Неповиновения и бунты.
Разумеется, пьянство нередко связано с драками, бесчинствами, бунтами «бессмысленными и беспощадными».
Посмотрим на несколько примеров из жизни 2-й Тихоокеанской эскадры.
Старший врач «Авроры» В.С. Кравченко записывал в своём дневнике:
«5 апреля. Новости: привезено 12 000 пар сапог. Перепало и аврорцам. На «Эридане» идет приемка провизии барказами со всех судов. Говорят, это не приемка, а дневной грабеж. Кто посильнее, кто первый захватил, тот и берет. Команда нарочно разбивает в трюмах ящики с шампанским, пивом и напивается тут же до бесчувствия. Слава Богу, не аврорцы были в этом грешны. Отличается, главным образом, команда «Орла», грозившая даже прибить наших аврорцев за то, что они оказывали им противодействие».
Отметим, что особое «усердие» в пьянстве на разрузке провианта проявила погрузочная команда эскадренного броненосца «Орёл», даже угрожавшая убийством другим русским морякам, пытавшихся их образумить.
Об этих же случаях же вспоминал и капитан 2-го ранга В.И. Семёнов, находившийся на флагманском броненосце «Суворов»:
«Апрель 1905г.
Опять начались недоразумения, вспышки недовольства среди команд по самым вздорным поводам; участились (прекратившиеся было) проступки против дисциплины; при разгрузке пароходов, доставлявших провизию из Сайгона, происходили сцены почти... грабежа; работающие разбивали бочки и ящики с вином, перепивались, буйствовали, даже оскорбляли офицеров, наблюдавших за порядком...»
Семёнов пишет уже не только о пьянстве, а отмечает наглое поведение упившихся матросов, которые открыто разбивали бочки с вином, и даже оскорбляли офицеров, пытавшихся их образумить.
(Разумеется, ничего подобного на японском флоте тогда не было. Там дисциплина была железной и это было одним из основных факторов успехов адмирала Того.)
У нас же, отношения офицеров и матросов во 2-й Тихоокеанской эскадре нередко были очень напряжёнными. Тот же В.И. Семёнов вспоминал:
«Офицер, к которому только что обращались по самым задушевным делам, вдруг оказывался в подозрении, как оправдывающий деяния таинственного «начальства», действующий с ним заодно, — и от него начинали сторониться, разговоров с ним избегали, толкованиям его заранее не верили. Получалась какая-то невообразимая путаница, неурядица. Команда смутно чувствовала, что где-то, что-то неладно, но не умела разобраться: где — друзья, где — враги...
Этот период ознаменовался вспышками неудовольствия на разных судах, даже на таких, как, например, «Нахимов», на котором существовал солидный кадр старослуживых нижних чинов (да еще гвардейского экипажа), остававшихся на нем со времени последнего заграничного плавания.
Непосредственное вмешательство адмирала, его властное слово — немедленно прекращали беспорядок, но тем не менее что-то как будто было подорвано. Нарушения дисциплины становились все чаще. Подъем на фок-мачте гюйса, сопровождаемый пушечным выстрелом (Подъем гюйса (крепостного флага) на фок-мачте, сопровождаемый пушечным выстрелом, означает начало заседания «суда особой комиссии» — высшего судебного учреждения на эскадре, находящейся в отдельном плавании), сделался почти обычным явлением и уже не привлекал ничьего внимания. Преступления бывали серьезные; часто такие, за которые по законам военного времени полагалась смертная казнь... Адмирал не конфирмовал ни одного такого приговора...»
В нашей исторической литературе, с подачи А.С. Новикова – Прибоя, принято изображать адмирала Рожественского каким-то злобным недоумком, чуть ли не садистом. Пример В.Семёнова показывает, что это ложь. Даже за серьёзные преступления в военное время Рожественский не утвердил ни одного смертного приговора. Другое дело, как это отразилось на дисциплине и боеспособности его эскадры…
Причины бунта на «Нахимове», о котором упоминает В.И. Семёнов, раскрываются в книге В.П. Костенко «На Орле» в Цусиме»:
«Полученный сегодня приказ адмирала начинается словами: «На крейсере «Нахимов» среди верных слуг царских завелись холуи японские, которые темными слухами смутили всю команду. С виновными будет поступлено по всей строгости закона». Арестовываются домашним арестом с исполнением обязанностей ротные командиры — лейтенанты (5 человек), а все фельдфебели смещаются с оклада (следует перечень). Эти меры будут продолжены, пока не найдут виновных. Событие на «Нахимове» оказалось для всех неожиданностью…
Сегодня дошли некоторые подробности о выступлении матросов крейсера «Нахимов». Команда на крейсере была возмущена командиром, который держит ее со времени выхода из Кронштадта на сухарях, так что матросы совсем не видят свежего хлеба. Командир не считает нужным принять меры, чтобы обеспечить нормальное питание своих людей. Команда, потерявшая терпение, стала во фронт и потребовала командира. Он вызвал караул наверх, но караул не вышел. Это и послужило поводом для грозного приказа адмирала от 12 января «о слугах царских и холуях японских».
На днях мы получили ядовитые приказы адмирала, характеризующие состояние дисциплины на госпитальном «Орле» и посвященные поведению сестер милосердия. Адмирал присутствовал на похоронах умершего на госпитальном корабле матроса и запечатлел свои наблюдения в следующем красочном описании церемонии:
«Команда, прислуга и сестры представляли из себя скопище разношерстного люда, пришедшего поглазеть на интересное зрелище... Сестры не присутствовали на отпевании, а со скучающим и равнодушным видом фланировали по спардеку в разнообразных костюмах и не выказали должной чуткости. При отпевании «святый боже» тащили ведро с помоями и чуть не облили рясу священника...
Именем августейшей покровительницы общества Красного креста призываю сестер милосердия к порядку и уверен, что старший врач госпиталя Мультановский не откажет принять необходимые меры».
Адмирал не упустил случая лично сказать сестрам несколько «теплых слов», которые не попали в приказ».
Ну и как вам нравится ТАКОЕ положение дел и отношение людей к своим обязанностям в военное время?!
Инженер броненосца «Орёл» В.П. Костенко отмечал в своём дневнике:
«Сегодня по новому стилю Новый год. На нашем угольщике идет новогоднее пьянство. Команда во время погрузки достала от английских матросов спиртные напитки, и несколько человек перепились.
Плохая пища, непрерывный каторжный труд, жизнь в ужасающей грязи, недостаток обуви и платья, беспросветность настоящего и безнадежность впереди — все это разлагающе действует на команду. Общее недовольство начинает перерастать в глухое брожение.
Сегодня старший офицер во время погрузки поймал пьяного квартирмейстера и когда пригрозил ему мерами взыскания, тот отпарировал: «Ты что думаешь, я тебя боюсь? На все мне наплевать, теперь война! Все равно вместе под один снаряд попадем!» Старший офицер только замахал на него руками, обругал и поспешил ретироваться…
Переход от напряжения походной службы к относительному бездействию на стоянке сразу обнаружил настроения, незаметно назревавшие в среде личного состава — как в кругах офицеров, так и матросов, — скрытые под рутиной заведенных порядков. Теперь, с приходом на Мадагаскар, появились грозные симптомы разложения, упадка всей военной организации. Может наступить момент, когда команда вдруг откажется выполнять этот подневольный труд, цели которого не только ей чужды, но и прямо враждебны. Даже от военного успеха она ничего не выиграет, хотя обильно его оплатит своею кровью».
В.П. Костенко очень точно отмечает ГЛАВНОЕ следствие этого процесса. Появляются признаки недопустимого в мирное время и совершенно немыслимого в военное: открытое НЕПОВИНОВЕНИЕ нижних чинов своим командирам.
Однако, высшие военные руководители тогдашней России и окружение царя предпочитало не замечать этих тревожных симптомов:
«Машинная и кочегарная команда не знает покоя. На ходу люди стоят в адской жаре четырехчасовые вахты, по 4 смены. На стоянках же им приходится работать не зная отдыха, так как только в это время можно вскрыть и перебрать механизмы и устранить появившиеся дефекты. Угольные погрузки тоже ложатся главной тяжестью на машинную команду и механиков. Но для поощрения машинистов и кочегаров и облегчения условий их труда никаких мер не принимается.
Командиры кораблей еще в России подали в Морской штаб рапорты о том, что на переходах в тропиках необходимо отпускать для освежения машинной и кочегарной команды бутылку красного вина на ведро питьевой воды. Из министерства последовал отказ: признали это ходатайство «баловством» и излишней роскошью, которая может вызвать чрезмерные претензии и рознь среди разных групп специалистов команды.
В связи с этим обстоятельством, которое дошло до сведения команды, на «Орле» произошел такой инцидент. На днях помощник старшего механика Скляревский спросил по телефону из машины в кочегарку: «Почему пар так плохо держится в котлах?» И получил из кочегарки по переговорной трубе ответ: «А вот когда будете давать красное вино, тогда и пара довольно будет».
Механик бросился в кочегарку выяснить, кто говорил, но пока он через батарейную палубу спустился вниз, говорившего и след простыл.
Случаи неповиновения учащаются с каждым днем, а судовое начальство принуждено делать вид, что не замечает их, так как опасается вызвать раздражение команды. В сущности, и командир, и старший офицер, и все специалисты уже ясно сознают, что прошло время, когда можно было поддерживать дисциплину одними формальными требованиями и мерами устрашения. Такую работу, какая необходима в условиях похода эскадры, можно организовать только на высоком чувстве долга, на сознательности, на интересе к своему делу....
Уже и сейчас среди наиболее несдержанной и буйно настроенной части строевой команды во время погрузок и авральных работ в ответ на ругань боцманов и унтеров раздаются голоса: «Чего там бояться. Хуже не будет, все равно вместе на дно пойдем!»
На старых, более примитивных кораблях, имеющих опыт долголетних плаваний, за годы мирной службы успел сложиться режим корабельной организации, приучивший людей к повиновению. Но на новых, только что законченных и еще не освоенных кораблях у командного состава не оказалось даже этой опоры в виде заведенного старого порядка, построенного на букве Морского устава.
…Недовольство команды прежде всего обрушивается на боцманов, фельдфебелей и унтеров, именуемых в трюмах и кубриках «шкурами». С этим низшим начальством, выбившимся из матросской же среды, у команды накопились долгие счеты.
На унтеров и боцманов возлагается непосредственное руководство всякой авральной работой. Они должны подобрать людей для каждого дела и расставить их по местам. Но теперь большинство команды не имеет никакого желания добровольно браться за работу, и когда боцманская дудка призывает подвахтенных наверх, по трапам стремительным потоком катится вниз толпа беглецов, спешащих спрятаться по темным углам, где их никто не сможет найти.
Боцман Сайм хорошо знает эту матросскую повадку. Он посылает младшего боцмана Павликова наверх, а сам с группой унтеров становится внизу у трапа, и если какой-нибудь новобранец, спасаясь от дудки, сунется вниз, то получит по спине такого линька куском электрического провода, что потом дня три будет почесываться.
Однако и эти меры все менее достигают цели. Унтера в ответ начинают получать сдачу, а это уже нарушение дисциплины. Матрос идет под суд «за оскорбление начальства». Ему даже может грозить отдача в дисциплинарный батальон. На одном «Орле» за последний месяц возникло до пяти таких судебных дел.
Офицеры также все чаще начинают наталкиваться на грубость, насмешку и даже угрозы, правда — пока из-за угла».
Вот именно из таких эпизодов, которые множились и усугублялись со временем и вырастали страшные матросские восстания 1905-07 годов и Февраля 1917-го года.
Периодически на кораблях эскадры Рожественского случались матросские бунты и возмущения разной силы:
«А вчера в 9 часов на «Орле» был бунт. Команда не захотела расходиться из фронта, исколотила нелюбимого фельдфебеля и бушевала часа полтора. Многие свистели, кричали и требовали смены боцманов и фельдфебелей. К ним выходил командир и еле уговорил разойтись. Видимо, среди команды назрело серьезное недовольство, и достаточно любого случайного предлога, чтобы вызвать взрыв. Пока командир и старший офицер скрывают последнее происшествие от адмирала, чтобы не раздуть большого дела. Однако сами справиться с этими настроениями команды уже не могут. Вчера вечером команда опять сильно волновалась на баке. Раздавались выкрики в сторону командного мостика, ждали нового взрыва. Боцмана и фельдфебели, опасаясь повторения расправы, заранее попрятались».
Это – эпизод из книги того же В.П. Костенко.
Многого ли стОят боцмана и фельдфебели, прятавшиеся от своих же подчинённых, вместо того, чтобы руководить ими и попытаться образумить матросов – вопрос риторический.
Вот другой эпизод:
«Матросы с эскадры устроили дебош на берегу. Буяны принадлежали к команде миноносца «Грозный». По этому делу четверо матросов арестованы и преданы суду. Адмирал приказал доставить их к нему на «Суворов» и собственноручно бил виновных кулаком по лицу. А недавно он выступил в роли митрополита и приказом по эскадре приговорил к «церковному покаянию» вахтенного начальника крейсера «Жемчуг», на вахте которого при спуске катера по недосмотру был убит матрос…
Можно, конечно, всерьёз упрекнуть адмирала за то, что он лично побил зачинщиков бунта на миноносце его эскадры.
С другой стороны, по законам военного времени, он имел полное право их казнить. Так что степень его гуманности, в данном случае – вопрос открытый…
Хорошо понимал сложную ситуацию с дисциплиной в русской армией командующий нашей дальневосточной группировкой и бывший военный министр российской империи А.Н. Куропаткин, отмечавший:
«…многие поступки, в том числе грубость против начальствующих лиц, оставались без должного и чувствительного наказания. В военное время масса преступлений подводится под смертную казнь. Но правильно ли, что между смертной казнью и безнаказанностью не было достаточно сильных промежуточных наказаний? Положение ухудшилось тем, что нижние чины, даже присужденные к отбыванию наказания в дисциплинарных батальонах, продолжали оставаться в рядах войск и, при сердоболии нашего начальства, ничтожным проявлением заслуживали уже ходатайства о прощении или смягчении наказания. Кроме того, в армию присылались на исправление неблагонадежные матросы».
Так что САМЫЕ разболтанные и наглые матросы, в качестве наказания (!!!) направлялись в пехоту, передавая там свой «опыт» и разлагая дисциплину в строевых частях.
Вернёмся к делам на эскадре Рожественского.
В.П.Костенко записывает:
«Февраль 1905г. «Вчера вновь отличился крейсер «Дмитрий Донской» и попал в адмиральский приказ. Сегодня утром мы прочли: «В Габуне командир и старший офицер крейсера подверглись выговору за нарушение правил ночной охраны эскадры, выразившееся в двукратной посылке шлюпок с явным и открытым нарушением приказа. Когда стало невозможным посылать шлюпки явно, они стали делать это тайно. Наконец, в Носси-Бе это кончилось тем, что посланный тайно на шлюпке матрос утонул ночью, чего скрыть уже было нельзя. Подвергаю командира и старшего офицера дисциплинарному взысканию и поручаю их строжайшему надзору младшего флагмана, командующего первым крейсерским отрядом».
Как видим адмиральского «втыка» в приказах за прошлые грехи (упомянутые в предыдущей главе) офицерам «Донского» не хватило и тайные ночные проказы с катанием на шлюпках закончились гибелью матроса…
Дальше – больше.
«23 марта 1905г.
Утром с «Терека» была телеграмма от командира: «Команда самовольно стала во фронт и не желает расходиться. Требует смены старшего офицера. Команда не права». Ответ адмирала: «Разжаловать до следствия всех фельдфебелей в матросы 2-й статьи и выбрать новых».
«Терек» просил прислать к нему миноносец. Адмирал послал два, полагая, очевидно, что нужна угроза, но миноносцы вскоре вернулись в строй на свои места».
Как видим, ситуация на «Тереке» обострилась настолько, что для острастки своего экипажа его командир вынужден был просить Рожественского прислать миноносец, чтобы показать, что не остановится перед торпедированием бунтующего корабля....
Причин для бунтов и возмущений было множество. Водка зачастую просто играла роль катализатора протестов. Как говорит народная мудрость: «Что у трезвого на уме…».
В.П. Костенко отмечал, например, такие проблемы:
«Особенно неблагополучно обстоит дело с обеспечением команды обмундированием на 1905 год. Ужасные условия плавания, тяжелые судовые работы, громадные погрузки угля, лишение значительной части команды нормальных жилых помещений, использованных под засыпку углем, — все это чрезвычайно ускорило износ обуви и одежды, а Морское министерство решило отправить очередные комплекты обмундирования на 1905 год по железной дороге во Владивосток. Видимо, о сохранности штанов и сапог заботятся более, чем о судьбе эскадры. Ей предоставлено выкручиваться из всех трудностей «собственными средствами». Недаром на Востоке японцы зовут наших солдат «ободранцами». Наши матросы уже сейчас также подходят под эту кличку. Сапог и обуви команда не имеет, а обмундирование представляет жалкие лохмотья. Вместо фуражек половина команды носит какие-то монашеские скуфейки или поварские колпаки, сделанные из грязного тряпья.
Так как у машины и котлов босиком стоять вахты никак нельзя, то одно время завели «дежурные сапоги», переходившие преемственно от одного машиниста и кочегара к другому при сдаче вахты. В Носси-Бе на судовые средства были приобретены туфли и ботинки для машинной команды, но они оказались недолговечными и быстро развалились от масла и угля.
Предвидя, что к переходу через Индийский океан все резервы обуви иссякнут, старший офицер «Орла» организовал плетение «лаптей» из ворсы.
Судовой почетный караул и фалрепные, вызываемые к парадному трапу для встречи прибывающих офицеров и гостей, в своих разношерстных одеяниях напоминают корсаров, а не команду корабля «флота его величества».
Рожественский за время похода неоднократно телеграфировал в Петербург о катастрофическом состоянии обмундирования команды, но до сих пор его требования остались в полном пренебрежении. Тогда адмирал предоставил командирам кораблей полную свободу в изыскании мер для обмундирования команды, дав им право «заготовки на берегу». Однако в этом захолустном уголке Мадагаскара нет никаких товаров, а запасы ближайших городов также иссякли. Все цены на платье, обувь и материалы поднялись чуть ли не в десять раз.
Команда не только разута и раздета, но при чрезвычайно напряженной работе получает совершенно неудовлетворительное питание, ни в какой мере не напоминающее хваленый флотский «харч». Дело дошло до того, что начинаются бунты, как на «Нахимове», из-за отсутствия свежего печеного хлеба.
4 марта. В первую ночь на транспорте «Киев» один матрос из запасных бросился за борт…
Об этих же проблемах писал и старший врач «Авроры» В.В. Кравченко:
«С провизией не совсем ладно — солонина стала все чаще и чаще портиться — вскроют бочонок — «запах» (выражаясь деликатно) разносится по всему судну. Каждый раз все больше и больше приходится забраковывать. Запас свежего мяса, хранившегося в рефрижераторах, давно истощился, но далеко не все суда обладают такой необходимой вещью, как рефрижератор.
Команда без сапог. Имеет по одной фуражке, которая бережется самым тщательным образом. Во время погрузки кто носит феску, кто колпак, большая часть просто пустой чехол, а один даже в цилиндр вырядился, который ему живо смяли во время погрузки.
Вот ТАК и следовала ЛУЧШАЯ эскадра Российской империи на бой с победоносным флотом адмирала Того: без сапог и нормальной одежды, питаясь сухарями и несвежей солониной, не умея толком стрелять и маневрировать в сражении…
Когда «начальство» годами предпочитает «не замечать» очевидных проблем, не имеет привычки к критической оценке истинного положения дел и эффективности своих усилий, то неизбежно приходит горькая расплата за эту слепоту, надежду на «авось» и привычку к «позе страуса».
Многочисленные недостатки подготовки и снабжения 2-й Тихоокеанской эскадры усугублялись различными происшествиями, преступлениями и не боевыми потерями.
В.В. Кравченко записывал:
«15 февраля. На эскадре частенько бывают похороны. Во время погрузки угля задохнулись от углекислоты два человека машинной команды «Бородино» в угольных ямах; один умер на берегу от солнечного удара; на «Урале» лопнувший гнилой топенант от погрузочной стрелы убил одного офицера, другого тяжело ранил. Похороны сопровождаются известным церемониалом. Свищут: «Всех на верх!»; офицеры и команда выстраиваются во фронт.
От госпитального судна «Орел» отделяется и медленно идет траурный миноносец. На юте у него лежит зашитый в парусину покойник, убранный зеленью и цветами. Миноносец идет через эскадру, вдоль фронта судов, идет медленно, надрывая душу. С него доносится похоронное пение, а на судах по мере приближения начинают играть «Коль славен». Миноносец выходит в море, скрывается вдали; слышен одиночный пушечный выстрел — тело предано воде.
Печальный церемониал заметно действует на всех. Человек до 18 уже похоронено таким образом. «Команде разойтись», — свистят боцмана.
Церемониал кончился. За обедом гремит уже другая, веселая музыка, и тяжелое впечатление мало-помалу изглаживается...
На крейсере много случаев малярии; появились эпидемические ушные заболевания; у всех тело покрыто тропической сыпью — чешется ужасно, не дает покоя ни днем, ни ночью; при наших условиях средств против нее нет; обтирания спиртом, одеколоном хороши, ну да на всех этого не напасешься.
... По моему подсчету во 2-й Тихоокеанской эскадре за время перехода умерло пять офицеров и 25 нижних чинов, из них два офицера и семь нижних чинов от несчастных случаев; списано по болезни на Родину 10 офицеров и 42 нижних чина, из них один офицер и два нижних чина психически расстроенных, 28 — с острым туберкулезом легких. На самом деле эти цифры ниже действительных: я не располагаю всеми данными».
Отметим, что это неполные данные. ТОЧНЫХ сведений о погибших, сошедших с ума и тяжело заболевших русских моряках эскадры Рожественского, во время её похода к Цусиме, мне найти не удалось.
В.П. Костенко очень точно отмечал:
«Однако основная слабость 2-й эскадры таится не в ее недостаточном количественном составе. Не тонны водоизмещения и не число пушек будут решать исход столкновения. Нужна еще боевая подготовка, организация боевых сил, понимание смысла борьбы и воля к победе. Только при наличии этих предпосылок корабли приобретают боевую ценность и превращаются в грозную для противника силу».
А вот именно этих-то качеств эскадре Рожественского катастрофически и не хватало.
На фото: 1893 год, матросы крейсера "Дмитрий Донской" выпивают свою "чарку".
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/06/23/391