Темно-зеленый УАЗик «Скорой помощи» подпрыгивал на выбоинах разбитого асфальта. Фельдшер Ольга одной рукой удерживала на коленях «дежурный» саквояж с полустертым красным крестом, а другой вцепилась в металлическую ручку-скобу, пытаясь смягчить резкие толчки.
- Терпи, Николаевна, скоро и такой асфальт кончится, по грязи как по маслу поплывем, - пошутил седой водитель Николай Андреевич, непрерывно гоняя баранку из стороны в сторону, чтобы ухитриться обойти очередную выбоину, - Давно на родине-то не была?
- Да уж месяцев пять не доводилось, - помолчав, ответила Ольга, - осенью по вызову ездила. Кстати, к этой же самой, Егоровой, к которой сейчас едем. Старая уж совсем Сергеевна, сердце у нее, а перебраться жить поближе к больнице – некуда. Один сын, да и тот непутевый Я, помню, как раз школу заканчивала, готовилась в медицинский поступать, а он из тюрьмы пришел, так начал ко мне клинья подбивать. Конечно, развернула я его в обратную сторону. Потом он снова сидел, потом ему ногу ампутировали, отморозил где-то по пьяному делу. У Сергеевны, сколько я с детства помню, всегда сердце больное было. Сколько раз «Скорая» приезжала. Да я и сама не раз бегала в контору звонить, наш дом напротив ее стоял…
Ольга замолчала, погрузилась в воспоминания… Сколько уже прошло? Почти десять лет. Не получилось тогда у нее с институтом. Поступила, но в то же лето с отцом беда приключилась. Схоронили, а к сентябрю Ольга, ничего не говоря ни матери, ни брату, забрала документы из института и перевезла их в медучилище. В институте учиться дольше, где же матери одной такие расходы потянуть! Мать только после первого семестра узнала, где дочка учится. В зимние каникулы случайно Ольгину сумку опрокинула, пока собирала выпавшее, зачетку углядела… Расплакалась тогда мать, обиделась на скрытную дочь. Ну да ничего, фельдшер хоть и не врач, но тоже медик…
УАЗик с асфальта свернул на глинистый проселок, сверкающий от весенней распутицы. Ольга с тревогой вглядывалась вперед:
- Проедем ли, Андреич?
- Должны проехать, Николаевна, обязаны! - ответил Андреич и включил полный привод. УАЗик грозно зарычал и смело ринулся в глиняное месиво. Ольга поймала себя на мысли, что за пять лет работы на «Скорой» она так и не привыкла к тому, что уже пожилой человек, по возрасту годившийся ей в отцы, величает ее по отчеству. Впрочем, на селе давно сложилось такое уважительное отношение к специалистам, и бабка, еще пять лет назад прилюдно срамившая вихрастого Петьку за поломанную яблоню, теперь первой раскланивалась с молодым агрономом: «Доброго здоровьица, Петр Федорович!»
Действительно, резкие толчки и удары прекратились. Машина натужно ползла, то виляя из стороны в сторону, то мягко проваливаясь в заполненные красноватой жижей ухабы. Встречное солнце отражалось на сверкающей грязи, и от этого блеска уже не спасали опущенные в кабине «козырьки». Возле одной из низин Андреич, не желая рисковать, остановился, переобулся в добытые из салона резиновые сапоги и обследовал огромную лужу, перерезавшую дорогу. Вернувшись в машину, он с сожалением взглянул на короткие резиновые сапожки Ольги и вздохнул:
- Слышь, ты бы пока вышла, а то вдруг не выберусь. Там по колено будет!
Ольга послушно выбралась из машины, захватив с собой саквояж. Опыт таких поездок подсказывал ей, что сейчас Андреич выжмет из своего «коня» все возможное и невозможное, лишь бы выскочить туда, на относительно сухой взгорок за низиной. И во время этого отчаянного рывка по салону будет летать все, что не закреплено, да и сам Андреич, казалось, не вылетит со своего сиденья только потому, что будет крепко держаться за оплетенную разноцветной «винилкой» баранку. Ольга отошла на безопасное расстояние, и «буханка», отчаянно взревев, рванулась в лужу, разбрызгивая фонтаны грязи.
До выезда из невообразимого месива оставалось всего несколько метров, когда УАЗик резко «клюнул» вниз передним правым колесом. Водитель дал задний ход, но было поздно – невидимая яма цепко держала попавшее в нее колесо, заставляя остальные вращаться вхолостую
Заглушив двигатель, Андреич с трудом выбрался на сушу, едва не оставив в грязи сапоги. Оба стояли молча, оценивая ситуацию. Ехать до больной еще четыре километра, но машина без посторонней помощи из грязи не выберется. Можно отшагать пару километров обратно, к большаку, но нет гарантии, что там попадется транспорт, способный добраться до застрявшего УАЗика и вытащить его. На период весенней распутицы дороги для тяжелой техники закрыты…
Все это просчитывалось совершенно ясно, и Андреич принял решение:
- Пойду в Макарово, там трактора есть. А ты жди здесь. Если хочешь, в машину перенесу.
- Андреич, до Макарово почти два километра. Пока дойдешь, пока трактор найдешь, вернешься – часа полтора пройдет. За это время я пешком до своей Березовки дойду. Тут напрямик, не по дороге, всего километра три будет. Я и обратно сюда пешком вернусь, а ты, как машину вытащишь, здесь жди. Неизвестно, какая дорога впереди и цел ли мост.
Действительно, никто из них не знал, сохранился ли ставший уже ветхим мост через ручей, протекавший по дну оврага. Из-за этого оврага дорога до Березовки делала петлю более чем на километр. Потому и не стал Андреич возражать, понимая, что последнее слово сейчас не за ним. Шофер двинулся вперед по дороге, а Ольга – напрямик, через раскисшее поле, к оврагу. Хожено в свое время ею здесь было немало, но не в весеннюю мокреть. Сапоги мягко проваливались на каждом шагу, но идти помогала старая трава, в прошлом году успевшая затянуть непаханное поле.
А весна брала свое. С голубой выси доносилось щебетание птиц, перелески уже подернулись легким зеленым дымком, в котором заметно выделялись золотистые островки цветущей ивы. Ольга спустилась по пологому склону оврага к ручью. Где-то здесь в прежние годы был обустроен мостик – две ольхи, прочно сколоченные короткими перекладинами. Пошарив взглядом по сторонам, она обрадовалась – мостик был на месте. Однако, осторожно ступив на бревна, Ольга поняла, что ее радость была преждевременной. Оба бревна посередине были проломлены и просто держались в воде на плаву. Но возвращаться обратно, чтобы идти обходным, длинным путем Ольга не собиралась.
В ближайшем ольховнике она выломала длинную сухую жердь и, опираясь на нее, вновь осторожно ступила на мостик. Она шла все дальше и дальше, надеясь, что тонущие под ее весом концы бревен лягут на дно раньше, чем холодная вода хлынет через верх в ее сапоги. Но бревна опускались все ниже, а сапог уже не хватало. Ольга вернулась на берег, достал из саквояжа резиновый жгут, добавила к нему свой кожаный поясок и связала петлю, достаточную для того, чтобы повесить на шею саквояж. Осмотревшись по сторонам – не видит ли кто – она сняла сапожки и, стоя на них, проворно стащила носки и колготы…
С саквояжем на шее, сапожками в одной руке и жердью в другой, Ольга босиком ступила на мокрые бревна, и ноги заломило от холода. Вода была почти до колен, когда Ольга почувствовала, что бревна достигли твердого дна. «Значит, глубже уже не будет!» - радостно подумала она. Но для того, чтобы двигаться дальше, нужно было перенести вперед жердь, а одной рукой сделать это было слишком тяжело. Ольга, не раздумывая, перебросила вперед, на берег свои сапожки, перенесла жердь, перебралась на противоположный остаток мостика, а по нему – на желанный берег.
Стиснув зубы, она долго прыгала то на одной, то на другой ноге, натягивая непослушные колготы и носки. Она поднялась из оврага наверх, вполне довольная собой, ощущая, как согреваются от скорой ходьбы ее окоченевшие ступни.
Дорога до родной деревни была знакома и потому недалека. Уже на околице Ольга вдруг почувствовала какую-то еще не осознанную, неосязаемую утрату. Чего-то сейчас не было, чего-то не хватало… И вдруг она поняла: не хватало собачьего лая. Прежде деревенское четвероногое сообщество несло сторожевую службу столь бдительно, что ни с какой стороны войти в Березовку незаметно не удавалось никому – ни пешему, ни проезжающему.
Ольга с тоской взглянула на родной дом с заколоченными наглухо окнами и направилась к дому Егоровой.
Продавленные доски крыльца, филенчатая дверь в сени с выбитым нижним полотном… «Хорош хозяин!» - подумала она об Иване, шалапутном сыне хозяйки дома и постучала в дверь избы. В доме было мрачно и убого. Стол, заваленный грязной посудой и пустыми бутылками. На сером продавленном диване сидел одетый в какое-то отребье, обросший многодневной щетиной мужик и смотрел на нее полупьяными глазами:
- Соседка приехала! Это хорошо, значит, не зря…
Ольга заглянула за перегородку, разделяющую избу на две половины:
- Иван, мать-то где?
- Дык, это…зимой еще убралась… Померла мамка…
Ольга остолбенела:
- А «скорую» кто же сегодня вызвал?
- Дык, я вызвал, я… Ты, Оль, конешно, извини меня, но у тебя в твоем чумоданчике грамм сто спиртику найдется? Пенсия моя инвалидная кончилась давно, а душа горит…
С трудом сдерживая себя, Ольга стиснула до боли зубы и каким-то чужим, деревянным голосом ровно и медленно спросила:
- Так ты вызвал «скорую», чтобы тебе душу спиртиком успокоить?
- Ага! – радостно подтвердил Иван.
- Сейчас успокою… - тихим зловещим шепотом объявила Ольга, схватила со стола пустую водочную поллитровку и с размаха ударила Ивана по черепу.
Зазвенели осколки, Иван охнул, схватился руками за голову. Ольга заметила кровь между его пальцами, но не промолвила больше ни слова, повернулась и вышла вон.
Навстречу ей ковылял какой-то незнакомый мужичонка в фуфайке с торчащими из рваных рукавов клочьями ваты. Заметив в руках Ольги саквояж с крестом, мужичонка поинтересовался:
- Ты, значит, фельдшерица? А я все в окно поглядываю, когда «скорая» подъедет. Ванька говорил, что вызвал… Слышь, девка, а ты ему чего-нибудь оставила?
- Оставила, беги скорей, может, успеешь! – ехидно ответила Ольга и зашагала в обратный путь. Она шла по дороге, не замечая грязи под ногами, не чувствуя ласкового солнечного тепла, не слыша льющейся со всех сторон птичьей радости. Колючий ком обиды и гнева застрял в горле, а глаза щипало от подступающих слез. Даже ужас предстоящего повторного «купания» в ручье отошел куда-то на дальний план. Но за деревней навстречу ей упрямо полз родной УАЗик.
В машине Ольга не выдержала и разревелась, уткнувшись лицом в потертую кожаную куртку Андреича. Сквозь всхлипывания доносились горькие слова:
- Ведь я чуть не голой через ручей… думала, скорее надо, человеку плохо… а ему, гаду, спиртику… мы тут в грязи, а нас, может, настоящие больные ждут… А я ему башку бутылкой разбила! Что же теперь будет, Андреич, миленький? Посадят меня?
Андреич как ребенка гладил ее мозолистой рукой по голове, успокаивал:
- Говоришь, разбилась бутылка об голову? Вдребезги? Ну и ладно, от такой науки еще никто не умирал, а такая сволочь – и подавно. Не тушуйся, Николаевна, как ездили, так и дальше ездить будем…
«Скорая помощь» двинулась в обратный путь.
- Ты как выбрался, Андреич? – спросила Ольга, утирая слезы.
- Трактор вытащил, - ответил водитель, - он и сейчас возле той ямины ожидает, чтобы нам на обратном пути не сесть.
И действительно, трактор тарахтел у злополучной низины, но теперь Андреич, взяв чуть левее, проехал гиблое место самостоятельно, остановился и взмахом руки благодарно попрощался с молодым пареньком-трактористом.
Вернувшись в ЦРБ, Ольга немедленно нашла главврача…
- Ну, что тебе, милая, сказать, - озабоченно потер лысину добродушный толстячок-хирург, выслушав ее сбивчивый рассказ, - я тебя очень даже понимаю и в душе, может быть, очень даже одобряю, но если будет жалоба…
А еще через три дня Ольгу на работе нашел строгий майор из местной полиции:
- Ольга Николаевна, нам из Березовки звонили, что гражданину Егорову нанесена черепно-мозговая травма. Пришлось выезжать, разбираться… Травма есть, но Егоров отрицает, мол, бытовая, сам по пьяному делу с крыльца свалился. Вы ведь ездили туда в тот день?
Майор внимательно и серьезно смотрел ей прямо в душу.
- Ездила, но у нас был ложный вызов, - ответила Ольга, пытаясь понять, какую гадость уготовил ей этот дотошный мент.
- Вот и у нас, получается, тоже… ложный, - майор еще раз взглянул в глаза Ольге и вдруг чуть заметно, одними глазами и уголками губ, улыбнулся, - Всего доброго, желаю здравствовать!