Дионис. Инициация и миф

Алекс Боу
"Греки не творили богов по образу человека, равно как не обожествляли людей. Природу греческих Богов нельзя понять из теории "антропоморфизма". так же нельзя помыслить природу человека из концепции "теоморфизма"
Греки не очеловечивают богов и не обожествляют людей: они, точнее постигают и тех и других исходя из их несходной сущности и взаимосвязи из сущности бытия, понимаемого как "раскрывающееся восхождение", то есть "взирание" и "указание".

Боги греков это не "личности", владычествующие над бытиём, они скорее, есть само бытиё, взирающее в сущее".
М. Хайдеггер. Парменид





 «Утверждать дионисийство- значит признавать и понимать ту роль, которую играет в жизни боль и смерть, приветствовать весь спектр ощущений от жизни, до смерти, от боли до экстаза, включая травматический опыт…»

Томас Мур



«Наше тело является дионисийским,  - , - мы представляем собой его  [т. е. Диониса] часть, ведь мы произошли из копоти, образовавшейся  от титанов, которые ели от его плоти».
Олимпиодор. Комментарий к "Федру"




Платон об этимологии имени Бога в диалоге "Кратил":

Гермоген. А что же Дионис?
 Сократ. Итак, Дионис как "дающий вино" ради забавы, возможно, был назван "Дайвинисом".
 Платон. Кратил





 После того как с тобою покончило пламя Гефеста,
 Белые кости твои, Ахиллес, мы с зарею собрали
 И в золотой положили сосуд, наполненный маслом
  И неразбавленным, чистым вином. Дала его мать нам -
  Дар Диониса, сказала она...

«Одиссея» (XXIV 74).


В свое время явилось большим переворотом в науке, когда Эрвин Роде доказал, что учение о бессмертии души стало возможным в Греции только на почве культа Диониса29. Этот культ отрывал человека от бытовой обстановки и погружал его в экстатическое состояние под предполагаемым влиянием бога живой природы Диониса. Здесь, как это блестяще доказал Роде на основании огромного текстового материала, грек впервые и начинал ощущать душу как некоего рода бессмертное начало. Представителями этого дионисийского происхождения учения о душе оказались орфики и пифагорейцы, причем эта орфико-пифагорейская школа не только просуществовала до конца античности, но в последние ее столетия только усилилась. Об этой орфико-пифагорейской философии существует огромная литература, касаться которой мы здесь не имеем возможности. С нашей точки зрения, эта орфико-пифагорейская философия была только расширением и углублением старого демонического представления о душе, получившего здесь сильнейшую субъективно-имманентную окраску.



Роберт Грейвс:

 Самое древнее свидетельство о европейском религиозном обряде - ленеях Палеолита - ориньякский пещерный рисунок в Когуле на северо-востоке Испании.

Юный Дионис с огромным фаллосом, одинокий, безоружный, измученный, стоит среди расположившихся полумесяцем лицом к нему девяти танцующих Женщин. Он обнажен, если не считать плотно облегающих ногу сапожек, зашнурованных у колена; Женщины одеты, на головах у Них небольшие конусовидные шапочки. Возраст этих неистовых Женщин, отличающихся друг от друга фигурой и деталями одежды, возрастает вдоль полумесяца по часовой стрелке. В начале ряда справа - три юные Девушки, первые две длинных юбках, в конце слева - две тощие смуглые пожилые Женщины и высохшая Старуха. Лицо у Старухи, как у ущербной Луны, и движется Она против часовой стрелки. В середине - три полные сил златовласые Женщины, одна из Которых - в коротком нарядном платье. Они, несомненно, представляют Собой триады молодой, ущербной и полной Луны, а Старуха - Антропос, Самая старшая из триады ущербной Луны.

В Афинах праздники назывались ленеями ("Праздник неистовых Женщин"), они приходились на день зимнего солнцестояния, на них сходным образом разыгрывали смерть и рождение младенца урожая Диониса. В изначальном мифе не титаны, а неистовые Женщины, Представительницы Богини Луны Геры, разрывали младенца на части и поедали его. На ленеях съедали не быка, а годовалого козленка; когда Аполлодор сообщает, что Диониса превратили в козленка Эрифа, чтобы спасти его от гнева Геры, это значит, что когда-то Гера съела его в виде младенца, но к тому времени, когда на пиршество были допущены мужчины (титаны или наставники), младенца стал заменять козленок.



Диодор Сицилийский. КНИГА 4:

Наш рассказ мы начнем с Диониса4, как по причине его исключительной древности, так и по причине величайших благодеяний, оказанных им роду человеческому. В предыдущих книгах мы уже упоминали, что некоторые из варварских народов приписывают происхождение этого бога своей стране. Так, египтяне говорят, что под именем Диониса у эллинов известен бог, именуемый у них Осирисом5. (7) Они рассказывают, что этот бог обошел всю обитаемую землю, изобрел вино и научил людей выращивать виноград: за это благодеяние он и был, по общему мнению, удостоен бессмертия. Равным образом, индийцы утверждают, будто этот бог родился в их стране6 и обучил людей на всей обитаемой земле искусству выращивания винограда и употреблению вина. Упомянув об этом выше в соответствующем месте, обратимся теперь к тому, что рассказывают об этом боге эллины.

II. (1) Кадм7, сын Агенора, был послан царем на поиски Европы, получив приказ не возвращаться в Финикию, не отыскав девушки. Посетив многие страны и убедившись в тщетности дальнейших поисков, он отказался от возврата домой. Получив веление оракула основать Фивы, Кадм отправился в Беотию. Обосновавшись там, он взял в жены Гармонию8, дочь Ареса и Афродиты, которая родила ему дочерей Семелу, Ино, Автоною и Агаву и сына Полидора. (2) Восхищенный красотой Семелы, Зевс сочетался с ней, но поскольку их связь продолжала оставаться тайной, Семела усмотрела в этом пренебрежение и поэтому упросила бога соединиться с ней так, как он сочетался с Герой. (3) И вот Зевс явился так, как и подобает этому богу — с громами и молниями, чтобы вступить с Семелой в связь во всем своем великолепии. Семела была беременна и, не в силах перенести явившегося ей величия, выкинула плод, а сама погибла в пламени. Зевс взял дитя, отдал его Гермесу и велел отнести в пещеру, находившуюся в Нисе, между Финикией и Нилом9, и передать нимфам, чтобы те вырастили ребенка, окружив его всяческими стараниями и величайшей заботой. (4) Поскольку Дионис был воспитан в Нисе, он и получил свое имя от Дия (Зевса) и Нисы10. Это же подтверждает в своих гимнах Гомер, говоря,
 Есть, вся заросшая лесом, гора высочайшая, Ниса;
 От Финикии вдали и вблизи от течений Египта11…


 (5) Воспитанный нимфами в Нисе, Дионис стал изобретателем вина и научил людей выращивать виноград. Обойдя почти всю обитаемую землю, во многих странах он сделал жизнь более приятной и удостоился за это повсюду многих почестей. Он же изобрел напиток, изготовляемый из ячменя и называемый некоторыми «пиво»12, не намного уступающий благоуханием вину. Изготовлять этот напиток Дионис научил жителей тех стран, где не может произрастать виноград. (6) Диониса сопровождало войско, состоящее не только из мужчин, но и из женщин, которое карало людей чуждых справедливости и благочестию. Воздавая благодарностью своей родине, он освободил все города Беотии, а также основал там город Элевферы, уже само название которого говорит о его самоуправлении13.

III. (1) Отправившись в поход против Индии14, Дионис возвратился через три года в Беотию с огромной добычей и первым изо всех смертных отпраздновал триумф, сидя верхом на индийском слоне15. (2) В память об индийском походе беотийцы, а также все прочие эллины и фракийцы приносят Дионису «трехлетние» жертвы16, считая, что в это время бог и является людям. (3) Поэтому во многих эллинских городах через каждые три года женщины собираются на вакхические празднества, а девушкам полагается носить тирсы и всем вместе впадать в исступленное состояние, восклицая «Эвоэ!» и воздавая почести богу, в то время как толпы женщин приносят богу жертвы, совершают вакхические обряды и вообще славят пришествие Диониса, подражая менадам17, которые, согласно существующим повествованиям, сопровождали бога в древние времена. (4) По всей обитаемой земле Дионис покарал множество нечестивцев, самыми знаменитыми из которых были Пенфей и Ликург18. В благодарность за изобретение вина, ставшего исключительно прекрасным даром для людей, ибо пьющие вино получают наслаждение от этого напитка, а тела их становятся бодрыми,— и существует обычай вспоминать на пиру имя этого благого бога за чашей неразбавленного вина. Когда же после пира вино подают уже разбавленным водой, принято взывать к Зевсу Спасителю19. Ведь неразбавленное вино приводит в буйное состояние, а разбавленное Зевсовым ливнем20 сохраняет наслаждение и удовольствие, избавляясь в то же время от пагубы, которая исходит от буйства и развязанности. (5) Вообще же мифы гласят, что из всех богов наибольшим признанием за оказанные благодеяния пользуются у людей открывшие им блага Дионис и Деметра: первый стал изобретателем самого приятного напитка, а вторая дала роду человеческому лучший из видов растительной пищи21.

IV. (1) Некоторые сообщают миф, что был и другой, значительно более древний Дионис. Этот Дионис, которого некоторые называют Сабазием, был сыном Зевса и Персефоны22. По причине почтительного благоговения, последовавшего за этим соитием, рождение его отмечают в тайне, в тайне приносят ему и жертвы, и все почести воздают ночью. (2) Он якобы отличался изобретательностью, первым запряг в ярмо быков и с их помощью произвел посев. Поэтому его представляют рогатым. Сын же Семелы, родившийся в более поздние времена, был нежен телом и изящен и отличался редкой красотой, словно созданный для любовных утех, а в походах за ним следовала толпа женщин, которые были вооружены копьями, имевшими вид тирсов23. (3) Вместе с ним странствовали и Музы — преуспевшие в различных искусствах девы, которые развлекали пением, танцами и прочими искусствами. В походах Диониса сопровождал также его воспитатель и кормилец Силен, ставший зачинателем и наставником превосходных обычаев, которому Дионис во многом обязан своей доблестью и славой. (4) Во время войны он облачался на битву в воинские доспехи и шкуру пантеры, в мирное же время одевался на пиры и празднества в цветастые одежды, мягкие и приятные. Для унятия головной боли от выпитого сверх меры вина он якобы ввел обычай налагать на голову повязку (;;;;;), по причине чего его прозвали митроносным. От этой повязки произошла затем царская диадема. (5) Диониса называют также двухматеринским24, поскольку от одного отца, но от двух разных матерей родились два Диониса. Младший Дионис стал наследником деяний старшего, и поэтому последующие поколения людей, не зная истины и сбитые с толку совпадением имен, считают, что был только один Дионис. (6) Нартек же связывают Дионисом по следующей причине. В самом начале, как только было изобретено вино, его еще не научились смешивать с водой и пили неразбавленным. Во время дружеских встреч и застолий пирующие, изрядно напившись неразбавленного вина, принимались буянить и колотить друг друга бывшими тогда в употреблении деревянными палицами. (7) Поскольку одни получали при этом увечья, а другие даже умирали от случайных ран, огорченный такими происшествиями Дионис решил все же не запрещать пить неразбавленное вино, поскольку этот напиток вставляет наслаждение, но вместо деревянных палиц ввел в употребление нартеки.

V. (1) Люди дали Дионису множество прозвищ, каждое из которых обусловлено тем или иным явлением, имеющим отношение к этому богу. Поскольку Диониса сопровождают вакханки, его называют Вакхием25, поскольку виноград давят в бочке (;;;;;) — Ленеем26, поскольку при его рождении гремел гром (;;;;;;) — Бромием27 (по той же причине его называют Огнеродным); (2) поскольку он по возвращении на родину с богатой добычей из индийского похода справил первый сохранившийся в памяти человеческой триумф (;;;;;;;;), его называют Триамбом28. Подобным образом возникли и прочие его нарицательные прозвища, рассказ о которых был бы слишком длинным и выходил бы за пределы нашей истории. Представляется, что двуобразным его называют по той причине, что было два Диониса, старший из которых был бородатым, поскольку в древности все отращивали бороду29, а младший — нежным и прекрасным юношей, как о том сказано выше. (3) Некоторые считают, что двуобразным этого бога называют потому, что состояние опьянения бывает двояким: одни становятся буйными, а другие — веселыми. Диониса сопровождали также сатиры, доставлявшие богу много радости и удовольствия своими танцами и песнями. (4) Вообще же Музы доставляют наслаждение, используя блага искусства, а сатиры — своими вызывающими смех повадками, и все это делает жизнь Диониса счастливой и приятной. Дионис стал также изобретателем священных лицедейских состязаний30, учредил театры и создал систему мусических представлений, а кроме того благодаря ему появились люди, свободные от общественных повинностей, а также занимающиеся определенным родом мусического искусства в военных походах. Впоследствии были созданы мусические сообщества умельцев31, причастных к искусствам, связанных с Днонисом, причем посвятивших себя такого рода деятельности Дионис освободил от налогов. Впрочем, что касается Диониса и связанных с ним мифов, чтобы не нарушать соразмеренности нашего повествования, ограничимся сказанным выше.


Архетип лабиринта, как встроенная программа психики, действует на всех уровнях нашего бытия. Один интересный факт- Чарльз Форт, американский писатель собирал информацию о людях, путешественниках, заблудившихся в девственных лесах и пустынях. Он рисовал маршруты их передвижений. Все рисунки напоминают лабиринты. Форт утверждал, что пространство-есть лабиринт и человек в своем движении воссоздает его узор.
 Тут снова вспоминается мифология и культ Диониса. Ариадна, дочь критского царя танцевала в экстатическом состоянии на празднике Диониса. Танец был как откровение и Дедал построил лабиринт в соответствии с рисунком этого танца. Поиску выхода из лабиринта сопутствует экзистенциальный страх, поэтому не каждый отважится спуститься в Туннели Сэта, а у тех, кто отважится, должно хватить чувств следовать в верном направлении.

 В заключении хочу привести цитату Тома Мура: «Утверждать дионисийство- значит признавать и понимать ту роль, которую играет в жизни боль и смерть, приветствовать весь спектр ощущений от жизни, до смерти, от боли до экстаза, включая травмический опыт…»


«Наше тело является дионисийским,  - , - мы представляем собой его  [т. е. Диониса] часть, ведь мы произошли из копоти, образовавшейся  от титанов, которые ели от его плоти».
Олимпиодор. Комментарий к "Федру"


"Аид и Дионис – это одно и то же"
Гераклит


30 орфический гимн:

 Я Диониса зову, оглашённого криками "эйа"!
 Перворождённый и триждырождённый, двусущий владыка,
 Неизреченный, неистовый, тайный, двухвидный, двурогий,
 В пышном плюще, быколикий, "эвой" восклицающий, бурный,
 Мяса вкуситель кровавого, чистый, трёхлетний, увитый
 Лозами, полными гроздьев, - тебя Ферсефоны с Зевесом
 Неизреченное ложе, о бог Евбулей, породило.
    Вместе с пестуньями, что опоясаны дивно, внемли же
 Гласу молитвы моей и повей, беспорочный и сладкий,
 Ты, о блаженный, ко мне благосклонное сердце имея!



Джейн Э. Харрисон, рассматривая культовый образ Диониса, ссылается на один пассаж из Плутарха2) и пишет: «Плутарх... видит, что Дионис... — это бог, который в некоем смысле олицетворяет жизнь природы, приходящую и уходящую вместе с временами года». И близко следуя тексту Плутарха3), исследовательница продолжает: «Словом, в Дельфах существовали обряды, связанные с разрыванием на куски, со смертью и погребением бога Диониса, а также с воскресением и новым рождением его как ребенка». Дионис «предстает перед нами... в многообразных изменениях и превращениях. Эти многообразные перемены, претерпеваемые Дионисом в воздухе и воде, в земле и звездах, в рождении растений и животных, они [т.е. дельфийцы] загадочно называют "разрыванием на части" и "расчленением", а сам бог зовется у них Дионисом, Загреем, Никтелием и Исодетом, и рассказывают о некоторых его умерщвлениях и исчезновениях, воскресениях и новых рождениях...»4).

М. Нильссон в своем исследовании о культовом образе бога Диониса в греческой и римской древности пришел к убеждению, что образ этот составился из элементов двух различных культовых традиций5). К первой из них, которая может быть выведена из Фракии6), принадлежат справлявшиеся раз в два года оргии, где бог бывал разрываем на части и — в виде некоего животного — съедаем. Ко второй культовой традиции, происходившей, видимо, с минойского Крита, относятся новорожденный младенец в веялке — Дионис Ликнит — и смерть бога. Здесь он явно — божество произрастания и как таковой должен ежегодно умирать и рождаться вновь.



Карл Кереньи:

 То, что Ницше  говорил о греках, представляется особенно оправданным в отношении
 культуры минойского Крита: она останется совершенно не понятой,  пока не постигнут ее дионисийский характер.
 Ни одно другое греческое божество не присутствует в такой мере в исторических памятниках и природе Греции и Италии, то есть в сохранившейся от античности чувственной традиции, как Дионис".
Здесь можно говорить о почти повсеместном распространеюm дионисийского
 элемента. Из двух характерных и единственных в своем роде творений
 греческой архитектуры - храма и театра, которые оставили нам многочисленные
  следы, - последний целиком ппринaдлежал Дионису.
 Из культурных растений средиземноморского ареала наиболее  буйным ростом отличается виноградная лоза - священное растение  Диониса, свидетельствовавшее о его присутствии.






Ф. Любкер. Словарь коассических древностей:

ДИОНИС, DionusoV, DiwnusoV, BakcoV, Bacchus, Liber, Вакх, сын Зевса и Семелы (Hom. Il. 14, 325), бог вина и виноделия, посредством вина веселящий сердце человека (carma brotoisin) и прогоняющий заботы и страдания (LuaioV, освободитель), а вместе с тем сообщающий и телу здоровье и крепость. Таким образом, он является спасителем (swthr) и души и тела. Его дар соединяет людей в веселое общение к мирному наслаждению жизнью; поэтому Хариты, Эрос и Афродита охотно пребывают в его обществе. Он друг муз и покровительствует их искусствам (MelpomenoV); драма и дифирамб обязаны своим происхождением и развитием его культу. Он сближается и с Аполлоном; посредством своей воодушевляющей силы он сообщает дар пророчества; он — iatromantiV, т. е. врачует болезни предсказаниями; в некоторых местах имел свои оракулы и получил участие в дельфийском оракуле. Относительно к природе этот бог, охраняющий и взращивающий виноградную лозу, получил более общее значение, сделавшись покровителем растительности вообще, производителем цветов и плодов (FloioV от глагола floiw, floreo, AnqeuV, AnqioV, DendrithVm UhV, т. е. оплодотворяющий посредством влаги) и, таким образом, принял участие в деятельности Деметры, с которою он сходится и в том, что в отношении к человеческой жизни является распространителем кротких нравов и культуры (QesmoforoV). Гомер редко упоминает об этих мирных божествах, Д. и Деметре; они не принадлежат к сонму олимпийских богов, а милостиво пребывают на земле среди рода человеческого. Однако Гомеру уже известно оргиасти-ческое служение этому богу (Il. 6, 130 слл.). Начало свое этот культ взял, вероятно, от мифических фракийцев в Беотии; Беотия потому и считается родиною Д. Мать его Семела, дочь Кадма, жила в Фивах. По совету ревнивой Геры она упросила Зевса, чтобы он явился к ней во всем своем величии, и когда Зевс, связанный своим обещанием, приблизился к ней с молнией и громом, пламя охватило Семелу и ее дом, и она, умирая, преждевременно родила младенца, которого Зевс зашил в свое бедро, а когда дитя дозрело, передал на воспитание Иноне (Inw), супруге Атаманта Орхоменского. Когда же Гера привела Атаманта в бешенство, а Инона бежала (см. Athamas), юный бог был передан нисейским нимфам (отсюда DionusoV), скрыт ими в пещере и вскормлен сладкою пищею. По первоначальному сказанию, Ниса, если только это не воображенная местность, находилась в Беотии; впоследствии ее помещали во Фракии, Аравии, Индии и т. д. Из Беотии культ Д. проник в Аттику, в окрестности Парнасса, в Сикион, Коринф, на острова Наксос, Лесбос и т.д. На острове Наксосе его супругою является Ариадна (см. Theseus), от которой он имел сыновей Ойнопионта (винопия), Еванфа (цветущего) и Стафила (виноградаря). Культ Д. распространился по всей Греции позже, чем культ олимпийский богов, и т. к. он, способствуя неге и располагая к роскошному наслаждению жизнью, находился в некотором противоречии к степенному и строгому характеру культа олимпийских богов и в особенности весьма влиятельного культа Аполлона, то введение его во многих местностях Греции встречало противодействие. На это обстоятельство указывают многие мифы, в том числе и миф (Il. 6, 130 слл.) о Ликурге, сыне Дранта, царя фракийских эдонян. Он прогнал с нисейский полей кормилиц пьяного Д., так что они уронили на землю священную утварь, а сам Д. бросился в море, где его приняла Фетида. За это боги возненавидели Ликурга; Зевс поразил его слепотою и сократил его жизнь (Гомер); по позднейшему сказанию, преступление Ликурга повлекло за собою бесплодие страны, а сам он впал в бешенство, под влияние которого убил своего сына, приняв его за виноградную лозу. Но т. к. страна оставалась по-прежнему бесплодною, эдоняне отвели Ликурга на гору Пангей (Paggaion), где по приказанию Д. он был растерзан конями на части Apollod. 3, 5, 1. Soph. Ant. 955 слл. В Аргосе Д. привел в бешенство женщин, избегавших его культа, так что они избили и пожрали своих детей. Тирренские морские разбойники, похитившие Д. с морского берега, были превращены им в дельфинов, за исключением кормчего, признавшего его богом. См. Acoetes, ср. также Pentheus. Куда только не являлся Дионис, везде он утверждал свой культ. Сопровождаемый толпою своих служительниц, менад или вакханок, окруженный сатирами и силенами, которые вооружены были жезлами (qursoV), обвитыми плющом и виноградными лозами, он победоносно прошел по Элладе и варварским землям до отдаленной Индии. Сказание об этом вакханском походе в Индию развилось в своих подробностях только после времен Александра Великого, представляя собою как бы мифический первообраз похода македонского героя. Когда наконец Д. заставил весь мир признать себя богом, он вывел свою мать из преисподней на Олимп, где она под именем Фионы (Quwnh, неистовая, он сам — QuwneuV) наслаждалась бессмертием. Культ Д. с древних времен имел характер светлой веселости. Плутарх говорит о нем: «Праздник Д. издревле справлялся процессией, довольно просто, но довольно весело; впереди — кадка с вином и виноградная ветвь, затем один тащил козла, а другой следовал за ним, неся корзину с винными ягодами». Впоследствии времени эта умеренность более и более исчезала; стали предаваться невоздержанному раздражению чувств, бродить под звуки флейт, бубен и литавр, с громкими возгласами «euoi» в пьяном, распущенном неистовстве, раздирать животных и пожирать их кровавое мясо. Отсюда Д. получил прозвание BakcoV — шумный (после времен Геродота), BakceioV, BromioV, EuioV. В этих оргиях, происходивших часто ночью (nuktelia), большую роль играли исступленные женщины, представлявшие спутниц Д. под названиями вакханок, менад, фиад, мималлон и бассарид (названы по длинной, пестрой одежде, bassara; Д. сам назывался BassareuV). Этот шумный культ, вероятно, происходил из Фракии и подал повод к сближению Д. с Кибелой и Атисом и к отождествлению его с Сабазием, азиатскими божествами, которых также почитали диким исступлением. Д.-Сабазий (SabazioV) был представителем цветущей жизни природы, подвергающейся смерти и снова пробуждающейся. Та же самая мысль лежит в основании культа Д.-Загрея (ZagreuV, растерзанный), культ которого орфики ввели в мистерии Деметры и Персефоны. Они рассказывали, что Д.-Загрей, сын Юпитера и Персефоны, возведенный отцом на небесный престол, был растерзан титанами, но что Зевс, проглотив содрогающееся сердце его, снова родил Д. В мистериях Деметры Д. носит имя IakcoV и является в образе отрока (KoroV), как брат или жених Персефоны (Kora). Круг празднеств, учрежденных в честь Д. в Аттике, состоял из 4 главных праздников, которые начинались поздней осенью или в декабре и продолжались до весны. 1) Малые или сельские Дионисии, Dionusia ta kat agrouV, en agroiV, ta mikra, в месяце Poseidewn (декабрь—январь) праздновались в деревнях по случаю первого разлива и отведывания свежего вина, а не по случаю сбора самого винограда, т. к. этот продолжался лишь до начала ноября. Аристофан (Acharn. 241 слл. 263 слл.) дает живое изображение этого праздника, существенную часть которого составляла торжественная процессия членов семейств для принесения жертвы. С праздником соединялись всякого рода деревенские увеселения, забавные танцы и насмешливые шутки, которые послужили началом драматической поэзии. Труппы странствующих актеров разыгрывали свои пьесы, обыкновенно такие, которые уже раньше представлялись в городе. Особенно забавным увеселением на этом празднике, продолжавшемся несколько дней, были так называемые асколии (Askwlia), причем мальчики, для потехи зрителей, скакали на одной ноге по наполненным мехам, вымазанным маслом. В то же самое время в Елевсине и в Афинах праздновались пожинки, Alwa, праздник, совершавшийся вместе с честь Д., Деметры и Персефоны. Следующий затем праздник 2) Леней, Ahnaia, в месяце Gamhliwn (январь—февраль), совершались в самих Афинах и были как бы продолжением сельских Дионисий. Первоначально эти был действительно сельский праздник ленейского округа, для жителей Афин и окрестностей. В состав праздничной программы входили: большой пир, для которого город поставлял мясо, и торжественное шествие по городу с обычными на праздниках Д. шутками и насмешками ex amaxwn; разыгрывались также трагедии и в особенности комедии. В течение следующего месяца, Anqesthriwn, происходили Антестерии, Anqesthria. В первый день праздновали почин выбродившегося вина (Piqoigia, откупорка бочек), во второй день (oi CoeV, праздник кружек), на большом общественном пиру наперегонки пили молодое вино; кто первый осушал свою кружку — тот получал приз. Важнейшим действием этого дня была таинственная жертва, которую супруга архонта — царя (BasileuV) приносила Д. в его ленейском храме и бракосочетание ее с богом. Третий день назывался Cutroi, горшечный праздник, потому что горшки с вареными стручковыми плодами выставлялись в виде жертвы для подземного (cqonioV) Гермеса и для душ умерших; 4) Большие или городские Дионисии, D. megala, ta kat astu, ta astika или просто Atovuata, праздновались в месяце Elafhboliwn, несколько дней сряду и великолепием своим привлекали в город множество народа из туземцев и иностранцев. Древнее деревянное изображение бога, перенесенное некогда из Елевтер в Афины, переносилось блестящей процессией из Ленея в небольшой храм, находившийся по дороге в Академию, в котором оно, вероятно, первоначально находилось; при этом ликующие хоры в честь Д.-освободителя (eleuqerioV) пели дифирамбы, составленные для этого праздника знаменитыми поэтами. Комедии и трагедии, а именно вновь сочиненные (kainoiV tragwdoiV), представлялись два дня сряду с большою пышностью перед огромным числом зрителей из туземцев и иностранцев, почему в этих собраниях объявляли об общественных наградах, вроде награждения Демосфена венком. Ср.: Boeckh. Kl. Schriften, т. 5, стр. 65-152. А. Mommsen Heortologie, стр. 323 слл. В художественных произведениях следует различать более древнее изображение старого или индийского Д., с величественною осанкою, густыми волосами и окладистою бородою, светлыми, цветущими чертами лица, в азиатской, почти женской одежде (важнейшая статуя, так называемый Сарданапал, находится в Ватиканском музее), от позднейших изображений, представляющих Д. в отроческом возрасте (efhboV), с мягкими, как бы расплывающимися мускулами, полуженскими формами тела, мечтательными чертами лица, полными неопределенной, приятной тоски; повязка и венок из листьев винограда и плюща окружают мягкие длинные кудри его, козья шкура, обыкновенно, слегка накинута на нагое тело, прислоняющееся в неге к стволу дерева. Искусство любило изображать его в обществе менад, сатиров, силенов, кентавров, нимф и муз (такая процессия Вакха называется qiasoV); сам он находится в середине этой опьяненной толпы в блаженном спокойствии, часто в обществе своей милой невесты Ариадны, Ему посвящены были виноград и плющ, пантера, рысь и тигр, осел, дельфин и козел. Греческому Д. соответствует римский бог вина Bacchus или Liber, с которыми в культе соединялось и женское божество Libera. Оба имени, вероятно, не более как перевод греческих названий KoroV и Kora; но римляне обыкновенно производили эти имена от слова liber, свободный, будто бы ими выражались свобода и веселая распущенность этих культов. Поклонение Либеру, вероятно, перешло к римлянам, как и к другим италийским народам, от греков Нижней Италии. 17 марта в честь его праздновались Liberalia (Ov. fast. 3, 711 слл.) с театральными представлениями в городе; в деревнях его праздник, как и в Аттике, справлялся разного рода забавными шутками и веселыми песнями. Verg. G. 2, 385 слл. Праздник Либералий совершался в честь не только Либера, но и Цереры, с которою вообще он и Либера, как сельские божества обилия, находились в тесной связи. Так, напр., храм, построенный в 496 г. до Р. X. Авлом Постумием, был посвящен Церере вместе с этими двумя божествами. Помимо этого открытого служения в Рим вкрался и тайный культ Вакха, Bacchanalia (Orgia), которые справлялись в ночную пору с величайшим бесстыдством, так что сенат в 186 г. до Р. X. должен был выступить против них со всею строгостью. Liv. 39, 8 слл. Но они втайне продолжали существовать до времен Империи. Либера, не имевшая отдельного культа, в этом тайном служении признавалась супругою Либера-Бакхуса и, таким образом, отождествляема была с Ариадною.


Дионис это так же Бог танца о чём нам сообщает Аристоксен Тарентский:
""Все мальчики танцуют его обнаженными, совершая некоторые ритмические движения и фигуры (schemata), [исполняемые] руками поочередно, таким образом, что появляются некие образы и очертания всей палестры и панкратия, и ритмично передвигая ноги. Виды такого танца – осхофорический [от названия процессии, в которой юноши, одетые в женское платье, несли виноградные ветви с висящими на них гроздьями] и вакхический, почему и весь этот танец восходит к Дионису".


Бог Танцующий - ещё одна ипостась этого Великого и загадочного Бога



В.В. Зелинский:

 В сущности Дионис испытал в Греции развитие, противоположное развитию Деметры: та из скромной богини зреющей нивы развилась в богиню-закононосицу и в богиню тайн загробной жизни; Дионис пришел в Грецию как бог творческого экстаза, приносящий своим посвященным также и весть о бессмертии их души; но в гражданском культе пришлось и его праздник приурочить к человеческой работе — и ему поручили виноделие, родственное даруемому им экстазу, но первоначально от него независимое. Мы здесь и будем иметь в виду эту сторону его естества.

Правда, забота о благословении Диониса растущей, цветущей и плодоносной лозе было делом частного культа; государство заботилось о винограде лишь с момента его снятия. Цикл праздников Диониса открывался веселыми Осхофориями, т.е. "ношением гроздий". Носили их избранные от отдельных фил — всех было десять — эфебы, и притом из храма Диониса в Афинах в храм Паллады в Фалере: гроздья были даром от Диониса богине-покровительнице страны. Остальные праздники были приурочены к различным стадиям брожения молодого вина; то были Сельские Дионисии в декабре, Ленеи в январе и Анфестерии в феврале. Все они были обставлены отчасти веселой, отчасти серьезной обрядностью и расцвечены прелестными мифами и легендами; но прекраснейшим из всехдионисических праздников были учрежденные Писистратом Великие Дионисии в марте. Учредитель понял чествуемого бога в его первоначальном значении как бога творческого экстаза: вино отступает на задний план, первенствует песнь и в ее области — песнь из песней, трагедия. Друг человеческой культуры должен преклониться перед Великими Дионисиями: они дали повод к возникновению величайших Произведений аттического гения, творений Эсхила, Софокла и Еврипида.

Из прочих отраслей земледельческого труда — древоводство вообще было посвящено тому же Дионису как "дендриту", богу приливающих весенних сил.


Состояние дионисийского безумия наступало после возлияний вина и экстатических танцев. «Вино - aurum potabile, питьевое золото». Однако, опьянение виноградным вином было прерогативой жрецов, требующей особого посвящения. Вот что писал об этом Валерий Флакк: «Вакх погружает в пенистый сок увитый плющом и змеиной травой офианой тирс. Когда менады натираются этой травой, клитор вырастает фаллосом. Оргия: старики превращаются в детей, женщины в мужчин, мужчины в женщин, те и другие в пантер, змей, хищных птиц - рев, стоны, кровь, пение. Ритуал заканчивается, бог исчезает, на пустой земле валяются несчастные страдальцы. Но менады и вакханы, забыв о прежней жизни, днями и ночами рыщут по лесам и полям в поисках неистового бога сублимаций." (Дионисии )

 На Крите во время дионисийского ритуала люди зубами разрывали на куски живого быка. Юнг описывал процесс перехода на теневую сторону: « …двери открываются и срываются ветром с тысячекратным хохотом». Жрицы Диониса, менады, девять дней придерживались воздержания, чтобы в момент мистерии через ритуальный секс войти в состояние теолепсии( общение с богом). В древне- германских мистериях siethr, благодаря экстазу безумия, человек входил в измененные состояния сознания «дабы обрести своего двойника в образе сверхъестественного существа, называемого fyligya или «fetch» (призрак)… (fyligya иногда является магу в анималистических образах, близких к тотемным животным сибирских шаманских традиций и визионерских ритуалов североамериканских индейцев.)»



В самих Афинах главным обрядом Анфестерий было благословение и ритуальное питье нового вина. Первый день праздника, Пифоигия, получил свое название от процесса откупоривания кувшинов с вином. Подобный обряд в то же самое время совершался в Беотии, но там он был посвящен Благому Даймону — богу, в честь которого совершались возлияния после каждой трапезы. В Афинах же смешанное жрицей вино доставлялось в святилище Диониса в Болотах и благословлялось перед богом. Каждому участнику вино наливали в особый кувшинчик, и поэтому этот день назывался «Праздник кувшинов» (Хоэс). Свою порцию вина получали даже маленькие дети, которым в этот день было принято дарить подарки, особенно маленькие раскрашенные кувшинчики. В школах в это время был выходной день, и учителя получали в этот день свое скудное жалование. На этот праздник пускали детей с четырех лет в знак того, что они уже не просто младенцы. Другой важной церемонией Анфестерий было ритуальное бракосочетание Диониса с женой высшего жреца Афин — архонта-царя. Это пример широко распространенного [48] обряда, предназначенного для обеспечения плодородия. В фольклоре других стран можно встретить немало подобных примеров. В Греции они, по большей части, мифические. В Афинах было принято везти бога в город на корабле, поставленном на колеса (Илл. 13). Ведь он был богом весны, приходящей из-за моря.



Е. Головин о тайне Дионисийства:

"В чём, собственно, сущность дионисийской мистерии? В том, чтобы освободить женщину и мужчину от рабства Приапу, от земли, бесконечной смены рождений и метаморфоз. В этом смысле Дионис является врагом женских богинь и луны, абсолютно. Потому что для матриархата, для женского начала мужчина является не более, чем инструментом, он просто сооткрыватель дверей рождения. В лунной мифологии, в мифологии луны, он обозначается как узенький серп месяца и для мужчины в его жизни, с этой точки зрения, максимальное совершенство - стать женщиной, подобно тому, как узенький серп луны в конце концов становится полнолунием. Тем же самым, по матриархату мыслится мужская судьба. И это то, с чем не согласны люди, исповедующие дионисизм. Именно в этом ключе Бахофен построил свою теорию "кровавой борьбы полов". Именно в этом плане Дионис не только завоевал необычайную матриархальную Индию, но и просто провёл отличную военную операцию против амазонок. Более того, он не просто их уничтожил как другие греческие герои Тезей или Геракл или Бельрофонт, он обратил амазонок, совершенно ярых поклонниц луны и женского начала, в свою веру. И они превратились в менад, которые действительно совсем с ума сошли от всяких такого рода возбуждений, совершенно забыли государство, походы и т.д., и т.д., и прыгали по лесам и полям, как сумасшедшие. Потому что узнав, что страдание есть наслаждение и узнав это на себе, они другой жизни просто не хотели и не могли. Вот почему Дионис, уже позже, уже в христианскую эпоху, назывался "мучительным богом страдания, мучительным богом наслаждения".



М. Нильссон:
Дионис пришел в Грецию довольно поздно — незадолго до начала исторического периода. Так что получается, что виноградарство в Греции гораздо старше Диониса, а описанные выше сельские обычаи являются очень [50] древними; эти еще не деистического происхождения магические обряды оказались связанными с именем конкретного бога гораздо позже, когда сложилось представление о том, что каждый праздник должен быть посвящен определенному богу. И эта связь не была нерушимой. Боги исчезли, а обряды все еще частично сохраняются. Принято считать, что Дионис был, в первую очередь, богом вина (Илл. 14). Уже Гесиод и Гомер считали вино даром Диониса. Но он был не только богом вина, но и богом растительности и плодородия в целом, исключая разве что злаки. Даром Диониса считался и инжир.31) В обрядах праздника цветов, Анфестерий, он выступает в качестве бога весны. Вот почему его символом был фаллос. Фаллос использовался и в других обрядах плодородия, в частности, в ритуалах, посвященных Деметре, но нигде это не проявилось так ярко, как в культе Диониса. Фаллос фигурирует во всех дионисийских процессиях. Афинские колонии обязаны были посылать фаллосы к Великим Дионисиям. Если бы нам довелось быть свидетелями этой праздничной процессии, с ее многочисленными непристойными символами во время праздника, когда шли представления по трагическим и комическим произведениям великих поэтов, то это, наверное, произвело бы на нас гротескное впечатление. Процессия [51] с фаллосом имела место и во время другого дионисийского праздника — Сельских Дионисий, описанных Аристофаном. Деревенские обычаи такого рода упоминаются и у Плутарха, который сожалеет об этих простых веселых праздниках, вытесненных из обихода роскошью современной жизни. В шутках и песенках фаллоносцев можно видеть истоки комедии. Но и трагедия тоже зародилась в культе Диониса, а именно Диониса Элеутерского (по названию деревни на границе с Беотией). Этот культ был введен в Афинах Писистратом. Однако следует иметь в виду, что Диониса в этом культе называли Меланайгис (тот, у кого черная козлиная шкура) и что существовал миф, свидетельствующий о том, что имела место битва между «Светлым» и «Черным». Была ли эта битва тем же, что и поединок между зимой и летом, фигурирующий в позднейшем европейском фольклоре, сказать сложно, хотя некоторые ученые именно так и считают.32) Во всяком случае, небесполезно было бы отметить, что две высочайшие вершины греческого духа — драма и буколическая поэзия — ведут свое происхождение от простых сельских обычаев.

Со времен Лисистрата в честь Диониса в Афинах проводилось четыре празднества. 7  Сельские Дионисии, происходившие в декабре, были деревенскими праздниками. Процессия несла огромный фаллос, толпы с песнями сопровождали его. Повсеместно распространенная в мире и по существу архаичная, "фаллофория", безусловно, старше культа Диониса. Среди ритуальных развлечений были разного рода состязания, а главное – парад ряженых в масках или в костюмах животных. Сами эти обряды появились до Диониса, но в данном случае нетрудно понять, как бог вина стал предводителем шествия масок.

Мы гораздо меньше знаем о Ленеях, приходившихся на середину зимы. У Гераклита можно прочитать, что слово "Ленеи" и глагол "исполнять Ленеи" употреблялись как эквиваленты слова "вакханки" и глагола "играть вакханку". Бог призывался с помощью daidouchos.  Согласно толкованию одного из стихов Аристофана, элевсинский жрец, "держа в руке факел, произносит: "Зовите бога!", и присутствующие восклицают: "Сын Семелы, Иакх, 8  податель богатств!"".

Анфестерии праздновались примерно в феврале-марте, а появившиеся позднее Великие Дионисии – в марте-апреле. Фукидид (II,15,4) рассматривает Анфестерии как самый ранний из известных праздников в честь Диониса, он же и самый важный. В первый день, под названием Пифогия, открывали глиняные кувшины (pithoi  – пифосы) с вином из урожая предыдущей осени. Бочонки переносились в святилище Диониса "на Болоте", богу предлагалось возлияние, а затем новое вино опробовалось. Во второй день (называвшийся Choes,  "кувшины") проводились состязания на быстроту пития: участники получали полные кувшины вина и по сигналу должны были выпить их наперегонки. Данное соревнование, подобно некоторым состязаниям на сельских Дионисиях (например, askoliasmos,  где молодые люди пытаются удержать равновесие на намасленном мехе), проходит по тому же известному сценарию, что и всякого рода поединки и турниры (в спорте, в ораторском искусстве), смысл которых – способствовать обновлению жизни. 9  Но хмельная эйфория этих празднеств говорит об ожидании иной загробной жизни, чем та, которую сулит людям гомерово мрачное подземное царство.

В день Choes  проводилось также шествие, символизировавшее вхождение бога в город. Поскольку считалось, что он является с моря, по городу на четырех колесах от колесницы провозили ладью, в которой восседал Дионис с виноградной лозой в руке, и с ним – два нагих сатира, играющие на флейтах. Многочисленная толпа, возможно, в масках или костюмах, жертвенный бык, шедший первым флейтист и те, кто несли гирлянды, составляли процессию, которая двигалась в Леней, древнее святилище, открытое только в этот день. Там происходили различные церемонии, в которых принимали участие basilinna,  "царица", т.е. супруга царя-архонта, и четыре ее приближенные. С этого момента basilinna,  наследница древних цариц города, считалась супругой Диониса. Она ехала рядом с ним в повозке, и теперь новая процессия, свадебного типа, направлялась в Буколей (буквально – "бычье стойло"), древнюю резиденцию царей. Аристотель утверждает, что там, в Буколее, и разыгрывался священный брак бога и царицы (Ath. Pol. 3,5). То, что для этого выбирали именно Буколей, говорит о сохранности веры в "бычью" эпифанию Диониса.

Предпринимались попытки трактовать этот союз в символическом смысле, и бога, предположительно, изображал архонт. Но Вальтер Отто не случайно подчеркивает значение свидетельства Аристотеля. 10



Но дионисийский опыт охватывал и более сокровенные глубины. Пожирая сырую плоть, вакханки делали то, что десятки тысяч лет подавлялось; подобное неистовство и было соединением с жизненными и космическими силами, которое можно толковать как божественную одержимость. Естественно, что одержимость путали с "безумием", манией.  И на самого Диониса находило "безумие", а вакханки лишь разделяли с ним его испытания и страсти – в конце концов, это был самый верный способ войти с ним в общение.

Грекам были знакомы и другие случаи, когда боги насылали мании. В трагедии Еврипида "Геракл" сумасшествие героя – дело рук Геры; в "Аяксе" Софокла безумие вызывает Афина. Корибантизм, который древние сравнивали с дионисийской оргиастикой, был манией,  вызываемой корибантами, и терапия его заканчивалась ничем иным, как инициацией. Но Дионис и его культ отличались не психопатическими кризами, а тем, что этим кризам придавалась ценность  религиозного опыта, независимо от того, был ли он ниспосланным божеством наказанием или знаком благосклонности. 15  В конечном счете, и интерес к сравнению внешне похожих обрядов или коллективных действий – например, средневековых танцев, в которых преобладают конвульсивные движения, или ритуальной омофагии айссава, североафриканского мистического братства 16  – объясняется тем, что при таком сравнении выявляется уникальность дионисийской религии.

Очень редко в какой-либо исторический период вдруг появляется божество, столь "нагруженное" архаическим наследием: обрядами с использованием териоморфных масок, фаллофорией, sparagmos,  омофагией, антропофагией, манией, enthousiasmos.  Но замечательнее всего то, что, сохраняя это наследство, эти пережитки доисторических времен, культ Диониса, раз попав в духовный универсум греков, уже не переставал порождать новые религиозные ценности. И в самом деле, исступление, вызываемое божественной одержимостью – "безумие", – интересовало многих авторов, причем часто вызывало иронию и насмешку. Геродот (IV, 78-80) рассказывает о приключении скифского царя Скила, который, будучи в Ольвии, на Борисфене (Днепре), был "посвящен в обряды Диониса-Вакха". В ходе церемонии (telete)  он, одержимый божеством, превратился "в вакханта и безумца". По всей вероятности, речь идет о процессии, в которой инициаты, "под влиянием божества", дают увлечь себя исступлению, принимаемому посторонними, а также и самими одержимыми за "безумие" (mania).

Царица принимает бога в доме своего мужа, наследника царей, – следовательно, Дионис выступает как царь. Возможно, этот союз символизирует брак божества с самим городом, брак, сулящий последнему всевозможные блага. Но этот акт характерен для Диониса – божества, чьи эпифании брутальны и кто требует, чтобы его верховенство было провозглашено публично. Нам не известен никакой другой греческий культ, в котором бог соединялся бы с царицей.

Но три дня Анфестерий, и особенно второй из них – день триумфа Диониса, – время неблагоприятное, злое, потому что в эти дни на землю возвращаются души умерших, а с ними – керы, носители пагубного влияния Аида. К тому же этим существам прямо посвящался последний день Анфестерий. Произносились молитвы мертвым, из разных злаков готовилась panspermia  – жидкая каша, которую надо было съесть до темноты. С приходом ночи все кричали хором: "К воротам, керы! Анфестерии окончены!" Подобный ритуальный сценарий хорошо известен и зафиксирован почти во всех земледельческих цивилизациях.* 106  Плодородие и богатство зависят от мертвых и от сил подземного мира: "От мертвых, – пишет в одном трактате Гиппократ, – приходят к нам пища, семена и способность к росту". Во всех церемониях Дионис выступает как бог плодородия и смерти одновременно. Уже Гераклит сказал (фрагм.15), что "Аид и Дионис – это одно и то же".



Овидий. Либералии. Книга 3

В третий день после ид начинается празднество Вакха.
Либер! Певца вдохнови на прославленье твое.
715 Что о Семеле сказать? Если б к ней не явился Юпитер
В молниях, ты бы тогда матери бременем был.
 Что о тебе? Чтобы ты в положенный срок народился,
В теле своем доносить должен был сына отец.
 Долог был бы рассказ о ситонских и скифских триумфах
720 И о смиренье твоей, Инд, благовонной страны;
 Я умолчу о тебе, кого мать растерзала фивянка,
И как в безумье себя ты изувечил, Ликург;
 Я бы хотел рассказать, как тирренские вдруг превратились
Изверги в рыб; но не то надо теперь объяснить.
725 Надо теперь объяснить причину того, что старуха
Всем на продажу печет либу — медовый пирог.
 До появленья тебя на свет алтари запустели,
Либер, и все очаги храмов травой заросли.
 Ты, говорят, покорив и Ганг, и все страны Востока,
730 Отдал Юпитеру в дар первую прибыль свою:
 Первый принес киннамон и тобою захваченный ладан
И триумфального ты жег ему мясо быка.
 В честь тебя, Либер, дают возлиянью названье «либамен»,
И освященный пирог «либою» также зовут.
735 Богу пекут пироги, ибо он наслаждается соком
Сладким, а мед, говорят, тоже был Вакхом открыт.
 Шел меж сатирами он с побережья песчаного Гебра
(Не ожидайте дурных шуток в сказанье моем!)
 И до Родопы дошел, до цветистого кряжа Пангея;
740 Громко кимвалов его звон раздавался кругом.
 Стаи неведомых тут насекомых на шум прилетели,
Пчелы то были: на звук меди несутся они.
 Тотчас же рой их собрал и в полом дупле заключил их
Либер, и был за труды желтый наградою мед.
745 Только сатиры и лысый старик отведали меда,
Сотов искать золотых стали повсюду в лесу.
 Роя Силен услыхал жужжание в вязе дуплистом,
Соты увидел в дупле и притаился старик.
 Ехал лентяй на осле, который сгибался под ношей;
750 Вот он его прислонил к вязу, где было дупло,
 Сам же встал на осла, на ствол опираясь ветвистый,
И ненасытной рукой мед потащил из дупла.
 Тысячи шершней летят и, на череп его обнаженный
Тучей нещадною сев, жалят курносого в лоб.
755 Падает он кувырком, под копыта осла попадает
И, созывая своих, кличет на помощь себе.
 Все тут сатиры бегут и над вздутою рожей отцовской
Громко хохочут, а он еле встает, охромев.
 С ними хохочет и бог, старику велит смазаться тиной;
760 И, повинуясь, Силен грязью марает лицо.
 Либеру мед по душе, и поэтому мы запекаем
С медом ему пироги как изобретшему мед,
 А почему пироги эти месят жены, не тайна:
Тирсом своим этот бог женщин сбирает толпу.
765 А почему же старух для этого надо? Старухи
Любят вино, и к лозе винной пристрастны они.
 Ну, а венки из плюща? Это Вакха любимая зелень,
А почему, я тебе без промедленья скажу:
 С Нисы пришли, говорят, и от мачехи спрятали нимфы
770 Мальчика, скрыв колыбель зеленью веток плюща.



Мне остается сказать, почему дают вольную тогу
В твой светоносный день мальчикам, юноша Вакх.
 Иль потому, что ты сам остаешься мальчиком или
Юношей вечно, своим видом с обоими схож;
775 Иль, если сам ты отец, отцы твоему попеченью
И твоему божеству препоручают сынов;
 Иль, раз ты волен, детей облачают вольной мужскою
Тогой и в жизненный путь вольно пускают идти;
 Иль потому, что когда прилежней работали в поле
780 Встарь, и сенатор следил сам за отцовской землей,
 И когда от сохи шагали к консульским фаскам,
Не постыдяся своих грубых мозолистых рук, —
 Все собирались толпой селяне на игрища в город
Не для веселых забав, а чтобы славить богов;
785 Чествовался в этот день бог — даритель лозы виноградной
Вместе с богиней, в своей факел несущей руке,
 И для того, чтобы больше людей новичка поздравляли,
Тогу надевшего, стал день этот зрелости днем.
 Ласково, отче, своей ты кивни мне рогатой главою
790 И парусам ты моим ветер попутный пошли!


Лукиан. Разговоры Богов:

Аполлон и Дионис

1. Аполлон. Странное дело, Дионис: Эрот, Гермафродит и Приап родные братья, сыновья одной матери, а между тем они так непохожи друг на друга и по виду, и по характеру. Один — красавец, искусный стрелок, облечен немалой властью и всеми распоряжается; другой — женоподобный полумужчина, такой с виду неопределенный и двусмысленный, что нельзя с уверенностью сказать, юноша он или девушка; а зато Приап уже до такой степени мужчина, что даже неприлично.

Дионис. Ничего удивительного, Аполлон: в этом виновата не Афродита, а различные отцы. Но ведь бывает даже, что близнецы от одного отца рождаются разного пола, как, например, ты с твоей сестрой.

Аполлон. Да, но мы похожи друг на друга, и занятия у нас одинаковые: мы оба стрелки.

Дионис. Только что и есть у вас общего, все же остальное совсем различно: Артемида в Скифии убивает чужестранцев, а ты предсказываешь будущее и лечишь больных.

Аполлон. Не думай, что моя сестра хорошо себя чувствует среди скифов: ей так опротивели убийства, что она готова убежать с первым эллином, который случайно попадет в Тавриду.

2. Дионис. И хорошо сделает. Но о Приапе: я тебе расскажу про него нечто очень смешное. Недавно я был в Лампсаке; Приап принял меня у себя в доме, угостил, и мы легли спать, подвыпив за ужином. И вот, около полуночи мой милый хозяин встает и… мне стыдно сказать тебе.

Аполлон. Хотел тебя соблазнить?

Дионис. Да, именно.

Аполлон. А ты что тогда?

Дионис. Что ж было делать? Расхохотался.

Аполлон. Очень хорошо, что ты не рассердился и не был с ним груб; ему можно простить попытку соблазнить такого красавца, как ты.

Дионис. По этой самой причине он может и к тебе, Аполлон, пристать: ты ведь так красив, и у тебя такие прекрасные волосы, что Приап даже в трезвом виде может тобой прельститься.

Аполлон. Он не осмелится: у меня не только прекрасные волосы, но имеются также лук и стрелы.



Гомер. Гимн Дионису:



           Шумного славить начну Диониса, венчанного хмелем,

           Многохвалимого сына Кронида и славной Семелы.

           Пышноволосые нимфы вскормили младенца, принявши

           К груди своей от владыки-отца, и любовно в долинах

 5        Нисы его воспитали. И, волей родителя Зевса,

           Рос он в душистой пещере, причисленный к сонму бессмертных.

           После того как возрос он, богинь попечением вечных,

           Вдаль устремился по логам лесным Дионис многопетый,

           Хмелем и лавром венчанный. Вослед ему нимфы спешили,

 10      Он же их вел впереди. И гремел весь лес необъятный.

           Так же вот радуйся с нами и ты, Дионис многогроздный!

           Дай и на будущий год нам в веселии снова собраться!


Влюбившись в Семелу, Зевс тайно от Геры разделил с ней ложе33. Когда Зевс пообещал ей, что сделает все, о чем она только его ни попросит, Семела, введенная в обман Герой34, попросила его прийти к ней в том же самом виде, в каком он пришел свататься к Гере. Не имея возможности уже отказать Семеле, Зевс прибыл в ее брачный чертог на колеснице с молниями и громами и метнул перун. Семела, от страха упав замертво, родила шестимесячное дитя, а Зевс извлек дитя из огня и зашил его в свое бедро. После смерти Семелы остальные дочери Кадма распустили слух, будто Семела разделила ложе с каким-то смертным человеком и стала после этого лгать, будто бы ее любовником был сам Зевс, за что она и была убита перуном. В положенное время Зевс родил Диониса, распустив швы на своем бедре, и отдал дитя Гермесу. Последний отнес ребенка к Ино и Афаманту, попросив их, чтобы они воспитали дитя, как девочку.

Аполлодор Мифологическая библиотека


Они несут повсюду разрушенье:
 Я видел, как они, детей похитив,
 Их на плечах несли, не подвязавши,
 И на землю не падали малютки.
 Все, что хотели, на руки они
 Могли поднять: ни меди, ни железа
 Им тяжесть не противилась
 (Еврипид, «Вакханки»)


Главным источником познания Диониса является большая поэма греческого писателя Нония (это V в. до н.э.). Поэма эта называется «Деяния Диониса». Дошла она далеко не целиком, скорее большими фрагментами. Далее, есть еще небольшая поэма неоплатоника, которого красиво зовут Иеропл Александрийский (это IV-V вв). У него есть небольшая поэма, которая называется «Охота титанов за Дионисом». Есть еще разрозненные орфические гимны (так называемые «орфические гимны», они, естественно, не принадлежат самому Орфею, но это просто в традиции Орфея), по которым тоже деяния Диониса в той или иной мере мы можем как-то проследить.

Для того, чтобы подойти немножко ближе и понять, что такое дионисизм, я хочу процитировать фрагмент из Нония «Деяния Диониса». Этот фрагмент касается одного момента в бурной жизни Диониса — его завоевания Индии, в его путешествия в Индию.


Помимо сделанных М. Нильссоном выводов, рассматриваемые свидетельства текстов и изображений говорят и о том, что Дионис является и в облике зверя, и в облике человека (Eurip. Bacch. 92sq.); равным образом его культ знает принесение в жертву не только животного, но и человека. Культовый ритуал омофагии, однако, имел значение не только для усвоения божественной силы религиозной общиной (что подчеркивает М. Нильссон), он [106]

Еще одно культовое имя Диониса вместе с соответствующим изображением на вазе позволяет убедиться, что бог мог являться в образе своего жертвенного животного. Дионис, который мог называться также Кемелий, т.е. «Олененок»16), изображен на краснофигурном аттическом стамносе начала V в. до н.э. (рис. 2)17) держащим над головой в обеих руках части разорванного надвое олененка. Жертвоприношение совершено — это момент, предшествующий омофагии. Но олененок — не единственная териоморфная ипостась бога. Дионис был почитаем и как козленок (;;;;;;)18), и как бык19), и как лев20), с которым он имел общее прозвище — Омест21). Аттические вазописцы времен архаики охотно изображали рядом с антропоморфным богом его же, но в териоморфном облике — в виде животного-атрибута (рис. 3-4)22) или «ездового» зверя (рис. 5-6)23). На аттической черно-фигурной амфоре из Вульчи (рис. 3) Дионис изображен даже в четырех своих ипостасях: как ;;;;;;;;; «Древесный» (Pind. fr. 153) — божество виноградной лозы, как ;;;;;; «плющ» (Paus. I.31.6) — в виде вьющегося плюща, как ;;;; «лев» (Eurip. Bacch. 1019) — в виде пристально смотрящего на бога зверя-спутника, и как антропоморфное божество вина (в центре композиции).

Э. Тремер уже в прошлом веке обратил внимание на ту особенность культа Диониса, что в нем и сам бог является в облике своего жертвенного животного24). С этим наблюдением [105] М. Нильссон связывает такое свое заключение: «Разрывание на куски бога, являющегося в виде зверя, и поедание сырыми частей тела зверя предстают перед нами как явный пример сакрального обряда, посредством которого человек воспринимал силу божества и телесно приобщался к ней». Так как сейчас «Дионис понимается как бог произрастания, этому ритуалу приписывается содействие плодородию»2


тносился прежде всего к самому богу. Бог сам приносился в жертву. Он требовал своей собственной жертвенной крови, чтобы тем самым получить назад ту часть самого себя, которая поступила в природу, в мир растений и живых существ.

Многостороннее уподобление богу объекта жертвоприношения Еврипид сделал главной темой своих «Вакханок». Фиванский царь Пенфей как избранная Дионисом жертва уподобляется — прежде всего по внешности — богу, «чужестранцу в женском уборе» (Eurip. Bacch. 352, 821-845, 920-944). Пенфей верит, что, наделенный божественной мощью, он сможет нести на своих плечах скалистую вершину горы Киферон (Eurip. Bacch. 945-946). Дионис сам посадил Пенфея в виде Диониса Древесного (;;;;;;;;; или ;;;;;;;;;) на высокую ель (Eurip. Bacch. 1070-1075). После того как жертва вполне уподоблена богу, Дионис исчезает и начинается церемония жертвоприношения. Так как на ели Пенфей стал древесным богом, дерево и человек должны претерпеть одинаковую судьбу. Пенфея не смогли сбить с дерева камнями или тирсами, которые до него не долетали (Eurip. Bacch. 1097-1099). Огромная ель была вырвана из земли с корнями26). Человек и дерево вместе упали на землю (Eurip. Bacch. 1110-1113); Пенфей-Дионис, обернувшийся львом, был растерзан (ibid. 1142, 1173-1174); члены его, как благословение нивы, были разбросаны по земле (ibid. 1125-1139). Как здесь природа и люди черпают силу от бога, принесенного в жертву, так в другом месте Дионис, сделав землю обильной молоком, вином и медом, вновь получает свою долю от природы, после ее pars pro toto смерти (Eurip. Bacch. 135-143).

Низвержение Пенфея вместе с огромной елью оказывается равнозначным растерзанию его на куски. Дионис Антропоррест («Человекорастерзыватель») получал на Тенедосе жертву, как рассказывает о том Элиан (Aelian. De nat. anim. XII. 34)27): «Тенедосцы держат стельную корову для Диониса Антропорреста, "Человекорастерзывателя", и когда ей приходит пора телиться, они заботятся о ней, как о женщине-роженице. Но новорожденного детеныша они приносят в жертву после того, как привяжут котурны к его ногам. В человека же, который поражает его топором, народ бросает камни, и тот бежит прочь, пока не достигнет моря». Из данного пассажа, как заключает А. Кук, следует, что «в этом своеобразном ритуале теленок служил... заменой человеческой жертвы в дионисийском уборе. Приходится предположить, что первоначально ребенок, а не теленок, был поражаем топором. И это ставит вопрос: не был ли топор, поразивший его, воплощением бога Диониса "Человекорастерзывателя". Ниже у нас найдутся основания заключить, что так оно в действительности и было и что на Тенедосе Дионис был почитаем в образе двойного топора».

Известна архаическая монета Тенедоса, на которой изображен «двойной топор, стоящий вертикально на трех широких ступенях и своими двумя лезвиями опирающийся на подставки в форме колонн»28). Б.К. Дитрих так комментирует это нумизматическое свидетельство: «В культе Диониса Антропорреста на Тенедосе топор для жертвоприношений фактически стал объектом культа с собственным святилищем; такой топор иногда изображается вместе с виноградом, чтобы проиллюстрировать связь с ним (т.е. с Дионисом)»29).

А. Кук и Д.Б. Дитрих видят в двойном топоре с Тенедоса овеществленное явление Диониса Антропорреста. Таким образом, жертвенное животное расчленялось самим богом. Приносимый в жертву теленок был, однако, обут в котурны — театральную обувь. Он, следовательно, умирал, заменяя собой не какого угодно ребенка, но юного театрального бога Диониса. О том, что культовая община видела в теленке заместителя бога, свидетельствует следующий факт: жрец, который наносил смертельный удар двулезвийным топором, прогонялся посредством метания камней, дабы гнев бога не обратился на городскую общину. Жрец был все-таки лишь орудием бога. В сущности драма разыгрывалась [108] между Дионисом Антропоррестом, в образе двулезвийного («двойного») топора, и Дионисом Быкорожденным (;;;;;;;;)30), в образе обутого в котурны теленка.


М. Элиаде:

Кречмер попытался вывести имя Семелы из фракийско-фригийского слова со значением "богиня земли", и с данной этимологией согласились такие крупные ученые, как Нильссон и Виламовиц. Верно это объяснение или нет, но оно не дает ничего для понимания мифа. Во-первых, трудно представить себе иерогамию Матери-Земли и небесного бога, которая оканчивалась бы гибелью первой в огне. С другой стороны, самые ранние предания, что существенно, подчеркивают именно этот факт: смертная женщина,  Семела, 2  произвела на свет бога.  И именно эта парадоксальная дуальность Диониса важна для греков, так как лишь ею можно объяснить необычность судьбы этого бога.

У рожденного смертной женщиной Диониса не было права принадлежать к олимпийскому пантеону; однако ему удалось утвердиться в нем, а в конце концов ввести туда и свою мать, Семелу. По многим упоминаниям видно, что Гомеру было известно о Дионисе, но ни поэта, ни его аудиторию "чужеземный" бог, так не похожий на олимпийцев, не занимал. И все же самыми первыми свидетельствами о Дионисе мы обязаны именно Гомеру. В "Илиаде" (VI, 128-40) сообщается знаменитая история: фракийский герой Ликург преследует кормилиц Диониса, "и они все разом роняют предметы своего культа на землю", в то время как бог, "исполненный ужаса, бросился в волны морские, и Фетида прижала его, дрожащего, к своей груди, потому что дрожь охватила его, когда он услышал воинский крик". Но Ликург "вызвал на себя гнев богов", и Зевс ослепил его, и он жил недолго, потому что "все бессмертные боги его ненавидели".

В этой истории, где есть бегство от "человека-волка" и прыжок в море, можно различить следы древнего инициатического сценария. 3  Однако во времена Гомера смысл и интенция мифа были другими. Гомер показывает нам характерный для судьбы Диониса эпизод – его "преследование" враждебными персонажами. Но миф также свидетельствует о том, что Диониса признают членом семейства богов, потому что не только его отец Зевс, но и все остальные боги чувствуют себя оскорбленными действиями Ликурга.

В этом преследовании находит свое драматическое выражение "противление" природе Диониса и религиозной "нагрузке" его образа. Персей направляет против Диониса и сопровождающих его "морских обитательниц" свое войско; согласно одному из преданий, он низверг бога на дно Лернейского озера (Plutarch.  De Iside, 35). Мы вновь встречаемся с темой преследования при анализе еврипидовских "Вакханок". Известны попытки интерпретировать подобные эпизоды как мифологизированные следы неприятия, на которое натолкнулся культ Диониса. Они основываются на той теории, что Дионис, предположительно, является "иноземным" божеством, так как он появился в Греции сравнительно поздно. После Эрвина Роде большинство ученых рассматривает Диониса как фракийского бога, явившегося в Грецию либо прямо из Фракии, либо из Фригии. Но Вальтер Отто обращает внимание на древний и панэллинистический характер Диониса, и тот факт, что его имя – di-wo-nu-so-jo  – есть в микенских памятниках, 4  похоже, подтверждает его гипотезу. Тем не менее, Геродот считал, что Дионис "появился поздно" и что в "Вакханках" Еврипида (строки 220-21) Пенфей говорит об "этом боге-пришельце: что за бог, не знаю".

Но вне зависимости от того, какова была история проникновения культа Диониса в Грецию,* 103  мифы и мифологические фрагменты, указывающие на встреченное им неприятие, имеют более глубокий смысл: они дают нам знание и о дионисийском религиозном опыте, и об особой структуре самого божества. Дионис неизбежно вызвал бы сопротивление и преследование, потому что связанный с ним религиозный опыт угрожал всему тогдашнему образу жизни и миру ценностей. Верховенство олимпийской религии и ее институты могли быть поколеблены. Но в неприятии выражала себя и более тонкая драма – из тех, что в изобилии зафиксированы в истории религий, – сопротивление любому абсолютному  религиозному опыту из-за того, что такой опыт может быть реализован только за счет отрицания всего остального  (каким бы термином оно ни обозначалось – равновесие, личность, сознание, разум и т.д.).

Вальтер Отто хорошо почувствовал взаимосвязь между темой "преследования" Диониса и типологией его многочисленных и разнообразных эпифаний. Дионис – такой бог, который вдруг является, а затем таинственно исчезает. На празднованиях Агрионий* 104  в Херонее женщины тщетно искали его и объявили, что бог отравился к Музам, которые его спрятали (Otto.  Dionysos, p. 79). Он ныряет на дно Лерны или в море и исчезает, а потом появляется – как на праздновании Анфестерий* 105  – в ладье на гребнях волн. Упоминания его "пробуждения" в плетеной колыбели (Otto,  p. 82 sq.) указывают на ту же мифическую тему. Эти периодические явления и исчезновения ставят Диониса в ряд богов растительности. 5  Он и вправду демонстрирует некоторую солидарность с жизнью растений: плющ и сосна почти неотделимы от его образа, а самые популярные праздники в его честь совпадают с земледельческим календарем. Но Дионис – это жизнь во всей ее полноте, что видно по тому, как он связан с водой, с кровью, спермой, с процессами роста, и по той буйной витальности, которую демонстрируют его "звериные" эпифании (бык, лев, козел). 6  В его неожиданных появлениях и исчезновениях можно увидеть аналогию зарождения и угасания жизни, т.е. чередования жизни и смерти и, в конечном счете, их единства. Но это не есть "объективное" наблюдение над космическим явлением, чья обычность не могла бы вызвать к жизни ни одну религиозную идею или породить миф. Своими явлениями и исчезновениями Дионис раскрывает тайну – и святость – соединения жизни и смерти. И это откровение религиозно по своей природе, ибо его производит именно присутствие божества. К тому же явления и исчезновения Диониса не всегда связаны с временами года: он может показаться зимой, а скрыться на том самом весеннем празднике, на котором совершает свою самую триумфальную эпифанию.

Исчезновение – это мифологическое выражение схождения в Аид, смерти. И действительно, в Дельфах показывали могилу Диониса; также говорили, что он умер в Аргосе. А когда во время ритуала в Аргосе Диониса вызывают из глубин моря ( Plutarch.  De Iside, 35), он опять-таки приходит из страны мертвых. В одном из орфических гимнов (§53) говорится, что когда Диониса нет, он находится у Персефоны. Наконец, миф о Загрее-Дионисе, который мы обсудим ниже, рассказывает о страшной смерти божества, убитого, растерзанного и съеденного титанами.

Эти разнообразные и взаимодополняющие черты образа Диониса все еще можно различить в посвященных ему публичных обрядах, несмотря на неизбежные поправки и трактовки.


Лукиан. О Дионисе:


1. Когда Дионис повел свое войско против индусов (почему бы и мне, в самом деле, миф не рассказать вам вакхический), говорят, с таким пренебрежением на первых порах встретили бога тамошние жители, что смеялись над наступлением и, пожалуй, даже жалели храбреца, который немедленно, конечно, будет растоптан слонами, если вздумает оказать им сопротивление. И не удивительно, по-моему: от лазутчиков жители слышали о войске Диониса странные сообщения: его боевые силы целиком-де состоят из женщин, потерявших рассудок и охваченных буйным помешательством. Эти женщины увенчаны плющом, одеты в оленьи шкуры, в руках у них небольшие копья, без железных наконечников, сплетенные из плюща, и какие-то легкие маленькие щиты, издающие гул, едва только к ним прикоснешься (за щиты они принимали бубны); кроме того в этом войске, говорили, имеются в небольшом числе какие-то голые деревенские парни, отплясывающие весьма неприличную пляску, хвостатые и с прорезывающимися рожками, как у только что появившихся на свет козлят.

2. А сам военачальник едет на колеснице, запряженной леопардами, совершенно безбородый, не имея даже признака пушка на щеках, рогатый, виноградными гроздьями увенчанный, повязкой по кудрям повитый, в пурпурном плаще и в золотых сандалиях. У полководца два помощника. Один приземистый старик, несколько тучный, пузатый, курносый, с большими торчащими кверху ушами, с неверной походкой, опирающийся на дроковую трость и почти все время верхом на осле разъезжающий. Помощник тоже в плаще шафранного цвета и, по-видимому, как военачальник, пользуется чрезвычайным доверием верховного вождя. Второй — чудовищный человек, снизу он похож на козла, с косматыми бедрами, с рогами на голове, длиннобородый, гневный и страстный; в левой руке у него — пастушья свирель, а в правой — поднятая кверху кривая палка; в таком виде он прыжками носится по всему лагерю, женщины боятся его, встряхивают при его приближении летящими по ветру волосами и кричат: "эв-ое! эв-ое!" — по-видимому, призывая этим своего властелина. Женщины уже расхитили мелкий скот, ягнята растерзаны живьем, так как они пожирают мясо сырым.

3. Такие получая вести, жители Индии, во главе с царем, смеялись, разумеется, и даже войско собирать и двигать навстречу наступлению не считали нужным, и самое большее намеревались выслать против войска женщин, если враги подойдут ближе. Жителям Индии одерживать победу казалось стыдно: убивать обезумевших женщин, вождя в женской повязке, маленького пьяного старика и того, второго, полувоина, и голых плясунов — весь этот смешной сброд. Но когда пришли вести, что бог огнем уже опустошает страну и города вместе с жителями выжигает, что леса горят, что скоро вся Индия будет одним сплошным пожаром, — ибо оружие Диониса — огонь, от отца им воспринятое, от его перуна, — тут уже все поспешно схватились за оружие, слонов оседлали и взнуздали, башни на них боевые поставили и выступили навстречу врагу, все еще насмехаясь над ним, но уже испытывая гнев, спеша в порошок стереть вместе со всем войском этого безбородого воителя.

4. Когда войска сошлись ближе и увидали друг друга, то индийцы поставили слонов впереди и двинули фалангу на неприятеля. Дионис же сам повел в бой середину своих сил, поручив начальство над правым крылом Силену, а над левым — Пану. Во главе отдельных отрядов и отделений были поставлены сатиры. Общим боевым кличем было "эв-ое!". Тотчас загудели тимпаны, а кимвалы подали знак к бою. Один из сатиров, схватив рог, затрубил пронзительно, осел Силена воинственно взревел, менады завыли и прыжками ринулись вперед, опоясавшись змеями и обнажив железные наконечники тирсов. Индийцы же и слоны немедленно повернули обратно и в полном беспорядке бросились бежать, не дождавшись даже, пока сойдутся с врагом на расстояние пущенной стрелы. И кончилось дело тем, что индийцы оказались побежденными, были схвачены и уведены в плен теми, над кем до сих пор смеялись, на деле уразумев, что не следует по первым слухам проникаться презрением к незнакомому врагу.

5. "Но, ради Диониса, скажи, к чему нам твой Дионис?" — спросят, пожалуй, меня. А к тому, отвечу я, что, по-моему… — но будьте милостивы, во имя Харит, не предполагайте, будто я потерял рассудок или совершенно пьян, если мои дела уподобляю божественным! Люди очень часто перед новыми для них речами, — вот и перед моими, например, — оказываются в положении, напоминающем моих индийцев: слушатели думают, что они всегда услышат какие-нибудь насмешливые и шутливые и вообще очень забавные речи, и уверены в этом, — не знаю, какое создав себе о нас мнение. Одни поэтому вовсе не приходят, считая совершенно ненужным утруждать свой слух распевающими менадами и прыгающими сатирами и спускаться ради этого со своих слонов. Другие, явившись в надежде послушать нечто в указанном роде и обнаружив вместо плюща железное острие, не решаются и при таком повороте дела выразить свое одобрение, приведенные в смятение неожиданным открытием. Но я смело заявляю: если и сейчас, как когда-то раньше, угодно вам будет присутствовать при наших таинствах, если пришедшие старинные сотрапезники припомнят наши общие веселые песни былых времен и не станут презирать сатиров и силенов, но начнут пить из этого кубка вдосталь, — они и сами преисполнятся Дионисом и не раз вместе с нами воскликнут: "эв-ое!"

6. Однако пусть слушатели поступают, как им приятнее: каждый волен слушать или не слушать, я же, поскольку мы продолжаем находиться в Индии, хочу рассказать вам и еще одно происшествие — тоже имеющее кое-какое отношение к Дионису и не чуждое тому, чем мы занимаемся сейчас. Есть в Индии племя махлеев, что живет по левому берегу реки Инда и, если смотреть по течению, доходит вплоть до самого океана. У этих-то махлеев находится роща, обнесенная оградой, не слишком обширная, но образующая густую сень: пышно разросшийся плющ и виноград образуют вместе густую тень. В роще — три источника самой прекрасной и прозрачной воды: один источник — Сатира, другой — Пана, и третий — Силена. И раз в году приходят индусы в эту рощу, когда справляют праздник Дионису, и пьют из этих источников, но не каждый из каждого, а сообразно с возрастом: молодежь — из Сатирова, зрелые люди — из источника Пана, а из источника Силена пьют воду люди моих лет.

7. Что происходит с юношами, когда они выпивают этой воды, и на что взрослые мужи отваживаются, одержимые Паном, долго было бы рассказывать. Но что делают старцы, опьянившись водой источника — об этом будет не лишним сказать. Итак, когда старик напьется из источника и Силен овладеет им, тотчас на долгое время он становится безгласным и похожим на человека, у которого отяжелела голова после изрядной попойки; затем вдруг в нем рождается ясность речи и громкий голос и звонкий звук, и он, только что бывший совершенно немым, становится чрезвычайно разговорчивым — даже зажав ему рот, ты, пожалуй, не помешаешь ему болтать, не переставая, и сплетать бесконечные речи. Впрочем, все разумно и прилично, и как у того гомеровского оратора, слова из него… как "снежные хлопья зимою" летят друг за другом.

И мало будет сравнить старцев с лебедями; есть еще что-то напоминающее стрекотание кузнечиков, чистое и проворное, в тех разговорах, которые они заводят до глубокого вечера. Позднее, когда опьянение уже оставит их, они замолкают и возвращаются в свое прежнее состояние. Однако о самом удивительном я еще не сказал, а именно: если старик остановится в середине речи, которую произносил, не закончив ее, так как закатившееся солнце помешало ему дойти до последнего слова, то на следующий год, напившись из источника, он снова начинает говорить с того самого места, на котором в прошлом году опьянение покинуло его.

8. Пусть теперь, следуя Мому, моя насмешка обратится на меня самого, и, клянусь Зевсом, я не стану присоединять еще и нравоучение: вы ведь и сами уже видите, чем я напоминаю эту басню. Итак, если я в моей речи иной раз сбивался с пути — опьянение повинно в этом; если же разумным показалось вам то, что я говорил — значит, Силен был ко мне милостив.



Эллинская религия Диониса началась с той поры, когда оргиастический бог был понят как сыновняя ипостась верховного бога. Идея сыновства была чужда дионисийской религии фракийцев. Представление о Дионисе, как о сыне Зевсовом,— плод эллинского религиозного творчества, и как только возникло это представление, найдено было и имя бога. Ибо последнее, несмотря на темноту его этимологии, во всяком случае знаменует некоторое отношение к Зевсу и Дионисово божество выводит из божества Зевсова.


Откровение о Дионисе, Зевсовом сыне, было воспринято эллинами, как откровение о живой воде, о животворящей огневой небесной влаге. Плутарх говорит, что эллины считают Диониса владыкою и перводателем не вина только, но и всего влажного естества, и, в подтверждение своих слов, ссылается на молитвенное воззвание Пиндара:
Poст древес плодовитых умножь,
 Бог Дионис, обильный бог,
 Ясной осени радость! 2)


Анфестерии, публичный Праздник цветения 11 —13 анфестериона (1—3 февраля), чествовали уже бородатого Диониса, который на колеснице-корабле (лат. carrus navalis — карнавал) возвращался с моря домой через древнюю гавань Фалер и в облике одетого в пурпур жреца, культового "царя" города, ехал в свое древнейшее святилище "на Болотах" (возле речки Илисс), чтобы там сочетаться браком со своей "царицей". Царица звалась Ариадной. Сопровождали бога полсотни чувственных сатиров, козлорогих, с лошадиными хвостами. Эти персонажи происходят из сатурновых месяцев (декабря и января), находящихся под знаком Козерога (Козла) и Водолея (Посейдона с ослом или позже с лошадью). Сами Анфестерии подпадали под знак Рыб. Скачущая звериная походка сатиров особенно подчеркивала выпрямленную божественно-человеческую осанку царя.
 Дионис отнюдь не являет собой физический идеал мужчины, он показывает его развитие во времени — от ребенка к юноше, мужу и старцу. Он служит человечеству, позволяя далеко заглянуть в прошлое и грядущее; взор отдельного человека он устремляет на повторные его рождения. Дионис всюду поощряет становление и управляет им, он — это не вечное бытие. Внутри божества бытие принадлежит Отцу, а не сыну Дионису.
 Когда 1 февраля Дионис ступал на берег, все граждане приветствовали его древними словами:


 О Дионис герой!
 Гряди же во храм,
 В дом твой священный,
 С духами прелести вешней
 Гряди в святыню твою!
 Буду тебе танцевать,
 Бык благородный, достойный.
 Бык благородный,
 Ныне гряди к нам!

 Быком Дионис был по весне (до мая) под владычеством Афродиты. По случаю жатвы ячменя 2 июня (на Троицу) этого быка приносили в жертву богине Деметре — так требовал культ. И в природе тоже Лев засухой и зноем побивал в июле Тельца — бог делался Львом. После октябрьского сева, перед зимними дождями, он под знаком Скорпиона превращался в подземную змею. Таков был круг годичных метаморфоз. Великие мистерии под Стрельцом сводили все эти преображения в одну-единственную ночь; видимо, аналогичным образом обстояло и с мистериями Гиакинфа, которые проходили летом, под знаком Льва. Могло ли такое иметь место в весенних таинствах в Аграх? Нам кажется, едва ли.


 О времени, которое Дионис провел в море, а также о его путешествии по летнему небу повествует VII гомеровский гимн, созданный в VIII или VII веке до Р.Х. Гимн этот как бы подводит итог, суммирует и оттого сродни мистериям. Он показывает близкую связь Диониса с Артемидой, которая предстает там как огромная медведица. Ведь Артемиде и самой, под именем Бритомартис, "сладкой невесты", некогда пришлось бежать в море от критского Миноса.

 VII гомеровский гимн гласит:

 О Дионисе я вспомню, рожденном Семелою славной, —
 Как появился вблизи берегов он пустынного моря
 На выступающем мысе, подобный весьма молодому
 Юноше. Вкруг головы волновались прекрасные кудри,
 Иссиня-черные. Плащ облекал многомощные плечи
 Пурпурный. Быстро разбойники вдруг появились морские
 На крепкопалубном судне в дали винно-черного моря,
 Мужи тирренские. Злая вела их судьба. Увидали,
 Перемигнулись и, на берег выскочив, быстро схватили
 И посадили его на корабль, веселяся душою.
 Верно, то сын, говорили, царей, питомцев Кронида.
 Тяжкие узы они на него наложить собралися.
 Но не смогли его узы сдержать, далеко отлетели
 Вязи из прутьев от рук и от ног. Восседал и спокойно
 Черными он улыбался глазами. Все это заметил
 Кормчий и тотчас, окликнув товарищей, слово промолвил:

 "Что за могучего бога, несчастные, вы захватили
 И заключаете в узы? Не держит корабль его прочный.
 Это иль Зевс-громовержец, иль Феб-Аполлон сребролукий,
 Иль Посейдон. Не на смертнорожденных людей он походит,
 Но на бессмертных богов, в олимпийских чертогах живущих.
 Ну же, давайте отчалим от черной земли поскорее,
 Тотчас! И рук на него возлагать не дерзайте, чтоб в гневе
 Он не воздвигнул свирепых ветров и великого вихря!"

 Так он сказал. Но сурово его оборвал предводитель:

 "Видишь—ветер попутный! Натянем же парус, несчастный!
 Живо за снасти берись! А об нем позаботятся наши.
 Твердо надеюсь: в Египет ли с нами прибудет он, в Кипр ли,
 К гиперборейцам, еще ли куда, — назовет наконец он
 Нам и друзей и родных и богатства свои перечислит,
 Ибо само божество нам в руки его посылает".

 Так он сказал и поднял корабельную мачту и парус.
 Ветер парус срединный надул, натянулись канаты.
 И совершаться пред ними чудесные начали вещи.
 Сладкое прежде всего по судну быстроходному всюду
 Вдруг зажурчало вино благовонное, и амвросийный
 Запах вокруг поднялся. Моряки в изумленье глядели.
 Вмиг протянулись, за самый высокий цепляяся парус,
 Лозы туда и сюда, и в обилии гроздья повисли;
 Черный вкруг мачты карабкался плющ, покрываясь цветами,
 Вкусные всюду плоды красовались, приятные глазу,
 А на уключинах всех появились венки. Увидавши,
 Кормчему тотчас они приказали корабль поскорее
 К суше направить. Внезапно во льва превратился их пленник.
 Страшный безмерно, он громко рычал; средь судна же являя
 Знаменья, создал медведицу он с волосистым затылком.
 Яростно встала она на дыбы. И стоял на высокой
 Палубе лев дикоглазый. К корме моряки побежали:
 Мудрого кормчего все они в ужасе там обступили.


 Лев, к предводителю прыгнув, его растерзал. Остальные,
 Как увидали, жестокой судьбы избегая, поспешно
 Всею гурьбой с корабля побросались в священное море
 И превратились в дельфинов. А к кормчему жалость явил он,
 И удержал, и счастливейшим сделал его, и промолвил:

 "Сердцу ты мил моему, о божественный кормчий, не бойся!
 Я Дионис многошумный. На свет родила меня матерь,
 Кадмова дочерь Семела, в любви сочетавшись с Кронидом".

 Славься, дитя светлоокой Семелы! Тому, кто захочет
 Сладкую песню наладить, забыть о тебе невозможно *.




Ферекиду приписывали из’яснение Дионисова божества, как „текущего из Зевсова лона в Нису“ (ek Dios es Nysan rheonta), т. е. в земную растительность 3). Дионис в этом смысле „Нисейский бог“ по преимуществу, что слышалось грекам уже в звуке его имени, как-бы говорившего им: „сын отчий, небесная влага“ 4). Небесная влага живительного и изначала оплодотворившего Землю дождя и влага вина, веселящего сердце человека, есть, в своем религиозно-метафизическом принципе, вода живая, амбросия, amrta индусов. „Жертвы приносятся Дионису-Одождителю (Hy;s), когда одождяет бог землю“ 5). Эпитет Hy;s истолковывается, то как „сын“ (hyios) по созвучию, то правильно — как „одождитель“, но с домыслом: „ибо амбросией одождил его Зевс“ 6). В месяце Ленэоне справлялся Дионису праздник, именовавшийся „Амбросия“ 7).

Примечательно, однако, в круге этих представлений то, что влажная и амбросийная сила исходит от Диониса именно в его качестве Зевсова сына, ибо в сущности принадлежит самому Зевсу, он же и сам „Одождитель“ (Hy;s, Ombrios, Pluvius) изначала. Раньше Диониса не было ей лица, кроме Зевса: „из Зевса Дионис течет в Нису“. Но тут возникало для ми;отворческой мысли затруднение. Дионис явно возникал из Земли, и таковым узнали и возвестили его мэнады. Он приходил из подземного царства и, пострадав на земле, уходил сам и уводил своих в обитель мертвых. Не родился ли он от Земли, восприявшей Зевсову влагу? Но тогда он не был бы „единосущным отцу“ одождителем, нисходящею с неба водою живой. И все-же нельзя было уразуметь его вне связи с матерью-Землею. В гимне, приводимом Диодором (III, 66), перечисляются места рождения Дионисова: Дракан, Икар, Наксос, берега Алфея, ;ивы (можно было бы прибавить, по другим источникам, еще Элев;еры, Теос, Андрос, дол Сангария и различныя Нисы) — „но“, продолжает певец, „все эти росказни лгут: из своего лона родил тебя (se d’ etikte) отец богов и людей“. Дионис провозглашается „двуматерным“ (dim;t;r), „дважды рожденным“ (dissotokos) — не в смысле своего второго рождения в мир от Семелы.


Имея искони возле себя женское божество, Дионис,— поскольку он мог быть мыслим, как новорожденный младенец, а это было древнейшим представлением женского оргиазма,— искони имел и темную мать, Землю и Ночь, служительницами которой были мэнады. Эллины приняли его как сына отчаго, развив идею сыновства из прадионисийского почитания оргиастического Зевса. Утверждение двойного рождения Дионисова, как и ряд других проявлений диады в существе Диониса, во всем мыслимого двуликим и двуприродным, есть как-бы шов, указывающий на образование новой религии из сложения двух часто противоборствующих: женской религии всеоб’емлющего темного женского божества и мужской — прадионисийского Зевса, сближенных общими чертами оргиазма, человеческих и, в частности, детоубийственных жертв и представлением о жертве как о ритуальном богоубийстве,— мы бы сказали: изначальным присутствием принципа диады в каждой из обеих религий, отдельно взятой, ибо нет оргиазма без полярности религиозного переживания, без антиномизма религиозных представлений.

Дионису нетрудно было прослыть двуматерним и дважды рожденным, потому что он был вообще двойственным или, точнее, двойным 8),— подземным и надземным, младенцем и ярым быком, преследуемым и преследователем, жертвою и жрецом. Двуликость его божественного существа обусловливает двойственность его культа удвоенность его образа в местных преданиях и служениях: неслучайно, например, находим мы двойные идолы и маски бога в стольких местах 9). Характерно для Диониса вовсе не рождение, а по отношению к матери извечное пребывание редом с ней и противоположение ей, как начала мужского и светлоогненного началу женскому и темному 10), так что рождение есть только один из образов взаимной связи обеих полярных сил 11); по отношению же к отцу — исконное с ним тожество и изначальное в нем бытие, так что рождение из лядвеи есть лишь новое богоявление. Дионис скорее „огнерожденный“ (pyrogen;s); нежели „от Семелы рожденный“: но он и тот, и другой, как пест Овидий (Met. IV, 11):
Вакхом тебя, и Лиэем, и Бромием, бог, именуют;
 Огнерожденным зовут, двуматерним, дважды рожденным
 Ты же — Нисей, ;ионей, чьих кудрей не касалось железо;
 Ты ж и Леней, насадитель хмельной лозы самородной 12);
 Ты же Iакх, и Эван, и отец Элелей, и Никтелий.
 Но не исчислить имен, какими эллинов роды,
 Либер, тебя величают....

Густота дионисийской окраски, однако, различна, и там, где она значительна, мы можем прямо говорить о „дионисийских“ героях или „героических ипостасях“ Диониса; причем первое обозначение уместно по отношению к тем героям, предание о которых приведено в прагматическую связь со священною историей бога или иначе отразило ее 5), под ипостасями же Диониса следует попреимуществу разуметь иноименныя обличия самого бога, его местныя подмены героическим двойником, прадионисийския ми;ообразования из периода поисков лика и имени, пытающияся впервые воплотить искомую величину религиозного сознания. Нижеследующия сопоставления преследуют цель только иллюстративную: в ходе всего изследования мы постоянно встречаемся с дионисийскими героями и ипостасями,— умножим их число несколькими новыми и показательными примерами.

Введению Дионисова культа предшествует по местам почитание безыменного Героя. Подле храма Диониса-Колониата в Спарте был, по словам Павсания, священный участок „героя“, и жертвы приносились ему ;иасами мэнад раньше, чем Дионису, потому что,— как толковала этот обычай молва,— он был вождем (h;gem;n), приведшим бога в Спарту1). Мы полагаем, что герой этот отнюдь не Геракл, с которым пытались отожествить его ибо тогда он не мог бы остаться неназванным,— но ипостась самого Диониса: на это указывает соответствие его очага (eschara) пригородным героическим „очагам“ божественного пришельца (напр., в Сикионе или на о. ;ере), которые продолжают считаться ему принадлежащими и после того, как в городском кремле жертвуют ему уже на высоком алтаре (b;mos), как богу. В А;инах Дионис-Элев;ерей чтится на южном склоне Акрополя, как бог, в предместье же — как герой; и когда возвращается к своему хтоническому жертвеннику, именуется „вождем вниз“ (kath;gem;n)2).

Нонний. Деяния Диониса:
«Некоего числа, если это случилось после изобретения чисел, воинство Диониса высадилось в Индии: иные воины, играясь дельфинами в морской воде, обратились на суше в буйных сатиров и, потрясая своими итифалло-сами, грозились изнасиловать женщин любого возраста, знатных и простолюдинок, другие, мрачные и бородатые, опутанные змеями, тащили бурдюки, наполненные пурпуровым вином, множество голых баб приплясывало вокруг дубов, что неторопливо шествовали на своих корнях, подобно паукам.

Пьяный Силен обглоданной костью понукал осла, взбешенный длинноухий сбросил его в конце концов. Силен, горланя непристойную песню, снова забрался на четвероногого упрямца и принялся дразнить неуклюжего волкоголового поселянина, который приставал к визгливой грудастой ведьме.

Посреди бесчисленного воинства фавнов, сатиров, волкодлаков, менад, лемуров, мималлонов, тельхинов, аспиолов катилась, влекомая леопардами, колесница, где возлежал, усыпанный цветами, в венке из плюща и дубовых листьев, юный бог вина, оргий и превращений.

По разному представлялся он: молодые женщины видели юношу с дивными сапфировыми глазами и большим напряженным фаллосом, мужчины — сладострастную гетеру с насмешливыми яркими губами, пьяные старухи умилялись кудрявому мальчику, играющему виноградной кистью...»[1]

 
Есть многозначительная историческая правда в словах Геродота (II, 52, 1. 3): „Древле пеласги всяческия приносили жертвы, молясь богам,— как я слышал в Додоне,— но ни прозвищем, ни по имени не называли ни одного божества, ибо именам не научились... Дионисово же имя узнали еще позднее, нежели имена других божеств“.

В самом деле, древнейшая эпоха Дионисовой религии есть эпоха безыменного или иноименного „пра-Диониса“. Одним из свидетельств об этой подготовительной стадии религиозно-исторического процесса, приведшего к об’единению местных оргиастических культов под определенным именем одного обще-эллинского божества, может служить пустой престол некоего бога, заполненный впоследствии малым кумиром Диониса, по изображениям на монетах ;ракийского Эна (Ainos) 1). Вид прадионисийского культа представляет собою почитание безыменного Героя, распространенное во ;ракии и ;ессалии, на долгия времена укоренившееся в балканских странах вообще и встречающееся здесь и там в разных местах Эллады и Великой Греции, причем из аттрибутов Героя развиваются его „прозвища“ (epikl;seis) Конника и Охотника; последния окаменевают в имена, установление коих выводит Героя из круга безыменных пра-Дионисов, и Великий Ловчий — „Загрей“ — находит уже не малую общину оргиастических поклонников, в качестве самостоятельной божественной ипостаси пра-Диониса — Аида,— пока его культ не впадает притоком в широкую реку торжествующей Дионисовой религии.


Оргиастические культы, не знающие точного имени и ясно означившегося лица боготворимой одержащей силы, естественно приемлют Диониса, когда сокровенное имя найдено и смутное представление о незримом двигателе оргий и возбудителе изступлений антропоморфически определено. Иные же вовлекаются в орбиту других культовых притяжений,— например, Аполлона, Посейдона,— или же обособляются, коснеют и мельчают в своей местной замкнутости: так, переживания прадионисийской ступени сохраняются до весьма позднего времени — и впитываются христианством — в почитании все того же безыменного Героя, о чем свидетельствуют, между прочим, надписи с посвящением deo Heroi sancto, чаще deo sancto Heroni, найденныя на Эсквилине, и подобныя же в других местах 2).



Афиней. Пир мудрецов II 7:
В схолиях к «Илиаде» (1.5), в схолиях к «Евтифрону» (12а) в качестве автора указан Стасин Кипрский (ср. также: Климент Алекс. «Строматы».У1.2.19,1). О «Киприях» у Афинея см.: VIII.334b; XIV.682e; XV.682d.}

Дифил пишет следующее [Kock.II.569; ср.: Гораций. "Оды".Ш.21.5]:

О Дионис мудрейший, как приятен ты,

[d] Как ты любим везде людьми разумными:

Гордиться позволяешь ты ничтожеству,

Склоняешь к смеху важно бровь задравшего,

С тобой решится слабый, трус отважится.

Филоксен Киферский говорит: "прекрасно текущее, открывающее все уста вино". Трагический же поэт Хэремон утверждает [TGF2. 787], что вино приуготовляет пьющим его веселость, мудрость, свежесть ума и [e] рассудительность. Ион Хиосский говорит:

Неуемный отпрыск, ликом - бык,

Сладкий служитель гулких страстей,

Вино - вздыматель духа, властитель смертных.

(36) ... Сказал же Мнесифей: для пьющих правильно

Вино великим благом боги сделали,

Но крайним злом для пьющих неумеренно.

[Оно для всех есть пища наилучшая,

Душе и телу силы придающая.]

Для врачеванья нет его полезнее:

На нем у нас все снадобья замешаны,

И раненым несет оно спасение.

Его разбавив, те, кто пьет умеренно,

В нем обретают благодушье мирное,

[b] А те, кто неумерен, - наглость дерзкую.

Кто мало разбавляет, тех безумие

Одолевает, а кто пьет несмешанным -

Тех паралич. За то и называется

Бог Дионис повсюду врачевателем [Kock.III.423].


Иноименные культы испытали двоякую участь. Чаще всего их первоначальные об’екты, местные демоны с отличительными особенностями будущего Диониса, низводятся на степень героев. Этиологический ми; обычно приводит этих героев в более или менее тесную связь с самим Дионисом (таковы, напр., Элев;ер, Икарий, Ойней, Аристэй), порою же прагматически связать повесть о них с деяниями бога не может, но неизменно выдвигает их страстную участь (pathos), как некую печать их внутреннего родства с божественным чиноначальником (arch;get;s) „страстей“; кроме того, в их характеристике необходимо сохраняются отдельныя, как бы физиономическия черты бога, героическими двойниками которого они продолжают жить в религиозной памяти народа. Но это важное явление в развитии Дионисовой религии должно быть предметом особого разсмотрения (о героических ипостасях); в порядке же настоящего изследования внимание наше сосредоточивается на другом типе иноименных культов. Это — те оргиастическия богопочитания, об’ект коих был раньше обретения Дионисова имени отожествлен с одним из общенародных и древнейших богов,— большею частию, с самим Зевсом; он же, в качестве верховного бога, в период до выработки понятия сыновней ипостаси, был особенно близок моно;еистическому складу богочувствования, составляющему характерное отличие общин оргиастических.

Понятно, что усвоение определившегося Дионисова божества этими подготовительными, прадионисийскими культами — в случаях уже совершившегося присоединения их к другим древнейшим культовым сферам — было в высшей степени затруднено.


Они несут повсюду разрушенье:
 Я видел, как они, детей похитив,
 Их на плечах несли, не подвязавши,
 И на землю не падали малютки.
 Все, что хотели, на руки они
 Могли поднять: ни меди, ни железа
 Им тяжесть не противилась
 (Еврипид, «Вакханки»)


Древнегреческая трагедия — древнейшая из известных форм трагедии.

Происходит от ритуальных действ в честь Диониса. Участники этих действ надевали на себя маски с козлиными бородами и рогами, изображая спутников Диониса — сатиров. Ритуальные представления происходили во время Великих и Малых Дионисий (празднеств в честь Диониса).

Песни в честь Диониса именовались в Греции дифирамбами. Дифирамб, как указывает Аристотель, является основой греческой трагедии, которая сохранила на первых порах все черты мифа о Дионисе. Последний постепенно вытеснялся другими мифами о богах и героях — могущественных людях, правителях — по мере культурного роста древнего грека и его общественного сознания.

От мимических дифирамбов, повествующих о страданиях Диониса, постепенно перешли к показу их в действии. Первыми драматургами считаются Феспис (современник Писистрата), Фриних, Херил. Они ввели актёра (второго и третьего ввели затем Эсхил и Софокл). Авторы же исполняли главные роли (крупным актёром был Эсхил, выступал как актёр и Софокл), сами писали музыку для трагедий, руководили танцами.



Е. Головин:

 Дионис в ипостаси Вакха - бог винограда и вина. "Одержимые богом менады и вакханы прыгают в бассейн, заполненный виноградом - купание и танец одновременно, деревянный ковш пляшет в пурпурных, лазурных, солнечных отблесках. Хохот, крики "эвоэ". Вакх погружает в пенистый сок увитый плющом и змеиной травой офианой тирс. Когда менады натираются этой травой, клитор вырастает фаллосом. Оргия: старики превращаются в детей, женщины в мужчин, мужчины в женщин, те и другие в пантер, змей, хищных птиц - рев, стоны, кровь, пение. Ритуал заканчивается, бог исчезает, на пустой земле валяются несчастные страдальцы. Но менады и вакханы, забыв о прежней жизни, днями и ночами рыщут по лесам и полям в поисках неистового бога сублимаций." ( Валерий Флакк. Дионисии ) Техника экстаза, трансформация посредством виноградного вина - прерогатива жрецов Диониса - требует специального посвящения. Это не просто введенный в тело ингредиент. Вино - aurum potabile, питьевое золото, проблема герметики.




Овидий. Метаморфозы IV 13:
Ладан несут и зовут Лиэя, Бромия, Вакха,
 Отпрыск огня, что дважды рожден и двумя матерями,
 И добавляют: Нисей, Тионей нестриженый, имя
 Также дают и Леней, веселящих сеятель гроздьев,
15 Также Иакх, и Эван, и отец Элелей, и Никтелий,
 Много имен и еще, которые некогда греки
 Дали, о Либер, тебе! Ибо юность твоя неистленна,
 Отрок ты веки веков! Ты всех прекраснее зришься
 В небе высоком! Когда предстаешь, не украшен рогами, —
20 Девичий лик у тебя. Ты Восток победил до пределов
 Тех, где, телом смугла, омывается Индия Гангом.
 Чтимый, Пенфея разишь, с двуострой секирой Ликурга —
 Двух святотатцев; и ты — ввергаешь в пучину тирренцев;
 Рысей, впряженных четой, сжимаешь ты гордые выи
25 Силой узорных вожжей; вакханки вослед и сатиры,
 С ними и пьяный старик, подперший дрожащее тело
 Палкой. Не крепко сидит на осле с провисшей спиною.
 В край ты какой ни придешь, везде клик юношей вместе
 С голосом женщин звучит, ладоней удары о бубны,
30 Выпукло-гнутая медь и с отверстьями многими дудки.
«Мирен и кроток явись!» — исмеянки молят, справляя
 Таинства, как повелел им жрец.


Карл Кереньи:
 Детально описывается философом-неоплатоником Олимпиодором  в его комментарии к «Федону» Платона'. После трех первых властителей  мира - Урана, Кроноса и Зевса - Дионис  четвертым, кто стал  править миром. Однако окружавшие его титаны по подстрекательству
 Геры разорвали его на куски и вкусили его плоти. Зеве разгневался и  поразил титанов своей молнией. В результате удара молнии от титанов  изошли испарения, от испарений образовалась копоть, а из нее - вещество,  из которого были созданы люди.

 Итак, здесь не просто говорится, что человеческий род возник из  пепла титанов, как это иногда выдается за «главную догму орфической  теологии». Если бы эта обобщениая интерпретация орфической доктрины корректной, фиксировать подробности того, что произошло
 после удара молнии.

«Наше тело является дионисийским,  - добавляет Олимпиодор, - мы представляем собой его  [т. е. Диониса] часть, ведь мы про изошли из копоти, образовавшейся  от титанов, которые ели от его плоти». Копоть И пепел - не одно и то  же. Слово «копоть» в позднеантичной алхимии обозначало сублимированные  испарения!). Если бы эта история представляла собой
 чистыIй вымысел, не укорененный в данностях мифа и культа, то для
 доктрины о происхождении людей от титанов достаточно было бы
 возникновения людей из пепла титанов.


Фаллос был постоянным спyпrnком Диониса. Кажется, нет ни одной дионисийской
 процессии, где бы он не присугствовал; участники привязываЛи его к себе, так
 что он стал реквизитом комических актеров; он воздвигается и как хорепrческий памятник.

Древнейшим идолом Диониса, известным в традиции афинян, был фаллос, поставленный
 в священном участке Гор. Однако идентичность, проявлявшаяся в прозвище «<Прямостоящий».

Дионис в такой  форме своего присутствия время от времени гордо шествует по
 стране. Его право выказывать гopдocrъ подчеркивается и хорегическим
 памятником, который был сооружен из мрамора в форме фаллоса в
 чеcтъ победы мужского хора:;Н. Дионис находится у истоков мужского
 начала, в своем собственном царстве


 Однако бог никогда не несет его сам, в то время как его спyпrnки, силены
 и сатиры, напротив, предстaнJТ в итифаллическом состоянии. В сельской месгности
 фаллические процессии и веселые дионисийские праздники были повсеместным
 явлением. их изображает пл угарх 1": «В старину празднование Дионисии проводилось
 в обстановке всенародного веселья: амфора вина, ветка ВИНОipадной лозы, кто-нибудь
 приводил козленка, другой нес корзину фиг, в завершение шествия фалл ...
 Число примеров можно легко увеличить, и нужное указание напрашивается
 само собой, хотя оно и не объясняет целиком фактического
 положения дел, не говоря уже о его противоречивости: «Дионис был,
 помимо всего прочего, богом плодородия»·,

 Миф разрешает это противоречие идентичности и неидентичности
 бога самому себе через отделение и отличение самого бога от его
 даров, чему соответствует и аналогичная связь ~cи~ с ее воплощениями;
 однако миф даже косвенно не упоминает о плодородии - скажем,
 о том, что Дионис мог наслать на своих врагов бесплодие. Когда Мелампод
 при введении фаллофорий дал им некое объяснение""
 
Однако в пепле могли содержаться обе составные части - как титанического,
 так и дионисийского происхождения. Кружной путь через
 испарения и их превращение в «копоть от титанов» выдает мастера
 синтеза, стремившегося к сочетанию всех имевшихся в его распоряжении
 данных, и этот мастер мог быть только Ономакритом.
 Он заимствовал имя титанов, чтобы обозначить им существ, которые
 первыми совершили мрачное дионисийское жертвоприношение -
 убиение и расчленение бога. Между тем титаны, несмотря на это, оставались
 конкретными фигурами rpеческой мифологии.

Их судьба была  известной: Зевс победил их в титаномахии и сбросил в Тартар. Если в
 популярной философии римской эпохи всплывает мнение 10 , будто
 люди произошли из крови титанов, то здесь, кажется, имеет место
 скорее секуляризация Ономакритова мифа, превратившегося в орфическую
 мистериальную доктрину, нежели отголоски более древней
 версии. В орфической «Книге гимнов», возникшей уже в нашу эрy
 содержится молитва к титанам. К ним обращаются, назьmая их «наших
 отцов прародители», «исток И начало всего многострадального рода
 смертных»l", чем они и бьv..и со времен Ономакрита. Но их призывают
 также для помощи, если дух умершего, как привидение, докучает
 домуl:!. Титаны способны прогнать назойливого духа прочь, поскольку
 они сами стали духами предков и призраками. Приведенный гимн следует
 общепринятой традиции, определяя для их пребывания тот гл убочайший
 угол подземного царства, куда они бьL\И заключены Зевеом.
 Когда титаны явились, чтобы убить младенца Диониса, они пришли
 как призраки из царства мертвых и молнией Зевса были сброшены

мы читаем: «Почему запрещено жарить вареное, но считается обыкновенным
 варить жареное? Не из-за того ли, что сказано в мистериях?»~1
 В мистериях (впервые, вероятно, в «Таинствах» Ономакрита) рассказывалось,
 что маленький Дионис, подобно жертвенному козленку, сначала
 был сварен, а затем изжарен. Такая очередность действий, однако,
 привела к катасгрофе: Зевс испепелил своей молнией как жаркое, так
 и тех, кто его жарил. Мистическое жертвоприношение, лежавшее в
 основе этой истории, заканчивалось сожжением культовой пищи, а из
 обуг лившегося дымящего мяса образовывалась копоть, вещество, которому
 Ономакрит придавал такое значение.


Со всей определенностью нигде не сказано, что в Афинах, как и в
 Дельфах, зимнне месяцы прннадлежали Дионису. Между тем это очевидный
 факт, который легко усганавливается на основе аттического
 календаря и сохранившихся культовых преданий, сгоит только отодвинуть
 в сгорону ученые спекуляции и обратиться к конкретным исгочникам,
 донесшим до нас сведения о естественных установлениях l .
 Приблизительно одновременно с началом дионисийского зимнего периода
 в Дельфахl в Афинах совершался один в высшей сгепени есгественный
 праздничный обряд, не привязанный к определенному дню.
 Именно из-за отсутствия точной даты его проведения он не был зафиксирован
 ни в одном праздничном календаре.


Согласно большому орфическому дидактическому стихотворению  вино было последним даром Диониса, а автор стихотворения наделяет  именем Oinos; «<вино») самого бога. Перенос священного обряда из виноградников


В храме Диониса в Икарионе вышеописанное культовое изображение
 присугствовало в обновленной форме: маска, первоначалъно вырезанная
 из дерева - вероятно, из фиговогоЗt!, - около 530 г. до н. Э. была
 воспроизведена в мраморе, сохранив свой характер архаической маски,
 за исключением глаз, которым скульптор придал весьма своеобразное
 выражение. Маска смотрит на нас словно глазами быка (см. ил. 79)J!J. Независимо
 от того, с умыслом это сделал художник или нет, она соответствует
 эпифании бога из подземного мира в облике быка, ожидавшегося
 женщинами Элиды-lO. Одеяние, висевшее под маской, состояло из
 плотного материала и время от времени обновлялось. Осгается неясным,
 были ли маска и покрывало прикреплены к колонне с капителью или к
 столбу. Но наряду с идолом в виде маски и покрьmала в храме имелось
 еще и другое культовое изображение: сгатуя Диониса на троне, с канфаром
 в правой руке (см. ил. 80, 81)41. Восседая на троне, Дионис предсгавлял
 себя самого в целости, а в качестве подвешенной маски и покрьmала
 - только часть себя. Если в прежние времена в Икарионе была в ходу
 триетерида, то нетру дно догадаться, что маска и покрьmало предсгавляли
 Диониса в год его отсугствия. Если же идолыI, усгановленные в атгическом
 ландшафте, несли сразу две маски (см. ил. 82, 83)-1·, это означало,
 что после исключения двухгодичиого периода из календаря господство
 Диониса в качестве хозяина подземного и надземного царств
 распространялось на весь год. Одна маска никогда не заменяла Bcezo
 боzа: только наполовину своего существа Дионис был богом-маской или
 возникшим из этого идола бородатыIM Дионисом в длинном одеянии.
 «Бог-маска» находился в Афинах в храме, где праздновался день
 рождения Диониса, - в Ленеоне. целый ряд великолепных ваз, по названию
 праздника Леней вполне справедливо окрещенных «ленейскими
 вазами»-IЗ, дает нам возможность заглянугь внутрь храма. Мы видим
 почтенных женщин, вероятно, герер *. -1-1, В роли жриц, помогающих при
 рождении вина. Они черпают вино из болыIшx KYВIIlliНOB, усгановленных
 перед идолом бога; сам идол состоит из маски, одеяния и веток
 плюща (см. ил. 84, 85)-15. они черпают вино очень осторожио, с помощью
 • См. с. 189.


Общим в козле и в виноградной  лозе была бьющая через край жизнь. Самоочевидное предположение,  что эта жизнь переходит из одного существа в другое и таким
 образом продолжается, служило указанием на божество, не заключенное
 в каком-либо индивиде. Дальнейшие указания на великий миф,
 содержавшиеся в большой мистической церемонии, прорывали границы
 религии виноградарей, которая изначально не была uсклю'ЧumелЫiО
 греческой религией, но которая лишь в Греции приобрела свой духовный
 характер, свою чистую «диалектику». Два наиболее секретных
 элемента церемонии являются такими указаниями на то ядро мифа,
 которое для греков оставалось неизрекаемым.

 В орфические книги и мистерии произошел через переосмысление
 и заимствование тайной жертвенной церемонии, служившей окончанием
 триетериды. Упрощенная форма большого ритуала сохранилась
 на виноградниках. На протяжении всей греческой и римской древности
 был распространен обычай приносить в жертву виноградной лозе
 козу. Эта жертва объяснялась своего рода ius talionis:* козы, когда их
 пускали на виноградники, совершали прегрешение относительно виноградных
 лоз. «Так случилось, - говорит Марк Теренций Варрон, - что
 Дионису, первооткрывателю виноградной лозы, приносили в жертву
 козлов, в точности так, как если бы искуплеIШе шло голову за голову».
 Это объяснение предполагает идею замещения: козел вместо виноградной
 лозы. В эпиграмме Леонида Тареитского из-под земли, где пребывает
 расчлененный ДиОIШс, звучит угрожающий коЗА у голос: «Только
 пожри мои плодоносящие лозы: корень еще принесет в достатке вина,
 чтоб oKpomrгь тебя, когда тебя принесут в жертву»]().
 Еще более знаменательное замещение нашло выражение в том
 факте, что мясо жертвенного животного подвергалось варке. Обычно
 так поступали и тогда, когда приносили жертвы Горам, богиням созревания,
 которые первыми приняли Диониса в Афинах31 • Филохор, афинский
 практик и теоретик культовых действий 111 в. до н. э., писал об
 этом в своем произведении «О жертвоприношениях»:
 Когда афиняне жертвуют Горам, они не жарят мясо, а варят его. У этих богинь
 они просят отврапггь зной и не допуспггь засухи; они молят их ниспослать должное
 тепло и своевременный дождь, чтобы все paC'I)'lЦee принесло плоды. Дейсгвительно,
 жаренье менее полезно, варение же не только усграняет в мясе сырость, но
 и размягчает твердые часги, и осгальное также делает съедобным"".

к V в. до н.э. в Древней Греции оформляются основные представления и идеи дионисийской религии. Она пронизывает все сферы жизни древнегреческого общества: экономическую, политическую, культурную, духовную и находит свое конкретное выражение в почитании Диониса как бога изобильных сил природы, виноградарства и виноделия, покровителя театра, в орфических учениях. Специфической чертой дионисийской религии в древней Греции выступает ее яркая общественно-политическая направленность, проявившаяся в использовании образов, идей и представлений в качестве политического инструмента для пропаганды господствующих в государстве идей, консолидации гражданского коллектива, утверждения господствующих в обществе ценностей.

Традиции и представления, связанные с культом Диониса были принесены в северопонтийский регион греческими колонистами в VI в. до н.э. и получили здесь свое дальнейшее развитие. Одной из причин быстрого распространения в Северном Причерноморье почитания Диониса является тесная связь его культа с хозяйственной деятельностью населения греческих колоний. Особую популярность почитание Диониса получает в эллинистический период, что связано с интенсивным развитием, виноградарства, виноделия и торговли вином в экономике античных центров Северного Причерноморья. Можно предположить, что особую роль в распространении культа Диониса в регионе сыграли представления о боге как культурном герое, осваивающем новые пространства. В этой связи почитание Диониса на новых землях могло быть сопряжено с представлениями о необходимости культурного освоения новых территорий и включения их в свое социальное пространство.


муза танца - Терпсихора. Она, наслаждающаяся хороводом, изображалась с плектой и лирой в руках. Существует миф, что Терпсихора - мать Лина, певца. Ее также связывают с богом Дионисом, причисляя ей атрибут Диониса - плющ (о чем гласит надпись на Геликоне, посвященная Терпсихоре).

Танцы древних греков разделяются на ритуальные (священные, обрядовые), общественно-бытовые, сценические, военные. Аналогично танцы по своему характеру классифицировались и у других народов.

По преданию священные пляски были превнесены в Грецию Орфеем. Он увидел их в Египте во время храмовых празднеств. Но египетские жесты, движения он подчинил греческому ритму, и они больше стали соответствовать духу и характеру греков. Эти пляски отличались строгой красотой и исполнялись под звуки лиры. Праздники, а следовательно и танцы, обычно посвящались богиням Афине и Афродите, богу Дионису. Они отражали определенные трудовые дни календарного года.

Пляски в честь греческого бога плодородия и виноделия Диониса отличались неудержимым и буйным весельем. Дионисии отмечали вес¬ной, когда начинали зеленеть виноградники и оживала природа. В пурпурно-золотом одеянии впереди несли статую Диониса, за ним шли ряженые: полуобнаженные нимфы и наяды с цветами и виноградными листьями в распущенных волосах и сатиры с козлиными рогами в звериных шкурах. Наверное Дионисии и были первыми маскарадами.


На протяжении VI-I вв. до н.э. в обрядовой практике культа Диониса превалировали эллинские сакральные традиции. Синкретические явления в культе были незначительны и носили локальный характер, несмотря на то, что хтонические идеи создавали основу для сближения Диониса и его спутников с близкими по сути, греческими и местными богами. Элементы хтонического культа Диониса, получившего широкое распространение в эллинистический период, могли включаться в систему религиозных представлений о круговороте жизни и смерти и проникать в культы местных хтонических божеств.

Значение дионисийского культа в общественной жизни северопонтийских центров в немалой степени было связано с исконно греческими представлениями о Дионисе как о покровителе театральных зрелищ. Эта функция Диониса наиболее отчётливо прослеживается с IV в. до н.э., когда северопонтийские государства достигли своего политического, экономического расцвета, сформировались государственность, политические и общественные институты, оформилось культурное и идеологическое единство городских общин и получает развитие драматическое искусство. В это время Дионис стал одним из самых почитаемых богов в официальном пантеоне большинства античных центров. Общественно значимый аспект дионисийского культа, связанный с представлениями о боге, как патроне театральных зрелищ, прослеживается как в обрядовой практике мистерий, так и в церемониях государственных праздников, посвященных этому богу. В IV—III вв. до н.э. празднества в его честь, сопровождаемые театральными агонами, имели существенное значение для сохранения и утверждения эллинских духовных и культурных традиций на периферии античного мира в северопонтийском регионе. Отправление культа Диониса, сохранявшее исконно греческий характер, выступало в качестве интегрирующего фактора, обеспечивающего религиозное, политическое и этнокультурное единство греческого населения Северного Причерноморья с остальным эллинским миром. Этим во многом можно объяснить важную роль дионисийского культа не только в идеологии античных государств изучаемого региона.


Диониса часто изображали как быка или человека с рогами (Дионис Загрей). Так было, например, в городе Кизике, во Фригии. Имеются и античные изображения Диониса в этой ипостаси, так, на одной из дошедших до нас статуэток он представлен одетым в бычью шкуру, голова, рога и копыта которой закинуты назад. На другой он изображён ребёнком с бычьей головой и венком из виноградных гроздьев вокруг тела. К богу применялись такие эпитеты, как «рождённый коровой», «бык», «быковидный», «быколикий», «быколобый», «быкорогий», «рогоносящий», «двурогий». Согласно мифу, Диониса убили титаны, когда тот принял образ быка, поэтому критяне, разыгрывая страсти и смерть Диониса, зубами разрывали на части живого быка.


Е. Головин:

До нашего времени сохранилось несколько мистерий Диониса. С одной, правда, уже покончено — я имею в виду карнавал. В принципе, «карнавал» переводится как «морское празднество», которое Дионис учредил после своего завоевания Индии, о котором я Вам вначале говорил и цитировал отрывок. Собственно говоря, это и есть идея карнавала — идея вечных метаморфоз, идея спутников Диониса, идея безудержного разгула. Понятно, что карнавал остался только на словах, и то, что сейчас под этим именем преподносится, никакого отношения к мистериям Диониса не имеет. Но другое действо имеет более конкретное отношение. Я имею в виду корриду. Как Вы помните, титаны растерзали Диониса, когда он принял образ быка. Бык — вообще, одно из животных Диониса. И бык — это священное животное Диониса в некоторых греческих странах, во Фракии, например. И то, что в Испании называется корридой — это, собственно говоря, есть изображение охоты титанов за Дионисом в виде быка. Раньше, до восемнадцатого, по-моему, века, эта коррида в Испании была обставлена куда интереснее, чем сейчас, потому что это было маскарадное, карнавальное представление. Все его участники были одеты соответственно тому, что в орфических гимнах пишут о спутниках Диониса — там был и пьяный старик на осле, изображающий Селена, и обнаженные менады и, Бог его знает, что на арене творилось. Но потом подали, по-моему, Римскому Папе прошение об этом безобразии, и это дело немножко упорядочили; коррида приобрела примерно тот вид, который она, собственно, имеет сейчас.

Дело в том, что коррида, в принципе, есть борьба женского начала и цивилизованного мужчины против начала дикого, сумасшедшего, которое символизирует в данном случае бык. Бык — я еще раз повторяю — это животное Диониса. И его ритуальное убийство, то есть, то, что делает торреро, убивая его своей шпагой, связано не только с мистерией мучительной смерти Диониса, но с мистерией вина как такового.

Видимо, из-за этой символической связи появилось убеждение, что именно Дионис первым запряг быков в плуг. До этого же времени, согласно преданию, люди тащили плуг вручную.

Принимал Дионис и облик козла. В Афинах и в арголитском городе Гермигоне существовал культ Диониса, «носящего шкуру чёрного козла». А в мифе о воспитании Диониса у Ино Зевс превратил юного бога в козлёнка (иногда упоминают барашка), чтобы спасти от ярости Геры. На связь с козлом, равно как и на связь с производящей силой и природой, указывают неизменные спутники Диониса — сатиры.

Помимо быка как основного животного, символически связанного с Дионисом, в мифах в связи с этим богом фигурируют хищные кошки вроде гепардов и львов, медведи, а также змеи.
Когда же приспел ему срок,
Рогоносного бога родил он [Зевс],
Из змей венок ему сделал,
И с той поры этой дикой добычей
Обвивает менада чело.

— Еврипид, «Вакханки»



Нонний о рождении Диониса:
"Вот заключает Семелу он у узы объятий,
над ложем нависнув рёв быка испускает!
в теле человека, голова же с парой рожек бычьих
как будто н сам принял облик рогатого Диониса!
долго Зевс наслаждался и вопль "Эвоэ!" испускал,
столь милый зачатому сыну!
потрясая тирсом, увитым плющом виноцветным,
 в шкуру оделся оленьюЮ в оасках любовных теряясь...
и вся земля улыбалась, ауская побеги растений,
а виногадные листья опутали ложе Семелы,
стены покрылись цветами влажноросистого луга
в честь зачатия Вакха-Бромия, Зевс же над ложем
без облаков громами внктри дворца потрясает
дабы вещать о грядущих тимпанах Вакха Ночного."




Дионис — бог растений

Видимо через свою связь с производящей силой, Дионис был отождествлён с растениями, особенно виноградом, как сырьём для вина, и деревьями. Почти все греки приносили жертвы Дионису Древесному. Одним из прозвищ, которое дали беотийцы богу, было имя Дионис-в-Дереве. Этот бог часто изображался в виде столба в плаще, лицом которому служила бородатая маска с лиственными побегами. Этот бог был покровителем деревьев, особенно культурных. Он был в особом почёте у садоводов, которые воздвигали ему в своих садах статуи в виде пней, к нему возносили молитвы об ускорении роста деревьев, его называли Изобильным, Раскрывающимся и Цветущим. Из всех деревьев богу особо посвящались сосна и фиговое дерево, а из растений, кроме виноградной лозы, — плющ.


Главным источником познания Диониса является большая поэма греческого писателя Нония (это V в. до н.э.). Поэма эта называется «Деяния Диониса». Дошла она далеко не целиком, скорее большими фрагментами. Далее, есть еще небольшая поэма неоплатоника, которого красиво зовут Иеропл Александрийский (это IV-V вв). У него есть небольшая поэма, которая называется «Охота титанов за Дионисом». Есть еще разрозненные орфические гимны (так называемые «орфические гимны», они, естественно, не принадлежат самому Орфею, но это просто в традиции Орфея), по которым тоже деяния Диониса в той или иной мере мы можем как-то проследить.

Для того, чтобы подойти немножко ближе и понять, что такое дионисизм, я хочу процитировать фрагмент из Нония «Деяния Диониса». Этот фрагмент касается одного момента в бурной жизни Диониса — его завоевания Индии, в его путешествия в Индию.

Я цитирую:

«Некоего числа — если это случилось после изобретения чисел — воинство Диониса высадилось в Индии. Иные, играя с дельфинами на морской воде, обратились на суше в неистовых сатиров, которые, потрясая своими итифаллосами, грозились перебить в чуждых храмах священные сосуды. Другие, мрачные и бородатые, опутанные змеями, тащили бурдюки, наполненные пурпуровым вином. Множество голых баб приплясывало вокруг дубов, что неторопливо шествовали на своих разлапистых корнях, подобно паукам. Пьяный Селен обглоданной костью понукал осла и взбешенный длинноухий сбросил его, в конце концов. Старик Селен в цветастых лохмотьях, горланя непристойную песню, снова забрался на четвероногого упрямца и принялся дразнить неуклюжего волкоголового выселянина, который приставал к визгливой грудастой вещи. Посреди бесчисленного воинства фавнов, сатиров, волкодлаков, менад, лемуров, мемаллонов, трехинов, аспеолов катилась великолепная, влекомая леопардами, колесница, где возлежал, усыпанный цветами, в венке из плюща и дубовых листьев юный бог вина, теургий и превращений.

Разным взорам он представлялся по-разному — молодым женщинам виделся юноша с дивными сапфировыми глазами и большим напряженным фаллосом. Мужчины созерцали пышную гетеру с насмешливыми красными губами, пьяные старухи — кудрявого мальчика, играющего виноградной кистью».



Т.П.Лифинцева:

Одной из форм противопоставления доклассической Греции классической было полагание двух противоборствующих начал в культуре — дионисийского и аполлонического. Ницше был здесь далеко не первым. Но именно после него разорванная картина античности, данная через противоборство аполлонического и дионисийского начал, стала почти общим местом. Даже не имеет смысла перечислять тех авторов, что использовали в своем творчестве данную антитезу после Ницше.

Однако в творчестве Ницше дионисийство отнюдь не ограничивалось противопоставлением аполлонизму.

В “Рождении трагедии” (1872) Дионис есть главным образом первозданное Начало, ради рождения трагедии вступающее в союз с Аполлоном. И уже здесь намечается оппозиция Диониса Сократу. С точки зрения Ницше, Сократ осуждал и порицал жизнь во имя высших ценностей, тогда как Дионис предчувствовал, что жизнь неподсудна. В дальнейшем оппозиция “Дионис — Сократ”, причем Сократ в роли отца европейского рационализма и логицизма, получает развитие в работах “Веселая наука”(1882), “По ту сторону добра и зла”(1886), “К генеалогии морали”(1887). В “Антихристе” (1888), “Сумерках кумиров” (опубл. 1889) и “Воле к власти” (опубл. 1901–1906) вырисовывается иная оппозиция: уже не Дионис против Сократа, но Дионис против Христа.



Согласно Нонну Панополитанскому, Зевс посетил Персефону в виде змея, и та родила ему рогатого младенца Загрея, то есть Диониса. Вскормлен Деметрой. По орфикам, вскормлен Персефоной. Это рассказывают орфики. Эсхил в «Сисифе» называет его сыном Аида:


"Как лоза заалеет, росою гроздной налившись,
как Бассариды толпою несутся по долам, волны волос распустивши
как помутившись рассудком, застольлье и Вакханалии
Вопли испускают, превознося Диониса, заступника рода людского!
он же, непобедимый в сражениях совершит путь свой средь созвездий
После битвы с Гигантами, после победы над Индом,
Подле Зевса блистает зарницей Бог лозы виноградной, в венке из плюща тёмно-алом,
и со змеёю вокруг кудрей обвившейся кольцами тела, знак божественной мощи,
ровня Богам блаженным, назван он будет средь людей
"Дионс виноградный" как и "Гермес златожезлый" или "Феб стреловержец"
Ноннй "Деяния Диониса."


Бахофен пишет: “Миф есть истолкование символа. Он раскрывает через ряд внеположенных событий то, что символ воплощает как единство. Миф напоминает дискурсивный философский трактат, поскольку расщепляет идею на несколько связанных между собой образов и затем представляет ее читателю для окончательного вывода. Переплетение символа и мифа — это в высшей степени замечательное явление”.


У Ницше в “Рождении трагедии” (§10) мы обнаруживаем, что область мифа есть царство “дионисической истины”. Дионисическая истина, с точки зрения Ницше, — это истина интуитивная и в качестве таковой она должна быть невербальной. У Бахофена символы нашей интуиции разворачиваются в мифе, который затем претворяется в философское знание, а у Ницше миф выражает себя в трагедии и музыке.


Т.П.Лифинцева:
Дионис, Бог плодоносных сил земли, виноградарства и виноделия — один из самых загадочных персонажей античной мифологии. По мнению многих исследователей, божество Дионис начиная с VIII–VII вв. до н.э. явился заместителем хтонических богинь-матерей, открытого поклонения которым официальная олимпийская религия допустить не могла. Культ Диониса был, безусловно, культом материнским, т.е. культом природных, стихийных, монструозных сил, направленных против давления разума, порядка, цивилизации. Вячеслав Иванов, например, обосновал эту точку зрения путем анализа огромного числа источников в книге “Дионис и прадионисийство” (1921 г.). Иванов пишет: “Единственным и исконным прообразом Диониса, — точнее, пра-Диониса, — была единая хтоническая богиня, Великая Богиня Гея, чей лик отразился в разных культах, чье божество приняло разные наименования”iii. (Поскольку Иванов писал после Ницше, то в данном случае его мнение для нас не так важно, как мнение Бахофена).

Здесь важно помнить, что архетип Матери (Матери-земли, Матери-природы) подразумевает иррациональность, чувственность, имморализм, стихийность.
Бахофен полагал, что греки продолжали через культ Диониса поклоняться хтоническим богиням.

Он пишет: “Культ Диониса целиком основан на матриархальном и женском — на материальном принципе природы в аспекте оплодотворения. Двухцветное яйцо как центр дионисийской символики означает верховный закон, управляющий бренным миром как судьба, присущая женской материи, — судьба, перед которой склоняются сами боги и над которой они не властны, — повивальная бабка, пряха, великая Мойра, которая старше самого Хроноса”iv. Ницше в “Рождении трагедии” также говорит о судьбе, о “безжалостно царящей над всем познанным Мойре”, несущей “горе радостным олимпийцам”, как о теневой, дионисической стороне античной культуры.

В “Сумерках идолов” (параграф “Чем я обязан древним”) Ницше говорит очень странную вещь: “Я был первым, кто для понимания древнейшего, еще богатого и даже бьющего через край эллинского инстинкта воспользовался удивительным феноменом, носящим название Диониса”. Далее Ницше упрекает Гёте и Винкельмана в непонимании греков и греческой души. Едва ли мы можем предположить, что Ницше забыл или не знал о Шиллере, Шлегеле, Гельдерлине, Бахофене. Вероятно, что многие другие не столь известные мыслители и литераторы также использовали понятие дионисического до Ницше. Скорее всего, это вопрос его психологии. Но для нас он остается открытым.

Английский историк философии Дж.Кэмпбелл в предисловии к сборнику работ Бахофена “Миф, религия и материнское право” утверждает, что в работе “Рождение трагедии” Ницше использовал термины Бахофена, дионисийское и аполлоническое, для обозначения двух типов воли — творящей и созерцающей. Но Ницше, как уже было сказано, в отличие от Бахофена оценил дионисийское и аполлоническое с позиции “хорошее — дурное”. И главное: его, очевидно, раздражало учение Бахофена о матриархальных корнях культа Диониса. Можно предположить, что именно по этой причине Ницше ни разу не упоминает имя Бахофена в своих работах. Сознательно или бессознательно он это делает — другой вопрос.
Но так ли уж однозначен знаменитый антифеминизм Ницше? В его работах порой проскальзывают удивительные вещи.

(Например, в §16 “Рождения трагедии” читаем: “При мистическом ликующем зове Диониса разбиваются оковы плена индивидуации, и широко открывается дорога к Матерям Бытия (курсив мой — Т.Л.), к сокровеннейшей сердцевине вещей”vi. В этом же параграфе он продолжает: “В дионисическом искусстве и его трагической символике природа будто говорит нам: “Будьте подобны мне! В непрестанной смене явлений я — вечно творящая, вечно пробуждающая к существованию, вечно находящая себе удовлетворение в этой смене явлений Праматерь”vii.

Ницше провозвещает наступление “трагического века”, “переизбытка жизни”, пришествие “философа Диониса”. Трагическая сущность мира, по Ницше, полностью тождественна дионисийскому началу, но идея Диониса одновременно является идеей утверждения, — более того, дионисическое утверждение выступает высшей формой утверждения жизни как таковой.
Высшее утверждение жизни и утверждение Диониса для Ницше тождественны. Ж.Делез полагал, что настоящим прообразом сверхчеловека является не Заратустра, а Дионис: “...рождаясь в человеке, сверхчеловек не является порождением человека: это плод любви Дионоса и Ариадны. Заратустра называет сверхчеловека своим детищем, но он ему уступает, поскольку настоящим отцом сверхчеловека является Дионис”xvii. Следовательно, суть ницшеанства именно в Дионисе; торжество жизни нашло свое метафизическое подтверждение в Дионисе и дионисийской стихии изначальной сущности бытия.
Итак, нам осталось коснуться последней антитезы: Дионис против Христа, которая прослеживается главным образом в работах “Антихрист” и “Воля к власти”. Разработка данной проблемы — отнюдь не наша заслуга, поэтому мы лишь сошлемся на некоторые авторитетные мнения.
Итак, в работе “Воля к власти” Ницше писал: “Бог на кресте — проклятие жизни, перст, указующий на избавление от жизни; растерзанный в клочья Дионис — обещание жизни; он будет вечно возрождаться и возрождаться из глубины разрушения”xviii. Делез возражает Ницше, говоря при этом на ницшеанском языке и в целом (в соответствующий период своего творчества) придерживаясь ницшеанских взглядов: “Христос... представляет высшую стадию нигилизма: стадию последнего Человека, более того — Человека, который хочет гибели: эта стадия ближе всего к дионисическому преобразованию... Именно благодаря ему преобразование и как таковое становится возможным; с этой точки зрения становится возможным слияние Диониса с Христом: “Дионис-Распятый””xix.

С иных, христианских позиций В.Иванов утверждал, что сама постановка вопроса “Дионис против Христа” несостоятельна. Он исследовал эту проблему в уже упомянутой книге “Дионис и прадионисийство”. В.Иванов полагал, что антиномическое противопоставление Диониса Христу “работает” только при наличии общей антихристианской направленности философии Ницше. Достаточно лишь отказаться от неоязычески-секулярных установок, достаточно пересмотреть дионисизм ницшеанской интерпретации и раскрыть в подлинном дионисизме то, что было близко христианству. С христианских позиций нет никакой антитезы “Дионис против Христа”. В.Иванов пишет: “Понятие “страстей” прямо перешло из эллинской религии в христианство, во всей полноте своего содержания, как мистического и обрядового термина. Не случайны византийские попытки приспособить формы Еврипидовой трагедии к религиозно-поэтическому кругу христианских представлений о божественных страданиях. Само заглавие мистерии “Христос Страдающий” обличает взгляд на античную трагедию как на поэтический канон родственного христианскому “страстного действа”...

Дионис, обманутый титанами и падший с отчего престола, растерзанный, потом снова собираемый и оживший, чтобы взойти на небо. Дионис есть бог страдающий и страждущий, что отражали страстные мистерии”xx. То есть, с точки зрения В.Иванова, образ Дионоса — это языческое пророчество о Христе.


тезис Ницше о том, что Дионис абсолютно посюсторонен в отличие от трансцендентного Христа. Философ утверждает: “Не подлежит сомнению, что религия Дионисова, как всякая мистическая религия, давала своим верным “метафизическое” утешение именно в открываемом ею потустороннем мире, а отнюдь не в автаркии “эстетического феномена”.

Е. Головинн:
Далее, для того чтобы подойти к Дионису конкретнее, попробуем прочесть еще кое-что из писателя Нония, которого я цитировал. Дело в том, что Дионис — бог мучительных смертей и мучительных рождений. Я специально не хочу Вам что-нибудь цитировать из каких-то энциклопедий, что касается Диониса, хотя бы потому, что я не разделяю этих воззрений, во-вторых потому, что они действительно очень спорные. Ну, если нам говорит любая энциклопедия, что «Дионис» в переводе будет «дважды рожденный» — это просто бред. Это бред, потому что слово «ди» имеет массу других значений, а потом назвать Диониса «дважды рожденным» нельзя, он родился минимум десять раз, хотя бы по мифологии…

Но, Дионису действительно много раз приходилось переживать мучительную смерть. И сейчас я процитирую снова Нония «Деяния Диониса»:

Ревнивая многоречивая Гера указала титанам фиалковый луг, где любил отдыхать Дионис Загреус (Загреус — это его имя в одном из рождений — Е.Г.).
И Гера обратилась к титанам: «Любимые и послушные сыновья матери Геи! Вот ваш злокозненный враг. Он хочет покорить вас, обратить в быков, чтобы вы, задыхаясь под тяжким ярмом, истерзанные острым стимулом, от луны до новой луны бороздили землю. Он насмехается над Приапом, отцом жизни, и хочет освободить фаллос от служения Матери. Убейте, растерзайте, пожрите.
Титаны отыскали фиалковый луг и увидели обнаженную спящую девушку и набросились на нее, не в силах сдержать приапических своих желаний. Она ускользнула из жадных рук, и раздался смех, подобный гулу лесного пожара или шуму водопада, и девушка растаяла в фиалках.»
«

И началась игра превращений Диониса, которые в мистериях называются «синтесмос». Таково начало превращений Диониса. Дело в том, что титаны, упомянутые в цитате из Нония, в большинстве своем являются партеногенетическими сыновьями Матери-Земли. То есть, имеется в виду, что они родились не от небесного какого-то начала, автономного, мужского; они родились от тех мужских компонентов — от подземных вод — которые, собственно, Земля содержит в себе. Титаны абсолютно преданы идее матери, идее вообще женского начала как такового. Поэтому здесь проявляется впервые дикая враждебность женского начала к Дионису. Враждебность эта беспредельна. Почему? Возвращаюсь к происхождению имени бога Диониса: считалось одно время, да и сейчас некоторые античники это разделяют, что Дионис — сын Зевса и первой жены Зевса Дионы, поэтому его и назвали Дионис, хотя эта версия довольно спорная. Гера, богиня Гера, вторая жена Зевса, известна своей ревностью, своей приверженностью к женским богиням — к Гее, к Диане и к Артемиде. Поэтому так же как, например, она очень «любила» Геракла, она еще более не любила Диониса. И с Дионисом история получилась даже гораздо более трагическая, чем с Гераклом.

Да, титаны, в конце концов, несмотря на превращения Диониса, поймали его, дав ему зеркало. Дионис посмотрел в зеркало, увидел себя девушкой (ибо это андрогинный бог) и едва успел скрыться от их когтей, превратившись в быка. Но здесь-то они его настигли. И дальше начинается в довольно мрачных подробностях картина смерти Диониса. Его разорвали на куски, сварили, потом зажарили, потом съели. Только его сердце успела спасти Афина и отнесла его Зевсу. Зевс съел его сердце и после этого оплодотворил Семелу. Она была нимфой, а не земной женщиной, и это одна из его матерей — Семела. Я должен сказать вот какую вещь. Почему нам все равно трудно все это понять? Именно из-за нашего настроя, так сказать, из-за того минора, в котором все мы живем в современном мире.

Понимаете, какая вещь: конечно, читать об этом если не тяжело (не тяжело для тех, кто считает это просто сказкой), то, вообще, неприятно — читать, как живую плоть Диониса растерзали, сварили, потом зажарили и т.д. Но дело в том, что тут забавный момент — греки, при своем пренебрежении к материи, никогда не относились ни к страданиям, ни к телесным мучениям с той завидной долей серьезности, с которой относимся к ним мы. Тут даже дело не только в том, что они жили в нормальных, так сказать, природных условиях, и что у них была лучше еда, лучше вода, лучше воздух, короче говоря, лучше иммунитет. Нет, дело не в этом. Дело в том, что они вообще этот мир ни за что особое не считали, не будучи аскетами… Почти никто из них не был аскетом, наоборот… Именно поэтому, допустим, сказания о мучительной смерти Диониса, не являются трагическими. Они являются просто очередным эпизодом из жизни бога, который, может быть, поскольку он бог, просто позволил с собой так поступить…

Более того, по орфической теогонии, когда титаны сожрали Диониса, Зевс убил титанов молнией, и из этого пепла родились люди. На этом основана дионисийская мистика. Получается, что в нас во всех есть частица бога, бога съеденного, но, тем не менее, как говорит Бахофен, на девять десятых у нас плоть титанов, то есть, вот эта жалкая, земная плоть, и на одну десятую есть частица божественного тела.


Гермоген. А что же Дионис?
Сократ. Итак, Дионис как "дающий вино" ради забавы, возможно, был назван "Дайвинисом".
Платон. Кратил

Дио;ни;с (др.-греч., микен. di-wo-nu-so-jo[* 2], лат. Dionysus), Вакх (лат. Bacchus) — в древнегреческой мифологии[* 3] младший из олимпийцев, бог покровитель алхимии и театра, производительных сил природы, вдохновения и религиозного экстаза. Упомянут в «Одиссее» (XXIV 74).


"Охота титанов за Дионисом", это уже неоплатонический писатель, которого зовут Иеропл Александрийский. Это четвёртый-пятый век новой эры. От него дошло несколько фрагментов. Вот представьте себе, как титаны преследовали Диониса:

 "- Здесь болото. Слышны затхлые запахи гниющих водорослей, - сказал один. - Нет, я чувствую запах возбуждённой самки, - воскликнул другой и кинулся в заросли. Там ласкались две гамадриады [это нимфы лесные]. Титан отбросил одну, схватил другую и чуть не пропорол её жестоким пенисом. Но женская кожа внезапно превратилась в чешую, в ребристую кору и титан взвыл от боли - пенис застрял в дупле. Древесные кольца сжимались всё сильней. Титан упал, обливаясь кровью и завывая от боли..."




В. Иванов: Дионис, по неоплатоникам,— „бог разделенного мироздания“ (merist;s d;miurgias), как виновник изначальной индивидуации; но он не имеет ничего общего с инстинктом самосохранения замкнутой в себе индивидуальной формы бытия, по отношению к которой является, напротив, внутренним стимулом саморасточения, как возсоединения с целым через переход в другия формы. Индивидуальность противится этому внутреннему зову Диониса в ней; тогда Дионис разоблачается как смерть. Предел саморасточения — смерть обособившейся формы воплощения; пребывание души в обители ушедших — отдых Диониса в ней от жертвенной страды разрыва и разлуки, очищение (achranton), возсоединение (hen;sis); возобновление страстного подвига — возврат в жизнь, возрождение, „палингенесия“. Дионис, бог смерти, есть вместе и бог возрождения (t;s palingenesias ho theos). — Такова поздняя диалектика древнего культа: религиозное мышление народа имманентно его культу, его мысль — в действии 2). Первыми начали мыслить за народ орфики, и народ узнавал в их учении свою веру, хотя и нуждался, уже с V века, их мистически-обрядовой практики.

Судьба человека — та же, что участь бога страдающего. Только человек не весь от Диониса: его низшая природа — „титаническая“, хаотически богоборствующая. Возставая против божественного всеединства, он утверждает свою отчужденную самость и постольку противится дионисийскому побуждению к самоотдаче жертвенной. Он замыкается в своей индивидуальности, „хочет спасти свою душу“. Так задерживает он сам себя в „узах“ (desmoi), или „гробнице“ тела (s;ma s;ma). Вопреки его воле, надлежит ему, по Анаксимандру, смертью уплатить пеню за вину своего обособленного возникновения, своей эгоистической отделенности. Насильственно распадается он на свои составные элементы. Но и здесь цельность его духовного лика, Диониса в нем, действием „аполлонийской монады“ спасена (systasis) за порогом смерти, где текут живыя воды из „озера Памяти“ (Mn;mosyn;s apo limn;s), возстановляющия сознание забытого единства, и откуда новый зов (о котором говорит Вергилий в своем описании Элисия) выведет его опять на лицо земли, чтобы приобщиться ему снова и на этот раз, быть может, вольно страстям Днонисовым, свободно „расточить свою душу“.

В качестве бога страдающего и умирающего, Дионис преимущественно отожествляется с солнцем запавшим и невидимым, светилом темного царства и сени смертной. Для фригийцев и пафлагонцев весна — возврат или пробуждение, осень — уход или обмирание Солнцебога 2). Аполлон — дневное, Дионис — ночное солнце, светящее в нижней полусфере, по священному преданию в Элиде 3), так формулированному, вероятно, под дельфийским влиянием, но коренящемуся, повидимому, в местном веровании в Диониса подземного — владыку отшедших и солнце теней. Дуализм летнего и зимнего солнцепочитания лег в основу двуединой дельфийской религии Феба-Диониса. Круглые храмы Диониса-Солнца во ;ракии символизовали, должно думать, солнечную гробницу, недра земли, раскрывшияся, чтобы приять и утаить от живых, на время его исчезновения (aphanismos), Диониса-Сабазия 4); ибо круглыя здания суть, по древнейшему назначению своему, гробницы.




Дионис — это бог последней космической эпохи, царствующий над миром, или, как говорит один источник, «наш владыка» (№ 24 f). Орфики насчитывали шесть основных космических эпох: Фанет, Ночь, Уран, Кронос, Зевс, Дионис. Об этом мы читаем и у Сириана, и у его ученика Прокла (№ 23 а, 24 h), в остатках рапсодической теогонии и даже еще у Платона. Дионис трактовался как наиболее совершенное и наиболее конкретное явление божества в мире. В этом смысле очень важно уже самое первое упоминание о Загрее, которое мы находим в античной литературе; это один стих из киклической поэмы «Алкмеонида» (см. № 20 к), трактующий Загрея как наивысшего из богов наряду с Геей. Второе по времени упоминание о Загрее (Эсхил в № 20 к) тоже очень важно: оно почти отождествляет Загрея с Аидом. Дальнейшее по времени упоминание о Загрее находим уже только у Каллимаха (см. № 20 к) и в орфической «Аргонавтике» (№ 21 f). Конечно, значение имеет не констатация в мифе того, что Дионис — сын или ближайший родич Зевса.



Е. Головин:

"Существует есть очень тонкий момент дионисийской мистерии. Дело в том, что, как сказано в орфических гимнах, Вы не можете иметь итифаллос, то есть постоянно возбуждённый фаллос, не будучи андрогином и это понятно, почему. Потому что здесь, имея абсолютно возбуждённые гениталии, Вы должны иметь обязательно в душе и в теле их противовес. В теле - только чуть-чуть, главное в душе, душа по своей сути андрогинна. Когда женщина ведёт себя как мужчина - в смысле, что она проявляет волю и т.д. и т.д. - это значит, душа к ней повёрнута мужской стороной. Если мужчина ведёт себя как существо достаточно мягкое, женственное и так далее, это значит соответствующее, Вы понимаете...

 В чём, собственно, сущность дионисийской мистерии? В том, чтобы освободить женщину и мужчину от рабства Приапу, от земли, бесконечной смены рождений и метаморфоз. В этом смысле Дионис является врагом женских богинь и луны, абсолютно. Потому что для матриархата, для женского начала мужчина является не более, чем инструментом, он просто сооткрыватель дверей рождения. В лунной мифологии, в мифологии луны, он обозначается как узенький серп месяца и для мужчины в его жизни, с этой точки зрения, максимальное совершенство - стать женщиной, подобно тому, как узенький серп луны в конце концов становится полнолунием. Тем же самым, по матриархату мыслится мужская судьба. И это то, с чем не согласны люди, исповедующие дионисизм. Именно в этом ключе Бахофен построил свою теорию "кровавой борьбы полов". Именно в этом плане Дионис не только завоевал необычайную матриархальную Индию, но и просто провёл отличную военную операцию против амазонок. Более того, он не просто их уничтожил как другие греческие герои Тезей или Геракл или Бельрофонт, он обратил амазонок, совершенно ярых поклонниц луны и женского начала, в свою веру. И они превратились в менад, которые действительно совсем с ума сошли от всяких такого рода возбуждений, совершенно забыли государство, походы и т.д., и т.д., и прыгали по лесам и полям, как сумасшедшие. Потому что узнав, что страдание есть наслаждение и узнав это на себе, они другой жизни просто не хотели и не могли. Вот почему Дионис, уже позже, уже в христианскую эпоху, назывался "мучительным богом страдания, мучительным богом наслаждения".

 До нашего времени сохранилось несколько его мистерий. С одной, правда, уже покончено - я имею в виду карнавал. В принципе, карнавал переводится как "морское праздненство", которое Дионис учредил после своего завоевания Индии, о котором я Вам вначале говорил и цитировал отрывок. Собственно говоря, это и есть идея карнавала - идея вечных метаморфоз, идея спутников Диониса, идея безудержного разгула. Понятно, что карнавал остался только на словах и то, что сейчас под этим именем преподносится, никакого отношения к мистериям Диониса не имеет. Но другое действо имеет более конкретное отношение. Я имею в виду корриду. Как Вы помните, титаны растерзали Диониса, когда он принял образ быка. Бык - вообще, одно из животных Диониса. И бык - это священное животное Диониса в некоторых греческих странах, во Фракии, например. И то, что в Испании называется корридой - это, собственно говоря, есть изображение охоты титанов за Дионисом в виде быка. Раньше, до восемнадцатого, по-моему, века, эта коррида в Испании была обставлена куда интереснее, чем сейчас, потому что это было маскарадное представление, карнавальное представление. Там все участники были одеты соответственно тому, что в орфических гимнах пишут о спутниках Диониса - там был и пьяный старик на осле, изображающий Селена, и были обнажённые менады и, Бог его знает, что на арене творилось, но потом подали, по-моему, римскому папе прошение об этом безобразии, и это дело немножко упорядочили, и коррида примерно приобрела тот вид, который она, собственно, сейчас имеет".



А.Ф.Лосев:
чтобы лучше уяснить природу мифологии Загрея, необходимо точнее ориентировать ее на историческом фоне второго и третьего Диониса. Второй Дионис — сын Зевса и Семелы; родина его — Фивы, и он очень прочно вступает в историю фиванского и всякого другого античного героизма. Этот второй Дионис не просто только еще борется с безгласной стихией, как первый Дионис — Загрей, но борется с ней уже внутри самого героизма, является ферментом для жизни и подвигов героев, уже преодолевших внешнюю стихию и обратившихся к личной жизни и подвигам в среде самих же героев. Этот второй Дионис — такой же принцип героизма периода весьма зрелого патриархата, как Загрей в его первоначальную пору. Но и это — еще не последняя стадия мифологии и социального развития из тех стадий, которые образовались в мифе о Загрее.
 Миф о Загрее поражает еще одной чертой, которая в такой мере, быть может, не свойственна ни одному античному мифу. Это чрезвычайно ощутительное общение человеческого индивидуума с космической жизнью. Эта космическая жизнь дана здесь в самом напряженном виде. В мифической форме поставлены все кардинальные вопросы мироздания со всеми проблемами единства и множества, распадения и воссоединения, гибели и возрождения. Мы находим здесь учение еще и о том, как эта мировая трагедия и как это ликование после ее преодоления пронизывает насквозь все существо индивидуального человека, пронизывает настолько, что только он и оказывается некоторым единством титанического и дионисийского начал.
 Подобного рода мифологические концепции не могут возникать в те времена, когда еще нет четкого разделе-
[ 177 ]

ния между космосом и человеком, когда человеческая личность еще не выделилась из общеприродной и общекосмической жизни и, главное, когда у человека еще не дошла до его сознания противоречивость, существующая между субъективной жизнью и объективным миропорядком. Такие мифы могут возникнуть только тогда, когда уже окончательно сформировалось то, что можно назвать космической мифологией, и, с другой стороны, когда отдельная человеческая личность уже настолько развита, что перед ней стоит проблема охвата этого открывшегося ей космоса и проблема вмещения этого космоса в пределы его совершенно внутреннего, интимного самочувствия. Все это переносит нас в поздние периоды общинно-родовой формации или во всяком случае в такие, когда уже проснулось субъективно-человеческое самоощущение.
 г) Эта сторона мифа о Загрее выступает особенно ярко на той его ступени, на которой возникает исторически известный нам культ Диониса в Греции, т. е. в основном в VII в. до н. э. К этому времени и надо отнести истоки мифологии того, кого древние называли третьим Дионисом, т. е. Иакха, этого знаменитого элевсинского Иакха, в котором воплотились как реставрация древнего матриархального Диониса, так и субъективизм и имманентизм начального периода цивилизации или той замечательной переходной эпохи, когда рушилась патриархальная олимпийская мифология и нарождалась мифология в соответствии с живым самочувствием индивидуума, освобождающегося от общинно-родовых авторитетов. Этот культ Диониса и связанная с ним мифология важны для нас потому, что критский миф о Загрее именно здесь получает свое последнее оформление и только в VII в. вырабатывается все его основное содержание. Об этом культе Диониса писали многие буржуазные исследователи, и лет сорок, пятьдесят назад он был в Европе очередным научным и эстетическим увлечением. Однако до сих пор еще не дано достаточно убедительного социального объяснения этого популярного в Греции культа и этой распространенной в античном мире мифологии.


 Дионис уже с самого своего начала есть нечто всеобъемлющее и принцип бесконечно малых дроблений и восстановлений, уходящих во мглу абсолютно алогического дробления. Самое яркое место, где формулирован этот Дионисов принцип бесконечных дроблений, — Damasc. 160, № 20 1; ср. № 23 а.
 б) Орфики воспринимали именно ту сторону мифологии Загрея, которую мы выше назвали религиозно-мифологическим имманентизмом. Орфики учат здесь не просто о богах и не просто о мире, но ставят вопрос о том, как может существовать распавшийся и беспорядочный мир при наличии вечных и никогда не распадающихся богов. Они решают этот вопрос в том смысле, что для объяснения распавшегося мира нужно выставить тезис тоже о распавшемся и даже растерзанном божестве, но они присоединяют и учение о восстановлении распавшегося мира и этого растерзанного божества. Ясно, что все подобного рода концепции орфики могли строить только благодаря пониманию ими имманентности божества миру, т. е. при наличии той новой ориентации человеческого субъекта, которая пришла с распадением общинно-родового строя и с выдвижением новой, освобожденной от родовых авторитетов, самостоятельной и инициативной личности. Орфики, конечно, не могли понимать ни социальной природы дионисизма, ни его философской значимости в системе античного мироощущения, но в их сложных и неповоротливых схемах ясно чувствуется этот Дионис как религиозно-мифологический коррелят восходящего демократического века, восходящей рабовладельческой формации.
 Демиургия и бытие Диониса вовсе не есть только объективное, только внешнее бытие. Самым существенным является то, что это бытие взято со стороны своего сознания, со стороны своего самочувствия. По учению орфиков, сам Дионис есть не просто идеальное бытие, но именно ум, и поскольку это бог, то именно Мировой ум и Мировая душа. Дионисова делимая демиургия есть создание не просто отдельных бездушных атомов, но творение именно чувствующих, мыслящих индивидуальностей.

Дионис не есть Мировой ум или Мировая душа в смысле абсолютно неделимой единичности (таковым является Зевс, а не Дионис). Дионис — растекающаяся цельность, или, как выразительно говорит Макробий (№ 23 d), noys hylicos, т. е. «материальный ум». Об этом говорит множество орфических и неоплатонических текстов (№ 22 а, d, h). Олимпиодор (№ 22 h) прямо называет Диониса принципом множественности: «я» и «ты». Это чрезвычайно важное определение, рисующее Диониса как бога личного, субъект-объектного противостояния, исходящего из того субъект-объектного слияния и нераздельности, каковой он является в качестве мирового «материального ума», к каковому он, по учению орфиков, благодатно возводит своих служителей.
 в) Дионис — Загрей, взятый сам по себе, есть только принцип и задание, которые должны определенным образом осуществиться, реализоваться. Реализация эта возможна только как преодоление всего, что противостоит Дионису — Загрею. Загрей есть всеобщее единопроникновение, а противостоящий ему мир есть, по учению орфиков, глыба (или совокупность глыб) абсолютной непроницаемости. Покамест эта разобщенная глыбообразность мира не будет преодолена, до тех пор Дионисов принцип бесконечно малых единопроникновений остается только голым принципом без всякой реализации. Но это значит, что предстоит встреча и борьба Загрея с Титанами. Титаны — это именно изолированные глыбы, из которых состоит мир и которые никак не хотят вступать во внутреннее общение один с другим и, следовательно, в общение с миром. Это абсолютизированный атомизм или индивидуализм, принцип раздельной непроницаемости. В этом смысле античность охотно изображает Титанов как «надменных» и неблагочестивых существ, что мы находим и у Гесиода (Theog. 155), и у Платона (Legg. III 701с), и у Горация (Carm. III 4, 42), и у Плутарха (№ 22 i); ср. Cic. De legg. III 5. Предстоит, следовательно, поединок этих двух устроений бытия. Как он происходит у орфиков? Дионис есть стремление к всеохвату. Поэтому он прежде всего устремляется в окружающее его титаническое инобытие с целью найти там себя и утвердить себя. Он, переходя в инобытие, стремится в нем к самому же себе, ибо только так он и может все воссоединить в едином взаимно-проникновении. Но это значит, что Загрей
[ 182 ]

смотрит в зеркало, что Титаны, привлекая его к себе, подставляют ему некое зеркало. У орфиков тут замечательный символизм Дионисова зеркала (№ 24 а—е). Ясно также и то, что, вовлекаясь в инобытийный мир, Дионис — Загрей испытывает бесконечный ряд превращений, потому что материя сама по себе бесконечна, и для проникновения в ее последние глубины необходимо пройти все ее бесконечные образы и формы, охватить целую бесконечность материального становления вообще. Итак, созерцая себя самого в инобытии, испытывая бесконечность превращений, Загрей мчится по глухим просторам материальной пустыни, преследуемый Титанами, божествами вечной изолированной непроницаемости.
 Что же далее? Покамест Загрей только еще созерцает свой образ в инобытии, а Титаны всего только еще завлекают его к себе, окончательного, предельного воссоединения всего мира в Загрее, очевидно, еще не наступает. Последнее, предельное, субстанциальное воссоединение с Загреем может произойти только в результате физического, материального поглощения материальным миром всеединящего Загрея. Отсюда — дальнейший и самый центральный акт этой мировой мистерии, по учению орфиков: это — растерзание Диониса — Загрея Титанами и пожирание его ими (№ 22 а—d, 23 d, i). Здесь сразу достигалась двоякая цель: Дионис входил во все бесконечно малые части мироздания, а мироздание приобщалось божественному всеединству, чем и расплавлялась титаническая глыбообразность изолированно-непроницаемого бытия. Отныне мир уже не есть мертвая глыба или совокупность мертвых глыб. В его жилах теперь течет единая, все воссоединяющая с единым кровь абсолютных проникновений; и каждый атом бытия отныне уже не просто титаничен, но и дионисичен одновременно. Мы являемся, говорят орфики, тоже «частью» Диониса (№ 23 1), и наш ум отныне «дионисичен» (№ 23 d). Характерно подчеркивание в орфических материалах (№ 21 h, 22 а, 23 f) растерзания Диониса именно на семь частей: этим, несомненно, хотели сказать, что Дионису причастен весь мир, все мироздание (понимавшееся тогда в виде семи небесных сфер). Подчеркивается также (№ 22 g, h, 23 1, 24 f, g) и двойной состав человеческого существа, тоже титанический и дионисийский. Вино, которое тут уже понимается духовно, возводит нас именно
[ 183 ]

к этому всеохватывающему Дионису, властно разрушая все наличествующие в человеке «титанические» преграды, так что и сам Дионис получает название Ойноса, т. е. Вина (№ 24 f).
 г) Наконец, орфическая философия продумывает до конца и самые формы объединения этих двух универсальных начал. Именно, поскольку растерзанный Загрей все же остается божеством и не может исчезнуть окончательно, необходимо было формулировать то новое существование Загрея, когда он оказывался не просто малоопытным отроком, но принципом воссоединенного мироздания. Этот принцип нашли в Аполлоне как божестве света и светлооформленной индивидуальности. Поэтому главным образом именно Аполлон воссоединяет растерзанные члены Дионисова тела (№ 22 а, 23 е—h, 24 1), и, по иным источникам, тут происходит даже прямое воскрешение Загрея (№ 20 f, 23 d, i). Титаны также не могли остаться в прежнем виде после воссоединения с Загреем. Их испепеляет огонь божественного всеединства, к которому они приобщились. Миф рассказывает о поражении их молнией Зевса. Они прекращают свое изолированное существование, а их новая титанически-дионисийская сущность приобретает теперь соответствующую ей новую форму, именно форму человека. Люди у орфиков появляются именно из пепла и копоти сраженных молнией Зевса Титанов. Это означало также и сохранение титанического начала, хотя уже на новой и небывалой ступени; это влекло за собой также и некоторого рода примирение с титанизмом или прощение Зевсом древней вины Титанов в отношении Загрея. Так кончилась мировая трагедия, возникшая в результате воцарения над миром Диониса.
 д) Орфическая философия Загрея отражает собой очень древнюю, восходящую к критской культуре, сугубо мистическую и даже мистериальную мифологию страдающего и воскресающего божества. Такую мифологию находим не только на одном Крите; полная ей параллель дана и в египетском Озирисе, и во фригийском Аттисе, и в финикийском Адонисе, и в малоазиатском Сабазии. Орфики в данном случае только выразили в антично-философских понятиях древнейшую мифологическую идею, далеко выходящую за пределы исторической Греции, идею, которую мы должны были бы предполагать в такой развитой культуре, как критская, даже если бы и не было на то приведенных у нас выше прямых указаний Диодора, Еврипида и Фирмика Матерна (№ 21 а—с). Орфическая концепция Загрея делает понятным и то, почему Диодор считает Крит родиной развившихся впоследствии греческих мистерий




Миф о растерзании. В повествовании о растерзании Загрея — Диониса следует различать три момента, а именно: события предшествующие, само растерзание и то, что последовало далее.
 а) В части, рассказывающей о времени, предшествующем растерзанию, 1) представляет интерес повествование об укрывании отрока Загрея и охране его Куретами, как и самого Зевса, когда он был младенцем (№ 21 h). Но другие источники (№ 21 с, 25) говорят о беззаботном и счастливом детстве Загрея у его отца Зевса.
 2) Интересно настроение Геры и самих Титанов. Гера злобствует на Загрея как на незаконного сына Зевса
[ 170 ]

и хочет его уничтожить (№ 21 с, е, 23 1). Она даже мычит от гнева, побуждая Титанов убить Загрея (№ 25).
 3) Титаны завидуют ему как царскому сыну, которому царь и бог передал всю полноту власти (№ 22 f). Миф о Титанах в этой версии явно противоречит общеизвестному гесиодовскому рассказу о заточении их в Тартар еще Ураном. Это не только версия Гесиода, но и вполне орфическая, как об этом определенно говорят Orph. frg. 121, 135.
 б) В части, рассказывающей о растерзании, интересно поведение Загрея и Титанов.
 1) Титаны завлекают его, как мальчика, разными детскими игрушками, которые перечисляются у античных излагателей (№ 21 h), причем особенную роль среди этих игрушек играет зеркало (№ 24 а—е). Один источник говорит еще и об уродовании Титанами лица Загрея (№ 25 b).
 2) Загрей пытается бежать от них, принимает разный вид (№ 25 b). Позднейший же автор (см. № 25 а) говорит не только о бегстве Загрея от Титанов, но и о его нападении на них и жесточайшей борьбе с ними. Загрея растерзывают на семь частей (№ 22 а, b, 23 f).
 в) После растерзания рассказывается о целом ряде событий.
 1) О пожирании растерзанного Загрея Титанами (№ 20 k, 21 а, е, с, 1, h, i), причем некоторые источники (№ 20 n, 21 h) говорят о предварительной варке членов тела убитого и об их зажаривании (№ 21 i); а тексты (№ 23 1, 21с) — о вкушении тела Загрея, но не упоминают о варке или поджаривании. Один текст (№ 21 с) мотивирует пожирание желанием Титанов скрыть свое преступление. Некоторые источники совсем не говорят о вкушении после растерзания.
 2) Сам Зевс участвует по незнанию в пиршестве (№ 21 с, i).
 3) Гнев его после того, как он узнает о преступлении Титанов, пытки и мучения (№ 21 с) их и низвержение в Тартар (Orph. frg. 121 и сл. Ср. № 23 к; № 25). Это находится в противоречии с другой версией о каре Зевса в отношении Титанов (22 i, 23 1), именно, убиением их молнией, и тем более с последующим рассказом о происхождении людей из пепла сраженных молнией Титанов (№ 23 1), хотя эти версии уживаются у Арнобия (№ 21 h) вполне мирно.
[ 171 ]

   Дионис есть божественное всеединство Сущего в его жертвенном разлучении и страдальном пресуществлении во вселикое, вечно колеблющееся между возникновением и исчезновением, Ничто мира. Поэтому дионисическое начало не может быть истолковано никаким частным "что". Дионис приемлет и вместе отрицает всякий предикат; в нем а и не-а, жертва и жрец объединяются как тождество. Одно дионисическое "как" являет внутреннему опыту его сущность, не сводимую к словесному определению, как существо красоты или поэзии. В этом пафосе боговмещения полярности живых сил разрешаются в освободительных грозах. Здесь сущее переливается через край явления. Здесь бог, взыгравший во чреве раздельного небытия, своим ростом в нем разбивает его грани.
    Вселенская жизнь в целом и жизнь природы, несомненно, дионисичны.

 В. Иванов

А. Ф. Лосев: Согласно орфической теогонии, растерзание Диониса - Загрея Титанами и пожирание его ими есть центральный акт мировой мистерии. здесь сразу две герметических аллегории: Дионис проникал во все бесконечно малые части мироздания, и оно приобщалось божественному единству. Теперь в жилах мира течёт кровь теургических метаморфоз и абсолютных пенетраций. Теперь каждый атом бытия не просто титаничен, но и дионисичен одновременно. Как считают орфики, мы являемся "частью" Диониса, и ум наш "дионисичен".

О сохранении сердца Загрея Афиной Палладой и о доставлении его Зевсу (№ 21 с, i. Ср. 22 а—с, 23 j, 24 f). Миф о зашивании сердца Загрея Зевсом в собственное бедро и рождение им второго Диониса самостоятельно или от Семелы — уже не критского происхождения.
 5) Далее, восстановление растерзанного тела Диониса Деметрой (№ 20 n), Реей (см. № 21 j и Cornut. 30, р. 62, 11 — аллегория о вине) или Аполлоном (№ 21 g), которому Зевс передал останки Диониса, а тот отнес их «на Парнас», т. е. в Дельфы (тут еще не мыслится оживление Диониса, но лишь сложение частей его тела для погребения — № 21 ;). Ср. Julian. Adv. Christ. 167, 7 — о «спайке членов Диониса». Об оживлении Диониса говорит (№ 20 f, 23 d, i) миф, противоречащий сообщениям о поглощении Диониса Титанами и, по-видимому, представляющий собой другую орфическую версию, приспособленную к дельфийскому учению о вечном возвращении (ср. наличие могилы Диониса в Дельфах, № 21 к). О самовосстановлении Диониса читаем в текстах № 23 d, i, а в № 20 f — даже о его последующем восшествии на небеса. Наиболее ясная философская интерпретация возрождения Диониса — в тексте № 23 е—g.
 6) Появление людей из копоти дыма от горящих тел Титанов (№ 23 1) или из их крови (№ 22 g)— миф, который очень трудно объединить с другим — тоже орфическим и прокловским (frg. 140—141) — учением о трех поколениях людей: золотом (при Фанете), серебряном (при Кроносе) и «титаническом» (так что в конце концов неясно, появились ли, согласно орфикам, люди впервые только из пепла Титанов, или этим «титаническим» людям предшествовали еще другие поколения людей).
 7) Прощение Титанов Зевсом, мыслимое только по истечении значительного времени и оспариваемое некоторыми учеными (№ 23 т).
 Версия, читаемая нами в Гомеровском гимне (Hymn. Hom. II 157 и сл.):
 Слушайте, боги-Титаны, вкруг Тартара в глуби подземной Жизнь проводящие,— вы, от которых и люди, и боги! —
 несмотря на свое видимое соприкосновение с орфиками и с Гесиодом, вероятно, не имеет к ним никакого отношения. По орфикам, люди происходят от Титанов совсем не
[ 172 ]

в том смысле, в каком боги, а по Гесиоду, люди и вообще имеют весьма отдаленное отношение к Титанам. Отметим, наконец, и странный текст Гимерия (№ 22 f), являющийся сатирой на Загрея и потому выходящий за пределы того, что рассказывали о Загрее мифы.
 г) Все указанные подробности мифа о растерзании Загрея — Диониса Титанами возникли, конечно, в разное время и здесь изложены не исторически, а систематически. Возможно, что значительная их часть является и созданием орфиков. Однако нельзя отрицать идею вечного возвращения для древней хтонической религии вообще и не связывать с ней мифологии умирающего и воскресающего бога для Крита. Дело здесь не в деталях, многие из которых, конечно, могли возникать вплоть до последних столетий античного мира вообще. В наиболее общем виде эта мифология растерзания и восстановления божества не могла оставаться неизвестной для Крита. Это можно было бы утверждать даже и а priori, если бы об этом определенно не говорили тексты, приводимые под № 21 а—с.
 д) Философское осознание мифологии «растерзания» в Греции связывается с орфиками, следовательно, не восходит раньше VI в. до н. э. Оно продолжено и завершено неоплатониками, т. е. заканчивает свою эволюцию вместе с концом всей античной философии. Новым здесь является только сама философия, а не мифы и умозрения, которые уходят в незапамятную старину и которые издавна составляли теоретическое содержание мистерий. Но эта философская теория мифа о растерзании является настолько замечательным документом греческой и общечеловеческой культуры, что не остановиться на ней нельзя. В план настоящей работы входит не только обзор самых мифов, античного мира, но и обзор античного осознания этих мифов, поскольку это не только помогает современному овладению античной мифологией, но и часто является единственным средством понять миф и разобраться в нем именно с нашей же точки зрения. Однако, для того чтобы хорошо разобраться в орфической теории Загрея, нужно независимо от орфиков подойти к Загрею так, как этого требует современная наука. Это облегчит нам изучение орфической теории.

. Образ этого Загрея впоследствии был воспринят орфиками и развит ими в целую систему философско-мифологических идей. Его критское происхождение не вызывает никаких сомнений. Диодор (№ 21 а), Еврипид (№ 21 b) и Фирмик Матерн (№ 21 с) — это достаточно достоверные источники, а они вполне определенно связывают Загрея именно с Критом.
 Что Дионис определенно связан с Критом, об этом говорят и места его культа на нем вроде Элевтер или Кидонии, и монеты из Праса, и наличие там орфизма, и, наконец, миф о бракосочетании Диониса с дочерью критского царя Ариадной.
 б) Но кто такой Загрей, каково его отношение к Зевсу и почему его надо рассматривать в связи именно с мистериальной разработкой Зевсовой мифологии на Крите?
 Вполне выяснить этот образ и оценить его историческую эволюцию без домыслов и гипотез при нынешнем состоянии источников невозможно. Прежде всего невозможно точно установить, имел ли миф о Загрее отдельное происхождение от Зевсовой мифологии и от мифологии Диониса. Возможно, он был только впоследствии отождествлен с Зевсом и Дионисом (как отдельный и самостоятельный образ или только как ипостась того и другого). Весьма возможно, что Крит давным-давно знал дикого охотника Загрея, хтонического демона или демона охоты (т. е. ловца душ) на манер известного Актеона. Только впоследствии, может быть, этот Загрей был отождествлен с Дионисом, тоже охотником и богом душ, и поставлен в сыновние отношения к Зевсу, богу жизни, или к Аиду, богу душ умерших. Образ подобного Ловчего мы находим на одном бронзовом щите из идейской пещеры, где молодой Зевс стоит одной ногой на быке и разрывает руками льва.
 в) Источники говорят о Загрее уже как о сыне Зевса (№ 20 а—g) или Аида и уже как о самом Дионисе. Точнее, Загрей настолько же сын Аида, насколько он и сам Аид (№ 21 а, b); и, кроме того, он настолько же сын Зевса, насколько он и сам Зевс (№ 25 с). О сочетании в мифе хтонизма и героизма говорят уже самые ранние из дошедших до нас текстов о Загрее (№ 20 к). Это замечательный образчик той ранней мифологии, где хтонизм



Дионис есть бог, составляющий причину возрождения, восстанавливающий формы воплощения и принуждающий все, что возникает и рождается, выходить наружу из дверей.
 c) Julian. Orat. 179b.
 Разделенное мироздание из единообразной и нераздельной жизни великого Зевса великий Дионис понял и, из него выйдя, посеял во все явления.
 d) Macrob. Somn. Scip. I 12, II (растерзание Диониса и дробление Мирового ума).
 О самом же отце Либере орфики полагают, что его нужно понимать как noys hylicos [«материальный ум»], который, происходя из того неделимого [ума], сам делится на отдельные [умы]. Поэтому в их священных обрядах передается, что он, будучи растерзан титановским неистовством на отдельные члены, после мнимого погребения восстал снова живым и невредимым, поскольку noys, который, как мы сказали, есть ум, определяя себя от неделимого к разделению и опять возвращаясь от разделенного к неделимому, и исполняет свои обязанности в отношении мира, и не покидает тайной стороны своей природы.
 e) Olympiod. In Phaed. 67с, р. 43, 14 (множественность Диониса и единство Аполлона).
 Как же при таких обстоятельствах Платон не воспроизводит тех орфических учений, что Дионис, с одной стороны, растерзывается Титанами, а с другой — единится Аполлоном? Вследствие этого Дионис объединяется и собирается, т. е. — от титанической жизни к единовидной. Так же и Кора, с одной стороны, низводится в Аид, а с другой — возводится и живет там, где была раньше, при помощи Деметры.
 f) Procl. In Tim. 11, 198, 2.
 Приходит для души, и притом от высших причин, это число [семерка], равно как и тройка, последняя — от причин умопостигаемых, первое же — от умозрительных. Приходит же оно от этих богов для того, чтобы сложенность дионисического ряда и данного в мифах растерзания, с одной стороны, обладала делимостью на семь частей (ведь нужно было, чтобы душа, приобщаясь к дионисическому уму и, как говорит Орфей, неся на голове своей бога, в соответствии с этим и получала разделение), а с другой стороны, чтобы в этих частях она обладала гармонией в качестве символа аполлинийского строя. Потому этот последний бог и есть тот, который является в отношении упомянутых частей по воле отца собирающим и единящим разъединенные части Диониса.


Дионис — мировой ум

 22. а) Procl. In Tim. II, р. 145, 18—146, 22 (Дионис — Мировой ум, остающийся поделенным при делении Мировой души и тела).
 Однако, в то время как другие его создания все разделены, как говорит [Орфей], богами-разделителями, одно только сердце его находится вне разделения, по промышлению Афины, поскольку она устанавливает умы, души и тела. Однако если души и тела принимают великое к ним относящееся разделение и деление, то ум остается единым (hen;menos) и неспособным делить все в едином, охватывающим все умопостигаемое одним только мышлением. Только одна умозрительная сущность и умозрительное число осталось, говорит он, спасенным Афиной:
 ...Только умное сердце одно оставили...
 говорит он, прямо называя его «умным» [или умозрительным — noeran]. Поэтому, если недоступное делению сердце умозрительно, то, очевидно, оно есть ум и умозрительное число, однако не всецелый ум, но — внутримировой. Ибо этот последний есть неделимое сердце, поскольку относящийся к нему Демиург есть бог-разделитель. Поэтому он и называет неделимый ум сущностью Диониса, а то, что в нем способно к порождению, — делимой соответственно с телами жизнью, поскольку она физична и способна приносить и семена. Ее он называет и Артемидой, [ср. Orph. frg. 188], которая, стоя во главе природного рождения и повивая физические логосы, простирается сверху до подземных, [в то же время] усиливая в нем способность рождать. Все же прочее тело бога [он называет] душевным составом, причем и это тоже разделяется на семь моментов.
 ...На семь частей раздробили они убиенного сына... говорит богослов о Титанах, как и Тимей разделяет его на семь частей. Также, пожалуй, и распростертость души по всему космосу напоминает орфикам о титаническом разделении, вследствие которого душа не только скрывает Все, но и простирается по Всему. Поэтому естественно, что и Платон назвал неделимой сущностью ум, смежно [существующий] над душой и, если кратко выразиться, являющийся со стороны души предметом приобщения. Он тут следовал орфическим мифам и хотел быть толкователем того, что говорится сокровенно.
 Ср. там же, II 197, 24.
 Поэтому общим у обоих числом является гебдомада, поскольку и богословы утверждают, что делящийся Дионис был разделен на семь частей:
 На семь частей раздробили они убиенного сына...
 Кроме того, они передали эту седмерицу Аполлону как держащему вместе все согласования (symph;nias).
 b) Procl. In Parm. 130b, p. 808, 25.
 Вследствие этого и богословы утверждают, что ум спасается промышлением Афины в дионисических растерзаниях в качестве неделимого, душа же с самого начала делится, а именно деление это сначала происходит на семь моментов. Поэтому ей свойствен и принцип (eidos) делительной способности, и дискурсивное созерцание (to the;rein metabastic;s).
 c) Procl. In Crat. 406bc (109, 19).
 Также говорит, что в растерзании [Диониса] Титанами без разделения остается только одно сердце, т. е. что сущность ума лишена частей (текст сомнительный).
 d) Procl. In I Alcib., р. 344, 31.
 ...Разумная душа, от которой зависят еще страсти и неразумные способности, поскольку они злоумышляют против разумной жизни и пытаются титанически (titanic;s) растерзать ее. Однако над нею водружен ум, который афински (Athenaic;s) подъемлет ее от склонения
[ 195 ]

вниз и от движения к материальному, поскольку афинским является спасать жизнь в качестве неделимой, вследствие чего Паллада Афина и прозвана Спасительницей. Титаническим же является дробление ее и призывание к становлению.
 е) Nonn. Abbas Orat. II с. Julian 35 (Migne. 36, 1053).
 Персефона рождает Загрея — Диониса, зачавши его от Зевса. После его рождения Титаны (это — демонские чины), вследствие зависти к Дионису как имеющему рождение от Зевса, растерзывают его. Другие же говорят, что Дионис был растерзан по повелению Геры.
 f) Himer. Orat. IX 4.
 Дионис был еще молодым, и против этого бога был род Тельхинов. Вакх рос, и все Титаны лопались от зависти. В конце концов, не будучи в состоянии сдерживаться, они решили его растерзать. Они придумали [необходимые] приемы, средства и орудия приманки и ворожбу с помощью сил природы. И, ненавидя, как я думаю, Силена и Сатира, они объявили их колдунами за то, что те угождали Вакху. Что же затем случилось с Дионисом? Я думаю, он лежал побитый и кричал о своей смертельной ране. Виноградник стал печальным, вино получило чернильный вид, виноградная кисть стала как бы плакать. И Вакх уже не имел легких пяток для движения. Однако слезы существуют не навсегда, и не навсегда торжество врагов. Зевс, чувствуя все наперед, увидел это, восстановил Диониса, как говорят, и заставил Титанов удалиться от [одних] его слов.
 g) Oppian. De pisc. V 9 и сл. (Титаны и люди).

 Или же мы рождены из божественной крови Титанов.





Евгений Головин: слово "Дионис" появилось сравнительно поздно, в конце 19 века. Ранее бога называли Вакхус, реже Вакх ("Бахус" пошло с начала 18 века). И, как это ни странно, одна из самых мелких обязанностей. Диониса как бога вина почему-то здесь принимали за его слабость. Надо сказать, что Дионис в общей мифологии менее всего разработанное божество. Но это бог, конечно, пьяница, это бог философов, это бог алхимиков, артистов и поэтов. Первое рождение Диониса связано с понятием "сакральная ночь". Это случилось, когда бог Фатас не отделил это небо в своей огненной сути, по крайней, мере, так о ней пишет Гаремах в третьем Дионису. Он пишет, что Фатас не мог остаться существом, так как жар, который пылал в нем, заставил его растечься, распасться, раствориться в ослепительно, во все менее и менее блуждающем, все более и более сужающемся свете. Из этого абсолютно золотого огня родилось то, что называется небом. Это . теология, и это не имеет никакого отношения к  мифам, о которых повествует  в своей теологии. Сакральная ночь связана с рождением Диониса. Из этого золотого неба выполз Зевс в виде золотой змеи, и в результате его любви с богиней Тьмы Прозерпиной родился бог Дионис. В этом смысле то, что предшествовало рождению Диониса - Сакральная ночь - как бы действительно это случилось, когда небо и огонь были совершенно независимыми началами, которые не имели к ночи никакого отношения, которые не родились из ночи. В  мистериях, как правило, и небо и ночь всегда два противоположных начала, они совершенно первобытны и в этом смысле не обязаны друг другу ни рождением, ни какой другой зависимостью. В этом плане Дионис не входит в число 10 - 12 богов. Дионис это какой-то дикий живой парадокс: как сын Прозерпины он соединяет ад, как сын Зевса он соединяет небо, это золотая ось которая проходит через небо, землю и ад. В этом плане Дионис необычайно важное божество, но эта ось невидима - Дионис не знает понятия времени вообще, и поэтому понять его, устроить его культ, устроить его мистерию необычайно тяжело, в этом смысле, ни в Греции, нигде не было, если же они и были, то они очень часто уничтожались врагами Диониса. Хороши были враги Диониса. Во-первых, богиня Гера, потом Диана, потом Бестия. Заметьте, все это богини, Великие матери либо рода, либо домашнего очага, либо супружеской жизни. Это значит, что появление Диониса явилось резким ударом по узаконенной матриархальной ситуации.


За несколько дней до праздника совершалась церемония, установленная в честь введения в Афинах культа Диониса в новой форме. Согласно традиции, сохраненной Павсанием (1.20.3; 38.8), культ Диониса Элевтерия пришел в Аттику из местечка Элевтеры, расположенного на границе между Аттикой и Беотией. Внешним знаком присоединения элевтерцев к афинянам стало перенесение статуи Диониса из храма в Элевтерах в Афины, где ее установили "в самом древнем святилище Диониса" возле театра, тогда как в Элевтерах статую заменила специально приготовленная копия. Очевидно, с этой традициейи связана церемония, происходившая до начала собственно праздника, когда древнее примитивное изображение бога из дерева (ксоанон) переносили из святилища в Афинах в небольшой храм, находившийся в роще Академа (одного из мифологических царей Аттики), вне городских стен, по дороге в Элевтеры (Paus. I.29.2). Статуя оставалась здесь несколько дней, в течение которых совершались жертвоприношения и исполнялись хвалебные гимны в честь Диониса и затем возвращалась в Афины. Полагают, что ее переносили эфебы, и хотя прямо об этом свидетельствуют надписи только эллинистического времени, видимо, нет оснований предполагать какие-либо изменения по крайней мере с IV в. до н. э.

Очевидно, эта была особая церемония (eisagwgh apo thV escoraV), отличная от главной процессии во время Великих Дионисий - ттор.'пт|. Эта торжественная часть отличалась особой пышностью и великолепием, уступая только процессии во время Панафиней. Праздник происходил весной, когда возобновлялась навигация и в Афины съезжалось множество людей, в том числе официальные делегаты от союзников - членов первого Афинского морского союза. Именно к Городским Дионисиям была приурочена выплата союзными полисами фороса.

В торжественной процессии принимали участие различные группы населения, которые следовали в строго установленном порядке: жрецы, магистраты, мальчики в праздничных одеждах в сопровождении своих наставников, метеки в красных одеяниях, держа в руках подносы с приношениями, граждане в одеждах разных цветов, по вкусу каждого, которые несли на плечах кожаные аски с вином, специальные хлеба, длинные и узкие, и изображения фалла; выбранные за красоту девушки из знатных семей, с золотыми корзинами на голове, наполненными фруктами и цветами (канефоры). За ними шли колонисты и союзники. Эфебы вели быков - главную жертву Дионису (правда, об эфебах известно только из надписей 11-1 вв. до н. э., но, вероятно, так было и раньше). Зрелище было ярким и красочным, все старались нарядиться, как например, Демосфен, который заказал владельцу ювелирной мастерской золотой венок и украшенный золотом гиматий, "чтобы в этой одежде принять участие в торжественной процессии Дионисий".

Точный путь процессии неизвестен, время от времени участники ее останавливались, чтобы воздать почести богам, хороводом обходя их алтари, и Ксенофонт, сообщая об этом, особенно выделяет 12 олимпийских богов, алтарь которых находился на arope (Hipp. III.2): "хоры чтут своими священными плясками всех 12 богов и прочих" (en toiV DionusioiV de oi coroi prosepicarizontai alloiV te qeoiV kai toiV dwdeka coreuonteV). Наиболее вероятно относить эту фразу к pomph, потому что в начале пассажа из "Гиппарха" речь идет именно о "праздничных шествиях". Возможно, исполнялись и сатирические песенки из желания избежать дурного глаза, так как о брани, поношениях en taiV DionusiaiV pompaiV говорит Гарпократион (s.v. pompeiaV kai pompeuein). Своей кульминации праздник достигал, когда процессия приближалась к алтарю Диониса, где убивали жертвенных быков. Судя по сумме, полученной государством от продажи шкур принесенных в жертву животных, в 334/333 г. до н.э., например, заклали 240 быков, В соответствии с принятой традицией практикой граждане получали по солидному куску мяса. Обычно считают, что торжественная процессия (pomph) занимала первую часть дня, а после захода солнца празднество меняло свой характер, начиналось веселое шествие - kwmoV. Но о нем мы почти ничего не знаем, к тому же в разновременных источниках наблюдается терминологическая неясность, и поэтому высказывались различные суждения. KwmoV рассматривали не только как продолжение тгорлтт], но и как часть праздника, с ним не связанную, происходящую в другой день. Более того, например, знаменитая надпись, содержащая список победителей на Городских Дионисиях (и Ленеях), так называемые "Фасты" (Ю. II2. 2318, см. ниже) называет весь праздник oi kwmoi tw Dionusw. Веселой толпой участники праздника двигались по улицам города при свете пылающих в их руках факелов, танцуя и распевая песни под звуки флейт и тимпанов, завершиться же день мог дома пирушкой. На аттической керамике, особенно сосудах для вина, нередко изображены сцены такого веселья, танцующие мужчины и женщины, некоторые — с флейтой, хотя трудно сказать, связаны ли эти сцены именно с Великими Дионисиями.

Второй и третий день отводились состязаниям хоров мальчиков и хоров молодых мужчин, которые исполняли дифирамбы в честь Диониса под звуки флейт, причем пение сопровождалось танцами. Хоры выставляла каждая их десяти фил, на которые делились граждане Афин. Так, например, известно, что когда фила Пандионида не выставила хорега, обязанного на собственные средства подготовить хор, и начались споры между архонтом и эпимелетами, принадлежащий к этой филе Демосфен, видя, что она "терпит бесчестие", добровольно взял на себя заботы хорега и намеревался украсить золотыми венками членов хора (Dem. XXI. 13.16). Хору, победившему в соревновании, присуждался приз - треножник. Наградой гордились не только исполнители и хореги, но и вся фила, треножник устанавливали на одной из улиц Афин, которая огибала Акрополь с запада и юга и заканчивалась у входа на священный участок Диониса Элевтерия, она так и называлась - "Треножник". Современная улица Треножников занимает небольшой отрезок ее и хорошо известна благодаря памятнику Лисикрата, поставленному им как хорегом в честь победы на хоровом состязании мальчиков в 330 г. до н. э. (IG. II2. 3042). Это - единственный из сохранившихся памятников, стоявших вдоль улицы как знаки победы в дифирамбических, а также и театральных агонах и представлявших, по словам Павсания", "по работе много достойного запоминания" (Paus. I.20.1). В числе этих памятников была, например, знаменитая статуя Сатира работы Праксителя. Могли посвятить треножник и в храм Диониса. Плутарх, говоря о необыкновенной щедрости Никия, перечисляет его приношения богам, в том числе - подставки для треножников, посвященных хорегами-победителями в храм Диониса (Plut. Nic. 3), Платон упоминает о треножниках, которые стоят один подле другого в святилище Диониса (Gorg. 472A).

В рамках данной работы нет возможности, да и необходимости затрагивать столь сложный вопрос, как происхождение раннегреческого театра, бесспорно связанное с культом Диониса. Из посвященных Дионису праздников три включали театральные представления: помимо Городских Дионисий это были Леней с исполнением новых комедий и Малые, или сельские Дионисии, когда повторялись трагедии, уже сыгранные в городе. Продолжались представления на Дионисиях три или четыре дня, которые следовали после трех дней, занятых, как уже отмечалось, торжественной процессией и состязаниями хоров. В дни драматических состязаний праздник достигал кульминации.

Порядок, установленный около 500 г. для Дионисий, предусматривал состязания трех трагиков, каждый из которых представлял по три трагедии и драму сатиров (так называемую тетралогию), причем допускались только новые произведения. Со временем произошли изменения, в 486 г. к трагедии добавилась комедия, а в IV в. в первый день давали драму сатиров, старую трагедию и пять комедий, во второй день - четыре (или пять) новые трагедии, в третий день - пять (или четыре) новые трагедии.

Театральные представления во время городских Дионисий происходили в театре Диониса, расположенном в пределах священного участка Диониса Элевтерия на южном склоне Акрополя. Первоначальный театр претерпел со временем значительные изменения; ко времени Никия относят строительство каменного театра, значительная реконструкция которого осуществляется по инициативе Ликурга, т. е. до 326 г. до н. э. - года его смерти. Театр вмещал до 17 тыс. зрителей и имел 78 рядов. В первом ряду стояли 76 мраморных кресел для жрецов, высших магистратов и лиц, удостоенных за заслуги перед полисом проэдрии. Сохранившиеся до нашего времени кресла относятся к I в., но, как считают, они были восстановлены в то время по образцам IV в. до н. э. Самое великолепное по отделке кресло, с рельефными изображениями и скамеечкой для ног, принадлежало жрецу Диониса Элевтерия. Помимо граждан, в театр допускались метеки и чужеземцы. Вопрос же о женщинах более сложен; обычно считают, что они могли смотреть трагедии, но не комедии. Входной билет в классическое время стоил два обола, и до нас дошло множество свинцовых тессер, служивших билетами на спектакль. Бедным гражданам из казны выплачивали так называемые театральные (или зрелищные) деньги - "теорика", но вопрос о времени введения этой оплаты, размере ее и эволюции в течение V-IV вв. до н. э. сложен и решается в современной литературе неоднозначно.



 Представьте себе, что, если Дионис и его свита в этом "душевном теле" или в "телесной душе" присутствуют, то это значит, что мы в принципе можем как-то определить то пространство, в котором есть Индия Диониса, в котором Дионис совершает свои чудеса и где есть мистерии Диониса. Далее, для того, чтобы подойти к Дионису конкретнее, попробуем прочесть ещё кое-что из писателя Нония, которого я цитировал. Дело в том, что Дионис - бог мучительных смертей и мучительных рождений.



 Когда же приспел ему срок,
 Рогоносного бога родил он [Зевс],
 Из змей венок ему сделал,
 И с той поры этой дикой добычей
 Обвивает менада чело.

 — Еврипид, «Вакханки»


 С этим божеством традиционно связывают виноград и вино, деревья, хлеб. Но, по всей видимости, эти более поздние атрибуты вторичны. Главным же символом Диониса, как, прежде всего, бога производящей силы, был бык. Вакханки пели:
 О, гряди, Дионис благой,
 В храм Элеи,
 В храм святой,
 О, гряди в кругу хариты,
 Бешено ярый,
 С бычьей ногой,
 Добрый бык,
 Добрый бык!



 Возлюбленные Диониса
 Адонис.
 Ампел.
 Бероя.
 Гермафродит.
 Гименей.
 Ио. (редкая версия)
 Лаон.
 Эригона (дочь Икария).



 Ампел (греч. ;mpelos - виноград) — в греческой мифологии сын сатира и нимфы. Спутник и возлюбленный Диониса с исмарийских гор [1].

 Согласно краткому рассказу Овидия, бог подарил Ампелу виноградную гроздь и повесил её высоко на дереве. Поднявшись за нею, юноша упал и разбился. Был превращён в звезду Виндемиатрикс (Виноградарь) в созвездии Дева [2].

 Любовь Диониса и Ампела подробно описана в X-XI песнях поэмы Нонна «Деяния Диониса». По рассказу Нонна, Ампел погиб от дикого быка, на которого Селена наслала слепня [3], и превратился в виноградную лозу.


 Юный Ампел, говорят, рожденный сатиром и нимфой,
 На исмарийских горах Вакха возлюбленным был.
 Вакх подарил ему грозд, на ветках вяза висевший;
 Эта лоза до сих пор мальчика имя несет.
 Ягоды этой лозы срывая, упал и разбился
 Мальчик, но Либер его, павшего, к звездам вознес.
 Овидий Фасты ч.3



 Эригона  — в древнегреческой мифологии [1]— дочь Икария [2], мать Стафила.

 Дионис соблазнил ее [3]. Дионис подарил возлюбленному Эригоны виноградную лозу, а её отцу — мех с вином. Когда отец был убит пьяными афинскими пастухами, впервые попробовавшими вино и посчитавшими, что Икарий угостил их ядом, Эригона повесилась на дереве [4], попросив в предсмертной молитве о том, чтобы все девушки Афин поступали так же до тех пор, пока не будут найдены убийцы её отца. Молитвы были услышаны: афинские девушки, которых боги поразили безумием, покончили с собой, а Эригону после её смерти Зевс превратил в созвездие Девы [5]. Ей посвящен эпиллий Эратосфена.

 Каждый год в Афинах проводился праздник вина, на котором Икария и Эригону чтили как героев. На этом празднике девушки раскачивались на качелях, к которым подвешивали также фаллосы из цветов


 Картина мирового пожара и мирового потопа, вызванных Зевсом после гибели Загрея, по  Ноннию, но все-таки ее внушительность и универсально-мировой характер соответствуют космическому характеру всей древней мифологии Загрея.

«Миф о растерзании Диониса, — говорит  Плутарх, — заключает в себе учение о пакирождении». По неоплатоникам, «Дионис есть бог, составляющий причину возрождения, восстановляющий формы воплощения и заставляющий все, что возникает и рождается, выходить наружу из дверей» . Идея возврата из тени смерти издавна сочетается с образом Диониса; в связи с этим представлением и преданием о многочисленных рожденииях бога было установлено и мнимое словопроизводство имени «Дифирамб» от thyra, «дверь» — «двудверник».

 Почему именно Аполлон воссоединяет растерзанные члены тела Диониса? Аполлон есть световой принцип воссоединения мироздания. Неоплатоник Прокл учит, что необходимо воздействие Аполлона на Диониса, чтобы предотвратить его конечное саморасточение — через «нисхождение в титаническую множественность» беспредельной индивидуации — и, следовательно, отделение от Первоначала, «низложение с царского престола».
 Проводником такого ограничивающего воздействия на дионисийскую стихию является Орфей, носитель «аполлонийской монады» — идеи целостности и воссоединения.


 поэтому Прокл пишет: «Орфей противопоставляет царю Дионису аполлонийскую монаду, отвращающую его от нисхождения в титаническую множественность и от ухода с трона и берегущую его чистым и непорочным в единстве».

 Какие выводы делает В.Иванов?

 Итак, мир in statu individuationis есть Дионис, в состоянии же расплавленного единства — Аполлон.

 Мировая жизнь состоит в периодической смене этих обоих состояний.

 Дионис становится виновником божественного оживления раздельной тварности. Но каждый атом ее хотел бы наполниться им для себя одного и в обособлении от других, а жертвенной воле бога к самоотдаче нет удержа, — и самый избыток его самоотречения мог бы составить опасность для божественного всеединства. Оттого саморасточению Диониса положен предел, принцип которого лежит вне Дионисовой воли.

 Имя этому пределу — Аполлон, бог торжествующего единства и сила воссоединяющая. Орфей, олицетворяющий собой мистический синтез обоих откровений — Дионисова и Аполлонова, есть тот лик Диониса, в коем бог вочеловечившийся, совершая свое мировое мученичество, отрекается в то же время от самой воли своей, подчиняя ее закону воли отчей.

 Родственна этим умозрениям метафизическая доктрина, сообщаемая Плутархом  и отличающаяся более резко выраженным пантеистическим монизмом. «Мудрые втайне разумеют под Аполлоном или Фебом — все как единый огонь. Превращение же (единой огненной субстанции) в духов и воду, и земдю, и звезды, и роды растений, и животных, и распределение (ее) на отдельные части мирового состава рассматривают они как страсти (pathema) и некий разрыв (diamelismos) бога, именуя его в этом аспекте Дионисом Загреем и Никтелием и Исодетом, и уча об умираниях его и о возрождениях».

До открытия Микенской культуры позднейшие исследователи полагали, что Дионис пришёл в Грецию из варварских земель, поскольку его экстатический культ с неистовыми танцами, захватывающей музыкой и неумеренным пьянством, казался исследователям чуждым ясному уму и трезвому темпераменту эллинов. Однако ахейские надписи свидетельствуют, что греки знали Диониса еще до Троянской войны. В Пилосе один из месяцев назывался di-wo-nu-so-jo me-no (месяц Диониса)

Цицерон. " Природе Богов": Много у нас и Дионисов. Первый родился от Юпитера и Прозерпины. Второй - от Нила, этот, говорят, убил Низу105. Отцом третьего был Кабир, и он, говорят, был царем Азии, это в его честь учреждены празднества Сабазии106. Четвертый - сын Юпитера и Луны; в его честь, как считают, устраиваются орфические празднества. Пятый родился от Низа и Тионы, его считают учредителем Триетерид.


Овидий Фасты: Либералии: 17 марта. Либералии
В третий день после ид начинается празднество Вакха.
Либер! Певца вдохнови на прославленье твое.
715 Что о Семеле сказать? Если б к ней не явился Юпитер
В молниях, ты бы тогда матери бременем был.
 Что о тебе? Чтобы ты в положенный срок народился,
В теле своем доносить должен был сына отец.
 Долог был бы рассказ о ситонских и скифских триумфах
720 И о смиренье твоей, Инд, благовонной страны;
 Я умолчу о тебе, кого мать растерзала фивянка,
И как в безумье себя ты изувечил, Ликург;
 Я бы хотел рассказать, как тирренские вдруг превратились
Изверги в рыб; но не то надо теперь объяснить.
725 Надо теперь объяснить причину того, что старуха
Всем на продажу печет либу — медовый пирог.
 До появленья тебя на свет алтари запустели,
Либер, и все очаги храмов травой заросли.
 Ты, говорят, покорив и Ганг, и все страны Востока,
730 Отдал Юпитеру в дар первую прибыль свою:
 Первый принес киннамон и тобою захваченный ладан
И триумфального ты жег ему мясо быка.
 В честь тебя, Либер, дают возлиянью названье «либамен»,
И освященный пирог «либою» также зовут.
735 Богу пекут пироги, ибо он наслаждается соком
Сладким, а мед, говорят, тоже был Вакхом открыт.
 Шел меж сатирами он с побережья песчаного Гебра
(Не ожидайте дурных шуток в сказанье моем!)
 И до Родопы дошел, до цветистого кряжа Пангея;
740 Громко кимвалов его звон раздавался кругом.
 Стаи неведомых тут насекомых на шум прилетели,
Пчелы то были: на звук меди несутся они.
 Тотчас же рой их собрал и в полом дупле заключил их
Либер, и был за труды желтый наградою мед.
745 Только сатиры и лысый старик отведали меда,
Сотов искать золотых стали повсюду в лесу.
 Роя Силен услыхал жужжание в вязе дуплистом,
Соты увидел в дупле и притаился старик.
 Ехал лентяй на осле, который сгибался под ношей;
750 Вот он его прислонил к вязу, где было дупло,
 Сам же встал на осла, на ствол опираясь ветвистый,
И ненасытной рукой мед потащил из дупла.
 Тысячи шершней летят и, на череп его обнаженный
Тучей нещадною сев, жалят курносого в лоб.
755 Падает он кувырком, под копыта осла попадает
И, созывая своих, кличет на помощь себе.
 Все тут сатиры бегут и над вздутою рожей отцовской
Громко хохочут, а он еле встает, охромев.
 С ними хохочет и бог, старику велит смазаться тиной;
760 И, повинуясь, Силен грязью марает лицо.
 Либеру мед по душе, и поэтому мы запекаем
С медом ему пироги как изобретшему мед,
 А почему пироги эти месят жены, не тайна:
Тирсом своим этот бог женщин сбирает толпу.
765 А почему же старух для этого надо? Старухи
Любят вино, и к лозе винной пристрастны они.
 Ну, а венки из плюща? Это Вакха любимая зелень,
А почему, я тебе без промедленья скажу:
 С Нисы пришли, говорят, и от мачехи спрятали нимфы
770 Мальчика, скрыв колыбель зеленью веток плюща.



Мне остается сказать, почему дают вольную тогу
В твой светоносный день мальчикам, юноша Вакх.
 Иль потому, что ты сам остаешься мальчиком или
Юношей вечно, своим видом с обоими схож;
775 Иль, если сам ты отец, отцы твоему попеченью
И твоему божеству препоручают сынов;
 Иль, раз ты волен, детей облачают вольной мужскою
Тогой и в жизненный путь вольно пускают идти;
 Иль потому, что когда прилежней работали в поле
780 Встарь, и сенатор следил сам за отцовской землей,
 И когда от сохи шагали к консульским фаскам,
Не постыдяся своих грубых мозолистых рук, —
 Все собирались толпой селяне на игрища в город
Не для веселых забав, а чтобы славить богов;
785 Чествовался в этот день бог — даритель лозы виноградной
Вместе с богиней, в своей факел несущей руке,
 И для того, чтобы больше людей новичка поздравляли,
Тогу надевшего, стал день этот зрелости днем.
 Ласково, отче, своей ты кивни мне рогатой главою
790 И парусам ты моим ветер попутный пошли!



Как Коронида, так и Ариадна первоначально были великими богинями
 и только потом превратились в земных женщин. Доказательством
 этому служит тот факт, что и у той, и у другой было по два имени,
 тогда как смертные девушки могли иметь только одно. Образ Семелы,
 чье имя было фригийского происхождения (во Фригии оно
 принадлежало богине подземного царства), подвергся, вероятно, еще
 большему очеловечиванию. Ее миф представляет собой фиванскую
 версию истории рождения Диониса, в которой столь важный мотив
 рождения в cмерти выражен не менее ясно, чем в истории Корониды.
 Он связан здесь также с важным магивом преждевременных родов, характерным
 именно для Диониса. Божество жизни, Дионис единственный
 среди богов появился на свет в виде эмбриона - как существо,
 первое движение которого в материнском чреве является, наряду с
 опьггом собственного бьrrия, наиболее непосредственной манифестацией
 жизни, доступной только для жеюцин. Если Ариадна все-таки разрешилась
 от бремени и ее ребенок не остался в царстве мертвых, это
 тоже были в известном смысле преждевременные роды


Павсаний: "Самым последним в этих местах из всех приморских Элевтеролаконов является город Брасии; они отстоят от Кифантов по берегу стадиев на двести. Здешние жители в противоположность всем другим эллинам рассказывают следующее: Семела, родившая сына от Зевса и уличенная Кадмом, была заключена в бочку вместе с Дионисом. Эта бочка была подхвачена волнами и, как говорят, была выброшена на эту землю; так как Семела не пережила уже всего этого, то они ее пышно похоронили, а Диониса, говорят, воспитали"


Тот факт, что культ Диониса в Дельфах предшествовал религии
 Аполлона, подтверждается не только календарными данными

Если бы дионисийский культ был в Дельфах нововведением,
 оно могло бы прииадлежать и афинянам. К ним Дионис пришел, очевидно,
 особым путем, когда в других месгах уже сущесгвовал двухгодичный
 культ. Однако сознание взаимосвязи с той древней религией,
 для которой был характерен двухгодичный период, по-видимому, сохранилось
 или пробудилось заново после того, как культ бога в Аттике
 был учрежден на основе дионисийского года и сгала явной разница
 в проведении празднесгв.
 Дионисийский год - это год виноградарства и винных подвалов.
 Его события разворачиваются на небе, на земле и в сосудах для вина,
 преднаэначавшихся, помимо всего прочего, для загробного мира.
 Если верить мифам о прибытии Диониса, то в Аттике в свое время
 не было винограда, даже дикорастущего. Эти мифы принадлежат к
 мифам о культурных героях - в данном случае о герое, который знакомит
 людей с виноградарсгвом и виноделием. Происхождение таких
 мифов восходит к глубокой древности и содержит в себе реальные
 доисторические воспоминания.



Гомеровская версия смерти Ариадны становится вполне попятной, если предположить, что связь между Ариадной и Дионисом была самой тесной из связей, возможных между мужчиной и женщиной.


Брак с Ариадной
 
Дионис и Ариадна

Ариадна — дочь критского царя Миноса, с помощью нити которой афинский герой Тесей смог выбраться из лабиринта. На острове Наксос, по пути в Афины, герой вероломно бросил девушку. Ариадна была готова покончить с жизнью, но её спас Дионис, он взял её себе в жёны. Из любви к младшему сыну, Зевс сделал Ариадну бессмертной богиней.



Связь Ариадны с Дионисом требует  иной диспозиции: в отношении к Ариадне он должен занимать более  высокую ступень; она же могла туда подняться только благодаря божественному  супругу. для сидящей на троне вполне подходит имя Семелы  однако только той семелы ' в которой достоинство матери - архетипа матери как Великой Богини и матери Диониса - соединилось со счастьем его суnруги.

Традиция свидетельствует о том, что Семела  под именем Фионы стала вакханкой собственного сына, и это указывает  на двойственность дионисийской женщины, в качестве басилиссы  Афин или просто жрицы, отправлявшей мистический ритуал.

По другой версии, сам Дионис явился Тесею во сне, когда герой спал на Наксосе, и сообщил, что боги назначили Ариадну ему, Дионису, в жёны. Тесей подчинился воле богов и оставил Ариадну на острове.

Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 52:
"Наксосцы рассказывают о Дионисе миф154, согласно которому [бог] был воспитан у них, почему особенно и полюбил этот остров, так что некоторые даже называют его Дионисиадой. (2) Согласно мифу, когда Семела еще до родов была поражена молнией, Зевс взял плод и зашил себе в бедро, а когда подошло время рожать, желая скрыть это от Геры, произвел младенца на свет на нынешнем Наксосе и передал на воспитание местным нимфам Филие, Корониде и Клиде. Семелу же Зевс поразил молнией до родов, чтобы сын, рожденный не от смертной женщины, но от двух бессмертных [родителей], с самого рождения стал бессмертным. (3) По причине благодеяния, оказанного Дионису в его воспитании, местные жители удостоились [особых] милостей: остров обрел благоденствие, сами же они стали обладать значительными морскими силами и, первыми отложившись от флота Ксеркса, приняли участие в морской битве против варвара155, а кроме того отличились в сражении при Платеях156. Кроме того, изготовляемое у них вино также отличается исключительным.
 качеством157, что свидетельствует об особом благорасположении бога к острову".



Традиционно считается, что Дионис был сыном Зевса и Семелы[2], дочери Кадма и Гармонии. Узнав, что Семела ждет ребенка от Зевса, его супруга Гера в гневе решила погубить Семелу и, приняв вид или странницы, или Берои, кормилицы Семелы, внушила ей мысль увидеть своего возлюбленного во всем божественном великолепии. Когда Зевс снова появился у Семелы, та спросила, готов ли он выполнить любое её желание. Зевс поклялся водами Стикса, что выполнит его, а такую клятву боги нарушить не могут. Семела же попросила его обнять её в том виде, в котором он обнимает Геру. Зевс был вынужден исполнить просьбу, явившись в пламени молний, и Семела была мгновенно объята огнём. Зевс успел вырвать у неё из чрева недоношенный плод, зашил у себя в бедре и успешно выносил. Таким образом, Дионис был рождён Зевсом из бедра. Когда Зевс мучился родами, Посейдон угостил его тунцом[3].

Дионис родился шестимесячным и оставшееся время донашивался Зевсом. Родился на Наксосе и воспитан местными нимфами[4]. Или родился на склонах Дракана (Крит)




Согласно сказанию жителей Брасии (Лаконика), Семела родила сына от Зевса, Кадм заключил ее в бочку вместе с Дионисом. Бочка была выброшена на землю Брасий, Семела умерла, а Диониса воспитали, его кормилицей стала Ино, воспитав его в пещере[6].

Согласно ахейскому рассказу, Дионис был воспитан в городе Месатис и здесь подвергся опасностям со стороны титанов[7].

Воспитание Диониса

У мифов, где фигурирует Семела, вторая мать Диониса, есть продолжение о воспитании бога.

Чтобы обезопасить своего сына от гнева Геры, Зевс отдал Диониса на воспитание сестре Семелы Ино и её супругу Афаманту, царю Орхомена, где юного бога стали воспитывать как девочку, чтобы Гера не нашла его. Но это не помогло. Супруга Зевса наслала на Афаманта безумие, в припадке которого Афамант убил своего сына, пытался убить Диониса, и из-за которого Ино со вторым сыном пришлось броситься в море, где их приняли нереиды.

Затем Зевс превратил Диониса в козленка, а Гермес отнес к нимфам в Нису (между Финикией и Нилом).[8]. Нимфы спрятали его от Геры, закрыв колыбель ветками плюща[9]. Воспитан в пещере на Нисе[10]. После гибели первых воспитателей, Дионис был отдан на воспитание нимфам Нисейской долины. Там наставник юного бога Силен открыл Дионису тайны природы и научил изготовлению вина.

В награду за воспитание сына, Зевс перенёс нимф на небо, так появились, согласно мифу, на небе Гиады, скопления звёзд в созвездии Тельца рядом со звездой Альдебаран.


В книге В. Ф. Отто о Дионисе есть глава, посвящённая связи этого божества с морской стихией и водой. В «Илиаде» говорится о море как о месте обитания Диониса, где он находится под опекой Фетиды. В лаконийском варианте мифологемы говорится, что малыш Дионис пристал к берегу в сундуке вместе со своей мёртвой матерью, опекунша Диониса, Ино, стала морским божеством, после того как, гонимая обезумевшим мужем, прыгнула в морскую пучину. Аргивяне каждый год отмечали возвращение Диониса из царства мёртвых, куда он спустился за своей матерью, около Алкинского озера, которое, по преданию, и служило богу вратами в Аид. Из воды же призывают восстать Диониса на Лерне, называя его Pelagyos («он из моря»), Limayos («он из озера») и Limnagenus («рождённый озером»). И образ ребёнка, в котором часто изображали бога, и связь с водой указывают на состояние «ещё неотделённости» Диониса от небытия.

На последнее состояние бога указывают и его гермафродические, двуполые черты. Диониса часто изображают с округлыми чертами, «женоподобным». В мифе о его воспитании Дионис был переодет в девочку; он всё время окружён женщинами, начиная от воспитательниц нимф (ещё одна связь с водой), и заканчивая его постоянными спутницами, поклоняющимися ему менадами и вакханками, названными так в соответствии с его вторым именем.



 Миф о Загрее у Нонна. Необходимо указать на один обширный античный документ о Загрее, превосходящий собой по величине все тексты, указанные выше. Это — конец V и вся VI песнь знаменитой поэмы Нонна о Дионисе (№ 25). К сожалению, разработка мифа о Загрее у Нонна не является лучшим местом его поэмы. Нужно считать чисто личным измышлением Нонна такие эпизоды, как рассказ о влюбленности многих богов в Персефону, посещение Деметрой Астрея и его предсказание (это — старый, еще гесиодовский (Theog. 376 и сл.) Титан, превращенный у Нонна в астролога) и весьма пространное изображение мирового пожара и потом мирового потопа, имевших место после растерзания Загрея. Однако многое у Нонна, как и в других частях его поэмы, является здесь или прямо старинным, или во всяком случае реставрацией старинной мифологии. Такова, например, мелкая, но очень интересная деталь в образе Загрея — рогатость (VI 165). Ее можно считать вполне архаической, потому что Дионис вообще в представлении греков был тесно связан с бычьей природой. (Кроме № 11, ср.: Eur. Bacch. 913, Lycophr. 209; «быкорожденный» в Orph. frg. 297; «быкообразный» — Clem. Alex. Protr. I 16, Arnob. V 21; «быкоприродный» у самого Нонна, IX 15, XI 161, XXI 215; «многими поэтами он просто зовется быком» — Athen. XI 51, 476а.) Таково, например, перечисление всех превращений Загрея перед растерзанием его Титанами (VI 175— 198): Загрей превращается в молодого Зевса, «дождевого» старика Кроноса, льва, коня, рогатого дракона, тигра и, наконец, в быка.



Нонний "Деяния Диониса":


Но Семела хранилась для более блещущих браков,
 Ибо уже устремлялся опять Дионис соизволить
 Образ быкоприродный рожденного встарь Диониса,
 565 Зевс высочайший, когда вожделел рокового Загрея.
 Персефона его родила на ложе змеином
 Зевса, жена царя подземного в черной одежде.
 Как только Зевс премногоизвивший в образе ложном,
 В виде дракона вращаясь своим сладострастным извивом,
 570 Девство снял с Персефоны безбрачной и девичью тайну.

 (Далее до конца песни, ст. 621, — изображение влюбленных в Персефону богов.)
 b) Nonn. Dion. VI 155—388, Недович.

155 О Персофония — дева, не можешь ты брака избегнуть:
 Замуж тебя выдают — и справляешь ты свадьбу с драконом,
 Ибо, лицо изменив, сам Зевс, в переменах искусный,
 Мужем проник, извиваясь как змей по любовному следу.
 В самые недра девичьей пещеры, окутанной мраком,
 160 Мощной тряся бородой, сторожащих убежище змеев,
 Видом подобных ему, своим взором Зевс усыпляет...
[ 202 ]

165 Дева Загрея родит, рогатое чадо: свободно
 К Зевса небесному трону восходит младенец, ручонкой
 Молнию бога берет, и подьемлет он, новорожденный.
 Детской ладонью своей, как легчайшее бремя, перуны.
 Только неделю он был близ Зевсова трона: титаны,
 170 Верные ярости Геры, тяжелой во гневе, чужому
 Демону смазали лик потихоньку кругами из мела
 Хитрого и тартарийским ножом его лик повредили,
 Как перед зеркалом он увидал изменившийся облик.
 Но, расчлененный железом титанов и с жизнью расставшись,
 175 В самой кончине своей Дионис получил возрожденье;
 Разнообразно меняя свой вид, становился другим он —
 То как коварный Кронид молодой, потрясая эгидой.
 То как медлительный Кронос, старик, насылающий ливни;
 Был он как пестрый обличьем младенец, как юноша пылкий
 180 С виду, чей пух молодой лишь едва начинал пробиваться
 И обрамлял подбородок Загрея темнеющим краем,
 То он подобился льву, воспылавшему гневом ужасным,
 Пасть изрыгала его приводящее в трепет рычанье.
 Он выпрямлял свою шею, густой осененную шерстью.
 185 Гриву косматых волос, обвивающих спину крутую,
 Тыча вокруг хвостом подвижным в расстоянии тела.
 Вдруг он свой облик менял: вместо львиного лика казался
 Неукротимым конем, издающим звонкое ржанье,
 С гребнем высоким, узду прикусившим зубом надменным,
 190 Стертую челюсть свою орошающим белою пеной.
 То превращался в дракона с рогами, с чешуйчатым телом,
 Пастью огромной своей издавая шипящие свисты,
 Высунув тонкий язык из зияющего подбородка.
 Так он драконом вскочил на угрюмое темя титана,
 195 Крепко связав его шею змеящимся вкруг ожерельем;
 После покинув всегда подвижное змеиное тело,
 Тигром он стал, запятнав свою пеструю шкуру, а после
 Преобразился в быка и, издав его мордой мычанье.
 Начал титанов бодать заостренным рогом бычачьим.
 200 Так, нападая, он жизнь защищал; но завистливой глоткой
 В воздухе вдруг загремела свирепым мычанием Гера,
 Мачеха, тяжкая гневом; от этого рева богини
 Шум пробежал в небесах, застонали ворота Олимпа:
 Бык дерзновенный припал — и убийцы рассекли на части
 205 Плоть Диониса в бычачьей природе своими ножами.
 Зевс же отец, когда первый его Дионис был разорван,
 Выведав темный образчик коварного зеркала смерти,
 Светоч карающий свой обратил на титанову матерь
 И в Тартарийских вратах заключил убивавших Загрея,
 210 Крепкорогатого бога. Попадали вниз, засыхая,
 Жаркие кудри земли удрученной с горящих деревьев.
 Сразу Восток запылал: иссушил свою жгучей стрелою Зевс
 Бактрийскую землю, от волн Ассирийских соседних
 Воды Каспийского моря огнем загорались, а также
 215 Влажные жилы у Инда; арапский Нерей накалялся.
 Море пылало кругом — до залива окрест Эрифреи,
 Запад противолежащий перуном своим разрушает
 Также огненный Зевс, детолюб, под напором Зефира
 Полусгорев, влажный блеск источало на западе море
[ 203 ]

220 И сочлененья Медведиц; замерзшего моря Борея
 Тоже поверхность пылала, и волны его клокотали;
 Южный изгиб Козерога, лежащий у снежного склона,
 Неудержимо кипел под горячими искрами Нота.
 Тут Океан, изливая с ресниц увлажненных потоки
 225 Слез, стал Зевса молить под защитой жертвенной влаги.
 Зевс успокоил свой гнев, увидав, как земля под перуном
 Пересыхала, ее пожалел — и омыть пожелал он
 Испепеленную грязь и сожженные вереды почвы.
 Зевс-дождевик, уплотнив облака по всему небосводу,
 230 Землю повсюду омыл, и небесные трубы владыки
 Рев прокатили везде с грохотаньем небесного грома.
 Избранный ход свой блюдя, в это время все звезды имели
 Расположенье в небесных домах: колесница четверкой
 Гелиоса, где спина у созвездия Льва, пробегала
 235 Путь свой, сияя огнем; в колеснице проворной Селена,
 Дева природы, тройной к восьминогому Раку катилась.
 Влажно-росистой стопой в равноденственном круге Венера
 К дому весеннему шла, уклоняясь от рога Овена,
 И направлялась к Тельцу олимпийскому, чуждому снега;
 240 С солнечным дышлом соседний Арес пред собой Скорпиона
 Гнал впереди, что Тельца опоясывал, полного жара:
 Искоса он наблюдал за противолежащей Венерой;
 Год завершая в пути на двенадцатый месяц, Юпитер
 Легкой стопой подходил к Зодиака созвездию — Рыбам,
 245 С правой имея руки завиток у Луны трехсторонний,
 Переходил Сатурн через влажный хребет Козерога,
 Светом морозным пропитан; Меркурий на крыльях к подъему
 Шел, приближаясь к созвездью блестящему Девы, чтоб дома
 Дики 1 достигнуть, где он как судья пребывает. Перед ливнем
 250 Зевса раскрылись сырые засовы у всей семерицы
 Звездноэфирных путей; из ущелий с широким волненьем
 Загрохотали потоки обильными влагой ручьями;
 Влажные дщери, оторванные от отца Океана,
 Вздулись лагуны; из сумрачных недр появившейся влагой
 255 Бурные взмыли ключи и стремглав понеслись к Океану;
 Скалы покрыла капель, а сухие холмы огласились
 Шумом потоков, излившихся с гор полноводной струею.
 Вздыбилось море; вверху нереиды средь зарослей горных
 Вдруг в Ореад превратились, а робости полная дева
 260 Эхо средь гор поплыла, неумелые руки расправив,
 Снова подвержена страху утратить былую повязку,
 Некогда Пана бежав, а теперь покорясь Посейдону.
 Влажными членами львы закружились морские в пещере,
 Львов сухопутных скрывавшей, среди непривычного камня;
 265 Дикий бродячий кабан повстречался на том же изгибе
 Горных ущелий, где место нашлось для морского дельфина;
 Хищные звери со снежных вершин заплавали в общих
 Волнах с рыбами вместе; спиральный присосок полипа,
 Что поселился в горах, нападает, преследуя зайца.
 270 Влажные телом тритоны, скользя в логовища лесные
 Зеленоватым хвостом раздвоенным, попрятались в глуби



Гомер:
Шумного славить начну Диониса, венчанного хмелем,
 Многохвалимого сына Кронида и славной Семелы.
 Пышноволосые нимфы вскормили младенца, принявши
 К груди своей от владыки-отца, и любовно в долинах
 Нисы его воспитали. И, волей родителя-Зевса,
 Рос он в душистой пещере, причисленный к сонму бессмертных.
 После того как возрос он, богинь попечением вечных,
 Вдаль устремился по логам лесным Дионис многопетый,
 Хмелем и лавром венчанный. Вослед ему нимфы спешили,
 Он же их вел впереди. И гремел весь лес необъятный.

 Так же вот радуйся с нами и ты, Дионис многогроздный!
 Дай и на будущий год нам в веселии снова собраться!



Павсаний: Затем в этой части города есть святилище Диониса, именуемого Калидонским, так как эта статуя Диониса была перенесена из Калидона. Когда Калидон был еще обитаем, то в числе других жрецов бога из среды калидонян был также и Корес, которому больше всех людей пришлось испытать незаслуженного горя от любви. Он любил девушку по имени Каллироя. Но насколько горяча была у Кореса любовь к Каллирое, настолько же было велико к нему у девушки отвращение. Когда ни все просьбы, с какими Корее к ней обращался, ни обещания всяких даров не могли изменить настроения девушки, Корее обратился с мольбой к статуе бога Диониса. Внял бог молитве жреца своего, и калидоняне тотчас стали сходить с ума, как бывает при опьянении, и в безумии они умирали. Тогда калидоняне прибегли за помощью к оракулу в Додоне, так как жители этой части материка, этолийцы и соседние с ними акарнанцы и эпироты, считают, что прорицания, даваемые там по воркованию голубей и шелесту священного дуба, наиболее правильны. И вот в то время, о котором я рассказываю, пришел ответ бога из Додоны, что над ними тяготеет гнев Аполлона и он не прекратится, пока Корес не принесет Дионису в жертву или саму Каллирою или того, кто решится за нее умереть. Не находя никакого пути к спасению, девушка в конце концов прибегает к защите тех, которые дали ей жизнь; так как и от них она не увидала помощи, то ей уже больше ничего не оставалось, как отдать себя в жертву. Когда все уже было готово для жертвы, согласно веленью из Додоны, когда ее вели к алтарю подобно жертвенному животному и Корес стоял, готовый совершить эту жертву, то он под влиянием чувства любви, а не гнева, сам убил себя за Каллирою, тем на деле доказав свою самую искреннюю любовь, какая нам только известна среди людей. Когда Каллироя увидела мертвым Кореса, чувства девушки переменились; ее охватило чувство жалости к Коресу и стыд за то, что она сделала с ним; она умертвила себя, бросившись в источник, который протекал в Калидоне недалеко от залива и который потом в ее память люди назвали ручьем Каллирои.




Образ Диониса у Еврипида и Аристофана:


Еврипид "Вакханки":

 Дионис

     Я пришел сюда, в фиванскую страну -  я,  Дионис,  сын  Зевса,  которого
родила  некогда  Кадмова  дочь  Семела,  пламенем  молнии  освобожденная  от
бремени; променяв свой божественный образ на вид человека, я пришел к струям
Дирки и к волнам Исмена. И вот  передо  мною,  вблизи  дворца,  могила  моей
пораженной перуном матери, дымящиеся развалины ее терема,  живое  еще  пламя
Зевсова огня - это вечное клеймо позора, наложенное  Герой  на  память  моей
матери.  Я  благодарен  Кадму  за  то, что он объявил недоступным это место,
сделав   его   святыней  [10]  своей  дочери;  сам  же  я  отовсюду  окружил
его плодоносной зеленью виноградной лозы.
     Оставив золотые земли  лидийцев  и  фригийцев,  облитые  лучами  солнца
плоскогорья персов,  твердыни  Бактрии,  проследовав  через  суровую  страну
мидян, через счастливую Аравию и всю Азию, омываемую солеными волнами  моря,
в укрепленных городах которой ютится смешанное, полуэллинское-полуварварское
племя, я этот город навестил первым [20]  между  эллинскими,  установив  там
свои хороводы и  учредив  свои  таинства,  чтобы  засвидетельствовать  перед
смертными свою божественность.
     А потому огласил я  Фивы  раньше  прочей  Эллады  звуками  моих  песен,
облачив жителей в небриды и дав им в руки тирс, обвитое плющом оружие -  что
сестры моей матери, которым это менее всех  приличествовало,  не  признавали
меня, Диониса, сыном Зевса,  утверждая,  что  Семела,  отдавшись  смертному,
прикрывала именем Зевса свою грешную  любовь,  согласно  придуманной  Кадмом
уловке; вследствие этого, клеветали [30] они, Зевс и убил ее -  в  наказание
за лживую похвальбу о браке с ним. За это я их самих изгнал жалом  бешенства
из дворца - они обитают в горах, лишенные разума, -  и  заставил  их  носить
символы моих таинств. С ними изгнал я из домов все  женское  племя,  сколько
было у кадмейцев жен и дев; теперь они вместе с  дочерьми  Кадма  сидят  без
крова на скалах, под сенью зеленых елей. Нужно, чтобы этот город даже против
своей воли узнал, каково быть не посвященным в мои  таинства;  нужно  также,
чтобы я восстановил честь своей [40] матери Семелы, явившись перед смертными
тем богом, которого она родила Зевсу.
     Правда, Кадм... но Кадм передал свой  сан  и  свою  власть  сыну  своей
дочери Пенфею; а Пенфей богоборствует в  отношении  меня,  отказывая  мне  в
возлияниях и нигде не упоминая меня в своих молитвах. За это я докажу и ему,
и всем кадмейцам, что я бог; а затем, если мне удастся  устроить  к  лучшему
здешние дела, отправлюсь в другую страну, открывая людям,  кто  я;  если  же
фиванский народ дерзнет, [50] в своем раздражении, с оружием в руках уводить
вакханок с гор, - тогда я, став во главе менад, поведу их на бой. Ради всего
этого я и принял смертный вид, превратившись в человека. (Первые лучи солнца
освещают дворец; внутри слышатся шаги и говор людей. Дионис, оставив  могилу
Семелы, подходит к правому  краю  сцены  и,  возвышая  голос,  обращается  к
скрытому за сценой хору.)
     Внимайте вы, дружина моя - вы, покинувшие Тмол, оплот  Лидии,  женщины,
которых я привел из варварской страны, чтобы иметь в вас участниц во  властиВакханки
и спутниц: подымите родные для обитателей Фригии тимпаны, изобретение мое  и
Матери-Реи, и, окружив царские хоромы  Пенфея,  шумите  перед  всем  народом
Кадма; а я, удалившись в ущелья [60] Киферона, к вакханкам, приму участие  в
их хороводах. (Уходит направо.)


Еврипид жил в 480-406 годах до нашей эры, Аристофан в 445 – 385 годах до нашей эры. Они были почти современниками. Оба написали пьесы, в которых одно из главных действующих лиц был Дионис. Эти пьесы ставились на Дионисии - в Древней Греции празднества в честь бога Диониса. В Афинах 6-4 вв. до н. э. наиболее известны следующие Дионисии:
1) Великие, или городские (в конце марта - начале апреля, весеннее равноденствие), включали торжественные процессии в честь бога, состязания трагических и комических поэтов, а также хоров, исполнявших дифирамбы; отмечались с особой пышностью в течение нескольких дней в присутствии гостей из др. государств.
2) Ленэи (в конце января - начале февраля), получившие название от святилища Диониса; на Ленэях примерно с 442 до н. э. начали ставить комедии, с 433 - трагедии.
3) Антестерии (в конце февраля - начале марта), приурочивались к открыванию бочек с новым вином и первому его разливу.

4) Малые, или сельские (в конце декабря - начале января), связанные с началом солнечного года и сохранившие пережитки аграрной магии; сопровождались весёлыми играми.
Пьеса «Вакханки» была поставлена в 405 году уже после смерти Еврипида, пьеса «Лягушки» была поставлена в этом же году, на Ленэи.

«Вакханки» были поставлены, скорее всего, на Великие Дионисии. Сюжет этой пьесы таков: В Фивах появляется культ Диониса. Но фиванский царь Пенфей был противником этих обрядов. Пьяные вакханки бросали свои дома и в горах устраивали пляски и оргии в честь Диониса. Тогда он, переодевшись в жреца Диониса, пытается переубедить Пенфея. Пенфей ему не верит, и Дионис насылает на него безумие и тот, переодевшись в женское платье, идет смотреть вакхические оргии. Вакханки замечают его и мать Пенфея, Агава с менадами растерзывают фиванского царя на куски. Потом, когда безумие проходит, она понимает, что убила своего сына.

В «Вакханках» Дионисии ещё не упорядоченные, совершенно оргиастического характера. В Фивы Вакханалии приходят из Малой Азии. Случается это в 7 веке до нашей эры, а пьеса поставлена в конце 5. Получается, что сюжет пьесы направлен к прошлому, описываются события, которые происходили 300 лет назад.

Рассмотрим, какой Дионис в «Вакханках». Вот, что Пенфей говорит о Дионисе, который, пришел к нему в образе служителя Вакха:
«Ну, дай взглянуть, каков ты. Ишь красавец,
Как раз на женский вкус! А ведь для жен
Ты в Фивы и пришел. Да, не в палестре,
Конечно, локон нежный твой взращен,
Что вдоль щеки лежит, соблазна полный;
Не на припеке солнца, - в холодке
Ты кожу белую свою лелеял»
Дионис является в образе женоподобного, изнеженного юноши, на вид достаточно безобидного. И этот женоподобный юноша насылает на всех безумие, вакханок заставляет растерзать царя. Ведь это всё Дионис мстил Пенфею за то, что тот хотел бросить его в тюрьму и за то, что не хотел признавать вакханалий. И вакханки разодрали Пенфея, потому что они ничего не понимали, Дионис затмил им разум своей огромной, не управляемой разумом силой, перед которой сами вакханки трепетали:
«Жены Азии, что с вами? Страхом
Вы объяты, пали ниц?.. А, видно,
Содрогнулись вы пред силой Вакха,
Когда дом он рушил? Но дерзайте,
Поднимитесь и покиньте трепет!»
Ещё одно проявление силы Диониса:
Когда Пенфей приказал заковать его и бросить в темницу, а тот убежал, то Пенфей пришёл в ярость. Дионис освободился от оков и наслал безумие на фиванского царя:               
«Подле стойла, где мне полагалось
В заключенье быть, нашел быка он.
Вот быку-то на ноги и начал
Петли он накидывать, от гнева
Задыхаясь, сам в поту, все губы
Искусал он в кровь, - а на безумца,
Тут же сидя, я глядел спокойно.
Вдруг блеснула мысль, что убежал я.
Тут во двор с мечом бежит Пенфей...
И, должно быть, Бромий из эфира
Сделал призрак мой. Я вижу, что Пенфей
Выскочил и тычет в воздух, словно
Горло колет... Вакх на том не кончил:
Рушит дом он - весь чертог в обломках:
"Вот тебе, Пенфей, мои оковы".
Меч из рук роняя, обессилен,
Падает Пенфей».

Сила Диониса настолько велика, что из-за его гнева рушится дворец, землетрясение, пожар.
Когда Пенфей противится Дионису и не хочет признавать вакханалий  и приказывает заковать бога в оковы, то тогда Дионис насылает на Пенфея безумие. Тон их разговора постепенно меняется, и Пенфей покоряется Дионису, уже сам хочет посмотреть на вакханок и забывает всё и себя настолько, что позволяет Дионису переодеть себя в вакханку и восторгается своим видом. В своём безумии Пенфей видит Диониса, как быка, с Дионисом происходят различные превращения. Дионис так мстит Пенфею.
Или тот изнеженный юноша, в образе которого Дионис явился Пенфею, с лёгкостью наклоняет огромную ель, чтобы усадить на неё царя.
Дионис и на вакханок наслал безумие, за то, что они не верили в легенду его рождения, и они совсем забыли родные дома, детей, семью. Они ушли в леса, устраивали вакхические пляски, они могли бегать быстрее лани, их не жалили змеи. И они были наделены Дионисом необычной силой:

«Вот тирс берет одна и ударяет
Им о скалу. Оттуда чистый ключ
Воды струится. В землю тирс воткнула
Другая - бог вина источник дал,
А кто хотел напиться белой влаги,
Так стоило лишь землю поскоблить
710 Концами пальцев - молоко лилося.
С плюща на тирсах капал сладкий мед...»
Вакханки же перед Дионисом находились в благоговейном трепете, и от его зова теряли рассудок:

«Дионис
И-о!
Услышьте мой голос, услышьте его!
И-о, вакханки! И-о, вакханки!

Хор
Кто это? Чей
Голос зовет меня? Кликом вакхическим
Кто зовет?

Дионис
И-о! И-о! снова взываю,
Я – сын Семелы и Зевса!
Хор
И-о! И-о!
Царь ты наш радостный,
О, поспеши
В наш хоровод,
Бромий, мы ждем тебя!»

Когда всё кончено, и безумие у вакханок проходит, Агава спрашивает Диониса, зачем же он был так жесток, он ей отвечает, что виноваты сами люди, что не хотели признавать Зевесова сына и небожителя. Завершая свою месть, он пророчит Кадму, основателю рода фиванских царей, что он и его жена станут змеями, приведут варваров и т.д.

В этой пьесе Дионис – владыка смерти, его наказания жестоки, противления Дионис себе не терпит. Пьеса заканчивается разрушением, смертью. От мести Диониса гибнет не только виновник всех бед - Пенфей, но и весь его род, и даже самим Фивам в будущем грозит опасность. А ведь Дионис тоже принадлежит к тому роду, который он уничтожает – Дионис сын Семелы, дочери Кадма. Получается, что этот бог не считается со своим человеческим началом, он признает только божественных родственников.
Таков Дионис и его окружающие лица в трагедии «Вакханки». Теперь рассмотрим комедию Аристофана «Лягушки».

Краткое содержание: На земле умерли все достойные поэты и Плутон посылает Диониса в подземное царство судить двух трагиков – Эсхила и Еврипида, и победителя надо вернуть на землю. По дороге в Аид с Дионисом случаются всяческие неприятности – он встречает торговок, принявших его за другого, ему не доверяет страж и т.д. В итоге начинается состязание поэтов, Дионис присуждает победу Эсхилу и возвращает его на землю.
Пьеса начинается с того, что Дионис в образе женоподобного юноши, с палицей в руке, в туфельках, наряженный в шкуру льва, со слугой Ксанфием, несущим поклажу и оседлавшего чучело осла, идут к Гераклу, чтобы узнать, как идти в подземное царство. Вот, что говорит Геракл, когда он встречает Диониса:

«Геракл
От смеха удержаться не могу никак,
Кусаю губы, а смеюсь. Хо-хо-хо-хо!

Дионис
Чудак, послушай, подойди! Ты нужен мне.

Геракл
Да не могу отделаться от хохота.
На женской рубашонке шкура львиная!
Вот вздор! В чем дело? Туфельки и палица!
Куда собрался?»
Здесь мы видим женоподобного Диониса, но женоподобие его комично, над этим женоподобией Геракл смеется. Вспомним, как Пенфей описывал Диониса – как изнеженного красавца, тут же это становится предметом шутовства. А Геракл – это полубог, герой. Получается, что Дионис пародирует силу, мощь, героику.
Потом Геракл объясняет Дионису, как спуститься в подземное царство – ведь это же своего рода таинства, мистерии, это всё опасно и наводит ужас – спуститься к мёртвым. И вот каков разговор Диониса и Геракла:

«Дионис
Назови скорей
Дорогу, чтоб сойти мне в преисподнюю,
Ни жаркую, ни чересчур холодную.

Геракл
Какую же назвать тебе дорогу? А?
Одна дорожка – волоком: на бечеве
Повеситься.

Дионис:
Дорожка слишком душная!»
Здесь весь страх, который мог возникнуть, разрушается шутками и смехом. Да и Дионис, по сути дела, знает дорогу в подземное царство, кому, как не ему знать? Тем самым шутовство Диониса начинается с самого пути к Гераклу. И над Гераклом, которого он ещё и пародирует – одет в львиную шкуру и с палицей в руке, Дионис просто насмехается. А, насмехаясь над Гераклом, Дионис тем самым насмехается над героикой, силой, мощью и войнами. Ведь там где сила, там и войны. А Аристофан, как мы знаем, был противником войн. Поэтому Геракла Дионис тоже пародирует. Далее, Дионис спускается в подземное царство, что он там видит:

«Первая торговка
Платана, эй, беги, держи! Мошенник тут,
Ввалившийся намедни в нашу лавочку
И дюжину сожравший калачей.

Вторая торговка
Ну да!
Он – этот самый.

Обе накидываются на Диониса, одетого Гераклом.


Мы видим, что все моменты из «Вакханок» карнавально обыграны в «Лягушках». Как бы не поступил Дионис в «Вакханках», Дионис в «Лягушках» поступает наоборот, или же это становится предметом шутовства Диониса. Но, несмотря на такие карнавальные приёмы, Дионис в «Лягушках» для Афин делает благодеяние – выводит из Аида Эсхила. И в итоге отношение к Дионису у нас не как к шуту – насмешливое, а как к богу, который не страшен. Дионис в «Лягушках» смехом снимает всё напряжение и страх, которые были в «Вакханках».
Вспомним, что «Лягушки» были поставлены на Ленэи. Но в этих празднествах роль Диониса – бог вина, участник мистерий. Но нигде не говорится о нем, как о защитнике государства. А ведь в «Лягушках» Дионис интересуется проблемами, своего города, пытается хоть чем-то помочь ему. А разве тому шуту, который обычно выступает на карнавале на площади надо интересоваться проблемами государства? Его это ничуть не касается. Зато о проблемах государства может знать шут при короле. Такой шут может делать, что хочет, и это ему простится. Шут может свободно оспаривать действия короля, критиковать его поступки, тем самым даже влияя на короля. Получается, что шут имеет власть, пусть не настолько большую, как у короля, но его всё равно будут слушать. От шута люди зависят – точно так же, как и от Диониса в «Лягушках» зависит, по сути дела, судьба Афин. Дионис – только предтеча такого королевского шута, но именно из такого театрального образа он и появится.
А теперь посмотрим, каков же Дионис в «Вакханках». Шутом его никак не назовёшь, там он скорее – король. Жаждущий власти и поклонения себе, король, который не потерпит никакого оскорбления, он будет требовать единогласного поклонения, а если такого не случится – то он будет жестоко мстить. И он будет мстить до тех пор, пока все не признают его королем. Он способен разрушить город, уничтожить свой род, Он не остановится ни перед чем. Люди – ничто для такого короля, они не вправе что-либо изменить. Попадя по его власть, они уже не владеют своей судьбой.
Дионис – бог плодородия, а значит, связан с жизнью, смертью и возрождением – жизненным циклом. Одна из функций Диониса – виноградарство, и вино помогает переживанию мирового единства. Из-за этого Дионис нам является в виде освобождающего бога. И «Вакханки» приобщаются к мистериям Диониса, разрывая зверей, тем самым они участвуют в его смерти. А участвуя в его смерти, они приобщаются к его возрождению. У него есть ещё функции – возрождающая. Она является главной темой комедии. Эта функция связана со смехом, как мы увидели в «Лягушках». Ещё одна из функций Диониса – смертоносная. Она, в свою очередь, связана со страхом.
И тот Дионис, который в «Вакханках» и в «Лягушках» - один и тот же, только его лики полярны – один страшный, другой смешной. Рассматриваемые вместе, они дают всю полноту божественных проявлений Диониса.






Филодам Пеан Дионису:


  Эвий! Эвий великий, сюда!
 В облике бычьем, плющом обвив
 Кудри, к весенней приди земле,
 Бромий, в священную пору!
    Эвоэ, Иовакх! О Пеан, иэ!
 Древле в Фивах вакхических
 Ты рожден был Фионою —
 Гимн запели бессмертные,
 Возвеселилися смертные,
10     Вакх, твоим появлением!
    Иэ, Пеан-Спаситель, иэ!
    Град сей, Вакх всеблагой, храни
    С благодатным богатством!
II Стали славить тебя неистово
Славная Кадмом гладь равнин,
Бухты минийской ширь,
 Щедрый остров Евбея!
    Эвоэ, Иовакх! О Пеан, иэ!
 В Дельфах гимнами гордое
20 Возликовало святилище,
 Ясен лик ослепительный
 В хороводе дельфийских дев
 Вакха в ущельях Парнаса!
    Иэ, Пеан-Спаситель, иэ!
    Град сей, Вакх всеблагой, храни
    С благодатным богатством!
III [Леопардовый мех] рукой
 Сотрясая неистово,
 Вихрем мчишься ты, о Пеан,
30 К элевсинским святыням!
    Эвоэ, Иовакх! О Пеан, иэ!
 Племя эллинов и земля
 Ждут тебя и зовут
 Со жрецом Дионисовым
 К таинствам — не дано
 Созерцать их смертным…
    Иэ, Пеан-Спаситель, иэ!
    Град сей, Вакх всеблагой, храни
    С благодатным богатством!
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
V После к благостным пажитям
 Фессалийским он держит путь,
 К склону Олимпа, наделу Муз,
 К славной Пиерии!
    Эвоэ, Иовакх! О Пеан, иэ!
 Музы-девы венками в круге
 Плющевыми увенчаны,
60 Воспоют на бессмертного,
 И Пеаном почествуют.
 Песнь Аполлон заводит.
    Иэ, Пеан-Спаситель, иэ!
    Град сей, Вакх всеблагой, храни
    С благодатным богатством!
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
IX Завершить побуждает бог
 Дело амфиктионов
 Споро, пока молодой стоит
 Месяц в небе и медлит!
    Эвоэ, Иовакх! О Пеан, иэ!
110     В ежегодичных празднествах
 Ты, с богами сроднившийся,
 Гимн священный и жертву яви
 От богатства Эллады всей
 Всенародным молением!
    Иэ, Пеан-Спаситель, иэ!
    Град сей, Вакх всеблагой, храни
    С благодатным богатством!
X Ты — блаженство и радость нам,
 Счастье смертного племени,
120     Вечно юный, ты наделил
 Паствой храм Феба владычного!
    Эвоэ, Иовакх! О Пеан, иэ!
 …с золотыми кумирами
 златом блещущий…
…волосы —
 серебро и слоновая кость,
 властный ладом исконным…
    Иэ, Пеан-Спаситель, иэ!
    Град сей, Вакх всеблагой, храни
130     С благодатным богатством!
XI Ты в пифийском святилище
Раз в пять лет повелел справлять
 Празднество с пеньем и пляскою
 И состязанья годичные —
    Эвоэ, Иовакх! О Пеан, иэ!
 Равно звонкоголосыми
 Запеваньями статую
 Вакха ставить у золотых
 Львов, ты устроил священному
140 Богу приют подобающий!
    Иэ, Пеан-Спаситель, иэ!
    Град сей, Вакх всеблагой, храни
    С благодатным богатством!
XII Так встречайте Диониса
 Хороводными плясками,
 Плющевые венки надев!
    Эвоэ, Иовакх! О Пеан, иэ!
 Во славу изобилья Эллады…