(Рассказ)
Беллер ехал в Ростов... Служебный вагон то слегка покачивало с боку на бок на рельсах, как лодку на волнах, то вдруг начинало резко швырять из стороны в сторону так, что нерасторопные обитатели вагона, матерясь, стукались головами о стенку, а проводница проливала на пол чай.
Беллер стоял в проходе, возле приоткрытого окна, за которым проносились занесенные снегом степи, изредка перерезаемые балками, и задумчиво курил папиросу «Казбек». За окном темнело. В вагоне зажегся свет. Из туалета в одной майке с белоснежным вафельным полотенцем на шее протопал добродушный толстяк Серба – помощник Николая Васильевича Беллера. Еще несколько человек о чем-то оживленно спорили в тамбуре. Беллер уже знал их: Востриков и Варфоломеев, оба москвичи, в партии с 1920 года. Сам Николай Васильевич был из ленинградской партийной организации.
Неделю назад Беллер покинул город на Неве, оставив там пока всё своё семейство. Куда с ними в зиму через всю Россию тащиться? А ехать, честно говоря, не хотелось. Особенно сюда, на Дон. Добро бы где-нибудь поближе обосноваться, в Новгородской области, например, или в Белоруссии, мало там МТС, что ли. Но выбирать не приходилось. Да и сам Николай Васильевич понимал, что в деревне сейчас, после недавних перегибов с колхозами, позарез нужна твердая рука партии! Особенно в таких взрывоопасных местах, как Дон и Кубань, дававших в годы Гражданской войны отборную конницу Деникину. Теперь здесь тихо, как уверяли товарищи в Москве, но всё равно казаки есть казаки...
Между тем, Адам Серба уже одетый, без полотенца, сияющий свежевыбритыми щеками, подошел сзади к Беллеру и проговорил, указывая на часы:
– Через полтора часа будем на месте, Николай Васильевич. Проводник говорит, – без опозданий идем. Что ни говори, а транспорт начал ходить четко.
Беллер только кивнул слегка головой и промолчал. Ему не хотелось сейчас разговаривать с Сербой. Он вообще его недолюбливал за слишком уж бесстрастный характер. Товарищи в шутку поговаривали, что Адаму хоть мочись в глаза, а ему всё – божья роса! Но работник он был исполнительный. В начальство не рвался, но и в рядовых не засиживался, всегда середины золотой придерживался. Пять лет назад Адам Серба был исключен из ВКП(б) за принадлежность к троцкистско-зиновьевской оппозиции, но раскаялся и после шестимесячного испытательного срока был вновь восстановлен в партии.
Беллер не признавал таких деятелей, которые запросто, как перчатки, могут поменять, свои взгляды. Не доверял им. То ли дело Троицкий. Хоть и враг, но на своем стоит твердо. Принципиальный. А этот Серба!.. И кто только назначил бывшего оппозиционера на столь ответственную работу – организовывать политотделы в МТС и совхозах? Хотя им там, в Москве, виднее…
Беллер подумал о Кирове. Тяжело ему приходится в разжалованной северной столице. А впрочем, кому сейчас легко? Разве, что Сталину…
Серба всё стоял, не отходил. Казалось, подслушивал... мысли! Беллер сам вдруг испугался своей «смелости». Ужаснулся, – не вслух ли произнес последнюю фразу? Посмотрел с тревогой на помощника.
– Я говорю, не вовремя едем, Николай Васильевич. До гостиницы в Ростове как доберёшься? Глубокой ночью ведь прибудем, беда.
Его последние слова вдруг покрыли частые винтовочные выстрелы, зловеще захлопавшие, как детские хлопушки, из пробегавшего за окном леса.
– Ложись, Николай Васильич! – успел дико взвизгнуть Серба и, падая на пол вагона, увлек за собой растерявшегося от неожиданности Беллера.
Пули, выбив стекло, прожужжали над самой головой. Зазвенело и в тамбуре, где Востриков с Варфоломеевым, так же попадав на пол, открыли частую, беспорядочную пальбу из наганов по лесу. Вылетели стекла и в заднем вагоне. Из мрачной чащи байрачного леса продолжали молотить по окнам. Изо всех купе спецвагона повыскакивали сотрудники, выхватив кольты, бросились – кто присев, с локтя, а кто стоя – отвечать нападавшим.
Беллер поднялся на ноги и тоже полез было в боковой карман пиджака, но тут же со стоном опустил руку.
– Вы ранены, Николай Васильевич? – трусливо пролепетал Серба и принялся громко звать проводницу.
Беллер и вправду был ранен, в правую руку. Проводница не приходила и Адаму пришлось самому наспех делать перевязку, использовав для этого голубую, недавно купленную в московском ГУМе рубашку Николая Васильевича. Сотрудники, возбужденно переговариваясь, хрустели битым стеклом в проходе. В купе заглянул раскрасневшийся, с порезанным о стекло лбом Варфоломеев.
– Николай Васильевич, проводницу кокнули и Гармаша Толика – обоих наповал!
Беллер кивнул головой и обратился к Сербе:
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день... Банда в области. В тридцать третьем-то году! Чудно... Как прибудем в Ростов, не забудь сообщить куда следует... Ах ты, чертова болячка, – угораздило же! Полегче, Адам, ослабь малость повязку, в самом-то деле. Черт, дьявол… полегче!..
А в это время бесплотный ангел полуночи незримо опустился на грешную, холодную землю. Он пристроился позади двух всадников, медленно отъезжавших от железнодорожного полотна на заиндевевших, прядавших ушами, отфыркивающихся лошадях вглубь сумрачного байрачного леса и принялся слушать их прерывистый, злой разговор.
– Никак достали анчихристов, Фома Терентьич! Стекла так и брызнули в двух вагонах, – хай им ни дна, ни покрышки, коммунякам поганым, не будет! – говорил один из всадников, по голосу – молодой парень, обращаясь к своему товарищу – закутанному в башлык бородачу.
– Отольются вражинам наши слезы, Маркел! Покель силов моих хватит изничтожать буду жидов, кацапов и комиссаров, мать их за ногу! – утробно басил в ответ бородатый. – Что ж это за власть такая проклятущая и откель она на нашу голову казачью навязалась? Не иначе как от самого сатаны! Били ее генералы, не добили, били англичаны с хранцузами, не побили, били атаманы – а она всё стоит, понимаешь, как кол в одном месте! Да что ж это такое, скажи на милость? Куды ж от ней, от власти этой большевицкой податься?
...«Неразумный человек земной, – с искренним сожалением думал сатана, незримо паря над самыми головами всадников, – о чем печется больше всего, чего ежесекундно желает? – Смерти ближнего своего! Как будто сам проживет вечно, как будто не одинаково весь род людской подвластен моему всемогуществу? Как будто не одинаково все они – просто клопы для меня, из грязи земной вырастающие, как грибы после дождя, и в грязь же земную ложащиеся? И что с того, что сейчас вот они – есть, а время минет, и даже следа их не останется на этой прекрасной, предназначенной Создателем для Рая, планете, которую сами же они превратили уже в сущий ад!
Непонятно, зачем некоторые из них так настойчиво, невзирая на средства, добиваются власти над себе подобными? Особенно в этой загадочной, ужасной стране России?.. К чему эти миллионные жертвы и бесчисленные войны, результатом которых явится только лишь перетасовка лиц в кабинетах, как в шахматной игре? Все хотят вкусно есть и ничего не делать, и для этого на Земле изобретено страшное, непобедимое оружие – государство!
Но смешные люди не знают, что для меня, демона ночи, это оружие – ничто! Я всемогущ, я живу вне времени и пространства и даже – вне мировой материи, ибо я есть материя совершенно иного качества, постичь которую не в состоянии человеческий разум...»
...Беллер, поминутно останавливаясь и переводя дыхание от усталости, брел по какой-то проселочной дороге. Болела раненая бандитами рука, кружилась голова и гудели от усталости ноги. В поле не было видно ни зги. На мрачном, чернильном небе – ни звездочки.
«Темно, как в преисподней. И люди куда-то подевались», – тревожно подумал Николай Васильевич.
Вдруг на небе, подобно электрической лампочке, ярко вспыхнула круглая луна и откуда-то сверху, как коршун, свалился на дорогу Серба.
– Ага, вот ты наконец и проговорился, проклятый! – яростно завизжал он, потрясая над головой какой-то бумагой. – Здесь всё про тебя сказано, несчастный оборотень! Сатана!.. Я тебя давно раскусил. Признавайся, ведь ты же работаешь на нечистую силу! Ведь так, сознавайся, работаешь?!
– Уйди, подлюка, застрелю! – в ужасе заорал Беллер и, выхватив левой, здоровой рукой гладкий, тяжелый «ТТ», с наслаждением разрядил в Адама всю обойму.
Тот как подкошенный рухнул на дорогу, из раны ручьем хлынула горячая кровь, мгновенно затопив то место, где с дымящимся пистолетом в руке растерянно стоял Беллер. Увидев кровь, он выронил пистолет и, повернувшись, побежал прочь.
Луна продолжала пылать на небе, освещая окрестности. И – о ужас! – всё вокруг было сплошь завалено мертвецами. Кровь лилась из зловещих, рваных и резаных ран, из распоротых животов и проломленных черепов. Кровь поднималась как вода в реке во время весеннего паводка. Вскоре она уже достигала колен Беллера, а он все бежал и бежал, хлюпая ногами по кровавой жиже, спасаясь от дьявольского наводнения. Дорогу ему вдруг пересекла гигантская тень грузного, медведеобразного существа в сапогах, с трубкой под большими человеческими усами.
– Ви зачем убили моих людей, Николай Васильевич? Ми винуждены будем судить вас как врага народа!..
– Врёшь, это ты их убил! – помертвев и зажмурившись от страха, закричал в ответ Беллер и погрозил тени кулаком. – Ты кровопийца, вурдалак! Это ты всех убил! Ты! Ты! Ты!.. Можешь и меня убить, но я больше не хочу молчать. Будь ты проклят во веки вечные, кровавый убийца!
Беллер вновь в бессильной ярости погрозил кулаком исполинской тени, но руку его сжали железной хваткой...
– Ростов, Николай Васильевич! Просыпайся, Ростов, – тряс его за плечо Адам Серба.
8 ноября 1987 г.