Нас поселили в отеле с внушительным названием «Амбассадор» в самом начале (или в конце) Станиславской улицы, рядом со Станиславской же площадью. Прямо напротив отеля – современный торговый центр «Батя» с ширпотребовской обувью местного производства.
До Староместской площади, до Карлова моста – 10-15 минут неспешного хода по узким улочкам. Мы прогуливались здесь по вечерам, после работы. На каждом шагу – кафе, ресторанчики. В каждом – свое меню, свои цены. Только пиво везде одинаковое, вернее, в каждом можно выбрать полюбившееся, если в видах и сортах разбираешься.
Приглянулся ресторанчик с вынесенными на улицу столиками, почти все из которых были заняты. Полистали меню, которое было составлено и на русском языке, что еще более расположило нас. Приемлемыми были и цены.
Было уже прохладно, вечер. Но уходить не хотелось. Порции ребрышек, еще какого-то национального блюда были большими. Еда оказалась очень вкусной, особенно, румяные сочные ребрышки, возвышающиеся аппетитной горкой на сервировочной доске. Большими были и пивные кружки. Поэтому сидели довольно долго.
Ели, рассматривали других, в том числе, вынужденно, бомжей, которые расположились невдалеке на вазонах с деревцами. Потом подошли полицейские, бомжи подались в переулок. Перед этим один из них зашел за стоящую невдалеке у глухой стены групповую скульптуру, справил малую нужду и тоже куда-то ушел.
Рядом с этой скульптурой в стене была чугунная ажурная калитка, приоткрытая. Завершив трапезу, мы заглянули в нее. Там был внутренний дворик, довольно просторный. Напротив калитки – вход в храм. Над входом – большая икона Богоматери.
Мы зашли в дворик, обсаженный по периметру деревьями, цветущими кустами. Несколько скамеек, можно отдохнуть, но мы направились в храм, тяжелые двери которого были открыты. Задержались у входа.
Храм был внушительный, готический, с католическим крестом. Мы приноравливались сфотографировать его во всю высоту, да еще чтобы запечатлеть и себя. Это было не просто.
Потом мы вошли внутрь храма. Он был огромен, красив. Цветные витражи, фрески, множество скульптур, икон. На заднике, как всегда – орган.
Рассмотрев все, пофотографировав, мы вышли наружу.
И только сейчас увидели монаха, который встал с одной из скамеек и уже направлялся к нам. Крупный мужчина, лет пятидесяти – пятидесяти пяти, лысоватый, с простым обветренным, как показалось, лицом. В темной рясе с капюшоном за спиной, подпоясанной сдвоенной веревкой. В руках – четки. Из-под рясы виднелись обычные сандалеты, которые продавались в том же «Бате». Босой.
Мое внимание почему-то всегда привлекается к обуви священнослужителей. И не только мое. Помню, первый вопрос сына, когда мы впервые с ним пришли в наш нижегородский храм, был о «гриндерах», в которые был обут отец Марио. Дело было зимой, помещение храма отапливается весьма экономно, каменный пол холодный. Возможно, поэтому обувь была с толстенными подошвами. Но в сочетании с красивым верхним одеянием, благостным лицом священника, ботинки смотрелись не совсем уместными.
Так и эти современные сандалии монаха не вполне гармонировали с тяжелой рясой.
- Францисканец, - шепнул я Ольге Юрьевне, коллеге, с которой мы объезжали наши зарубежные объекты.
- Откуда вы, - обратился к нам на вполне приличном русском монах.
- Из России.
- А из города какого?
- Из Нижнего Новгорода.
- Это тоже на Волге?
- Да, это большой город на Волге.
- О Волга, колыбель моя, любил ли кто тебя, как я? - вдруг начал читать и прочитал без запинки, с чувством весь этот довольно большой отрывок, который мы учили в свое время в школе.
Вы – русский? – поинтересовалась в ответ моя коллега, очевидно, впечатленная свободной русской речью собеседника, знанием этого с детства знакомого стихотворения.
- Нет, я не русский, но бывал в России. Правда, только в Москве.
- Вы поляк, - почти утвердительно обратился к нему я, почему-то уверенный, что перед нами действительно поляк.
Было видно, что монах был удивлен моей фразой.
- Да, мои родители были поляками, но я родился здесь, в Чехии.
Мы разговорились. Я сказал о своем польском происхождении, о родителях, о том, что у нас в Нижнем служат монашки из Польши – из ордена святой Фелиции - фелицианки. Францисканец был приятно удивлен, как показалось, тем, что я тоже католик.
Он сказал, что этот храм – костел Девы Марии Снежной. Принадлежит он францисканскому монастырю.
Я был горд, что правильно определил принадлежность монаха к этому ордену.
Но тут дворик заполнился группой туристов, и монах отошел к ним. Потом снова подошел к нам.
- Сейчас поляки петь будут, - сказал монах, приглашая нас войти в храм вслед за поляками.
Мы вошли в храм. Поляки уже сидели на передних скамейках и начинали петь. Их несильные голоса гулко, тем не менее, разносились по всему огромному пространству храма. Пели по-польски, как я понял.
Вскоре мы покинули храм. Нашего нового знакомого ни внутри, ни во дворике не обнаружили. Пора было возвращаться в отель.
Утром мы вновь пришли в храм, который был открыт. Монаха не было. Мы через пару часов уже уезжали. А так хотелось побеседовать с ним еще.
Откуда он знает Некрасова?
Почему он в Чехии, а не в Польше?
Что думает о России?
Едва ли мы встретимся с ним еще раз. Даже если вновь появится повод побывать в Праге.