ГЛАВА XXXVII
ХРИСТОС РОЖДАЕТСЯ В СЕРДЦАХ
И дети стали обращаться. Они подходили по одному к иконе, долго смотрели на нее, и что-то мысленно просили. Хотя они не произносили ни слова, Анжелика видела, что они действительно просили, они действительно разговаривали со Спасителем. Это было видно по их лицам, по их глазам.
И тогда Анжелика сама обратилась к Богу. Она сама обратилась к Христу-Спасителю. Она благодарила его за то, что сумела превратить Рождество именно в Рождество, пробудила детские сердца. Пусть все это выглядело и коряво, и неумело. Она же ведь не была актрисой. И все же, этот праздник был посвящен именно Иисусу Христу, как это и должно было быть. Вполне возможно, что Рождество должно праздноваться как-то совсем иначе, но Анжелика не знала как. Вероятно, до революции и существовали какие-то традиции, но до сегодняшнего дня они просто не дошли.
Почти под самый вечер Анжелика и Леонид покинули детский сад. Они шли молча, не разговаривая, каждый был погружен в свои собственные мысли. Анжелика испытывала необычайную легкость во всем теле, оттого, что впервые в ее жизни Рождество было Рождеством. Одновременно Анжелика испытывала и умиление при мысли о том, что не только открыла Рождество для себя самой, но и донесла его до детей. То, что Рождество стало самым настоящим откровением для них, в этом можно было и не сомневаться. Это было видно по детским лицам, и по их глазенкам. Христос впервые вошел в их сердца.
Но останется ли он в их сердцах надолго? Не вытравят ли его безбожные родители? Но здесь уже Анжелика ничего не могла поделать. Дети вырастут, но какими они вырастут, зависело уже не от Анжелики.
Леонид тоже был погружен в задумчивость. Да, вне всякого сомнения, это Рождество он запомнит надолго. Да и повел он себя не лучшим образом. Ничего подобного с ним еще никогда не случалось. Он растерялся. Религия никогда не была его коньком. И само Рождество для него всегда было лишь дополнением к Новому Году, днем, когда появлялся лишний повод посидеть за праздничным столом, выпить немного водки. По какому поводу? А не все ли равно. Анжелика же все перевернула. Вряд ли он теперь когда-нибудь сможет относиться к Рождеству так же, как относился раньше. К лучшему это было или к худшему? Наверное, все же, и к лучшему. А, может, и нет.
В этот раз он уже не был главным героем на празднике. Он был Дедом Морозом но, одновременно, и не был им. Он превратился в предмет обстановки. Главным действующим лицом праздника стала Снегурочка. И ведь у нее получилось. Леонид был вынужден признаться самому себе, что у него бы ничего подобного просто не вышло. А ведь он был артистом. Ему доводилось играть самые разнообразные роли. Но сыграть так, он бы не смог. Ему просто бы не пришло все это в голову. Анжелика же не играла вовсе. Она жила этим, она чувствовала, все это пропускала через саму себя. А это сыграть нельзя. Вернее, сыграть-то как раз можно, но это и будет именно игра, притворство. А это надо было чувствовать. В этом Леонид был убежден. Почему-то ему казалось, что такими вещами играть нельзя. Просто нельзя.
- Ну, вот и все, - сказала Анжелика, останавливаясь у своего подъезда, и бросая взгляд на начинавшее темнеть небо. – День подходит к концу. А вот Рождество продолжается. Христос вечно рождается в нас, и в наших сердцах. Он пришел в этот мир, и уже никогда не уйдет из него.
Леонид не понял того, что сейчас сказала Анжелика, да и не пытался понять. Это было выше его сил. Он привык мыслить приземленно, и до таких высот подняться не мог.
Леонид смотрел на Анжелику, и видел перед собой счастливую цветущую женщину. Разделял ли он ее чувства и ее радость? Возможно. Он испытывал смешанные чувства, но мог ли он впустить в себя, как выражалась Анжелика, Христа? Вряд ли. Христос продолжал оставаться для Леонида загадкой, его проповеди и его учение по-прежнему оставались ему чуждыми. Не могла их принять его душа. А, может быть, просто не могла понять? Вполне возможно, что черты его натуры были чужды Христову учению, а душа слепа и глуха. Слишком уж все это было непривычно, слишком отличалось от того, что привык видеть Леонид в повседневной жизни, отличалось от его собственных понятий. Заповеди Христовы казались неуместными в реальной жизни. Неуместными, и невозможными. Леонид привык к совсем другим законам и понятиям, и в них не было места ничему христианскому. Хорошо это было или плохо, он сам не знал. Но это было так.
И все же, несмотря ни на что, рождественская «елка» потрясла его. В его собственной душе что-то происходило, а вот что, он не мог понять.
А Анжелика смотрела на него, улыбаясь, и стараясь понять, о чем же он думает, старалась прочесть его мысли. Сделать это ей не удалось.
И в этот момент, стоя друг против друга, Леонид вдруг с поразительной ясностью понял, какие же они с Анжеликой разные люди. Между их понятиями и мировоззрением пролегала пропасть. И никто из них не собирался переходить эту пропасть, никто не хотел на другой берег. Леонид не хотел, потому что привык к этому. Здесь было все то, чем он жил всю свою жизнь, все любимое и привычное. То, что ему предлагала Анжелика, было слишком чуждым и непонятным. Все это было чужое. А Анжелика не стремилась на берег Леонида. Она уже была здесь раньше, и ушла добровольно, поскольку не могла здесь больше жить. Она отказалась от всего привычного ради чего-то иного. Но это «иное» не мог вместить в себя Леонид. Он не хотел отказываться от старого, привычного для него. Пусть даже это привычное было плохо, пусть даже и вело к погибели. Но это было его.
Немного погодя они расстались. Леониду тяжело далось это расставание, не менее тяжело было и Анжелике. Оказавшись снова в одиночестве за стенами своей квартиры, Анжелика подумала о том, какое множество людей не принимают учение Христово. В Евангелии сказано, что будет очень велико число тех, кто будет отлучен от Царствия Небесного. И произойдет это вовсе не потому, что Бог так жесток и суров, что не допускает туда людей, а просто потому, что люди сами не принимают его мира. Не нужен им такой мир. Уж слишком приятно и удобно оставаться со своими страстями и пороками, нежели от них избавляться. Кто же захочет отказывать себе в сиюминутном удовольствии, ради таинственного и непонятного Царствия Небесного. Пусть ад, пусть геенна огненная, пусть вечные муки, но лишь бы не лишать себя удовольствий здесь и сейчас. Люди готовы пожертвовать вечностью, лишь не отказываться от столь привычных для них страстей. Кто знает, может быть, огонь геенны это всего лишь метафора, а на самом деле человека будет жечь огонь его внутренних страстей и пороков, низменных чувств и агрессивных эмоций, когда все это он уже не сможет ни на кого выплеснуть, не сможет никогда удовлетворить. Ведь за гробом уже не будет предметов удовлетворения страстей. И представить себе только вечную жизнь, когда тебя непрестанно жжет этот самый внутренний огонь. А ведь страсти останутся и в загробном мире, потому как они свойственны не только телу, страсть – это уже состояние души, это становится натурой. Ведь всем известно, что блудник, даже становясь немощным и старым, продолжает блудить в своих помыслах. Блуд становится его натурой. То же самое происходит и с пьяницами. Даже зная, что водка убивает, они не желают останавливаться, не желают прекращать пить. И дело здесь вовсе не в физической зависимости, как это пытаются объяснить ученые. Как таковой, зависимости просто не существует. Здесь дело просто в удовольствии, удовольствии настолько сильном, что человек просто не мыслит себе существования без этого удовольствия. Ему не нужен никакой рай, ему не нужна никакая иная жизнь, лишь продолжалось это сиюминутное удовольствие, лишь бы не прекращалось состояние опьянения.
Может быть, поэтому Евангелие нам и заповедует, чтобы мы не привязывались ни к чему мирскому, потому как там, за гробом, уже не будет ничего земного, и мы, привязавшись к земным наслаждениям, уже не захотим с ними расставаться, тяжело нам будет. И это касается не только явных грехов и пороков, но и многого из того, что мы, порой, считаем совершенно безобидным. Например, мы любим вкусно поесть, любим смотреть телевизор. Легко ли нам будет жить в мире, где не будет телевиденья, не будет вкусных блюд? Не для того ли нам и дан пост, чтобы мы приучали себя обходится без этих удовольствий, так сказать, готовились к загробной жизни. Ведь пост – это не только отсутствие мясной пищи, это отказ себе в привычных видах удовольствия. Но многие ли люди осознают всю полноту поста, и уж, тем более, соблюдают его?
Анжелика посмотрела на часы. Они безжалостно продолжали отсчитывать время, показывая, что Рождество близится к концу. День заканчивался, но жизнь продолжалась, а это означало неумолимое приближение к переходу в иной, такой непонятный и трудно себе представляемый загробный мир.
Восьмого февраля был день рождения отца Анжелики, Алексея Владимировича Максимова. Анжелика никогда не забывала этот день, и всегда внутренне готовилась к нему заранее. Вот только что можно подарить отцу, у которого есть все, что только можно получить за деньги? Даже если его дочка - миллионерша. Этот вопрос мучил Анжелику. Впрочем, если у человека есть все, что можно купить за деньги, то ему необходимо подарить то, что за деньги не приобретешь. А такие вещи существуют. Их нельзя потрогать руками, их нельзя даже увидеть, но это есть, это существует. Можно ли купить за деньги любовь, уважение и преданность? Настоящую любовь и настоящую преданность? Не такую преданность, какую проявляют наемные телохранители и охранники, а настоящую, идущую из глубины сердца? Нет, это не продается и не покупается, потому что это не вещь, это чувства. Анжелика была единственным ребенком Алексея Владимировича, и он был готов пожертвовать всеми своими деньгами ради ее благополучия. И Анжелика это знала. Выходило, что она была самым дорогим, что было у ее отца, а значит, она и должна была проявить к нему то, что нельзя купить ни за какие деньги.
И вот день рожденья наступил. Ему исполнялось шестьдесят два года. Анжелика полагала, что самым лучшим вариантом был бы ее неожиданный приезд. Но как это сделать, когда она даже не представляла себе, где сейчас находится ее отец.
Поразмыслив немного, Анжелика набрала номер отца. После непродолжительных гудков, в трубке ответили:
- Да?
- Папа, это я, - голос Анжелики был тихим, и слегка срывался.
- Анжела! – радостно воскликнул отец. – Привет, дочка!
- Здравствуй, папа! С днем рожденья тебя!
- Спасибо тебе большое! Значит, не забыла еще меня?
Говорил ли он это всерьез или это была мрачная шутка?
- Да как же я могла об этом забыть? – в голосе Анжелики была неподдельная обида. – Я хотела бы с тобой сегодня встретиться. Поздравление по телефону – это все равно ненастоящее поздравление.
- Ненастоящее? – было что-то особое в голосе отца, но что, Анжелика не смогла распознать.
- Конечно. Где ты сейчас находишься? В такой день я просто должна быть с тобой.
Отец ненадолго замолчал, но Анжелика знала, что он в раздумье.
- Алло, папа.
- Да, Анжела.
- Так где я могу тебя найти?
- Ты где сейчас находишься?
- Все там же, на квартире. Но ты ведь и сам это знаешь.
Отец молча усмехнулся.
- Никуда не уходи. Я заеду за тобой примерно минут через сорок.
- Но, папа, к чему такие хлопоты. Скажи мне, где ты, и я приеду.
- Я заеду за тобой, жди, - твердо сказал отец. Он отключился.
Анжелика опустила руку с телефоном.