, а я подталкивала сзади. Мы везли его не на настоящее кладбище: туда бы мы не дошли. Кладбищем была гора из мерзлых мертвых тел. Мы пытались забросить братика повыше, но уж как смогли.
Она замолчала.
Я подошла и встала рядом. За окном блестел скованный льдом Иртыш да темнели на левом берегу высоченные ивы.
– А потом блокаду прорвали и нас увезли в Сибирь. Мама работала на заводе, я училась. Помню, как она приходила после смены и только что не падала от усталости. Но никогда не жаловалась. Считала, что после блокады можно выдержать всё. Мама всегда была рядом со мной. Четыре года назад, одиннадцатого февраля, она поехала на рынок за рыбой. У нее не хватило денег, она расстроилась и повернулась, чтобы уйти, а продавец сказала ей вслед что-то вроде "Ходит здесь всякая нищета". Весь день мама молчала, а вечером впервые за много лет спросила, достаточно ли высоко мы забросили тело брата. Утром она не проснулась. Её не убила блокада. Не убила тяжелая послевоенная жизнь, не убила память о непохороненном сыне. Ее убило брошенное в спину злое слово.
Раиса Самсоновна опять замолчала.
Я боялась дышать.
Я понимала, что моя учительница сейчас не здесь, не в этом классе, и говорит не со мной.
– Есть слова словно раны, – услышала я, – слова словно суд,
С ними в плен не сдаются и в плен не берут.*
– Простите меня, Раиса Самсоновна, – прошептала я. – Простите нас.
***
Верная Ларка ждала в коридоре.
– Ничего себе: сорок минут! Целый урок! – возмущенно заявила она. – Здорово ругала?
– Совсем не ругала.
– Нотацию читала?
– Да нет.
– А что же?
– Потом расскажу.
***
Пройдет много лет, я приеду в город своей юности, приду в старую школу на берегу Иртыша (теперь это гимназия) и поднимусь на четвертый этаж.
На двери бывшего кабинета истории увижу табличку: КАБИНЕТ ИНФОРМАТИКИ.
Найду приемную директора и спрошу у секретаря, не знает ли она адреса Раисы Самсоновны.
– Она умерла несколько лет назад, – услышу в ответ.
– Двенадцатого февраля?
– Не знаю. Помню только, что зимой.
* Вадим Шефнер. «Слова».