Занятия закончились. В последние дни сентября погода стояла по-летнему солнечная, и ученики 3 «А» класса из группы продленного дня выстроились парами, с веселым оживлением ожидая, когда можно будет идти играть на школьный двор. Галина Петровна – их учительница – уже собиралась закрыть класс на ключ, когда у нее зазвонил мобильный телефон. Учительница взглянула на дисплей, и на лице у нее сразу появилось неприязненное, даже почти брезгливое, выражение. «Да», – весьма нелюбезно сказала она в трубку, всё с тем же выражением неприязни послушала, что говорит ее собеседник, буркнула: «Ладно» и, не обращая внимания, что голос в трубке еще продолжал что-то бубнить, нажала на отбой.
– Лида, – позвала она, – Еськина.
– Чего? – отозвалась худенькая бледная девочка в тренировочных штанах и вылинявшей застиранной футболке.
– Твоя мама звонила. Иди домой, Лида.
– А зачем? – тихо спросила девочка. Ее серые глаза смотрели робко и настороженно, а рукой она нерешительно теребила растрепанную косичку, в которую были заплетены ее светлые слегка рыжеватые волосы.
– Говорит, по дому надо помочь.
– Бутылки сдать, – в полголоса сказал кто-то сзади. Дети захихикали.
– Так, замолчали быстро все! – прикрикнула Галина Петровна, – а то сейчас останетесь у меня все в классе и будете сидеть до вечера, раз вести себя не умеете!
Ученики замолчали.
– Иди, Лида, – повторила Галина Петровна.
Лида зашла в класс, надела свой рюкзак, взяла пакет с переменной обувью и поплелась к выходу, недоумевая, зачем она могла понадобиться дома. Вчера ее родители, а с ними и двое каких-то незнакомых мужиков, устроили очередную попойку. В десять вечера, когда она легла спать, родители и их собутыльники только уселись за стол, и потом всю ночь сквозь сон она слышала крики, брань и даже, похоже, шум драки. Утром, когда Лида проснулась, чтобы идти в школу, мать с отцом, оба одетые, вовсю храпели в спальне – отец на кровати, а мать со свежим фингалом под глазом, возле кровати на полу. Вчерашних незнакомцев уже не было, а о бурной вечеринке с их участием напоминали заваленный объедками стол, пустые бутылки, да лужа блевотины на полу кухни. Раз попойка затянулась до глубокой ночи, то родители, скорее всего, проснулись совсем недавно. А поскольку вчера на выпивку они истратили последние деньги – Лида знала это точно – то, значит, похмелиться им нечем, и сейчас они мучаются с жестокого бодуна. В свои 8 лет девочка уже очень хорошо усвоила, что в такие моменты им лучше не показываться на глаза. Так что домой она не торопилась. И уж тем более в таком состоянии они не будут заниматься никакими домашними делами. Так в чем она должна им помогать? А если делать все равно нечего, то почему ей нельзя остаться в школе?
Хоть и училась Лида неважно, хоть учителя иной раз смотрели косо, а ученики смеялись над ее поношенной одеждой и дразнили ее замарашкой и алкашкой, в школе ей нравилось. Во-первых, там кормили, причем всегда вовремя, сытно и вкусно. Пожалуй, это было главным достоинством школы. Лида никогда не могла понять, почему другие дети ругают качество еды в столовой, а трое одноклассников и вовсе отказались там есть и свою еду приносили с собой из дома. Сама она во время обеда всегда наливала себе полную тарелку супа и с аппетитом съедала и первое, и второе. Во-вторых, в школе было спокойно – там не было родителей и их собутыльников, пьяных скандалов и опасности в любой момент получить по шее под горячую руку. Конечно, Галина Петровна иной раз покрикивала на учеников, но что такое ее крики в сравнении с трехэтажным родительским матом? И, наконец, в школе было интересно. В отличие от родителей, чьи разговоры в основном крутились вокруг выпивки, учителя в школе рассказывали что-то интересное: про животных, про далекие страны, про всякие явления природы; читали книжки, а после уроков иногда даже показывали мультфильмы. Вот и сегодня Сашка Донтиков принес диск с новым американским мультиком, и Галина Петровна пообещала показать его после прогулки. Воспоминание о мультике, который ей теперь так и не придется увидеть, еще сильнее огорчило девочку, и идти домой совсем расхотелось.
Дома Лида, не разуваясь, прошла в зал (пол все равно был давно не мыт) и с удивлением остановилась – на стуле посреди комнаты сидел незнакомый мужчина. Удивил ее не сам факт присутствия в доме незнакомца – в этом то, как раз ничего удивительного не было, собутыльники к родителям заходили постоянно – а то, что на большинство родительских приятелей этот человек нисколько не был похож. В гости к родителям обычно заходили грязные потрепанные мужчины и женщины с испитыми лицами, распространявшие вокруг себя вонь перегара и немытого тела. Сегодняшний незнакомец был совсем не таким. Во-первых, он был совершенно трезв, да и, судя по его виду, алкоголем не злоупотреблял. Во-вторых, он был толстый. Его широкое лицо, под которым отчетливо выделялся второй подбородок, было гладко выбрито. Одежда – чистая, аккуратная и со вкусом подобранная – удачно скрывала недостатки фигуры. Одет он был в просторную спортивную рубашку с короткими рукавами, серые хлопчатобумажные штаны, подпоясанные узким кожаным ремнем и туфли – тоже кожаные и начищенные. От него исходил приятный запах одеколона смешанный с куда менее приятным запахом пота. Увидев девочку, незнакомец расплылся в улыбке, так что его маленькие глазки превратились в две узкие щелочки, и слащаво произнес:
– Здравствуй, Лидочка. А меня зовут дядя Жора.
– Здрасьте, – ответила Лида, а про себя подумала: «Дядя Жопа». Несмотря на то, что незнакомец выглядел вполне прилично, девочке он сразу не понравился. В его улыбке, слащавом голосе, сальном взгляде маленьких шустрых глаз было что-то противное, как будто, говоря дружелюбные слова, он на самом деле замышлял какую-то пакость.
– Где ты шлялась?! – с криком в комнату стремительно влетела мать и резко схватила дочку за руку. Следом вошел отец.
– Дрянь такая, я сколько раз тебе говорила, что б ты сразу шла домой?! Я тебе говорила или нет?! – заорала мать и подкрепила свой вопрос хорошим шлепком по попе.
– Мама, но я сразу пришла… – захныкала Лида.
– Битый час жду! – орала мать, – говоришь, говоришь, как об стенку горох!
– Никакой управы на нее нет, – хриплым голосом поддакнул отец.
– Слушаться не хочет! Учиться не хочет! – мать продолжала орать, всё больше распаляя себя.
– Ай, какая нехорошая девочка. Как не стыдно. Маму не слушается, – укоризненно качая головой, проговорил дядя Жора.
– А ну дай сюда дневник! – мать рывком сорвала со спины Лиды рюкзак, вытащила дневник и начала быстро его листать.
– Это что такое?! Это что такое?! Я тебя спрашиваю!– заорала она с новой силой, тыкая пальцем в обнаруженную в дневнике двойку, и, прежде чем девочка успела ответить, наотмашь ударила ее дневником по лицу.
– Но, мама, это же две недели назад было… – заплакала Лида.
– Ты мне еще пререкаться будешь, паршивка! Щас ты договоришься у меня! – рявкнула мать и несколько раз сильно шлепнула дочку по попе.
– Ай-ай-ай, Лидочка! Как не стыдно?! Ты почему маму не слушаешься? – встав со стула, сюсюкал дядя Жора, – вот спущу с тебя трусики, и ремешка по голой попке. Ой, как стыдно будет!
Этим словам Лида не придала значения, приняв их за обычную нотацию, но оказалось, что гость говорил всерьез. Он подскочил к Лиде и в самом деле своими похожими на сосиски пальцами спустил с нее штаны вместе с трусами. Всё это он проделал в один момент с неожиданным для его комплекции проворством, так что девочка не успела опомниться, как он схватил ее в охапку и, вновь усевшись на стул, положил ее к себе на колени животом вниз, после чего своей пухлой рукой начал шлепать ее по попе, приговаривая: «А-та-та, а-та-та, неслушница… Ай, как не стыдно». Несколько раз ударив девочку, он поставил ее на ноги, развернул к себе и вдруг засунул руку ей между ног, одним движением сразу ощупав всю ее промежность. Лида вскрикнула, вся вспыхнув от неожиданности и жгучего стыда. Родители часто били ее, но хотя и угрожали «дать ремня по голой жопе», на самом деле никогда раньше не снимали с нее трусики, всегда били прямо по одежде, и уж, тем более, никто не хватал ее за интимные места, да еще так грубо. Девочка вырвалась из цепких рук дяди Жоры и, наверное, убежала бы, если бы не спущенные штаны и трусики, которые стреножили ей ноги. Она упала, а дядя Жора ловко вытащил из штанов ремень, схватил ее за косичку возле самого основания и потянул вверх. «А-а-а, пусти, гад, пусти!» – закричала Лида и обеими руками ухватилась за его руку, тем самым лишив себя возможности защититься от ударов. Дядя Жора, одной рукой держа девочку за косичку, другой рукой начал стегать ее ремнем по попе, всё также улыбаясь и приговаривая: «Ай, какая нехорошая девочка. Маму не слушается. По попке ее… По голой попочке… По попке ремешком…». Лида кричала и, пытаясь вырваться, отчаянно извивалась, потому часть ударов не достигала цели, попадая ей по спине, по ногам, а иногда даже по животу.
Физическая активность явно была непривычна для дяди Жоры. Интенсивные движения в сочетании с возбуждением быстро утомили его, он запыхался. Тяжело дыша, он толкнул девочку к матери, которой протянул свой ремень, и тяжело опустился на стул. «Секи! – прохрипел он, задыхаясь, – хлеще секи!». Мать с готовностью подчинилась. И тут Лида увидела такое, что хотя ей и было довольно больно (мать старалась вовсю, явно желая угодить гостю), от изумления даже на время перестала плакать. На штанах дяди Жоры вздулся заметный бугор, будто в штаны ему кто-то засунул палку. Усевшись на стул, он расстегнул штаны и эта «палка» – толстая и красная – вывалилась наружу. Лида знала, что «это» называется неприличным словом из трех букв (тем самым, которое в речи родителей встречалось чаще, чем все остальные слова). Дядя Жора начал быстро-быстро дергать эту «палку», словно желая вырвать ее с корнем. «А-а-а, паршивка… хулиганка… а-а-а… маму не слушается… бесстыдница…», – закатив глаза, хрипел он. По его лицу текли крупные капли пота, волосы на лбу слиплись и намокли. Неожиданно из-под его ладони вылетели брызги густой белой жидкости и крупными кляксами упали на пол. Мать отпустила дочку и с выражением ожидания на лице повернулась к гостю. Он отдышался, заправил в штаны свою сразу же обмякшую «палку», застегнулся. Лида, которую перестали бить, потянулась было, чтобы надеть трусики, но дядя Жора заметил это и жестом остановил ее. «Не надо, – всё еще прерывисто дыша, сказал он, – пусть так постоит, пока попка красная…». Мать тут же схватила дочку за плечо и, быстро оттащив ее в угол комнаты, так что девочка, которой трудно было переставлять стреноженными ногами, едва не упала, ткнула ее в угол: «Без трусов стой, паршивка! С голой жопой! Чтобы стыдно было!». Лиде действительно было очень стыдно. После ремня попа горела, да и лицо тоже. Не столько от боли, сколько от унижения. Оттого, что незнакомый мужчина раздевал ее, трогал между ног, что он видел, как ее били ремнем и сам бил, что сейчас она стоит перед ним без трусиков, а он, не стесняясь, пялится на нее. Единственное, что немного утешало Лиду, это то, что перед гостем ее поставили задом, а не передом. «Ну что, Лидочка, хорошо мы тебе попочку нашлепали? У-у, красненькая какая!» – просюсюкал дядя Жора. Девочка ничего не отвечала, лишь, уткнувшись в угол, тихонько плакала, опасаясь, что громкий плач может разозлить родителей и спровоцировать их на новые побои.
Дядя Жора вставил ремень в штаны, затем достал из кармана бумажник, в который мать и отец так и впились глазами. Он вытащил из бумажника три сторублевых банкноты и положил их на стол. Мать дернулась к столу, но отец опередил ее, сграбастал деньги и сразу же начал канючить:
– Ну, добавь еще сотку…
– Как договаривались, – ответил дядя Жора, поднимаясь со стула.
– Зёма, ну соточку… Ну чё ты как не мужик? Чё тебе жалко, что ли… Сотку, а, – продолжал ныть отец.
Не обращая на него внимания, гость поднялся и направился к выходу.
– Ну, полтинник хоть дай! Ну, чё ты, а? Ну, будь мужиком, – не отставал отец.
Дядя Жора достал из бумажника пятидесятирублевку, не глядя, сунул ему и вышел из комнаты. Мать и отец вышли следом. Лида, которую наконец-то оставили в покое, не переставая плакать, натянула трусики и штаны, и животом вниз легла на диван. Из коридора слышались неразборчивые голоса, лишь один раз она отчетливо услышала, как мать сказала: «Ну, розги это дороже». Дядя Жора заглянул в комнату. Увидев, что девочка лежит на животе, он сально улыбнулся. «Что, попочка болит? – игриво подмигнув, поинтересовался он. – Вот видишь, как родителей не слушаться». Лида испуганно посмотрела на него, но ничего не ответила. «Ну, до свидания, Лидочка. Я к тебе еще загляну», – сказал гость и вышел. Захлопнулась входная дверь. Отец и мать продолжали бубнить в коридоре: «К Конячихе иди, дура! – Сам ты дурень, она работе! – Дочь ее дома. – Ты деньги давай, я сама разберусь без твоих соплей!». Снова хлопнула входная дверь.
Отец вошел в комнату и сразу начал кричать: «Ну, что разлеглась, дура?! Ты что не видишь, что этот козел весь пол обкончал. Две кобылы дома, пол подтереть некому!». Лида встала с дивана, принесла тряпку и начала нехотя водить ей по полу. В памяти вдруг всплыла случайно услышанная фраза матери.
– Папа, а что такое розги? – спросила девочка.
– Не будешь слушаться, узнаешь, – буркнул отец и снова накинулся на дочку. – Что ты елозишь, как сонная муха?! Пол вытереть не можешь. Такая же неряха, как мать! Мало тебе, что ли жопу надрали сегодня?! Так я щас добавлю.
Лида зашевелилась быстрее, хотя и понимала, что отец угрожает не всерьез. Теперь, когда деньги лежали в кармане, а мать вот-вот должна была вернуться с бутылкой самогонки, он повеселел и ругался без злобы, скорее по привычке. Отец нетерпеливо прошелся по комнате, выглянул в окно, вышел на кухню. Довольно быстро с вожделенной бутылкой вернулась мать, и вскоре из кухни уже раздавались веселые голоса и привычный звон посуды. О существовании дочки родители, похоже, благополучно забыли.
«И зачем только меня из школы вызывали? – думала Лида. – Да еще этот дядя Жопа так некстати приперся…» Воспоминания о перенесенном унижении вновь нахлынули, и слезы обиды сами собой навернулись ей на глаза. Ощущение чужой руки в промежности вдруг представилось так отчетливо, что девочка инстинктивно сжала ноги и прикрыла интимное место рукой. Ей показалось, что между ног у нее стало грязно и как-то липко, как будто дядя Жора чем-то ее там испачкал. Лида прошла в ванную, тщательно подмылась с мылом, но ощущение липкости между ног так и не прошло. Да еще и эта случайно услышанная фраза… «Розги, – подумала девочка, – какое неприятное слово». Где-то она его слышала… Кажется в школе… Ну, да, точно! Галина Петровна читала какую-то книжку про старые времена, и там было это слово. Только, что же оно означало? Что-то нехорошее. Совсем нехорошее… «Школа!» – вдруг озарило Лиду. А что если вернуться в школу? Родители ее ухода, скорее всего, не заметят, а если и заметят, то похмелившись, они стали добрыми, а значит, бить больше не будут. Времени прошло немного, класс, наверное, только вернулся с прогулки, и если пойти прямо сейчас, то она еще успеет посмотреть мультик. Галина Петровна поможет ей сделать уроки, а заодно у нее можно будет спросить, что значит это слово, которое никак не идет из головы.
Лида надела рюкзак, подхватила мешок со сменной обувью и, стараясь не шуметь, торопливо выскользнула за дверь.