http://www.proza.ru/2012/06/01/967
Хранитель Сатурна
Аркадий По
- Другие – говоришь? - Яков Львович рывком снял очки и вдавил пальцами глазные яблоки. – Черта с два! Они – пришельцы. И засланы к нам с какой-то определённой миссией. Ещё бы понять какой?
Эти слова, а особенно эмоциональный, почти яростный тон шефа, прозвучали так нарочито зловеще, что я еле сдержал улыбку. Всегда невозмутимый, он при всей своей словоохотливости обычно отзывался обо всем легко, с вялым сарказмом. А тут вдруг такие эмоции.
- Сам рассуди, - продолжил он, помахивая очками в такт своим мыслям, - они захватили над нами абсолютную власть. Что ты можешь сделать, когда эти наивные глаза смотрят призывно? Ничего! Только соглашаться. А стоит тебе всего лишь раз сказать «да», и всё - ты пленник. И уж тогда оторвутся по полной! Над твоим мозгом будут ставить антинаучные эксперименты, высосут всё серое вещество до капли.
Тут уж я, как не пыжился, но сдержать улыбки не смог.
- Смейся, смейся, - Яков Львович сморщил губы и затряс головой, передразнивая меня.
Короткие пухлые пальцы качнули дужку чуть импульсивней, чем обычно, и очки спланировали на приборную панель, кувыркнулись через тумблер и полетели к полу. Я потянулся и подхватил их.
Мне нравилось выделывать такие штуки. То, что на Земле казалось невероятным, на Титане получалось легко. Как-никак притягивает он к себе в семь раз слабее. Всё, что не подкинь, падает так мучительно долго, что проще поймать, чем дожидаться пока разобьется. Зато я целый месяц привыкал к своему новому весу: что-то около двенадцати килограмм, плюс-минус обед. Руки и ноги порой выделывали такое, что только держись. Чуть зазевался и вперед в лазарет.
- Не знаю, - я поднес к глазам темный пластик очков - без связи совершенно бесполезная вещь, вон только индикаторы в углах помаргивают. Запрокинул голову – даже не смягчают насыщенный оранжевый цвет атмосферы Титана, давящей на купол Центра Слежения. Вдали замаячили сизые махины туч. – Просто у меня какое-то ощущение… гадкое. Будто я не прав.
- Это пройдет, - шеф подмигнул мне и заклацал по кнопкам, - Что сделано, то сделано. Главное не сломайся. Не иди на контакт. На расстоянии еще можно что-то контролировать, а в непосредственной близости всё - ты пропал. Ни одного шанса выкарабкаться. Поверь моему опыту – я со своей как-никак прожил уже чёртову кучу лет. Будешь потом всю жизнь доказывать, что сделал правильный выбор… всем, а главное самому себе.
Вот ведь какая штука - каждый мнит себя экспертом в сердечных делах. И лезет со своими советами. Совета у него никто не спрашивал - нужны мне его советы.
Косясь на шефа, я в который раз отметил, что крючковатый нос придает ему сходство с коршуном. Пообтрепавшимся, добродушным, но всё равно коршуном.
Однако чего же он так завелся? Вон и бровь натянул чуть ли не до самой макушки. Ноздри раздувает, пыхтит чего-то. Всё-таки нервы сдают у старого коршуна.
И есть с чего. Уже с неделю нам не давал покоя ураган на Сатурне. Восемнадцать лет спал себе спокойно, а тут вдруг проснулся и стал набирать мощь. С обычных трехсот скакнул аж под 800 километров в час, в диаметре вырос больше Земли. И на этом похоже останавливаться не собирался.
- Неудачница, - отозвался как-то Яков Львович о планете Сатурн. Впрочем, такого же мнения он был и обо всех газовых гигантах. - Могла бы загореться звездой - состав почти тот же что и у Солнца. Массой немного не дотянула, а так могли бы стать двойной звездной системой. Красотища!
Я тогда возразил, что этой красотой некому было бы любоваться – жизнь на Земле так бы и не зародилась, да и самой Земли, скорее всего, не было. Если уж кого и считать неудачниками так это малые планеты в Поясе Астероидов. Их и планетами-то назвать смешно. Лишь четырём дали имена, еще нескольким порядковые номера, а остальные безвестной серой массой крутятся по заданному маршруту. А могли бы образовать симпатичную планетку, вот только гравитация почему-то их не объединяет, и они так и остались кусками породы, бессмысленно болтающимися в космосе. Да еще и представляют серьезную опасность для пролетающих лайнеров.
- Если так пойдет, - доложил я вчера шефу, изрядно намучившись с расчетами, - то уже через пару недель этот ураган грозит стать самым мощным за все время наблюдения. Мне даже страшно подумать, чем это всё может закончиться.
Яков Львович только пожал плечами. Он прибыл на станцию одним из первых, просидел здесь безвылазно уже лет тридцать, если не больше. Насмотрелся, наверное, всякого, так что и к этому событию отнесся по-философски сдержанно.
У него, кстати, была своя гипотеза насчет этих ураганов. Они вроде как конвульсии планеты, тщетные попытки переродится в звезду.
- Рома, - любил он поучать. - Ты молод, горяч и ждешь, что именно на твою смену произойдет что-нибудь экстраординарное. А космос как был до тебя миллиарды лет, так и будет после тебя неизвестно сколько. И вероятность того что за твою или мою жизнь что-то случится бесконечно мала.
Вот я и засел с самого утра за монитор. Снял показания, собирался сделать новые расчеты – очень уж хотелось доказать шефу, что он не прав. А тут как назло сервер накрылся. Экраны горят, а что толку? Львович, конечно, вызвал системщиков. Но когда их ещё дождешься?
Так и сидели час за часом, и от скуки начали болтать о том, о сем. Между трепом в кармане задребезжал смарт - смс-ка пришла. От неё! «Сегодня мой выпускной концерт. Приходи. Если не придешь, то между нами всё кончено. Пока ещё твоя Эола.»
Это что угроза? Или реванш? Нет, это не ты меня собираешься бросить, а я тебя бросил. Уже как неделю.
Решил не отвечать. Предыдущие игнорировал, так с какой стати буду отвечать на эту?
Львович хитро так на меня посмотрел и поинтересовался - от кого? Скорее всего, так, чтобы поддержать разговор, а я неожиданно для себя взял и всё выложил. Даже и не знаю почему? Может, нагорело или просто захотелось выговориться. В общем, слюни развел. И чтобы хоть как-то оправдаться перед собой подвёл под них теоретическую базу:
- Разговариваешь с ней, логически так всё объясняешь, а как только она откроет рот, понимаешь что ничего, ну ничегошеньки она не поняла. А как же иначе? Ведь ты обращаешься к разуму, а она слышит сердцем. Может быть, лет через сто всё будет по-другому - два разума будут общаться на равных. Вот тогда будет настоящее равноправие! А пока какое может быть равноправие между разумом и сердцем? Чушь полная.
- Это точно, - поддержал меня шеф. - Вот раньше, когда тебя ещё на свете не было, муж не спрашивал у жены что делать. Сам всё решал! А что теперь? Я могу быть тысячу раз прав. А что толку? В итоге я все равно сделаю, как она хочет. А значит глупо!
- А я про что говорю. Равноправие хорошая штука, но это что же получается: мозг должен прислушиваться к сердцу. А почему не к печени или мочевому пузырю? Разве это разумно? Нет, конечно, бывает, что мочевой пузырь диктует нам свою волю. Но что происходит, когда человеком командует печень? Алкоголизм! Да хотя бы и сердцу дать власть, так это же, как минимум, инфаркт.
- Вот что я тебе скажу дружок, - Яков Львович автоматически сунул пилюлю под язык. - Семейная жизнь, как зачитанная книга. Обложка стерлась, страницы тоже. Всё что будет на следующей, известно заранее. То ли дело ты - свободный абонент! Зачем тебе покупать роман? - ходи в библиотеку. Каждый раз новый сюжет. Интрига! Не понравилась, взял другую.
- Это конечно, - сказал я, пристраивая на нос очки. – Правда, у меня не совсем так. После первой, все остальные больше похожи на пошлый детектив. Обложка разная, а сюжет один и тот же. Не успел вникнуть в завязку, а уже знаешь, чем всё закончится.
Сказал и вспомнил Эолу. Все-таки вру! С ней было не так, как с другими.
Я даже и не вспомню, чем она меня взяла. Внешне ведь совсем не в моём вкусе. По мне так чересчур полновата, фигурой очень похожа на скрипку, с которой не расстается ни на минуту. Рыжие кудряшки, слегка вздернутый носик в веснушках. И глаза - таких глаз я никогда не видел. Зрачки просто огромные, а радужка такая ярко-желтая, как вспышка на Солнце. Не глаза, а лунное затмение. И сама как подвижная ртуть. Не девушка, а рыжая бестия. Никогда не знаешь, чего от неё ждать. В постели вытворяла такое! Хотя, стоп, ничего такого не вытворяла. Но почему же я тогда чувствовал, что вот-вот и сойду с ума. Или умру!
И в последнюю встречу было также. Я ещё проснулся среди ночи от ощущения беспричинной легкости и радости какой-то немотивированной. Сидел и смотрел на неё. Свернувшись клубком и натянув одеяло до самого подбородка, она была похожа на маленькую девочку.
Почему-то все женщины во сне так удивительно красивы? Может оттого, что днём они все силы тратят на то чтоб казаться лучше? И им всё время от тебя что-то нужно. Это постоянное напряжение, скорее всего, и делает их старше, дурнее – копия ведь всегда хуже оригинал, особенно если эта копия с претензиями.
Эола вздохнула. От неё пахло ванилью и миндалем, как от шоколадного торта. Так и подмывало слизнуть крем. Я провёл пальцем по нежной коже, и она открыла глаза.
Лучше б я этого не делал.
- Ты меня любишь? – спросила, щурясь спросонья.
Ну, зачем же так в лоб? Зачем эти слова? Есть ли вообще в них смысл? Говорить-то можно что угодно, а вот как разобраться, какими словами называть чувства? На них же нет клейма. Можно и ошибиться. Один кричит: «я люблю», а у самого на уме только как бы поскорее прыгнуть в постель. А другой может быть и молчит только потому, что боится соврать. Себе в первую очередь!
Да, мне хорошо с тобой. Мне нравится ямочки в уголках припухших губ, когда ты смеёшься, твой слегка осипший голос, родинка на груди, запах волос. Но это слово – оно как приговор: расстрелять к чертовой матери, чтоб не было никаких сомнений. Но я ведь живой человек - сомнения свойственны разуму.
- Знаешь, почему я не люблю эстраду? - влез в мои мысли неугомонный советчик. - Музыка – ладно, но когда слышу в каждой припеве: «я люблю, я люблю»; так и хочется заткнуть уши. Если уж она у тебя есть, то чего же орать в каждой подворотне? Как мартовские коты, ей-бо. На словах вроде - я люблю, а на самом деле – любите меня, вон я какой. Тьфу!
Я согласно закивал. С некоторых пор мне тоже претит слушать что-либо кроме классики. Закрываешь глаза и чувствуешь, что ничто не мешает работе мозга. Под Шопена или Сен-Санса мне кажется, что мозг начинает работать не на какие-то там жалкие пять процентов, а на все сто.
В дверь просунулась плешивая голова и дыхнула перегаром:
- Сщас всё сделаем.
Ну, наконец-то, явился, не запылился. Заждались!
Рафа скрылся за пультом. Чего-то он там подергал и с деловым видом двинулся в серверную.
Помню, меня рассмешило, когда шеф сказал, что зовут нашего техника на самом деле не Рафа, а Рафаэль, и он не грузин, как я думал, а корсиканец. Вот этот вот, в своем вечно засаленном комбезе и с потными лапами?
Глаза мутные. В нашу сторону не смотрит. Ясное дело, с самого утра нализался. Сколько уж раз Львович грозился выгнать его, а тому хоть бы хны. Куда его выгонишь? Дальше Титана все равно некуда! В шахты? - такие там не нужны. Это здесь сервер полдня не работает и ничего, а там за такое башку оторвут.
Глушь, скукотища, вот народ и прикладывается. Да ладно бы только этанол хлестали, а то местные химики что-то бадяжат на основе метана. Нюхнут с утра пораньше, и каждый день как праздник.
И замену ведь не найдешь. На станции кроме Львовича, да биороботов, почти все мужики такие. Я не в счет. Во-первых, я здесь недавно, а во-вторых, никогда не понимал тех, кто всякой дурью усыпляет свой разум. По мне так нет большего кайфа, чем ощущение ясности ума.
То-то Львович обрадовался, когда я прибыл на станцию.
- Теперь, - говорит, - ты у нас будешь Хранитель Сатурна.
Так и сказал. Еще и с дочкой своей пучеглазой познакомил. Знал ведь хитрила, что всем рожденным на Титане путь на Землю закрыт. И предлог благовидный имеется: в связи с риском для жизни. Будто бы кровеносная система в младенчестве адаптируется к здешней силе тяжести и Земную сердце просто не выдержит. Похоже на правду, но если б это было не так, то придумали что-то другое. Земля ведь не резиновая!
Наверняка, он и сейчас надеется, что я здесь надолго застряну. Нет уж дудки! Отсижу положенный год практики и всё, с меня хватит.
Яков Львович, до этого равнодушно наблюдавший сквозь прозрачную перегородку за вознёй Рафы, вдруг встрепенулся:
- Представляешь, утром моя заявляет: «Марс в восьмом доме. Сегодня особенно опасный день. Будь осторожней Яшенька». Дура! И знаешь что самое противное? Стою у лифта и ловлю себя на мысли, что уже три пропустил и всё не решаюсь войти. Так и пошел пешком! – он потёр переносицу. - Или на днях обсуждаем отпуск. Я естественно стою за наш солярий. Ты же знаешь, какой чудесный у нас пляж: песок от настоящего не отличишь и вода почти как морская. Можно снять на пару недель шалаш со всеми удобствами. Полный релакс! Она кивает. Я думаю: убедил. Так что ты думаешь? Когда я уже считал что дело в шляпе, говорит: «Вот и отлично. Я как раз нашла недорогой тур по Италии!» Каково? Мало того что меня унизила, так еще и опять по уши в кредит лезть. А мы еще за предыдущий не рассчитались! Зато на всей станции ни у кого кроме нас нет собачонки. Вот радость! И сама-то шмакодявка стоит немало, а сколько пришлось отвалить за всякие справки. Опять же таможенники ручки погрели.
Я состроил сочувственную физиономию. В курсе, что он по молодости поддался романтике космоса и в первых рядах записался на станцию. И жену уговорил. А теперь расплачивается: безропотно сносит все её капризы.
Как-то в Эрмитаже я видел этих экскурсантов с далеких станций. Может даже с Титана? Зрелище то ещё. Возят их на инвалидных колясках, головы трясутся – организм еле выдерживает перегрузки. Им бы пару недель на адаптацию, так нет времени – отпуск-то заканчивается. А сами глаза прячут – покорители космоса.
Я представил Львовича на инвалидной коляске, и мне стало его по-настоящему жалко.
Вернулся Рафа, громко переругиваясь с кем-то по связи. Наверное, с таким же, как он мастером? Потом обложил чистейшим итальянским матом и сам сервер, и всю станцию. Двинул ногой по пульту.
Энергично замерцали огоньки на табло и на черном до этого экране, во всю стену вспыхнул бледный диск Сатурна, выпучил налившийся кровью глаз. И без всяких расчетов было видно, что с утра пятно урагана выросло чуть ли не вдвое.
- Где же она? - Яков Львович загромыхал выдвижными ящиками стола. Наконец разогнулся с электронной сигаретой в губах. Запыхтел, скрываясь в клубах дыма. - Черт меня подери.
- И что нам теперь делать?
- Молиться! – нервный смешок резанул слух.
Вот этим меня раздражают старперы больше всего. В самый ответственный момент вместо того чтобы принимать решение, начинают разглагольствовать, взвешивать все за и против. Или как сейчас: ищут на кого бы свалить ответственность. Так и есть, потянулся к кнопке экстренной связи с мэром.
- Дуй к энергетикам, - начальственный голос прозвучал неожиданно жестко. - Пусть щит врубают на полную! И сиди там.
Я огрызнулся:
- А не проще по связи?
Шеф только отмахнулся, повернулся ко мне спиной – всё, разговор окончен. Ясное дело, не хочет, чтобы я слышал истошные визги мэра.
Когда я спустился на технический уровень, там уже кипела работа. Все бегали, покрикивали друг на друга, задорно матерясь. Еще бы, не каждый день представляется шанс почувствовать себя героем.
Среди героев я был лишним. Пускай! Бегать много ума не нужно.
Так, что нам грозит? Звезда вряд ли загорится - запала не хватит. Это хорошо! Но если скорость зашкалит, то пузырь урагана может вырваться из притяжения и образовать новый спутник. Это плохо, но не критично - гравитационный удар станция выдержит. Страшно то, что процесс будут сопровождать выбросы радиации. А это уже чревато.
Мозг работал как часы - спасибо адреналину, но кроме осознания своей никчемности ничего выдать не мог. Хорошо хоть очки прихватил – буду в курсе происходящего. Картинка отличная: и ураган во всей красе, и все параметры как на дисплее. Опять же индикатор электромагнитного щита уверенно ползет вверх.
Толчок в плечо. Такой силы, что еле устоял на ногах.
- Куда прешь, дебил, - оглушил меня толстяк в обтягивающем трико и затрусил дальше.
В долгу я не остался: пожелал ему поскорей разродиться.
Надо же, я и не заметил, как вышел на жилой уровень. На открытых верандах сидят люди. Болтают, пьют кофе и не подозревают, что эта чашка может быть последней. Значит, все-таки Львович с мэром решили не оповещать об опасности, чтоб не сеять паники.
Стоп! В этом самом кафе мы познакомились. Я тогда подсел за столик к двум хохотушкам. Не из наглости, просто не было ни одного свободного места. Перекинулись парой ничего незначащих фраз. Та, что мне понравилась меньше, назвалась Эолой. И только потом я увидел её на сцене. Она смотрела мне прямо в глаза и играла, а я прикидывал: стоит - не стоит. И решился, когда пергидрольная блондинка средних лет зашептала соседке:
- Блёкленько. Столько сил вложено и всё без толку.
Тогда я еще не знал, что блондинку эту зовут Сильвия Асунсоло. Это потом Эола рассказала мне про свою наставницу. В юности той прочили великое будущее. Играла она великолепно, но как только выходила на публику – терялась. Так и не смогла побороть страх сцены. Что-то у неё там ещё случилось: то ли несчастная любовь, то ли ещё что, но она всё бросила и завербовалась на Титан.
Ноги так и понесли туда, где я мог увидеть мою рыжую бестию.
Концертный зал был полон. На сцене длиннорукий юнец размашисто бил по клавишам. Я прислонился к стене, не переставая следить за вздувающимся пузырем тайфуна.
По странной прихоти Сильвии это помещение в деталях скопировали с Рахманиновского зала консерватории. С потолка свисает хрустальная люстра, бледно-голубые стены украшены лепниной и даже наборный паркет под ногами скрипит как настоящий. В окна виден двор, сплетенные ветви над бронзовой головой Чайковского. Жаль, что это всего лишь искусная имитация – окна-мониторы прокручивают запись по кругу.
Зал хлопками проводил юнца, и на сцену вышла скрипачка в длинном черном платье. Я не сразу узнал Эолу: сосредоточенно-отрешенный взгляд, блуждающая улыбка. Рыжие кудри как будто стали ещё ярче. От лица, из самих глаз, лучится свет. Или мне это только кажется от волнения?
Кто-то перешептывался, но как только смычок коснулся струны, всё стихло. Рондо – каприччио – наша любимая вещь у Сен-Санса.
Нервные всхлипы скрипки зазвучали так пронзительно, что я опустил глаза. И дело даже не в том, какая в них слышалась боль и горечь обиды, а в том, что я внезапно понял, как глубоко заблуждался, надеясь, что это у Эолы пройдет.
Ураган забурлил. Зрачок сузился, закручиваясь красными жилами, стремясь вырваться из притяжения планеты. Смычок летал в тонких пальцах, то будя меланхолию, то взрываясь безудержной страстью. Звуки невидимого оркестра как не надрывались из фальшпанелей, все равно оставались лишь блеклым фоном её игры.
Крашеная голова Сильвии Асунсоло выпрямилась, пальцы вцепились в спинку впередистоящего кресла.
Транс, в который я впал, не помешал мне заметить странную закономерность. Дыхание тайфуна с чудовищной точностью повторяло каждое изменение темпа, каждую вибрацию струн.
Мозг заработал с утроенной силой. Эола сирота, про родителей ничего не знает. Болтала, что её нашли в капсуле, посланной для облета Сатурна. Врала, конечно, чтобы произвести впечатление. Но почему же тогда характеристики урагана с упрямством эквалайзера пляшут под дудку Эолы. В смысле, под скрипку.
Сердце встало, когда бешеный ритм наэлектризовал воздух. Красный глаз урагана сощурился и выплюнул первую смертоносную волну. В этот момент я уже не был уверен в том, что звезда не вспыхнет.
Через пару минут, максимум через три, волна достигнет станции. Только бы щит выдержал! Яростные звуки сменились легкомысленной трелью. Никто, ведь никто не подозревает, какая опасность нависла над нами.
В висках застучало, стало трудно дышать.
Стой! Хва-тит! – крик звенел в голове, но так и не смог коснуться голосовых связок.
Волна ударила в щит. Цифры поползли вниз. Звуки скрипки рванули вверх. Щит трещал по швам, а смычок всё взвинчивал и взвинчивал темп. Индикатор коснулся красного и в этот момент зал охнул - взвизг рвущейся струны и все стихло.
Темнота. Секунды без единой мысли растягиваются в часы. Наверное, это и есть смерть. Ни боли, ни страха. Лишь темнота!
Нет, это не смерть. Я мыслю - значит существую.
Потянуло озоном. Блеклый свет аварийного освещения забрезжил под потолком. Напряженная тишина, ни единого шороха. Эола, опустив скрипку, растерянно смотрит в зал.
Заметила?
Взметнув платьем, она зашелестела со сцены.
Конечно, заметила.
Я рванул за кулисы. Вдогонку мне зал взорвался овацией.
Не стучась, толкнул дверь в гримерку. Эола обернулась.
- А, это ты, - протянула натянуто равнодушно.
Нужно что-то говорить, не молчать.
- Ты сегодня играла… так!
- А то!
- Я тут много думал…
- Это на тебя похоже.
- Да! - рывком сдернул бесполезные очки. - Я понял, что хочу быть с тобой… всегда.
- Любопытно.
- И не оставлю тебя… Никогда, слышишь, никогда!
- Это все?
Вымогательство! Ну что ж, надо идти до конца.
- Я тебя…я тебя…
- Что? Съешь?
В дверь ворвалась раскрасневшаяся Сильвия и, даже не взглянув на меня, просияла:
- Молодчина Эолочка. Звездочка моя. Некто не верил, а я знала, всегда знала, что ты затмишь их всех своим сиянием. Ну что же ты - слышишь? Зовут на бис.
- Ей нельзя играть, - сделал я попытку остановить безумие. – Её музыка убьет всех нас!
Сильвия смерила меня надменным взглядом и с достоинством произнесла:
- Молодой человек, от гениальной музыки ещё никто не умирал!
Они вышли, и я поплелся следом.
То как я выгляжу, мне стало ясно, когда какой-то сердобольный малый из первого ряда уступил мне своё место. Я бессильно плюхнулся в кресло.
Никто не издал не единого звука, пока Эола перетягивала струну. Она взяла смычок и как в тот, самый первый, раз начала играть, глядя мне прямо в глаза. Над залом вновь пронеслись первые звуки - чарующе-нежные, не предвещающие грозного финала.
Она играла, и я всё отчетливее понимал, что каждый взмах смычка, каждая нота звучат только для меня, как интимное послание, непредназначенное для чужих ушей. Моментами я ощущал себя дирижером, но всё больше как слушатель, зачем-то размахивающий руками.
В её глазах таяли отблески стихающего урагана, а в моей голове умолкало броуновское движение мыслей.
Дребезжания смарта в нагрудном кармане. Надо же я все еще жив!
Поднявшись, я стал протискиваться к выходу. Что-то неуловимое изменилось в зале. Люди все еще слушали музыку, но уже без напряженного замирания, без восторга на лицах. Я поискал глазами Сильвию Асунсоло. Поджав обиженно губы, она внимательно разглядывала хрустальную люстру.
Прикрыв дверь, я приложил трубку к уху:
- Да.
- Рома! – послышался возбужденный голос шефа: - тут такое дело...
- Попробую угадать, - перебил я и неожиданно для себя продекламировал: - Стихает смерч, слабеет ветер, а мы…
- Откуда ты знаешь?
Из зала донеслись вялые хлопки.
- Откуда? Оттуда! Кому же знать, как не мне. Я ведь Хранитель Сатурна!
Отключился и почувствовал, как сердце отозвалось как-то по-особенному радостно.