Утро выдалось отвратительным. Майкл был раздражён и груб, что в последнее время случалось с ним всё чаще. Рэйчел за столом капризничала и отказалась есть омлет, заявив, что он похож на створоженные сопли. Девочка всё больше отбивалась от рук, проявляя нездоровую независимость, и Лиза чувствовала себя виноватой – ей не удавалось уделять дочери столько времени, сколько хотелось бы из-за занятости на работе, и Рэйчел это, конечно, чувствовала. Майкл же всё чаще говорил, что ощущает в Рэйчел «влияние человека, от влияния которого своего ребёнка он предпочёл бы уберечь», и выделял слово «своего», умудряясь попутно намекать жене на то, что ребёнок ко всему и ей, Лизе, тоже «не свой». Вот и сейчас он завёл ту же волынку с самого утра:
- Как бы ни был плох омлет, и что бы он тебе ни напоминал, ты будешь его есть, потому что мать приготовила его для тебя. Это ничем тебя не ущемляющее чувство благодарности – похоже, тебя просто научили когда-то его игнорировать, и ты не можешь избавиться от последствий полученных уроков, - и было понятно, на кого он намекает этим безличным «научили».
Телефонный звонок прервал назревающую ссору. Лиза поспешно схватила трубку:
- Триттер.
На другом конце связи странный звук, словно тот, кто звонит ей, внезапно подавился.
- Лиза Триттер слушает. Кто это?
- Лиза? – из-за линейных помех голос узнать трудно. – Лиза, это я.
- Кто? Простите, я не могу узнать по голосу – искажения. Кто это звонит?
- Джеймс Уилсон.
Он словно знал, что после этих слов ей потребуется несколько секунд, чтобы справиться с изумлением, и просто ждал, дыша в трубку. Лиза оглянулась на Майкла и, зачем-то зажимая телефон рукой, перешла в другую комнату.
- Джеймс? Откуда ты звонишь?
- Из Принстона, конечно, откуда же ещё? – голос звучал глуховато и как-то необычно. Голос из прошлого. Недавнего, но такого далёкого, словно между ней и этим прошлым пролегли миллионы световых лет. Голос из ночного кошмара. Голос из небытия. Ну что ж. разумнее всего было бы не подавать виду, притвориться, что всё в порядке. Старательно подавляя тревогу, она бодро заговорила:
- О, Джеймс! Спасибо, что позвонил. Как твои дела? Надеюсь, у тебя всё в порядке?
Короткий странный смешок. И ответ:
- Да нет, не очень... Не в порядке. Совсем дерьмово, я бы сказал.
И по тому, что корректный вежливый Уилсон употребил именно это слово и именно в разговоре с ней, Лиза почувствовала грандиозный размер этого «непорядка».
- Что... что случилось? Он жив?
Это вырвалось у неё помимо воли – просто потому, что любой внеурочный звонок она воспринимала в первую очередь, как вероятную весточку от «постоянно действующего несчастья» по имени Грэг Хаус. Возможно, и у Уилсона было что-то подобное зафиксировано в сознании, потому что даже вопроса, кто понимается под «ним», он ей не задал, сразу ответив:
- Да. Думаю, да. Мы виделись недавно, и он был жив. Но ты угадала. Я звоню как раз по поводу него.
Кто бы сомневался!
Несколько мгновений она пыталась найти единственно верный вопрос, ответ на который сразу всё разъяснил бы. Прошло довольно много времени, прежде чем она поняла, что такого вопроса не существует. И разозлилась почему-то на Уилсона – за то, что он поставил её перед необходимостью искать такой вопрос, возможно.
- Зачем ты вообще звонишь? У меня другая жизнь – Хаусу в ней нет места.
На мгновение она испугалась, что он сейчас скажет «извини» и бросит трубку – её облило холодом от этого испуга. Но он сказал:
- Лиза, у меня злокачественная опухоль.
Она всё ещё не поняла, о чём он. Фыркнула в трубку:
- Ну и что? Это – новость? У тебя их тысячи.
Снова тихий смешок:
- На этот раз она – моё собственное имущество, единое и неделимое. Я умираю от рака, Кадди.
И то, что он назвал её прежней фамилией, вдруг сделало всё настоящее, все миллионы световых лет пустой иллюзией, паранойей, навеянной викодином, как это было у Хауса. А очнулась она вот только что, с размаху хлопнувшись, как лицом об стол, о мягкий вежливый голос Уилсона.
- Джеймс!
- Подожди... не говори ничего, - перебил он. - Я сейчас немножко не в адеквате, поэтому что бы ты ни сказала, могу воспринять совсем не так, как тебе хотелось бы.
- Джеймс, мне очень жаль... надеюсь, ещё не поздно что-то сделать... Я могла бы...
В его голосе появился неприятный оттенок – средний между нетерпеливостью и гневом:
- Лиза, я выразился совершенно точно: я умираю от рака. Всё уже поздно, всё уже сделано, и это всё ничего не изменило. Мне осталось с полгода - вряд ли больше. И я не стал бы тебе звонить ради слов соболезнования.
Спиной она почувствовала, что Майкл вошёл в комнату и остановился в дверях. Он стремился контролировать всё, что происходило в семье, разрешать её проблемы, проблемы Рэйчел, оберегать их покой от любого нежелательного вмешательства, как, например, этот звонок из прошлого.
- Тогда зачем ты звонишь? – прямо спросила она, прекрасно осознавая, как странно и даже жестоко может прозвучать её вопрос для Уилсона.
- Из-за Хауса. Я боюсь за него. Он не умеет переносить боль и... и он может, мне кажется, «сорваться с катушек».
Лиза подняла руку, чтобы поправить волосы, но вместо этого принялась тереть лоб – вдруг заболела голова. Её, как холодной волной, накрыло чувство «дежа-вю» - всё это было уже в другой жизни, когда от рака умирала она, Лиза Кадди, а Хаус привычно «срывался с катушек», закидываясь викодином и прячась от неё по углам больницы. Воспоминания вдруг подняли в ней голову и злобно зашипели, как ядовитая змея перед броском.
- Ты умираешь, и ты звонишь мне, потому что боишься за него? – переспросила она. – Как же он тебя подмял, Уилсон! Будь покоен, с ним всё в порядке – глотает свои «колёса» и играет в «гейм-бой». Неужели ты, в самом деле, думаешь, что его может что-то изменить – пусть даже и твоя... – она едва успела, что называется «поймать себя за язык» и, запоздало ужаснувшись своим словам, тут же взмолилась: – О, Джеймс, прости, я не хотела говорить такие ужасные...
Но тут Майкл сделал обычную для Майкла вещь – просто протянул руку и отобрал у неё телефон.
- Это тот парень, - задумчиво спросил он, держа на отлёте трубку, из которой всё ещё слышалось невнятное бормотание Уилсона, - что хотел дать против него показания? Тот, у которого он крал рецептурные бланки? Джеймс Уилсон, кажется...
«Кажется! - подумала Лиза раздражённо, потому что её задела выходка с телефоном. – Я только что внятно назвала и имя, и фамилию. Кого ты хочешь обмануть, Майкл?»
А Майкл поднёс телефонную трубку к уху и спокойно спросил:
- Это Джеймс Уилсон? Это Майкл Триттер. Джеймс, вы очень обяжете и меня, и Лизу, если больше не будете звонить по этому номеру. Видите ли, ваш приятель причинил моей жене слишком много горя, и мы оба предпочитаем теперь вычеркнуть его имя из нашей жизни. Всего доброго.
Он нажал кнопку «отбой», дождался, пока дисплей погаснет и, молча, вернул телефон Лизе.
Несколько мгновений она просто молчала, лишившись дара речи - так же, как лишалась его порой от выходок Хауса. Потом, стараясь придать своему тону всю холодность, на какую только была способна, ровным голосом спросила:
- Что это ты сейчас сделал, Майкл?
Если она надеялась, что после этого Майкл Триттер потеряет свою невозмутимость, то, видимо, она просто не слишком ещё узнала Майкла Триттера.
- Я просто сделал за тебя то, что должна бы была сделать ты, - пожал плечами он. - Ведь это ты декларативно заявила мне, что хочешь «всё забыть, как страшный сон».
- У этого человека рак, - резко проговорила Лиза. – Он... он сказал, что умирает.
- Возможно, - согласно наклонил голову Майкл Триттер. – И мне очень жаль его, поверь. Нет, в самом деле, он – славный малый. Но ведь он звонил тебе не для того, чтобы рассказать о своём раке, а для того, чтобы рассказать о своём непокорном и гордом вечно обдолбанном приятеле. Я просто дал ему понять, что эта тема тебе безразлична. Или я не был прав, и тебе не безразлична эта тема? – тут он остро посмотрел на неё своими светлыми очень проницательными глазами, и Лиза невольно вжала голову в плечи.
Теперь она уже не могла вспомнить, когда это началось. Майкл покорил её своей надёжностью. Он поступал правильно и разумно, с ним не надо было быть на стороже, его не надо было опекать – он сам опекал её, широкой спиной заслоняя от ветра житейских проблем. С ним она могла быть спокойна и уверена в завтрашнем дне. Он был... нормальным, даже сверхнормальным. Он не сказал ей за всё время ни одного грубого слова, он был предупредителен и нежен, он был настоящим мужчиной, настоящим сильным мужчиной, но почему-то с некоторых пор она стала замечать за собой привычку втягивать голову в плечи, когда он говорит. Не из страха, разумеется – она не боялась его.
- Я отвезу Рэйчел, - сказал Майкл, - и очень надеюсь, что тебе хватит благоразумия не искать той мучительной суеты, от которой тебе пришлось в своё время бежать. Ты можешь обещать мне, Лиза, или мне лучше запереть пока твой телефон в ящик стола?-
- Ты, действительно, собираешься сделать это? – удивлённо спросила она, раскрывая ладонь и глядя на свой телефон с таким изумлением, словно обращалась к нему, а не к Майклу. – Ты считаешь, что ты вправе ограничивать мою свободу?
- Если, пользуясь этой свободой, ты будешь стараться разрушить мою жизнь, свою жизнь, жизнь Рэйчел, то я просто не вижу выхода. Послушай, - он снова шагнул к ней и положил обе тяжёлые ладони ей на плечи. – Я знаю, что прошлое никогда не хочет отпускать нас, и ты, наверное, склонна идеализировать этого засранца. В чём-то я сам склонен его идеализировать – он крепкий орешек, с убеждениями, и он, как ни крути, гениальный врач, но что касается просто человеческой жизни, отношений, он, честное слово, полный отморозок. Ведь он мог убить тебя, убить Рэйчел, когда врезался в стену вашей гостиной. Он не может жить, не закидываясь каждые два-три часа парой таблеток. Он настоящий гад и, что ещё хуже, сам в восторге от собственного гадства. Он не сможет дать тебе ничего, ты будешь с ним нянчиться всю твою жизнь, до старости, и никогда не увидишь на его небритой физиономии даже тени благодарности. Неужели ты этого хочешь?. Ведь у нас ребёнок – подумай о дочери. Разве такой отец ей нужен?
- Нет, Майкл, - ответила она, отводя взгляд от телефона и вымученно улыбаясь. – Ей не нужен такой отец... наверное.
- Вот видишь: ты всё прекрасно понимаешь, - улыбнулся он, и улыбка преобразила его лицо, облив его чудесной, такой Майкловской добротой. – А теперь поцелуй меня – и мы поехали.
Она с готовностью поцеловала его, вдохнув запах свежести от его туалетной воды, и вдруг некстати вспомнила, что Хаус почти не пользовался туалетной водой. От него пахло мылом, мятными леденцами и медицинским спиртом, когда они целовались. И всегда немного бензином. Ведь он приезжал на мотоцикле и парковал его на стоянке для инвалидов лихо, как подросток-байкер.
Лиза дождалась, пока урчание мотора их «Бентли» смолкнет за углом и снова с сомнением посмотрела на телефон. Словно почувствовав её взгляд, он забился и загудел, высветив в окошке всё тот же номер. Почему-то у неё так дрожали пальцы, что она чуть не нажала «отбой», но спохватилась и, поспешно надавив кнопку связи, почти закричала в трубку:
- Уилсон? Джеймс!
- Лиза... – теперь его голос ещё словно отдалился – настоящий звонок из прошлого. – Это был твой муж? Это был Майкл? Я не вовремя? Тебе сейчас неудобно говорить, да?
- Нет, Джеймс, - она овладела собой и почти успокоилась. – Мне вполне удобно говорить... Джеймс, милый, как же так? Ты уж, пожалуйста, как-нибудь... – пустые, ничего не значащие слова, и снова он перебил её:
- Кадди, всё уже было... Всё, как по учебнику: отрицание, гнев, торг... Я звоню не из-за себя - из-за Хауса.
- Ну, конечно, - уже смирившись, вздохнула она. – Вокруг чего ещё крутиться миру? Что он натворил? Или пока ещё просто может натворить?
Горьковатая усмешка:
- Уже...
У неё всё внутри сжалось, но она молчала, ожидая пока он продолжит.
- Он был со мной до последнего момента, - в голосе Уилсона зазвучали привычные - не то виноватые, не то, напротив, обвиняющие нотки. – Но потом я отказался от химиотерапии, и мы поссорились. Я просто не хотел больше боли – ставки были не так высоки, чтобы идти ва-банк, да я и пробовал уже сыграть с судьбой «навылет». Ничего не вышло.
Она молчала, и он повторил с нажимом:
- У меня ничего не вышло, Лиза.
- Я слушаю, Джеймс, слушаю тебя... – замедленно откликнулась она.
- Вчера он сказал, что готов принять мой выбор. Сказал, что будет со мной до конца...
- Постой! У него передоз? – сообразила она.
- Нет. Он не был под кайфом. Обычная поддерживающая доза.
Лиза хмыкнула в трубку. Джеймс святой. Только святой может употреблять термин «поддерживающая доза», говоря о наркотиках и Хаусе.
- Но он пытался задушить пациента, - сказал Уилсон. – И устроил наводнение в туалете. В МРТ рухнул потолок, сканер испорчен, а ему отменили УДО, и он должен был сегодня снова отправиться на шесть месяцев в тюрьму, но его нет дома, никто не знает, где он, и, похоже, что он в бегах.
Лиза неожиданно для самой себя разразилась истерическим смехом.
-Ты знала, что он на УДО? – спросил Уилсон, не дожидаясь, пока она отсмеётся.
- Я не думала об этом. Хотя... если посчитать...
- Он на УДО, - ещё раз повторил Уилсон. - На звонки он не отвечает – я пытался звонить, наверное, тысячу раз. Если он теперь объявится, его точно посадят...
- Подожди, - она вдруг поняла, почему он звонит ей, и в её груди поднялось странное чувство, словно ей снова хочется засмеяться, но и заплакать вместе с тем. – Ты думаешь... думаешь, что он мог у меня объявиться? Уилсон, ты с ума сошёл! Да это – последнее место на земле, где он мог бы... С чего тебе вообще в голову пришло?
Уилсон на другом конце связи делано засмеялся:
- Сам не знаю... Ладно, глупость это всё... Ладно, Лиза... Не сердись, что я... позвонил.
- Да господи, Джеймс, я... – она хотела говорить ещё, но он отключился.
Рокот мотоцикла вдруг донёсся до её ушей. Она выронила телефон, мгновение постояла с замершим сердцем, и когда оно снова торопливо заколотилось, бросилась к окну.
Она не разбиралась в марках мотоциклов, но это была машина яркой, кичевой расцветки. Высокий мотоциклист в кожаной куртке, джинсах и кроссовках «рибок» стащил шлем с седоватых коротко остриженных, но вьющихся от природы волос, легко перебросил ногу через седло и пошёл к подъезду соседнего дома упругой походкой уверенного в себе и в жизни человека. Такого, как Майкл Триттер. Такого, каким и должен быть настоящий мужчина.
Лиза, облегчённо вздохнув, отошла от окна, подняла с полу и аккуратно положила на стол телефон, а потом вдруг с размаху хлопнулась на тахту и заревела.