Я помню себя с шестимесячного возраста.
Знаю, Вы не поверите…
Я бы и сама, наверное, не поверила, если бы не помнила себя так ясно, как помню…
Я лежу в своей кроватке, в своём маленьком деревянном, решётчатом мире и скучаю…
До меня абсолютно никому нет дела… Хоть бы кто подошёл, заглянул! Неужели, я так и буду лежать здесь всё время, совсем одна?..
Вдруг, доброе лицо какого-то зеленоглазого усатого дяденьки с кудрявыми волосами…
Улыбается!
«Чужой… Но ведь не злой, раз улыбается!»- улыбаюсь в ответ…
Дяденька берёт меня на руки… Ура, наконец-то я увижу, что там за этими деревянными решётками!..
В общем, та же кровать, только побольше…
Разочарована…
Я - то думала, что там за решётками такой огромный необычный мир! Я так хотела его увидеть…
Увидела…
Больше не хочу!..
Хочу обратно в свой маленький тесный мирок, в свою кроватку.
Дяденька улыбается и начинает петь:
- Спят усталые игрушки, книжки спят,
Одеяла и подушки ждут ребят…
Закрываю глаза, засыпаю…
Когда повзрослела, рассказала маме о своих воспоминаниях.
Сделала круглые глаза
- Сдурела! Шестимесячный ребёнок не может ничего помнить, тем более думать!
- Но ведь я помню!
- Не знаю, что ты там себе помнишь, чушь полная!
…Впрочем, действительно был у нас друг семьи, Славик, и даже такой, как ты описываешь. Младше меня на два года был… Влюблённый быыыл в меня… Не говорил, но я это чувствовала…
И на руки тебя, действительно, часто брал… И песни колыбельные пел…
- Голос такой приятный, спокойный?..
- Спокойный…
Бог, тебя знает, может действительно что-то запомнила?..
Ну, чтоб думать в шесть месяцев… Это, ты, уж точно придумала!
Пожимаю плечами, что толку спорить?..
Ухожу в спальню.
Мне всегда было интересно, почему я запомнила улыбающееся лицо чужого, усатого дяденьки над свой кроваткой, а не лицо мамы или папы (как все дети)? Неужели мне больше никто не улыбался?...
Больше ничего не помню из своего северного детства. Только маленькие эпизоды, оставившие тот или иной отпечаток в детском сознании.
Помню, очень хорошо помню лёгкую воздушную занавеску, в зале, время от времени взлетающую от потоков воздуха через открытое окно.
Брр! Холодно! Мама просто обожала проветривания!
Я тогда ещё ничего не понимала о пользе свежего воздуха. Для меня проветривание было не больше, чем скучный, холодный и очень длительный процесс, во время которого я залезала под журнальный столик под телевизором (единственное место в зале, где было тогда не холодно, возле тёплой батареи), и терпеливо ждала, когда же закончится эта мучительная «Польза для здоровья».
А однажды ждала так долго, что даже заснула…
Папа пришёл с дежурства, увидел меня спящую под телевизором и рассмеялся:
«Мать, куда ты смотришь! Ребёнок под столом спит!»
Папу я очень любила! Наверно, больше, чем маму…
Всегда с нетерпением ждала его прихода домой с дежурства. Едва заслышав звонок в дверь, бросала всё и бежала к двери: «Папа пришёл!»
А он улыбался своей широкой улыбкой до ушей, и говорил: "Доча! Как дела?!»
Не давая папе даже раздеться, Доча бегом лезла на руки, целовала папу в щёчку (они у него всегда были гладко выбриты, как у всех военных) и взахлёб рассказывала о всех событиях дня, важных, и не очень…
Потом мы вместе шли на кухню ужинать.
Игрушками я почти не игралась, хоть и было их у меня навалом. С каждой командировки папа привозил мне дорогие игрушки и конфеты. Игрушки меня почему-то интересовали мало, а вот конфеты… были самые вкусные.
Впрочем, ждала я всегда папу не из-за игрушек или конфет, а просто, потому, что он папа…
Ещё помню, папа всё время что-то мастерил, как только у него была свободная минутка. У него были «золотые руки». Все полочки, антресоли, и даже шкафчик под одежду в коридоре, были сделаны его руками. Мне очень нравилось наблюдать, как он, что-то пилит, обтачивает, вырезает. Особенно я любила, когда папа уже готовую вещь покрывал лаком. Я и сейчас люблю этот «запах детства»…
Маме, конечно же, наоборот, ужасно не нравился этот запах, и недовольно ворча: «Опять весь дом завонял! Чтоб это в последний раз было!..» - она бегом открывала все окна и начинала проветривание, а мы сидели в спальне и папа читал мне сказки: «Красную Шапочку», «Золотой ключик», «Про Братца Кролика»...
Больше всего я любила сказки про Братца Кролика.
Семьи военных в Союзе не сидели на одном месте, и часто переезжали, куда пошлют…
Где-то во время этих переездов и потерялась любимая книжка про Братца Кролика, и я ещё долго потом искала ребёнком её по библиотекам, но про такую сказку почему-то никто даже не слышал…
А однажды, когда у меня самой уже родился сын, я зашла в обыкновенный супермаркет и совершенно случайно увидела в книжном отделе «Сказки про Братца Кролика и Братца Лиса» Рене Клоук…
Да, да! Это был тот самый Братец Кролик, и я без раздумий купила дорогущую книгу с картинками из детства. Забавно, но года два эта сказка тоже была самой любимой у моего сына, пока я не купила ему «Маленького принца» Экзюпери…
Любовь к Экзюпери у нас наверно передаётся генетически. Мой отец всегда обожал Экзюпери, в старших классах школы я тоже полюбила читать Экзюпери, и вот теперь, мой сын, которому ещё нет пяти, часто просит: «Мама, а давай опять почитаем «Маленького принца». Воистину уникальное произведение для людей всех возрастов, в котором каждый читатель находит, что-то своё, такое родное и понятное только ему…
В Заполярье были суровые зимы. Помню, мама всегда так долго и тепло меня одевала, что когда я была наконец-то одета, мне уже совсем не хотелось никуда идти. Самым неприятным был процесс одевания шарфа и завязывания шапочек, которых было две (тонкая, шерстяная шапочка и меховая). Я всё время боялась, что мама задушит меня этими завязками и шарфиком, и я то и дело, пыталась всунуть хотя бы один пальчик между шеей и узелком, пока мама утепляла меня, как могла. И вот, когда я была утеплена так, что не могла ступить и шагу, мы, наконец-то, отправлялись на улицу…
Со всех зимних прогулок мне запомнилась только одна.
У папы был в этот день выходной, и он решил покатать меня на санках, да так, чтоб весело и запомнилось…
Запомнилось!
Запомнилось детское шерстяное одеялко в розовую клеточку, которым были застелены санки… Я потом часто видела такие в советских фильмах и в журналах, и у меня сложилось впечатление, что у всех детей, рождённых в 80-ых годах, в Советском Союзе были одинаковые одеяла…
Запомнился папа, бегущий впереди, его весёлый смех, когда он делал резкий разворот санками и кричал: «Держись!»
И я держалась со всех сил за тоненькие металлические боковушки, чтоб не улететь, а один раз на секунду, совсем чуть-чуть ослабила детскую хватку и вылетела в холодную, обжигающую темноту…
Я даже не поняла толком, что произошло, только помнила, как отпустила руки, меня выбросило из санок, и накрыла холодная темнота. Темнота была везде, холод обжигал лицо, и я лежала в этой темноте лицом вниз, и даже не могла пошевелиться. Я тогда очень испугалась и заплакала. Слёзы огнём обожгли лицо, я попыталась закричать, и не смогла выдавить ни звука…
А потом какая-то сила, вырвала меня из темноты, и я увидела, улыбающееся лицо папы: «Лизка, испугалась, что ли?! Ну, что ж ты так слабо держалась, а?..»
Оказывается, я упала в обыкновенный сугроб, а они на Севере были просто огромные, могли полностью накрыть автомобиль так, что его и видно не будет. Всё длилось считанные секунды, но испуганному до смерти ребёнку они показались вечностью…
Наверно с этого момента, я стала жутко бояться темноты. А ещё, я ужасно боюсь холода, просто не выношу физически температур ниже - 5 по Цельсию…
Потом я стала замечать, что мама перестала разговаривать с папой…
Мне было не понятно это молчание. Папа всё время шутил, обнимал маму, за что – то извинялся, а она продолжала молчать.
Что же он такое сделал?
Что надо было сделать, чтоб потом так долго просить прощения? Наверно он очень сильно обидел маму…
Но разве может мой папа кого-то обидеть, ведь он наоборот всех защищает, он же защитник, этой, как её …Родины?!
«Родина» - было абсолютно непонятное для меня слово, которое употреблялось очень часто, особенно по телевизору, которое писалось с большой буквы (это я точно знала, хотя ещё не знала букв), и которое никто толком так и не мог мне объяснить…
Одни говорили, что это место, где я родилась, другие, что она везде, и наконец-то, что она одна…
Все эти объяснения меня ещё больше запутывали.
Когда мне было четыре года, папу перевели служить в Казахстан, мы довольно долгое время «жили на чемоданах», мама всё время смотрела в окно на сопки и плакала, что улетаем на чужбину, и это незнакомое слово меня ужасно пугало…
Помню, когда мы летели в самолёте, мама взяла меня на руки поднесла к окошку и сказала: «Лизка, смотри Родина! Может, последний раз видишь…»
Я ужасно обрадовалась, что наконец-то узнаю, что такое Родина, выглянула в окошко и ничего не увидела, кроме заснеженных сопок…
Тоже мне, столько голову морочили, этим неизвестным словом, не могли в окно показать!
Мама всё время плакала, жаловалась на пыль и жару. А мне чужбина жуть как понравилась!
Понравилось тепло и новые дома, понравился рынок, на котором было столько фруктов и овощей, что я до этого некоторые из них только на картинках видела, понравился новый пахучий, вкусный хлеб, который здесь был очень интересной круглой формы, с пухленькими краями и тонкой, хрустящей серединкой, и так смешно назывался – «Лепёшка». Ещё понравились местные жители, они всегда были в хорошем настроении, всё время улыбались, называли папу – брат, маму – сестра, и как мне тогда показалось, очень любили детей.
Нет, определённо, Казахстан мне нравился больше Севера! Он и сейчас мне нравится…
Вот сегодня ночью опять снился наш маленький домик и дворик на Нариманова. Он мне часто снится…
Только я никогда не могу зайти в подъезд, всё время что-то мешает, и я просыпаюсь…
В Чимкенте (город, в котором мы жили) родители практически перестали общаться. Мне было непонятно, как можно жить в одном доме, вместе есть, спать, гулять по выходным в парке, ходить в кино, и при этом практически не разговаривать.
Когда мы приехали в Чимкент, у нас сразу появилось очень много новых знакомых, теперь они все, как сговорившись, время от времени задавали мне один и тот же вопрос: « Кого ты любишь больше маму или папу?»
Странные эти взрослые, как можно любить кого-то больше?.. Ведь мама – это мама, а папа – это папа.
В Чимкенте мама устроилась на работу в детский садик, а папа стал всё чаще летать в командировки, и с каждым разом они были всё длинней и длинней, и я ужасно по нему скучала. Маме это почему-то не нравилось…
Ещё ей не нравилось, когда кто-то говорил, что я похожа на папу.
Однажды папа задержался в командировке аж на две недели, а когда наконец-то вернулся домой, среди ночи, мама выкинула красивые розовые розы, что он ей подарил в окно, и со страшными ругательствами вытолкала его за дверь.
Мне никто не стал ничего объяснять, и мучаясь догадками, я проплакала полночи, накрывшись одеялом.
А утром мама сказала, что папа нас предал.
Вот так иногда заканчивается детство.
Родители официально развелись, спустя полгода, 1 сентября, в тот день, когда я пошла в первый класс.
Мама привела меня за руку к зданию школы, показала мне красивую тётеньку в очках, сказала, что это будет моя классная руководительница, что её надо слушать, и что со школы ни шагу, пока она не разрешит, и ушла разводиться с папой…
Вечером мама объяснила мне, что развод – это, когда больше не живут вместе.
Это было единственное, что запомнилось мне в мой первый День знаний.
Когда отец ушёл от нас, он практически ничего не взял с собой, кроме своих личных вещей и книг Экзюпери.
Когда-то отцу подарили на День Рождения красивую музыкальную шкатулку, лакированную, чёрного цвета с замысловатыми золотистыми узорами по краям, отделанную внутри красным бархатом. Когда шкатулку открывали, она играла красивую, печальную мелодию - Полонез Огинского «Прощание с Родиной». Я очень любила эту мелодию, и каждый раз, когда слушала её, надеялась, что однажды папа вернётся к нам навсегда.
Маме всё это жутко не нравилось. Однажды, когда папа пришёл к нам в гости, мама отдала ему шкатулку.
Мне тогда показалось, что теперь он уже точно никогда к нам не вернётся. А Полонез Огинского навсегда стал мелодией прощания с мечтой.