Известно, что всякий язык как средство общения с течением времени постоянно меняется. А через каждые двести лет преобразуется до неузнаваемости. То есть, мы, ныне живущие, ни черта бы не поняли из того, о чем говорили современники Пушкина (они-то еще не были столь продвинуты, как сам Александр Сергеевич). Мы не понимали бы ни Жуковского с Карамзиным, ни Радищева, ни, тем паче, Михайлу Васильевича Ломоносова нашего. Нам-то их толмачи переложили. И все это, говорят, совершенно естественно, называется сие явление диахронией, и ничего с ней не поделаешь. Вполне можно допустить, что и нынешний, нам современный, русский язык когда-нибудь станет мертвым, наподобие латыни или древнеславянского. А лет этак через тыщу люди вообще станут изъясняться неведомыми нам, пока еще непридуманными способами. Но это когда-то. И с этим я не спорю. Но когда мне насильно пытаются втемяшить, что уже мой язык, коим привык общаться за свои шестьдесят с гаком лет, который и считал языком Пушкина, Гоголя, Шмелева и Булгакова, должен быть утилизирован, подать прошение на списание, тут я дико извиняюсь и встаю на дыбы.
Еще недавно, лет пятнадцать-двадцать тому, столпы современной нашей литературы, апологеты русского языка уже били в набат. Но то было беспокойство другого рода. Тогда пошел в обиход афоризм не афоризм, скорее, как нынче говорят, фишка, что де альманахизация всей страны – это братская могила отечественной словесности. Хлестко и, вроде бы, точно. Что называется, не в бровь, а в глаз. И ведь было тому основание. На волне гласности, ошалев от свалившейся на нас воли, чего мы только не напечатали, чего не наклепали. По всем городам и весям – «а чем мы хуже других?» И это можно понять. Человеку всегда хотелось высказаться, выговориться, опытом жизненным поделиться. Жизнь-то каждого, как еще мудрый Лев Николаевич замечал, уникальна и являет собой интереснейший роман. Нужно только уметь его изложить. Только и всего. И в кои-то веки возможность такая появилась. Продукция графоманов, к коим я и себя, горемычного, скромно причисляю, альманахи эти, коллективные сборники типа «Провинция», словно опята, как условно съедобные грибы, жарились несметными, грибами же расплодившимися издательствами. Справедливости ради, читателей у них не густо. В основном сами авторы да их присные.
Только сдается мне, что в скором времени альманахи эти станут последним прибежищем, а вовсе не братской могилой родного языка. Потому как авторы их, хоть в большинстве своем и графоманы и не великие таланты, но публика весьма грамотная, не только кропающая свои нетленные вирши, но и много читающая. В значительной мере – классику. На которой и образовывалась.
Не от «больших» ли писателей гонения на них сыплются. Они, «большие-то», все в новации ударяются, да так, что и не понять бывает, про что это они…
Сказывают, что премудрый Сократ был противником всякой письменности, полагая о ней, как об источнике лжи. Потому-то никогда и ничего не писал сам. Но откуда бы мы об этом узнали, если бы не прилежный его ученик Платон, который не гнушался записывать свои сочинения, в том числе и «Апологию Сократа»? Сам же Сократ, если и впрямь не писал ничего, так, я полагаю, от лености своей. Он, я-чай, и гимнасия-то не закончил, будучи нерадивым учеником, и против письменности ратовал, лишь бы свои отрицательные качества оправдать. Конечно, хорошо ему, мудрому, было разглагольствовать. Да и нам было бы не плохо, последуй мы его советам. Не парились бы сейчас при сдаче ЕГЭ, как ЖИ-ШИ писать и где ставить ударение в слове документ или портфель. Только ныне на всякого ли Платона свой Сократ найдется, у которого мог бы устное творчество перенять. А язык-то… Помните про диахронию? Сколько уж годиков после Сократа миновало? Десять раз по двести. С гаком. Так, может, он вовсе не того хотел, что нам к обеду доносят?
Но бог с ним, с Сократом. Я-то боюсь, что еще при жизни своей детей понимать перестану, а они – меня. Нынче, если верить статистике, более 70 процентов населения не читают ничего, кроме Интернета. А Интернет, говорят, всемирная помойка, хоть и вещь небесполезная. А тут еще новые толкователи нашлись, которые, отринув разных там Ожеговых и Далей, взялись печатать новые словари, основанные, как говорят, на народной разговорной речи. Как на улице бают, так и писать будем. Почему бы не облегчить людям жизнь? Все для народа, для блага его. Революция, мать вашу перетак!
Старина Гюго говорил, что нищета порождает революции, революции плодят нищету. В нашем случае речь о нищете духовной. Одно дело - революции научно-технические – технический прогресс можно только приветствовать. Но наша революция, русскоязычная, смею так сказать, это, братцы мои, наезд не просто на средство общения. Это попрание самих основ отечественной, русской культуры. Ведь в начале всего было СЛОВО. И что станет с нами, если слово это будет у нас лишь для завертывания селедки служить?
И интересно бы знать, откуда ноги растут, кто дал добро, кто тот документ (или документ?) подписал на право печатания этих псевдо словарей? И кто одобрил? Может, это от нынешних сократов инициатива, которым (неужто все-таки совесть осталась?) стыдно за свои нескладные речи с высоких трибун? Или это банальный коррупционный откат, возможность хорошую денежку «заработать» бедным чиновникам от культуры? Они, чиновники наши, особенно «культурные», завсегда в нищете пробавляются. И им до лампочки, что, им благодаря, обнищают многие тысячи, если не миллионы их молодых сограждан.
Но может, все-таки разум возобладает, и мы не станем делать революций в русском языке? Наверное, подобная революция не менее вредна, чем в политическом обустройстве. Это вам не НТР. Давайте положимся на старую добрую диахронию, как старик Дарвин на эволюцию. Всему свое время.
Кажется, я все сказал и могу выпить свой кофе. Свой, черт побери, а не свое. И ничье другое.