ПОДАРОК
…«Восьмерка», зависнув над бревенчатой площадкой, мягко провалилась вниз и коснулась колесами шасси настила. В иллюминатор было видно, как спешащие к вертолету люди, пригибаясь, придерживают руками шапки, поворачиваются спинами, укрываясь от поднятого крутящимися лопастями вихря. Тут же крутились и собаки, радостно виляя хвостами и лая на вертолет от переполнявших их эмоций.
Что и говорить, а прилет вертолета – это всегда событие: и для людей и для собак. Тем более в таком отдаленном уголке округа, как Остров, куда он прилетает раз в две недели.
Причем, Ларин давно заметил, что собаки тут, в отличие от городских, совершенно не злобные и ластятся ко всем.
Салон был полон под завязку: местные жители, летевшие домой, иные с детьми; охотники, такие же, как и он, врач-стоматолог Мишка, со своим зубным хозяйством, прилетавший сюда на профилактический осмотр зубов местного населения почти каждый год, совмещая приятное с полезным, куча груза и почты.
Двигатели смолкли и бортмеханик, рывком открыв дверцу, приладил откидной трап. Забросив за плечо чехол с ружьем, Ларин ухватил за лямки свой нагруженный рюкзак и, помогая себе коленом, начал проталкивать его к выходу.
Он прилетел сюда не первый раз, бывал и зимой и летом, но лучше всего здесь весной, в конце мая - начале июня, когда прилетают гуси. Главное, чтобы задул южный или юго-западный ветер – тогда они идут валом, стая за стаей. И это ихнее «Кли-кли» не дает никакой возможности усидеть дома и гонит за собой, в тундру, пробуждая в душе древние охотничьи инстинкты…
Федор, в своей неизменной фуфайке до колен и рабочей шапке с завязанными кверху ушами, уже встречал его, радостно улыбаясь, норовя перехватить тяжеленный рюкзак.
- Ладно, ладно, не гони. Успеем. Давай лучше покурим пока, да и пойдем к тебе потихоньку.
Они отошли от вертолета, закурили, его - с фильтром – городских и Ларин улыбнулся:
- Ну, вот, я опять к тебе прилетел, поди, соскучился? Как живешь-то, Федор Алексеевич? Гусей много успел нащелкать? Давай – угощай. Я тоже, чай, не без гостинцев.
Федор жил один в одной из комнат старого здания почты, жена умерла несколько лет назад; было ему под 50, роста небольшого и наружности ненецкой. Родом с Новой Земли, откуда семью переселили в пятидесятых - во времена строительства ядерного полигона. Мужик простой и бесхитростный, такому наплети с три короба – он всему и поверит. Но внешний вид обманчив. Алексеевич был мужиком толковым, не лишенным чувства юмора и смекалки. В армии Федор служил на флоте и дослужился на старшины первой статьи, что, согласитесь, за красивые глазки не присваивают. За плечами у него был электротехникум связи и двадцать пять лет работы электромехаником связи на местном радиоузле и телевизионной станции. Руки у него росли оттуда, откуда надо и в поселке к нему на починку несли все, начиная от часов и кончая сложной бытовой техникой. Единственным минусом являлось пристрастие к «зеленому змию», особенно после того, как остался один.
- Да нет, гуся-то особо пока и не было. Все северо-восток полощет. Вот он и ждет, когда попутный ветер будет. Сейчас, наверняка, на Канине отсиживается, да ждет, когда ветер переменится. Да, ладно, ты свое возьмешь. С Миронычем, да с Филиппом - вглубь острова на вездеходе уйдете. Там гуменники жирные, что тебе казарок стрелять? Гуменников набьешь.
Так, за разговором, они дошли по дощатым мосткам до старого здания почты, по пути не раз останавливаясь и здороваясь со знакомыми. Федор, крякнув, сгрузил рюкзак с «лунохода» и поставил на крыльцо. О «луноходе» надо сказать отдельно. Это чисто местное произведение народного творчества и представляет собой сварную тележку на манер детской коляски, только пониже, а вместо колес приспособлены кухтыли – металлические или пластмассовые рыболовные буи с отверстиями в середине. Проходимость у такого транспортного средства отменная, в щели на мостках, в отличие от колес, он не проваливается и идеально подходит для транспортировки груза. Весь поселок пользовался такими тележками – и в магазин сходить за продуктами или угля для печки подвезти. Автором и воплотителем идеи был местный сварщик Вова Гребенюк - за что ему от поселковых особое спасибо.
- А, что, теперь тут только ты один обретаешься? – спросил Ларин Федора.
- Да, нет. В левой половине начальник отделения связи живет – Людка - с двумя детьми.
- Мужика правда у нее нету, еще одна дочь в городе учится, так, что - она девушка свободная и вторую половину человечества очень даже уважает, не зря у нее все «спиногрызы» от разных мужиков. Да ты сам увидишь: друг на друга ни один не похож…
Они затащились в скромное Федорово пристанище, которое представляло собой небольшую комнату с закопченной печкой, разложенным диваном, застеленным видавшим виды покрывалом и довольно еще приличным двухстворчатым шкафом. Посреди комнаты стоял застеленный выцветшей клеенкой небольшой стол, да два разномастных стула. Углы завалены старыми раскуроченными телевизорами, какими-то коробками, на которых сверху приютился одинокий дырявый валенок.
- На пыжи порублю – перехватил его взгляд Федор:
- Все недосуг.
На натянутой посреди комнаты веревке сушились рабочие штаны и старые портянки. На гвозде у двери висел патронташ, да у печки стояла двухсотлитровая металлическая бочка, наполовину заполненная талым снегом. Давно не мытое окно еле пропускало дневной свет. Из предметов роскоши - черно-белый телевизор, да треснувшее зеркало. Скромное холостяцкое жилище, что и говорить.
- А что, хозяин – образов-то не держишь? И перекреститься не на что?
Федор только хмыкнул в ответ, снимая фуфайку.
- Да-а, Федя. Тут у тебя не Хилтон конечно, но жить можно. Только вот прибраться бы не мешало. Ты же меня знаешь – я бардака хронически терпеть ненавижу. Так, что, давай-ка, на пару - по быстрому наводим марафет и приступим к торжественной части.
На пару они управились действительно быстро и комната приобрела более или менее культурный вид. Пока Ларин разбирал рюкзак, Федор сноровисто нарезал белого хлеба, черного в поселковой пекарне не пекли вовсе, поставил с печки на стол большую сковороду с жареной олениной, провозгласив:
- Оленина по ненецки! И, сполоснув два граненых стакана, вопросительно уставился на него.
- Да, привез, привез. Не переживай.
Вытащив из рюкзака бутылку водки, поставил ее на стол:
- Для начала хватит. А там поглядим на твое поведение.
При этих словах Федор обиженно засопел.
- Да, ладно обижаться-то. Знаем мы вас, были вы у нас: самовар унесли, за трубой пришли! Садись, давай, тут все свои.
В поселке номинально действовал «сухой закон», хотя, при желании, выпить можно было найти всегда. Правда, стоило это удовольствие недешево, а в ночное время частники и вовсе гнули запредельные цены. Вот поэтому, любой прилет вертолета сулил привоз из города более дешевого и доступного напитка. Так что, можно было смело предположить, что без гостей, причем в самое ближайшее время, мы не останемся.
- Ну, как говорится, со свиданьицем!
Они чокнулись и дружно выпили. Мясо, приготовленное Федором, было отменным. Под привезенные помидоры, огурцы и банку домашнего «лечче», под неторопливый разговор можно было сидеть сколь угодно долго, но в коридоре затопали шаги и в дверь громко постучали.
- Твою мать, только сели, а уже прутся! – Федор в сердцах выматерился и подошел к двери.
- Ты, Федя, давай-ка, отшивай всех этих «хвостистов». У нас своя свадьба, у них своя. Потом поговорим. У нас сегодня день не приемный и свои все дома.
Пока Федор в коридоре громко разбирался с незваными гостями, Ларин закурил и включил телевизор. Зная менталитет местного населения можно было смело предположить, что это не последние на сегодня гости.
Засиделись они допоздна, за разговорами откупорили и вторую бутылку, согрели чайник и уже оба отяжелевшие, попивали горячий свежезаваренный чаек, когда снова постучали. Но уже в стенку.
- Дядя Федор, ты дома? – из-за стенки донесся чей-то голос.
- Кто это? – Ларин вопросительно поглядел на Федора.
- Да это Людкины дети. Мелкие еще. Чего надо? – громко крикнул он стенке.
- А можно к вам в гости?
- Да пусть заходят – Ларин убрал со стола бутылку - конфетами угостим. У меня с собой есть. Заходите, ребята!
Ребята долго ждать себя не заставили. Через минуту они были уже у них, а они угощали их конфетами, дали также по паре огурцов и помидоров. Спустя некоторое время ребята убежали домой, было слышно, как хлопнула входная дверь, а затем послышался женский голос, судя по всему, что-то им выговаривающий.
- А вот и Людка с работы пришла. Чего-то поздно сегодня. А-а, почту пришедшую, наверное, разбирала, то и задержалась. Могу познакомить…
- Да я, вообще-то, не за этим сюда приехал!
Они сидели за разговорами еще довольно долго, несколько раз выходили покурить на крылечко. Глядели в бинокль на море, высматривая гусей. Но, кроме отдельных нерп на льду, ничего на горизонте не просматривалось.
- Ветер встречный, вот и не идут – в который уже раз повторил Федор.
- Пошли, давай, спать, Кутузов - утро вечера мудренее -
Под левым глазом у Федора виднелся застарелый синяк:
- С "молодяшками" что-ли схлестнулся?
- Аааа, буркнул в ответ он.
…С утра, попив чаю, они отправились договариваться насчет охоты. Конечно, можно было походить и за поселком, сходить до речки - Бугрянки. Но это все не то. Ходить по проваливающемуся снегу не очень-то весело. Устанешь, да вспотеешь – и никакого толку. Впрочем, если повезет – можно и тут настреляться. Но лучше и надежнее - ехать куда-нибудь подальше, в избу, да и сидеть стационаром, на профилях. Поэтому они направились к Филиппу Васильевичу – бывшему работнику радиоузла, а ныне начальнику местной авиаплощадки.
Филипп в гордом одиночестве скучал в стареньком здании аэропорта.
Васильевичу было чуть за 50, коренастого телосложения, черноволосый,
конкретный национальный кадр, с прищуренными глазами и неизменной сигаретой «Прима» во рту. К юбилею Ларин посылал ему посылку с гостинцами, а тот, позднее – Алаверды! - послал ему фотографию, где он, улыбающийся, сидел в окружении многочисленных родственников, а позади - на стенке, был прикреплен большой лист ватмана с нарисованными пятьюдесятью рублями, еще советскими, только вместо слова «рублей» было написано «лет», а вместо Ленина был изображен он сам, причем довольно похожий на себя (не иначе, старшая дочь постаралась – не зря закончила школу исскуств).
- О-о, Николаич! Ань-дорово! Расплывшись в улыбке, Филипп поднялся и раскинул руки для объятий.
- Ждал - ждал вас. Заходите – заходите! Вчера не успел к вам забежать. Свои гости были. Вот, сижу, скучаю, чайком отпиваюсь – стер со лба мелкие бисеринки пота:
- Ничего сегодня не обещают, да и погода не фонтан. И, предвосхищая вопрос, продолжил:
- В субботу на «Буране» вдвоем и поедем. Вглубь острова – к старому коралю. Лодку резиновую возьмем – на всякий случай. Если все хорошо – за день настреляемся. Место там хорошее, можно сказать – улетное, сиречь забойное. Будет тебе на забое забой! И сам засмеялся над получившимся каламбуром, продемонстрировав при этом свои крепкие, пожелтевшие от никотина зубы и пару золотых коронок.
На том и порешили.
Они посидели у Филиппа еще некоторое время, покурили, поговорили о том, о - сем и отправились обратно домой. Делать было нечего, поэтому Ларин отправил Федора в магазин за хлебом, а сам занялся хозяйством. Затопил печку, принес из холодного коридора кусок мяса для супа, замочил его в кастрюле с водой и стал ждать Федора. Вместо него в дверь постучали и, в открывшемся проеме он увидел своих вчерашних знакомых – соседских детей.
- Здравствуйте, дядя Коля! – звонкими детскими голосами хором прокричали они.
- Мы вам подарок принесли! С этими словами один из них достал из-за пазухи что-то белое и протянул мне. Бог ты мой! Это была небольшая домашняя белая крыса, а точнее – крыс, потому что они тут же пояснили ему, что это еще совсем молоденький крыс и зовут его Гришка. И ест он все, что не дадут, что, впрочем, не мудрено при скудном поселковом разнообразии. Гришка сноровисто забрался по его руке на плечо и своим холодным носиком ткнулся прямо в ухо, что-то пискнув по-своему. С его стороны, это, может быть, было и бестактно, но беспроигрышно. Да и кто бы его учил хорошим манерам? Он был сражен сразу. Короче, к тому моменту, когда Федор приволокся из магазина, Ларин с Гришкой подружились и тот, подкрепившись кусочком хлеба и сладким теплым чаем, забрался к нему под свитер и шабаркался там, время от времени выглядывая в выем воротника и тараща на него черные доверчивые бусинки глаз. Что и говорить, но Гришка пришелся ему по душе, хотя он и не знал, что дальше делать с этим неожиданным подарком. Федор спроводил ребят домой, затворил дверь и, подмигнув ему, достал из рукава фуфайки бутылку. Подарку он совсем не удивился, сказав, что этого добра у них там за стенкой много – и крысы и морские свинки и хомячки, кого только и не бывало. Детям все забава, какие еще в поселке развлечения. Одним словом, вечер у них удался – позже зашел Филипп, тоже не пустой и они опять просидели допоздна, вспоминая прошлые его приезды и всякие охотничьи истории. Героем вечера стал Гришка, который по очереди залезал всем подряд на колени, требуя угощения и ласки.
На ночлег его определили в картонную коробку, выстелив дно куском овчины от старой шубы. Ночью Ларин проснулся оттого, что Гришка залез к нему на грудь, под футболку, где скоро притих в тепле, тихо сопя и, время от времени, забавно шмыгая носом.
Рано утром в субботу Ларин с Филиппом, загрузив на сани надутую уже резиновую лодку и уложив на ее дно рюкзаки, ружья, профиля и прочий нехитрый охотничий скарб, отправились на снегоходе в тундру. Гришку оставили на присмотр Федору. «Буран» со снятым обтекателем капота, чтобы не перегреться, рыча на взгорках, уносил их все дальше и дальше от поселка. По подмерзшему насту снегоход шел бодро. Ларин сидел в санях, подняв меховой воротник куртки, спиной к ходу движения и смотрел на то, как быстро вдали исчезает поселок – вот видны только верхушки радиомачт аэропорта, да и те скоро исчезли из виду. Во все стороны виделся однообразный пейзаж. Снежная холмистая пустыня с редкими проплешинами голой земли. В тундре была еще зима зимой. Изредка с боков взлетали куропатки, резко взмывая вверх и по пологой траектории уходя в сторону от них. Глаза слезились под темными стеклами очков от встречного ветра. Несколько раз в стороне прошли стаи гусей. На пути попался старый полуразрушенный триангуляционный знак. Возле него Филипп остановился и заглушил мотор:
- Перекур – пять минут. Я всегда здесь останавливаюсь. Тут уже недалеко осталось.
Они закурили и стали слушать тундру. А она уже не казалась такой безжизненной, как казалась ранее. Со всех сторон доносились гусиные крики, кабеканье куропаток, тявканье песцов. Недалеко пролетела полярная сова, плавно взмахивая крыльями.
- А ветерок-то начал на запад поворачивать, тепло будет – заметил Филипп и продолжил:
- Ладно, поехали. Уже скоро.
Место, куда они приехали, представляло собой большую пологую низину, по краю которой протекала речка – Бугрянка, еще покрытая льдом. От старого кораля ничего практически не осталось, только полуразвалившийся сарай, да ряд воткнутых в землю покосившихся жердей. Филипп заглушил «Буран» около сарая, неловко слез с подножки и несколько раз присел, разминая ноги и держась за поясницу:
- Старость – не радость, в лес не убежит. Ладно, давай разгружаться. Лодку тут оставим пока. Лыжи заберем. Мало ли на ту сторону речки придется переходить – все не провалимся. Ну, пошли обустраиваться.
Забросив за плечи рюкзаки и ружья, взяв каждый по лопате, они направились вдоль по речке. Отойдя от сарая метров на 200, Филипп остановился:
- Ну, я тут останусь, а ты пройди еще метров сто, да и «караулку» делай.
Ларин ушел дальше по речке, спустился вниз по небольшому откосу и, сняв рюкзак и ружье, отошел немного в сторону, воткнул в снег несколько профилей и, вернувшись, стал нарезать лопатой слежавшийся снег большими кирпичами, укладывая их по сторонам от себя. Спустя минут пятнадцать все было готово. Караулка вышла отменной. С бойницами и хорошим обзором во все стороны. Подложив под себя на открывшуюся мерзлую землю оленью шкуру, он сел, протер запотевшие очки и только собрался закурить, как со стороны Филиппа раздался первый выстрел.
- Ну, началось!
…Филипп оказался прав. Место действительно оказалось удачным! Гуси шли со всех сторон, успевай поворачивать голову! Причем, сплошь гуменники. Ларин не старался стрелять во всех подряд. Порой просто провожал стволом ружья пролетавших мимо гусей, да и опускал его. Раза три пришлось вставать на лыжи, чтобы перейти на другую сторону речки, чтобы подобрать упавших там гусей. В какой-то момент их лет внезапно прекратился, как будто кто-то объявил перерыв. Посмотрел в сторону Филиппа - тот призывно замахал рукой, что-то крича. Ларин вылез из караулки и, держа ружье наготове, пошел к нему. Филипп, оказывается, между делом успел вскипятить на треноге паяльной лампой чайник и звал его попить чаю. В караулке лежал наполовину общипанный гусь. Все вокруг было в перьях и пухе.
- Вот, ужин готовлю. До ночи еще далеко, успеем подкрепиться перед дорогой. Чую, что нахлебаемся мы с тобой на обратном пути – развезет все – ни проехать, ни пройти.
Они сидели в его караулке, пили обжигающе горячий крепкий чай и радовались удачно начавшейся охоте.
- Тихо! Не шевелись! Прямо на нас идет. Пригнись!
Филипп, не выпуская из рук кружку с чаем пригнулся, а Ларин, не вставая с места, плавно поднял ствол и выстрелил в налетающего гуменника. Тот, как подкошенный, на скорости врезался в снег метрах в двух от караулки.
- Так, на фиг и убиться можно! Вот треснет тебя такой гусь сзади по башке и пиши – пропало! Никакой техники безопасности. С тебя, Николаич, полбанки!..
- Ну-ка, погоди-погоди. Да он вроде окольцованный! - Филипп вылез из караулки, вытащил гуся из снега и торжествующе показал ему лапу гуся, с закрепленным на ней алюминиевым кольцом:
- ARNHEM HOLLAND. Голландский, номер семь миллионов сорок семь тысяч восемьсот тридцать. Почти что юбилейный! Повезло тебе. Он снял кольцо с ноги и протянул ему.
- Это что же получается? Семь с лишним миллионов гусей, что ли они там окольцевали? Или это за все годы столько?
Этого Ларин не знал, они покурили, и он ушел в свою караулку. Солнце стало заметно припекать, ветер стал совсем теплым и тундра прямо на глазах поплыла. Куртку он снял и теперь сидел в одной футболке. Просто не верилось – еще несколько часов назад была зима зимой, а тут почти лето! Караулка на глазах таяла, капли стекали вниз и сапоги стояли по щиколотку в воде.
Непонятно откуда прилетел шмель, уселся на рюкзак и, поползав по нему, не найдя ничего вкусного для себя, недовольно гудя поднялся и улетел неизвестно куда. Речка к вечеру полностью освободилась ото льда, как будто его и не было. Чтобы доставать гусей с другого берега, пришлось идти к сараю за резиновой лодкой. Как прав и предусмотрителен оказался Филипп!
Настрелять гусей – дело нехитрое. Вопрос стоял в другом. Как все это хозяйство доставить до поселка, учитывая то обстоятельство, что тундру развезло и без лыж по снегу идти было практически невозможно. Они дождались ночи, надеясь на то, что хоть немного подморозит, а там уж как повезет. Лишь бы старенький «Буран» не подвел.
…Снегоход натужно ревел, проваливаясь задом в талый снег. Тяжело груженые сани зарывались в снежную водяную кашу, то и дело приходилось слезать, чтобы вытолкать то сани, то «Буран». Екало под селезенкой и темнело в глазах от натуги - они оба были мокрыми до нитки, пока не выбрались на наезженную дорогу, где хоть ненамного, но все же было тверже. На пролетавших совсем рядом гусей не обращали уже никакого внимания. К приезду в поселок вымотались настолько, что еле держались на ногах, сплевывая с губ густую вязкую слюну и вытирая пот с лица. Остановились на краю поселка – проехать дальше уже не было никакой возможности.
- Ну, слава богу, добрались почти – прохрипел Филипп, слезая с «Бурана», бессильно опустившись на колени, он надрывно закашлялся, содрогаясь всем телом.
- Да-а, дорожка еще та выдалась - тяжело дыша и, устало, передвигая ноги в броднях, Ларин подошел к нему, сел на край подножки «Бурана», достал из нагрудного кармана смятую и промокшую от пота пачку сигарет, протянул Филиппу. Тот отрицательно замотал головой:
- И курить-то мочи нет, вымотался.
И, отдышавшись, продолжил:
- Ничего, я жене перед отъездом наказал, чтобы баньку протопила. Воды заранее навозил, знал, что ты приедешь.
В поселке с водой дела обстояли не ахти как: зимой растапливали в бочках снег, весной, да летом воду брали из ручья. Что и говорить, а всяких козявок в ней было предостаточно.
- Как гостя, да без бани?
- Сейчас потихоньку дотащимся до моего дома, все в сарае сложим, а потом уж и разберемся.
…Улетал Ларин в среду на попутном борту, пробыв на Острове неделю. Все та же неразбериха высадки – посадки, командир двигатели не глушил, все торопились, толкались, кидая в салон вертолета мешки с гусями и свои личные вещи. Обветренные небритые лица – ребята все знакомые – охотничье братство. Контингент практически один и тот же уже сколько лет. В городе с мешками разберемся – где - чьи. Свои два он перевязал красными ленточками, чтобы были приметнее. Гришку посадили в картонную коробку, с проделанными в ней отверстиями, чтобы не задохнулся ненароком и запихнули в большой портфель, в котором Филипп отправил со мной в город гостинцы (все тех же гусей) для дочери.
До дома добрался удачно - знакомые ребята из аэропорта помогли загрузиться в «Буханку» прямо на взлетной полосе и они, минуя КПП, уехали напрямую в город. Выгрузился у самого подъезда дома, отнес гусей в гараж и разложил их по полкам в холодном подвале.
- Посылку дочери Филиппа увезу вечером – а пока надо определяться с Гришкой. Из телефонного разговора с женой накануне отлета с Острова он знал, что те с дочерью взяли маленького котенка (про Гришку он ей ничего не сказал) и как они воспримут друг друга – вопрос, конечно, интересный. Интересно и получилось. И комично.
Дома никого не было: жена на работе, дочь в школе.
Вызволенный из коробки на свет божий Гришка сновал по кухне, знакомясь с новой обстановкой. В коробке остались только конкретные следы его летных переживаний и испытанного стресса, которые он вытряхнул в мусорное ведро.
- А где же котенок?
Тот не заставил себя долго ждать. Услышав из комнаты, что кто-то пришел, он, заспанный, появился на пороге кухни, смешно переваливаясь с боку на бок, пяля на него свои недоуменные глаза. Только он успел зевнуть, показав розовый язык, как Гришка стремительно подлетел к нему и как заправский боксер врезал ему по морде передними лапами с обеих сторон два апперкота и зубами ухватил его за заднюю ногу! Опешивший от неожиданности, котенок, с утробным мяуканьем подлетел на полметра вертикально вверх, и, приземлившись, принял боевую стойку, распушил хвост, выгнув спину и зашипел на неожиданно появившегося врага. Маленький-маленький, а повадки зверя уже в полном наличии! Так они и стояли по обе стороны порога некоторое время, пристально глядя друг на друга, оценивая сложившуюся ситуацию и силы противника, пока Гришка снова не совершил стремительный бросок и снова не ухватил котенка – на этот раз прямо за нос! Тот взвизгнул и с позором ретировался в комнату. Гришка за ним не последовал, а сноровисто забрался Ларину на плечо и уже оттуда стал глядеть в сторону двери.
- Ну, вот и познакомились!
То никого не было, а тут сразу двое. Сферы влияния были поделены поровну: кухня осталась за Гришкой, комната – за котом, коридор стал пограничной зоной. Посягательства на чужую территорию не приветствовались. Каждый бдительно охранял свои владения, внимательно наблюдая за противником.
Дочь Гришку приняла с восторгом, а вот жена – нет. Он пытался подмазаться к ней испытанным способом - залезть по ноге наверх, на руки, но поскольку женские ноги обычно голые, то ухватиться ему было не за что, да и она не подпускала его к себе, отпихивая ногой и приговаривая при этом:
- Пошел вон! Навязались тут на мою голову, ходи за всеми убирай! Вы-то не особенно обои разбежитесь. Все мне приходится – и корми и убирай!
При таких демаршах Гришка обидчиво отходил в сторону, понурив голову.
Но свои попытки завоевать благосклонность жены повторял вновь и вновь. Все было тщетно. Один раз она даже накрыла его белым капроновым тазом, под которым он, бедный, просидел несколько часов, тщетно пытаясь выбраться. Маленький, а ведь все понимал, хотя особым воспитанием и не отличался. Оставлял продукты своей жизнедеятельности где придется, ладно, когда видно – можно вовремя убрать, но он это делал во всех уголках кухни, куда уж никак не добраться. Повинуясь инстинктам – начал создавать в укромных местах себе припасы впрок. От всего этого на кухне стоял специфический запах, который ароматом никак не назовешь. Котенок, напротив, был приучен ходить в туалет и его шалости вызывали у жены умиление. Так что, по прошествии пары недель, вопрос был поставлен кардинально жестко. И остаться должен был ясно кто. А куда девать бедного Гришку?
И здесь был предложен уже готовый ответ. В живой уголок школы-интерната, куда же еще!? Тем более - жена сама работала в школе и обещала присматривать за ним. Скрепя сердце, но пришлось согласиться.
Наутро следующего дня Гришку препроводили в живой уголок, где определили в отдельную клетку. Свободная жизнь закончилась и двери клетки захлопнулись.
Прощай, вольная жизнь! Черт его дернул взять его с собой в город! Ведь чувствовал, что все это ничем хорошим не кончится. Чем так сидеть в клетке – лучше бы уж жил на Острове на вольных хлебах. Единственным утешением было то, что в живом уголке он не один и скучно ему там не будет.
Прости Гришка.
Все мы, так или иначе, живем в клетках. Только размеры у каждого разные и потребности в свободе тоже.
Каждому - свое.
Гришка умер через полгода от какой-то неизвестной болезни. Дочь, узнав про это, всплакнула, а Ларин зарекся с той поры принимать такие подарки, да еще и в живом виде.
® о. Колгуев – г. Нарьян-Мар – май 1998 – ноябрь 2006 г.