Примерно через полмили им пришлось остановиться, пропуская похоронный кортеж. Тёмного цвета автомобили с тонированными стёклами медленно ползли один за другим, сопровождая длинный катафалк.
Хаус повернул голову и смотрит на Уилсона, но за тёмными очками лицо Джеймса кажется непроницаемым. Хорошо, что хоть губ он не сжимает – Хаус отчётливо видит крупные, чуть косоватые резцы, придающие Уилсону отдалённое сходство с кроликом из «Винни-пуха» – особенно, когда он улыбается. Хотя, по складу своему друг Уилсон тянет, пожалуй, больше на ослика Иа. Губы чуть шевелятся, словно Джеймс проговаривает про себя какие-то слова.
- Ты в порядке? – не выдерживает Хаус.
- У меня «дежа-вю», - он отвечает так поспешно, словно только и ждал вопроса. – Но я в порядке. Почему ты спросил?
- Потому что у меня тоже «дежа-вю», и ты тогда был не в порядке.
- Я тогда был Кайлом Кэллоуэем.
- Чёрта с два. Ты не был Кайлом, когда смотрел на автомобили. И ты разбил «корвет». Кайл Кэллоуэй не разбил бы «корвет».
Уилсон вдруг тихо смеётся:
- Я был осликом Иа.
Хаус заметно удивлён: Уилсон и прежде мог быть проницательным, но вот так читать мысли – это чересчур...
- А кто ты сейчас? – тем не менее, спрашивает он и напряжённо ожидает ответа.
- Никто. Можешь называть меня любыми именами.
- Андрей, Пётр, Иоанн, Иаков, Филипп, Варфоломей, Матфей... э-э... запамятовал, как дальше?
- Мне ближе ветхий завет, - Уилсон возражает негромко, почти про себя.
- Тогда Боб Губка Квадратные Штаны? Ой, прости, это, кажется, не из ветхого завета...
Снова лёгкая улыбка:
- Ничего, можно и так.
Хаус замолкает, сражённый невозмутимостью Уилсона.
- А ты в порядке? – вдруг возвращает рикошетом Уилсон.
«Да ты не ослик Иа, - думает Хаус. – Ты прямо Кристофер-Робин».
- Мне-то почему не быть в порядке?
- А когда ты был в порядке? Ты вообще никогда не был в порядке, и ты всю жизнь ходишь по лезвию ножа.
- Зато у меня рака нет, - кривляется Хаус.
Уилсон качает головой – от хромированных вставок на шлеме отражаются искры солнца.
- Тебе не нужен рак, чтобы сделать это над собой.
- Вот интересно: о чём ты сейчас говоришь? – Хаус изображает искреннюю заинтересованность.
- Я виделся с Ноланом.
Это звучит веско. Это объясняет всё.
На какое-то мгновение Хаус выглядит смущённым, но почти тотчас спохватывается:
- Мозгоправ Нолан. О да! Это авторитет для тебя!
- Важно, что это авторитет для тебя. Ты бы не стал звонить ему, если бы не был в полном раздрае. Ты не стал бы звонить ему просто за позволением ширнуться героином. Если бы только не хотел таким образом...
- Что?
- Убить себя. Это был суицид – ведь так, Хаус?
Хаус уже открывает рот, чтобы что-то возразить, но неожиданно понимает, что никакие возражения сейчас не нужны.
- Да ладно, - смущённо бормочет он, отворачиваясь. – Я просто был уверен, что не смогу жить, когда ты умрёшь...
Уилсон вдруг снимает очки – даже срывает их одним быстрым движением, и Хаус видит, что у него красивые глаза – с косинкой и посаженные друг к другу чуть ближе, чем можно бы, но всё равно красивые, умные. «Умные глаза всегда красивы», - неожиданно приходит к Хаусу простая и ясная мысль.
- А теперь? – спрашивает Уилсон, щурясь.
- А теперь ты не умрёшь.
- Все умрут, - абсолютно убеждённо возражает Уилсон и снова надевает очки, словно ставит этим точку в разговоре.
В похоронной процессии какое-то замешательство. Торжественность нарушает заминка. Автомобили останавливаются, хлопают дверцы. Люди с траурными повязками вынужденно выходят, теряя с лиц выражение торжественной скорби. Теперь на них досада, растерянность. Ах, вот оно что! Спустило колесо. Негромко переговариваясь, неполадку пытаются устранить.
- Хаус! – Уилсон хватает его за кожаный рукав куртки. – Смотри, там все наши!
- Какие наши?
- Ну, наши... Эй, ты что? Очнись! Смотри: там Чейз, Кэмерон, Форман...
- А вон твоя Саманта, - безмятежно указывает Хаус.
- Но это же... Кто-то ещё умер... Подожди! – другое соображение приходит вдруг ему в голову, и он встревожен. – Ты же в бегах! Тебя же могут увидеть!
Но Хаус медленно качает головой:
- Они нас не видят, Уилсон... Они нас не могут видеть.
Вышедшие из машины совсем близко. Отчётливо доносится голос Формана:
- Скоропостижно... Первичная остановка сердца... Прямо в морге, едва узнал, что тело опознано... Коллапс... Ничего не смогли сделать...
- Может быть, это был и не худший выход, - австралийский акцент Чейза особенно силён от сдерживаемого волнения. – Сколько там ему оставалось? Максимум год, и половина прошла бы в мучениях. А так он даже понять ничего не успел.
- Хаус был ему очень дорог, - в голосе Кэм отчётливо слышатся слёзы. – Всё-таки как это символично, что мы хороним их в один день...
Хаус снова немного виновато смотрит на Уилсона. У Джеймса приоткрыт рот, лицо застыло неподвижно, а пальцы всё мнут кожаный рукав мотоциклетной куртки Хауса.
Наконец, справившись с колесом, похоронная процессия трогается с места. Уилсон издаёт странный звук – то ли это вздох, то ли всхлип.
- Да ладно тебе, - говорит Хаус, высвобождая руку и поправляя застёжку шлема под подбородком. – Не всё ли равно? Поехали! – он привычно отталкивается здоровой левой ногой. Чуть помедлив, Уилсон делает то же самое.
Один за другим два мотоцикла срываются с места.