Глава шестнадцатая
Следующую неделю я провела в мрачной квартире, похожей на двухкамерный сейф – бронированная дверь, плотные решетки на окнах. Не знаю, как Борису удалось такую отыскать. Он собирался перевезти меня туда через несколько дней, так что ничего не было обустроено, пришлось все делать на скорую руку.
В одной комнате жила я, в другой – охранник. В принципе, при таких запорах и решетках можно было обойтись без охраны, но Борис сказал, что ему так спокойнее. Он был очень занят на работе, но по вечерам звонил, правда, подолгу мы не разговаривали. У меня язык еле ворочался. Я была близка к тому, чтобы впасть в депрессию. Охранник купил мне кучу книжек в пестрых обложках, но я уже не могла читать.
Однажды пожаловалась Борису, что больше не выдержу заточения, пусть меня лучше пристрелят. И я нисколько не кокетничала. Эта мрачная квартира и почти полная изоляция от мира действовали на меня удручающе. Мне надоело врать родителям и Сашке, да просто уже фантазии не хватало. Я стала плохо спать, осунулась, побледнела, и даже аппетит пропал. Не знаю, чем бы все это закончилось, но на восьмой день моего пребывания в мини-тюрьме приехал Борис.
- Собирай вещи, ты свободна!
Я кинулась ему на шею. Он не растерялся и поцеловал меня, но я вывернулась и
побежала выполнять его указание, даже не поинтересовавшись, чем вызваны изменения в моей судьбе.
Уже сидя в машине, я узнала, что произошло. Сегодня утром около станции Девяткино был найден труп Калмыка. Его дактилоскопировали, так что ошибка исключена. Похоже, его наниматели люди серьезные. Он не смог «подчистить» за собой, и его убрали. Мне предстояло поехать в морг и убедиться, что на 5-й Красноармейской я видела именно его. Можно было бы сделать это и сегодня, но сыщики сейчас чем-то очень заняты. Я мимолетно подумала о превратностях жизни. Если бы Калмык убил меня, то сам остался жив. Теперь он мертв, зато я могу жить спокойно. Неужели на земле не хватает места для всех?
- Куда ты меня везешь? – вдруг опомнилась я.
- К себе.
- Нет, хочу домой!
Он только плечами пожал и до самого моего дома не сказал ни слова. Когда мы
подъехали, мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди от счастья. Борис донес мои вещи до квартиры и на пороге остановился.
- У меня сейчас деловая встреча, а потом нужно ехать к детям, - сказал он. – Их мать вчера положили в больницу. - Только тут я заметила, что его настроение резко отличается от моего.
- А что с ней? – я взяла его за руку и втянула в квартиру. – Что-нибудь серьезное?
- Пока не знаю, должны провести обследование.
Я хотела напоить его чаем, но он быстро распрощался и ушел. Моя радость несколько
померкла, но все равно оказаться в своей квартире, зная, что тебе больше ничто не угрожает, дорогого стоит. До вечера я занималась уборкой и стиркой, потом сбегала в магазин. Трудовой энтузиазм во мне просто кипел.
Потом до меня дошло, что завтра рабочий день и надо выходить на работу. Как объяснить свое столь долгое отсутствие? Больничного у меня нет, а ведь я сказала, что болею. Не долго думая, я позвонила Борису. Он был в мрачном настроении, похоже, проблем у него выше крыши, а тут еще я лезу со своими.
- Может быть, мне написать заявление на отпуск за свой счет? – спросила я.
Он сказал, что попытается раздобыть мне липовый больничный, но энтузиазма в его
голосе не было, и я решила сделать по-своему. Он не стал сопротивляться. Я уже хотела отключиться, но что-то в его поведении было необычным и тревожным.
- Борис, что с тобой?
- Мне плохо, - лаконично ответил он.
При этих словах и мне стало плохо. Сильный, неутомимый и несгибаемый Борис Петрович признался, что ему плохо.
- Я могу чем-нибудь помочь? – в этот момент я была готова пойти ради него на
подвиг.
- Нет, то есть да, но вряд ли захочешь.
- Захочу, - ответила я, ни минуты не раздумывая.
- Когда дети уснут, я приеду, - сказал он и отключился.
До меня постепенно стало кое-что доходить. Готова ли я ради на него на ВСЕ? И нужно ли делать ВСЕ ради кого-то? А почему, собственно, ради него, а не ради себя? Я посмотрела на часы: девять часов, пора звонить маме, Сашке позвоню завтра. Мама очень обрадовалась, узнав, что я вернулась, и взяла с меня обещание приехать в ближайшие выходные.
Я опять посмотрела на часы: половина десятого. Еще можно позвонить Борису и отменить встречу. Когда он войдет в квартиру, отступать будет поздно. Я держала телефон в руках, не зная, на что решиться, и вдруг поняла, что хочу, чтобы он пришел. И дело вовсе не в благодарности. Я отложила телефон и пошла прихорашиваться.
До одиннадцати часов я ждала совершенно спокойно, потом стала нервничать. В полдвенадцатого решилась на звонок. Его телефон был выключен. Я повторяла свои попытки до часу ночи.
У меня не осталось ни сил, ни чувств, чтобы переживать случившееся. Если у него что-то произошло или же он передумал, мог бы позвонить. Я не хотела ломать себе голову над тем, почему он этого не сделал. Какая разница? Наверное, у него были причины. Если пожелает объясниться, то сможет это сделать, так как знает мой телефон и адрес. Хватит с меня стрессов и разочарований!
Я пришла на работу пораньше и написала два заявления - на отпуск за свой счет за пропущенные рабочие дни и с сегодняшнего дня – на увольнение. Константин Иванович был на месте. Ознакомившись с обоими заявлениями, он поднял на меня глаза:
- А с Борисом Петровичем вы это согласовали?
- Да, - не моргнув глазом, ответила я.
Мои выкрутасы, похоже, утомили Константина Ивановича, и он подмахнул оба заявления. Через два часа я получила расчет и заглянула к Жанне – попрощаться. У них в отделе была страшная запарка, так что она даже не смогла вырваться на перекур. Услышав новость, она изумленно уставилась на меня и пообещала вечером позвонить. Олег сидел за своим столом неподалеку от Жанны. Он мне кивнул, но не стал задавать никаких вопросов.
Итак, я свободна от всего и от всех. И что же мне теперь делать со своей свободой? Похоже, надо начинать жизнь с чистого листа. Это, пожалуй, слишком оптимистично с моей стороны. Какой чистый лист? Все листы политы слезами. Я решила, что развлекусь поисками работы, давненько мне не приходилось этим заниматься.
Вернувшись домой, я включила компьютер и вошла в Интернет. Меня заинтересовали три предложения – два в турфирмах и одно в совместном российско-немецком предприятии. Я начала составлять резюме, когда позвонила Рая.
- Минка, какие у тебя планы на вечер? – напористо спросила она.
- Никаких планов, - бодро ответила я.
Мы встретились в семь часов вечера в уютном кафе на Петроградской стороне. Рая
неподалеку работала, и мы неоднократно бывали там.
- Выкладывай, - без предисловий начала я. – Вижу, что у тебя есть новости.
Так и оказалось. Три недели назад в риэлторское агентство, где работала Рая, явился
никто иной, как Кирилл Петрович Синельников. Он хотел приобрести комфортабельную квартиру в престижном районе, цену не ограничивал. Судьба направила его в руки Раи. Он ее сразу узнал, а бэйджик и имя подсказал. В прошлый раз он не произвел на нее впечатления, но в их фирме он вел себя иначе – был вежлив, приветлив, и улыбка уже не казалась приклеенной.
Рая потупила глаза и призналась, что он ей понравился. Они стали просматривать варианты, колесили по всему городу, но Синельников никак не мог на чем-то остановиться. Ему хотелось чего-нибудь особенного. В общем, они много времени проводили вместе, несколько раз обедали, а вчера он пригласил ее на ужин, после чего проводил до дома.
- И? – спросила я.
- И остался на ночь, - засмеялась Рая. – Что ты по этому поводу думаешь?
А что я могу думать по этому поводу? Насчет помощников депутата Измайлова у меня сложилось определенное мнение. Это касается и Роберта, и Морозова. Вряд ли Синельников лучше них. Но стоит ли об этом говорить Рае? Вдруг она проболтается своему любовнику? Я решила держать рот на замке, а то опять куда-нибудь вляпаюсь. Но следует как-то предостеречь подругу, которая была готова погрузиться с головой в новые отношения. И я не нашла ничего лучшего, чем повторить то, что говорила мне мама относительно Роберта, только мотивацию изменила:
- Не подпускай его слишком близко, вспомни свое первое впечатление. – Рая
заметно приуныла. – Ты же ничего о нем не знаешь!
- А вот тут ты не права, - быстро отозвалась она. – Кирилл мне многое о себе
рассказал.
До семнадцати лет он жил в Мурманске, потом приехал в Питер и поступил в Финэк, который окончил, между прочим, с отличием. Сменил несколько фирм, сейчас работает помощником, а скорее, финансовым консультантом Измайлова. К его депутатской деятельности он имеет лишь косвенное отношение, так как занят его бизнесом.
Рая продолжала рассказывать о трудовых подвигах Синельникова, а у меня в голове зацепилось лишь одно – он родом из Мурманска. Консервный завод в Мурманске. Именно в Мурманск отправился Морозов, а затем Роберт. И тот, и другой за это поплатились. Это случайное совпадение или нет? Интуиция подсказывала, что это неспроста. Жаль, что ей нельзя полностью доверять. Предчувствия меня часто обманывали, да и в людях я ошибалась.
- Мина, ты меня не слушаешь! – прорвался обиженный голос Раи.
- Слушаю, конечно. А сколько ему лет?
- Тридцать четыре. И никогда не был женат. – Теперь в ее голосе слышалось
одобрение.
Зазвонил мобильник, и мое сердце подпрыгнуло в груди. Решила, что Борис хочет объясниться. Узнал, что я уволилась, может быть, и Константину Ивановичу досталось. Но это была Жанна. Отвечать на ее вопросы не хотелось, и я просто выключила телефон.
- С кем это ты так невежливо обходишься? - поинтересовалась Рая.
- С излишне любопытной сотрудницей.
В дальнейшие объяснения вступать не стала, а вернула нашу беседу к Синельникову.
- А у него родители живы? – поинтересовалась я.
- Они давно развелись, - ответила Рая. – Мать осталась в Мурманске, а отец живет в Ленинградской области.
Мои мысли вернулись в минувшее лето, когда я, охваченная сыщицким азартом,пыталась установить причину исчезновения Морозова. Меня подхлестывало желание помочь Роберту и вернуть его в нормальную жизнь. А почему я сейчас так этим заинтересовалась? За свое любопытство я достаточно поплатилась, больше месяца скрываясь от убийцы.
- Минка, ты сегодня какая-то странная, - сказала Рая, - все время где-то витаешь.
Я объяснила, что решила сменить работу, и это меня изрядно напрягает. Рае все-таки
удалось меня немного растормошить, и к концу вечера мы развеселились, обратив на себя внимание сидящих за соседним столиком парней. Они были намного моложе нас, так что их предложение – совершить совместную прогулку по городу – отвергли, но от их внимания немного приободрились.
Вернувшись домой, я опять села за компьютер, решив продолжить работу над своим резюме. Однако дело не продвигалось. Самые разные мысли буравили мой мозг, и ни одна из них не была связана с поиском новой работы.
Я достала листы, на которых были сведения о консервных заводах. Итак, Мурманский консервный завод. Я внимательно изучила список руководящего состава и нашла два женских имени: главный бухгалтер – Скворцова Инна Борисовна и начальник отдела реализации – Кравченко Марина Васильевна. Мать Синельникова в разводе с его отцом, так что могла вернуть себе девичью фамилию или вступить в другой брак. Возможно, она – одна из них.
Итак, вырисовывается очень интересная картина – этакий семейный бизнес. Мать и отец занимают ответственные посты на разных заводах. Их гениальный сынок придумывает какую-то аферу и втягивает в нее родителей. Похоже, дела у них идут неплохо, если Кирилл решил купить шикарную квартиру. А ведь для того, чтобы довести ее до ума, денег понадобится не меньше. Вряд ли у него такая большая заплата.
Неужели Судьба опять посылает мне какой-то знак? Почему Синельников обратился именно в то агентство, в котором работает Рая? И агентов у них полно, но его направили именно к ней. И тогда, в галерее, Измайлов зачем-то подозвал его и познакомил с нами. Неужели все эти совпадения случайны?
Только утром я вспомнила, что у меня отключен телефон. За это время ко мне трижды пытался прорваться какой-то незнакомец. Ну и бог с ним, меня теперь ничем не прошибешь. Вскоре нетерпеливый абонент опять объявился, но ничего хорошего не сказал, так как это был капитан Еременко и просил подъехать в морг для опознания трупа Калмыка. Мне не хотелось туда ехать, но я понимала, что это необходимо. В последнее время я привыкла, что Борис меня опекает, но, похоже, он решил с этим покончить. Пришлось отправиться одной.
Процедура была неприятной, но недолгой, так что я справилась. Да, это был тот бравый мужик, который разговаривал со мной около машины Морозова.
Выйдя из морга, я закурила, не обращая внимания на ветер и мелкий дождь. Из нас двоих в живых должен был остаться только один. Охотник и жертва. Победитель и побежденный. Я осталась жива, только почему-то победительницей себя не чувствовала, а уж охотником – тем более. Чем же заняты эти люди, если трупы так и летят во все стороны? Слава богу, что труп Калмыка нашла не я, хотя все равно мне пришлось взглянуть на него.
Вечером я все-таки написала свое резюме и отправила в заинтересовавшие меня фирмы. В душе царила полная пустота – зацепиться не за что. Звонок Сашке опять отложила, так как врать не хотелось, а рассказывать о своих новостях была еще не готова. Борис приучил меня к себе, а потом исчез, вот так, без всяких объяснений, даже на телефонные звонки не отвечает. Может быть, с ним все-таки что-нибудь случилось? Презирая себя, я позвонила ему, но связи не было. Неужели он сменил номер?
В выходные, как и обещала, отправилась к родителям. Они бросили работу и засыпали меня вопросами. Я рассказала о семинаре, в котором якобы участвовала, фантазия так разыгралась, что все выглядело довольно правдоподобно. Только потом сказала, что очень устала и решила уволиться. Этот поступок привел их в недоумение. Мама даже вспомнила, что мне недавно повысили зарплату. Я ловко перевела разговор на их творчество, и они сообщили, что через неделю открывается выставка в Манеже, где будут представлены несколько папиных работ и их совместная картина.
- Предчувствую, что именно она будет гвоздем сезона, - с воодушевлением сказал отец.
Мне было хорошо с ними, и я решила, что останусь на даче, пока мне не позвонят
насчет работы. Однако этим планам было не суждено сбыться.
В воскресенье с самого утра позвонила Жанна. Пришла пора объясниться с ней. Я сняла трубку неохотно, так как ожидала кучу неудобных вопросов, но их не последовало. Она звонила не для этого. То, что она поведала, повергло меня в шок. Борис попал в аварию и сейчас в тяжелом состоянии находится в Военно-Медицинской Академии (ВМА).
- Когда это случилось? – замирая, спросила я.
- В ночь на четверг, - ответила всезнающая Жанна, - но нам сообщили только в
пятницу. Я тебе звонила, но со связью что-то было не в порядке.
Значит, когда мы с Раей сидели в кафе и кокетничали с этими молокососами, Борис лежал в больнице. Неужели он разбился, когда ехал ко мне? А я, идиотка, подумала, что он решил таким способом порвать со мной. Я совершенно не разбираюсь в людях, ведь такой поступок совершенно на него не похож.
Глава семнадцатая
Борис лежал в реанимации, и меня к нему не пустили. Я сидела в коридоре и чувствовала себя осиротевшей. Никакой суеты вокруг не было, из чего я сделала вывод, что его состояние, по крайней мере, стабильное. Наконец, из палаты вышел высокий мужчина в зеленом халате и такой же шапочке. Я с надеждой взглянула на него и приподнялась.
- Вы к Никитину? – не слишком любезно спросил он.
- Да. Как он?
Хмуро глядя на меня, он проворчал, что два дня никто не появлялся, а сегодня, как
прорвало. Затем поинтересовался, кем я ему прихожусь. Я сказала, что подругой, а потом уточнила – очень близкой подругой. После этого врач снизошел до беседы со мной и первым же вопросом поверг меня в недоумение, спросив, не злоупотреблял ли Борис транквилизаторами.
- Нет, никогда, - изумленно ответила я.
- Тогда ничего не понимаю, - ответил врач, присаживаясь рядом со мной. – Он был накачан ими под завязку. Удивительно, что он вообще смог сесть за руль. Такая доза могла оказаться смертельной, но его спасло могучее телосложение и богатырское здоровье.
Я ничего не понимала, но решила, что с этим можно разобраться потом.
- Скажите, что с ним сейчас? – перебила я врача. – Он выживет?
Травмы достаточно серьезные, ответил он, но опасности для жизни не представляют,
хотя потребуется длительное лечение. Хорошо, что в приемном отделении дежурил опытный специалист и заметил, что больной находится под воздействием химических препаратов. Ему сделали промывание желудка, так что не все успело всосаться, и только после этого приступили к операции. Ему удалили селезенку и наложили несколько швов из-за порезов.
- И еще, - он сделал паузу и посмотрел на меня. – У Никитина обгорели лицо и руки. - От ужаса у меня глаза закрылись сами собой.
- Я могу его увидеть?
- Пожалуй, можно. Надеюсь, это поможет ему окончательно выйти из шока.
Я вошла в палату. Она была просторной, но белая шторка разделяла ее на две половины. В первой за столом сидела медсестра и что-то писала. Она дала мне белый халат, бахилами я запаслась в гардеробе.
- Проходите, - сказала она, отодвигая шторку.
Узнать Бориса было невозможно. Голову и руки замотали бинтами, оставив только
щели для глаз, носа и рта. Я осторожно приблизилась к койке и села на стул. Он лежал неподвижно, глаза закрыты. Мне хотелось взять его за руку, но руки тоже были перевязаны. Сестра задвинула шторку, отгородив нас от остального мира. Господи, да что же с ним случилось? Зачем он выпил эти таблетки? И откуда они у него? Недаром мне его голос показался странным, да и его признание, что ему плохо, не соответствовало его характеру. Он ведь Роберта осуждал за то, что он навалил на меня свои проблемы.
Я смотрела на него и, подчинившись внезапному порыву, наклонилась над ним и поцеловала в губы. Его глаза сразу открылись.
- Ты мне снишься или же и вправду поцеловала меня? – услышала я хриплый голос.
- Все наяву и взаправду, - ответила я и опять поцеловала его.
- Жалеешь? – хмуро поинтересовался он.
- Конечно, жалею, - согласилась я, - но дело не только в этом. Я той ночью ждала тебя, но ты не приехал.
- Как видишь, у меня была уважительная причина.
- Зачем ты выпил эти таблетки?
Борис закрыл глаза и замолчал, мне показалось, что он уснул.
- Мне уже второй день твердят про эти таблетки, - неожиданно сказал он. – Но я
никаких таблеток не пил, я их вообще никогда не употребляю. Они что-то напутали.
- А что ты имел в виду, когда сказал, что тебе плохо?
Он задумался, но на этот раз глаза не закрыл, а внимательно смотрел на меня, видимо
решая, стоит ли раскрывать все карты.
- Когда ты сказала, что не поедешь ко мне, я понял, что проиграл, что между нами никогда ничего серьезного не будет. В общем, решил капитулировать. Конечно, в тот момент я чувствовал себя не лучшим образом. Деловую встречу помню смутно, потом поехал к детям. Тут я вообще был, как в тумане. Когда ты позвонила, я плохо понимал, что говорю и делаю. Знал только одно – я должен тебя увидеть. Сел в машину, поехал, а дальше – провал. Очнулся на больничной койке. Так плохо мне никогда не было. Даже, когда делали операцию после ранения.
- А что у тебя за ранение?
- Потом расскажу.
Нас прервал врач, заявив, что мне пора уходить. Борис попросил еще пять минут.
- Ты еще ко мне придешь? – спросил он.
- Конечно, каждый день буду приходить.
- А работа?
- Бог с ней, с работой, - легкомысленно ответила я, не желая пока говорить, что уволилась.
Наши глаза встретились, и я наклонилась к нему и опять поцеловала в губы.
- Теперь я не жалею, что угодил в аварию, - почти весело сообщил Борис.
Я дождалась, когда вернется врач, и еще раз заверила его, что Борис никаких таблеток не принимал. Он с недоумением уставился на меня и сказал, что никаких сомнений быть не может, так как они сделали анализ крови.
- Честно говоря, мы решили, что это попытка самоубийства, доза была слишком
большой.
Он говорил что-то еще о недюжинном здоровье Бориса, но я плохо понимала его. Неужели Борис хотел отравиться? Из-за чего? Это совсем на него не похоже. Вряд ли тому виной несчастная любовь ко мне. К тому же, все не так уж безнадежно. Может быть, болезнь его бывшей жены? Тоже вряд ли. Он очень любит детей и не захотел бы оставить их сиротами.
- Уж не вы ли явились причиной этого ужасного поступка? – прорвался голос врача.
– После вашего визита его настроение резко улучшилось, теперь он быстро пойдет на поправку.
- Нет, доктор, что вы! Борис не способен на самоубийство!
- Владислав Александрович, - представился он.
- Мина.
Я поинтересовалась у него, какие именно таблетки выпил Борис. Он сказал название,
но оно ни о чем мне не говорило. Потом добавил, что оно отпускается только по рецепту, причем, со всякими печатями, но в наши дни ничего невозможного нет. Я уточнила название и записала его.
Придя домой, сразу обратилась за помощью к Интернету. Этот препарат применялся при лечении тяжелых психических расстройств, причем, в очень малых дозах. Он обладал пролонгированным действием. Его дозировка зависела от массы тела, общего состояния здоровья и питания пациента. Жиры, содержащиеся в пище, ослабляют действие препарата, поэтому больным в период лечения назначается диета.
Информации к размышлению было достаточно. Врач уверен, что Борис принял лошадиную дозу этого лекарства. Борис утверждает, что вообще никаких таблеток не пил. Значит, кто-то из них врет. Врачу врать нет смысла. А Борису? Может быть, он не хочет признаваться в минутной слабости? Но когда и как он раздобыл этот сильнодействующий препарат? Уезжая от меня, он был не в лучшем настроении, но сводить счеты с жизнью явно не собирался.
Он сказал, что торопится на деловую встречу. В моей голове вертелась какая-то неясная мысль, но я никак не могла сформулировать ее и отправилась на кухню. Сварила кофе и закурила.
А если предположить, что Борис говорит правду, в конце концов, он не меланхоличный юноша, который травится таблетками. Если бы он решился на самоубийство, то застрелился бы. Наверняка у него есть пистолет. Но ведь врач тоже не врет. Значит, получается, что Бориса кто-то отравил. Но кто, где и когда?
В тот вечер он ушел от меня в половине седьмого. Встреча, скорее всего, была назначена на семь. Около девяти, когда я ему позвонила, он был уже с детьми, а их дом, насколько мне известно, находится километрах в двадцати от города. Отравить его могли дома или в ресторане, где происходила встреча. Хотелось бы знать, кто живет в том доме. Его бывшая жена в больнице. Неужели нянька или домработница? Почему-то в это мне не верилось. Кандидатура делового партнера нравилась гораздо больше.
Если за ужином Борис ел жирную пищу, то лекарство подействовало не сразу, и он смог доехать до дома. Тут ему звоню я, и он, не до конца понимая, что происходит, обещает приехать. Но ему это не удалось. Скорее всего, он уснул за рулем. Если бы не авария, то сон мог оказаться вечным. Кто-то на это и рассчитывал. Если бы он уснул дома в кровати, то утром нашли бы его хладный труп. Я поежилась. Кому же мешает Борис? Он говорил, что все давно поделено, и можно жить спокойно, он никого не боялся. Неужели это как-то связано со мной? Нет, не может быть. Тут что-то другое. Но что?
Неожиданно я поймала себя на том, что всерьез пытаюсь решить эту загадку. Похоже, во мне проснулся впавший в летаргию сыщик. Весь вечер в голове копошились неясные тревожные мысли. В последнее время вокруг меня слишком много трупов. Борис мог стать очередным. Это не случайность.
На следующий день я сварила жиденький куриный бульон, как мне рекомендовал врач, и отправилась в больницу.
Бориса перевели из реанимации в отдельную палату, и он встретил меня радостным блеском глаз. Ему подложили под голову несколько подушек, и он полусидел-полулежал на весьма комфортабельной кровати. Я нагнулась к нему, чтобы поцеловать, и он перевязанными руками прижал меня к себе. Некоторое время мы сидели обнявшись. Не знаю, что я чувствовала, но неприятно мне не было, и из его объятий я не вырывалась.
Неожиданно он рассмеялся. Это не было похоже на его прежний смех, какое-то сдавленное хмыканье.
- Ты знаешь, а я оказывается живой. Даже очень.
- Я в этом и не сомневалась, - быстро сказала я, не желая развивать эту скользкую тему.
Я накормила его бульоном, потом стала исподволь расспрашивать о том злополучном вечере. Выяснилось следующее.
В ресторане они были вчетвером – Борис, представитель банка Круглов Валерий Иванович, Измайлов и Синельников. Они обсуждали будущее строительство делового центра, над проектом которого работала наша фирма. Банк и Измайлов хотели поучаствовать в этом проекте в качестве инвесторов. Они встречались уже не в первый раз, так что основные договоренности были уже достигнуты, осталось уточнить детали.
Борис находился не в лучшем настроении, но пить не стал, так как был за рулем. Партнеры прихватили водителей и вели себя более раскованно.
- А вы от стола отлучались? – невинно поинтересовалась я.
Борис понял, куда я клоню.
- Отлучались, конечно, но поодиночке. За столом всегда оставалось не менее трех человек. – Потом строго посмотрел на меня. – Не вздумай никуда соваться. Я сам со всем разберусь.
Я заверила, что ничего предпринимать не стану, просто хочу понять, когда и кто
подсунул ему сильнодействующее лекарство.
- Когда ты почувствовал неладное?
Борис задумался.
- Ты все-таки считаешь, что меня отравили?
- Конечно, если только ты сам этого не делал.
- Я? С какой стати?
В голосе было столько искреннего изумления, что я поняла – подозревать его в
попытке самоубийства просто смешно.
Он сказал, что почувствовал слабость и сонливость по дороге из ресторана домой, но усилием воли держал себя в руках. Дети еще не спали и со всех ног бросились к нему. Он с удивлением вспомнил, как с трудом донес мальчишек до их комнаты, потом перепоручил детей няне, хотя собирался сам их уложить. Тут позвонила я. Он плохо соображал, но решил поехать ко мне.
- А ты дома что-нибудь ел или пил?
- Нет, не успел. – Потом он сделал паузу. – Ты допрашиваешь меня, как заправский сыщик. Ну, как? Выяснила что-нибудь? Может быть, заговор подозреваешь – представитель банка сговорился с Измайловым? Но уверяю тебя, что им не выгодно меня убивать. Мы почти обо всем договорились. Если же меня не станет, то этот проект заморозится, пока наследники будут вступать в свои права. И вообще, я не верю, что Измайлов может поднять на меня руку, что бы ты о нем ни думала. – Он глубоко вздохнул, потом продолжил. – А для этого банка я – самый крупный и выгодный клиент, они с меня пылинки сдувают.
Доводы были очень убедительными, но факт остается фактом – его отравили именно в ресторане, а кто именно и как, пока непонятно. Но ничего, разберусь, а еще лучше – пусть милиция разбирается. Борис категорически не хотел впутывать сюда правоохранительные органы. Поползут слухи, все опять ополчатся на Измайлова, и проект, которому отдано столько сил и средств, окажется под угрозой. Искать других инвесторов уже поздно.
Конец нашему деловому разговору положил Борис, заявив, что больше не станет со мной обсуждать эту тему, а попробует сам разобраться, наняв частных сыщиков. Только сейчас он не может даже набрать номер телефона. Я вызвалась ему помочь, но он отказался, сказав, что время терпит.
Я осторожно коснулась рукой его лица.
- Тебе больно?
- Есть немножко, но терпимо, - он привлек меня к себе, и моя голова уютно
устроилась на его груди. – Я и раньше красавчиком не был, - неожиданно продолжил он, - а теперь, наверное, и вовсе стану на монстра похож.
- Для мужчины внешность – не главное, - уверенно заявила я.
- А что главное?
- Сила, надежность, доброта, - начала перечислять я.
Он облегченно рассмеялся:
- Ну, этого у меня у меня полно. – Потом неожиданно спросил: - Роберт и правда очень красивый?
У меня непроизвольно сжалось сердце. Я запрещала себе думать о нем и вспоминать наши встречи. И все же вспоминала. Правда, теперь воспоминания не были окрашены романтическими красками, они просто сочились горечью и болью.
- Да, очень, - наконец ответила я, а моя голова продолжала лежать на груди у
Бориса.
С каждым днем Борису становилось все лучше, видимо, резервы его организма были неисчерпаемы. На днях обещали снять повязки с рук, а потом и с лица. Я этого немного боялась, но старалась не подавать виду, однако он все замечал и подшучивал надо мной:
- А говорила, что внешность для мужчины не имеет значения.
Я проводила в его палате по несколько часов в день, и нам не было скучно вместе. Мне пришлось признаться, что я уволилась. Он сначала расстроился, а потом сказал, что так даже лучше – на наши отношения не будет влиять то, что он – мой начальник. О совместной жизни мы не говорили, но это как бы подразумевалось само собой. Мы очень сблизились.
Наши отношения уже ни для кого не оставались тайной. Коллеги часто навещали Бориса и видели рядом с ним его верную подругу, то есть меня. Константин Иванович приходил почти ежедневно для обсуждения деловых вопросов. Случались и выездные совещания, на которых присутствовало несколько человек.
Как-то появился представитель банка, который был с Борисом в ресторане в тот злосчастный вечер. Я внимательно рассматривала его, так как по-прежнему считала, что Бориса отравил кто-то из троих – он, Измайлов или Синельников. Эти двое тоже приходили. У Измайлова брови поползли вверх, когда он увидел меня. Он просверлил меня взглядом, но я мужественно выдержала это, и свой взгляд не отвела.
В семье Бориса все налаживалось. Бывшую жену должны были скоро выписать из больницы. Страшные прогнозы не оправдались. Оказалось, что сильные головные боли были вызваны гайморитом, который успешно поддавался лечению. С детьми пока управлялись ее мать и няня.
Меня наконец-то пригласили на собеседование в совместное российско-немецкое предприятие, куда я отправила свое резюме. Я пришла с этим известием к Борису, но он уговорил меня пока не устраиваться на работу. Через две недели я буду полностью здоров, убежденно говорил он, к этому времени и новый договор будет подписан, так что мы сможем съездить куда-нибудь отдохнуть. А там посмотришь, захочешь ли вообще работать.
Был вечер. Все посетители ушли. Медицинский персонал не давал о себе знать, и больные притихли. В коридоре не раздавалось ни звука. Шел дождь, капли дробно барабанили по стеклу.
- Мина, куда ты хочешь поехать? – спросил он и, встав с кровати, обнял меня.-
Я сидела на стуле, боясь пошевелиться и прислушиваясь к себе. Никакого диссонанса в душе не наблюдалось.
- Все равно, - наконец ответила я.
- Но ты поедешь?
- Да.
Я сама удивилась столь быстрому ответу, но согласие было искренним. Да, я хочу с
ним поехать. Я хочу чувствовать его любовь и заботу и хочу сделать его счастливым. Как-то незаметно мы оказались на его кровати, где долго лежали, крепко обнявшись, потом стали самозабвенно целоваться. От дальнейшего нас удержали чисто технические причины.
Время летело незаметно. Услышав голоса в коридоре, я вскочила и поправила прическу. Борис с улыбкой смотрел на меня.
- Завтра снимут повязки с рук, - напомнил он. – В следующий раз так легко от меня не отделаешься.
Я наклонилась, слегка прикоснулась к его губам и направилась к двери.
- До завтра!
- Погоди, я провожу тебя до лестницы.
- Нет, лежи и набирайся сил. До завтра!
- До завтра!
В коридоре я почти нос к носу столкнулась с каким-то парнем в синем одеянии – халат, шапочка, перчатки и большие дымчатые очки. Он, видимо, задумался и испуганно отскочил от меня. Следовало посоветовать ему - подлечить нервы, но у меня было слишком хорошее настроение, чтобы делать кому-либо замечания. На всякий случай я оглянулась, проверить, не к Борису ли направляется этот нервный тип, но он прошел мимо его двери и скрылся в глубине коридора.
Пока я добиралась до машины, вся намокла, но это ничуть не испортило настроения. Я была просто наполнена оптимизмом. Вспомнила, как только что целовалась с Борисом и рассмеялась. По сравнению с красавчиком Робертом он и впрямь выглядел монстром. Впервые воспоминание о Роберте не вызвало горечи и боли. Похоже, верно говорят, что лучшее лекарство от любви – это другая любовь. Хотя не стоит торопиться с формулировками. И, тем не менее, нас с Борисом связывает что-то хорошее, светлое и, надеюсь, без привкуса разочарований.
Когда я подъезжала к дому, позвонила Сашка и напросилась в гости. Дети уже спали, и Виктор выпустил ее на свободу, которой мы воспользовались на полную катушку. Наконец-то я посвятила подругу в подробности криминальной мелодрамы, героиней которой была последние несколько месяцев. Мы выпили бутылку шампанского, много смеялись и громко разговаривали. Витька регулярно звонил, призывая жену вернуться домой, но мы не могли расстаться, столько всего еще не было сказано. И он смирился, разрешив Сашке остаться у меня на ночь.
Впервые за последнее время я по-настоящему расслабилась, а то все переживала в одиночку. Сашке Роберт не понравился. Она назвала его расчетливым соблазнителем, а Борис вызвал симпатию. Только она считала, что, прежде чем вступать с ним в более тесные отношения, нужно выяснить, почему он развелся и каким образом разбогател. Я понимала, что она права, но пока не представляла, каким способом буду это выяснять. Может быть, поступить в его духе и спросить по-солдатски прямо?
Мы проболтали до пяти утра. В семь Сашка вернулась в семью, а я легла досыпать. Проснулась почти в двенадцать часов и сразу принялась варить Борису бульон и делать паровые котлеты. К больнице подъехала уже в третьем часу, переживая, что со своим обедом явно запоздала.
Я поднялась на третий этаж и на лестничной площадке столкнулась с Константином Ивановичем. Он выглядел очень расстроенным, видимо, с Борисом не поладили.
- Здравствуйте, Константин Иванович, вы уже были у Бориса? – вежливо
поинтересовалась я.
Он не ответил на мое приветствие.
- Как? Вы еще ничего не знаете?! – воскликнул он, а у меня душа ушла в пятки и внутри появился неприятный холодок.
- А что я должна знать?
- Борис Петрович в реанимации, в критическом состоянии.
Руки у меня разжались, и мешок с диетическим обедом упал на пол. Константин
Иванович быстро его поднял и, взяв меня под руку, отвел в коридор и усадил на диванчик.
- Что случилось? – наконец спросила я. – Вчера в девять вечера, когда я от него уходила, он был в полном порядке.
- Я пытался поговорить с врачом, но они, похоже, сами не понимают, в чем дело, - сбивчиво говорил мой бывший начальник. – Я приехал подписать бумаги, ему ведь должны были сегодня снять повязки с рук! Без его подписи мы не можем двигаться дальше с новым проектом. Приезжаю, а тут – такое!
Я сидела - ни жива, ни мертва. Проект меня совершенно не интересовал, я молилась,
чтобы Борис выжил. Когда немного пришла в себя, мы спустились на второй этаж, где находилось реанимационное отделение. В палату к Борису нас, разумеется, не пустили, но я по-хозяйски обосновалась на стуле в коридоре и заявила, что никуда не уйду, пока врач со мной не поговорит и не объяснит, что произошло. Константин Иванович находился рядом и оказывал моральную поддержку. Медсестра скрылась за дверью, и вскоре из палаты вышел знакомый мне врач – Владислав Александрович. Я поднялась ему навстречу, но он мягко усадил меня на место и сел рядом.
- Мина, мне нечем вас порадовать, - начал он. – Дело очень плохо. Сердце работает еле-еле, нам с трудом удается поддерживать в нем жизнь. В любую минуту может произойти самое страшное.
Слезы полились в два ручья, но я все-таки нашла в себе силы для беседы.
- Вчера в девять вечера он был в полном порядке! – почти выкрикнула я. – Что вы с ним сделали? – Несмотря на свое состояние, я заметила, как напряглось лицо у врача. – Может быть, его опять отравили? – вдруг пришло мне в голову. – Не мог такой крепкий и здоровый мужик ни с того, ни с сего впасть в кому! – По его реакции я поняла, что такая возможность уже приходила ему в голову. – Я этого так не оставлю! – бушевала я. – Вызывайте милицию! Пусть всех проверяют. Кому-то не терпится от него избавиться!
Константин Иванович удивленно смотрел на меня, видимо, он был не в курсе, по какой причине Борис попал сюда. Наверняка думал, что это банальная авария. Он стал успокаивать меня.
- Мина, да что такое вы говорите! Успокойтесь, все уладится, - он даже погладил меня по голове.
Но я знала, что говорю. Борис вчера отлично себя чувствовал, и настроение у него
было прекрасным.
- Мы все возможности проверяем, - наконец высказался Владислав Александрович. – Если понадобится, и милицию привлечем, - добавил он сквозь зубы.
Мне удалось взять себя в руки:
- Чем вы объясняете это внезапное ухудшение? – почти спокойно поинтересовалась я.
- Передозировкой сердечного препарата.
- Кто его назначал? – зловеще спросила я.
- Никто, - быстро ответил врач. – Это пока только гипотеза, анализ еще не готов. – Он встал. – Извините, мне нужно идти к больному. Оставьте сестре свой номер телефона. Вам сообщат, если появятся новости.
Он чуть ли ни бегом убежал от нас. Константин Иванович стал собираться, заявив, что
ему еще нужно заскочить на работу и попросил позвонить, если что…
Я просидела в коридоре до одиннадцати вечера. Меня никто не выгонял, но и в палату не пускали. Владислав Александрович сегодня дежурил и большую часть времени проводил с Борисом. Он иногда подходил ко мне, чтобы сообщить, что пока все без изменений, иногда просто кивал головой и удалялся к другим больным. Я считала, что в нынешней ситуации отсутствие новостей - это совсем неплохо. У Бориса сильный организм, он выдержит.
Домой я возвратилась в полночь, но с утра уже была на своем посту. Медсестра, передававшая дежурство своей коллеге, объяснила ей, кто я такая и почему здесь сижу, так что меня не трогали. Я запаслась термосом с кофе и бутербродами. Накупила каких-то журналов, но читать не могла. Все казалось таким бессмысленным.
Подловив Владислава Александровича, я поинтересовалась, что показали анализы. Он неохотно ответил, что его гипотеза не подтвердилась, правда, некоторые препараты очень быстро распадаются и через несколько часов их уже не обнаружить.
То, что Борису стало плохо, заметили совершенно случайно, среди ночи. За это следует благодарить дежурную медсестру. Обычно после ухода гостей Никитин примерно час прогуливался по коридору для поддержания физической формы. В тот вечер он этого не сделал. Медсестра удивилась, но не насторожилась. Его палата рядом с постом и, несмотря на то, что она класса «люкс», звукоизоляция была неважной. В ночной тиши она всегда слышала, как он ходит, ворочается, а порой и храпит, а тут – тишина. В два часа ночи она заглянула к нему и увидела, что включена лампа. Она наклонилась, чтобы ее выключить, и услышала слабые стоны и хрип. Она окликнула его, потом подергала за плечо. Он ни на что не реагировал. Тогда она вызвала дежурного врача.
Сразу же приступили к реанимационным мероприятиям. Анализ крови, конечно же, взяли, но проверяли совсем другое. Уже утром, когда Владислав Александрович пришел на работу и узнал, что случилось, сделали повторный анализ, но ничего не нашли. Теперь не понятно, что спровоцировало резкое ухудшение. Иногда такой бывает реакция на наркоз, но после операции прошло много дней, так что вряд ли можно на это грешить.
- А вы в милицию сообщили? – спросила я.
Он нахмурился:
- О чем?
- О внезапном и непонятном ухудшении, - четко сказала я.
Он недовольно передернул плечами:
- О чем сообщать? Анализ ничего не показал. Я тщательно его осмотрел. Следов от уколов и внутривенных вливаний полно, но они все в тех местах, где им и положено быть. Последний укол в тот день ему сделали в восемь часов вечера, а вы говорите, что ушли в девять, и с ним было все в порядке. Да после такой инъекции ему бы сразу стало плохо, так что по ошибке ему не могли вколоть что-нибудь другое. – Он замолчал и хмуро взглянул на меня. – Если только кто-то специально пришел ночью, чтобы сделать ему этот укол. Но ночью сюда посторонних не пускают, и сестра сидит возле двери, - он будто сам себя убеждал в несостоятельности своих предположений. – Уж не думаете ли вы, что это сделал сотрудник нашей клиники?
У меня не было оснований обвинять кого-либо, но и априори считать их ангелами во плоти тоже.
- И все-таки кто-то сделала этот укол! – уверенно заявила я. Владислав
Александрович не стал со мной спорить, а быстренько свернул разговор. – Если он не выживет, - мрачно добавила я, - я сама пойду в милицию.
Он пожал плечами и встал.
- Будем надеяться на лучшее.
Глава восемнадцатая
Я уже третий день дежурила в коридоре реанимационного отделения. От долгого сидения затекли ноги, но расхаживать в святая святых я не считала возможным и вышла на улицу. У меня было предчувствие, что сегодня должно что-то случиться. Только бы хорошее! Плохого я не выдержу. За эти дни переживаний Борис стал мне еще ближе. Я очень надеялась, что наша последняя встреча не станет последней вообще, и впереди нас ждут счастливые времена.
Я стояла на крылечке под коротким козырьком, и смесь дождя и снега, то и дело долетавшая до меня, грозила погасить дымящуюся сигарету. Ничего, думала я, мы с ним от наемного убийцы отбились, а уж эту непонятную болезнь тем более одолеем. Он сильный, он выдержит.
С Владиславом Александровичем я столкнулась на лестнице.
- Мина, где вы ходите? – было заметно, что он очень возбужден. – Борис Петрович пришел в себя.
Я взвизгнула и повисла у него на шее.
- Да погодите вы радоваться! – отбивался он.
- Почему?
- Он парализован.
Эта фраза прозвучала, как выстрел, и отдалась болью в сердце.
- Как? Совсем? Он может говорить?
- Нет, - мрачно ответил врач. – И двигаться не может.
- А что же он может?
- Он открыл глаза.
Перепрыгивая через ступеньки, я помчалась в его палату. И на пороге остановилась. Владислав Александрович не предупредил меня, что с него сняли повязки. Я издалека рассматривала его. Сначала руки, которые лежали поверх одеяла – красные, с блестящей тонкой кожей. Потом перевела взгляд на лицо и невольно зажмурилась. Оно тоже было красным, а в некоторых местах его пересекали грубые рубцы. Набрав в грудь побольше воздуха, я больше не зажмуривалась и не отводила взгляд, привыкала. В конце концов, решила, что все не так уж страшно. Твердая линия подбородка, высокие скулы, а также и новые шрамы делали его лицо лицом воина. Я умею себя утешать.
Я подошла к кровати и опустилась на стул.
- Борис, - позвала его. Он открыл глаза. Мне показалось, что он меня узнал. – Ты можешь говорить? – спросила я. Он продолжал смотреть, но губы не шевелились. Я обернулась к врачу.
- Не буду вам мешать, - сказал он. – Побудьте с ним.
Я обняла Бориса и стала целовать его лицо, наощупь знакомясь с новыми шрамами.
- Борис, - опять обратилась к нему, - если ты узнал меня, закрой глаза, а если нет – закрой их два раза.
Он прикрыл глаза, потом открыл. Я с напряжением ждала, но второй раз закрывать их
он не стал.
- Борис, ты помнишь, как мы лежали на кровати в твоей палате и целовались? -
Он закрыл глаза. Один раз. Я взяла его за руку и пожала ее, но ответного пожатия не
последовало.
- Ты чувствуешь, что я держу тебя за руку? - Он два раза закрыл глаза.
- Ничего, - ободрила я, - главное, ты все помнишь и соображаешь, а остальное
приложится. Мы вместе многого можем добиться и еще будем счастливы.
Он закрыл глаза, а когда их открыл, мне показалось, что они улыбаются. Я целый час
молола всякую романтическую чушь, причем, старалась все высказывания выдавать в виде вопросов. Борис отвечал закрыванием глаз, и, как мне показалось, ни разу не сбился. Слава богу, с мозгами у него все в порядке.
Внезапно открылась дверь, и в палату вошел высокий осанистый мужчина лет сорока пяти в сопровождении двух менее впечатляющих коллег. Под его суровым взглядом мне захотелось встать по стойке «смирно».
- Почему в реанимационном отделении посторонние? – прогромыхал он.
Мне его тон не понравился, и я осталась сидеть.
- Я – не посторонняя, - несколько вызывающе заявила я.
- Жена?
- Нет, невеста, - нагло соврала я и посмотрела на Бориса. Он прикрыл глаза. Один раз.
Голос этого гренадера немного потеплел.
- Ну и как ваш жених?
Я ввела его в курс дела, заявив, что он все понимает, может говорить «да» и «нет», но его тело ничего не чувствует.
- А где Орехов? – опять прогромыхал он. – Назначил консилиум, а сам убежал.
Я пообещала разыскать Владислава Александровича и скрылась за дверью. Медсестра
всех обзвонила, прежде чем нашла его. Он сразу примчался и прошел в палату. Я присела на стул, только сейчас обнаружив, что сумку с деньгами и документами бросила в коридоре, но, слава богу, ничего не пропало.
Звукоизоляция и в этой палате была неважной. Я слышала гул голосов, особенно выделялся рокочущий бас невропатолога, но разобрать слов не могла и была готова приложить ухо к замочной скважине, но сестра сидела на своем посту и вряд ли мне это позволила бы.
Совещание продолжалось минут сорок. Затем врачи, один за другим, вышли из палаты. Владислав Александрович пробормотал, что скоро вернется и поговорит со мной. Я вернулась к Борису и тихонько позвала его. Он не откликнулся, видимо, заснул. Я взяла его за руку и стала опять изучать его новое лицо, в очередной раз убеждая себя, что внешность для мужчины – не главное.
Не знаю, сколько времени я так просидела, но наверное долго. Наконец заглянул Владислав Александрович и позвал меня. Я вышла в коридор, и мы разместились на стульях под дверью в палату.
- Завтра его переведут в отделение неврологии. Владимир Иванович Красильников, крупный и громкий мужчина, - пояснил он, - будет его лечащим врачом. Могу с уверенностью сказать, что это лучший невропатолог в городе. Непосредственная угроза для жизни миновала, - почему-то не очень радостно сообщил он. – Сердце работает практически нормально, что очень удивительно в данных обстоятельствах. – Он сделал паузу, которой я немедленно воспользовалась.
- А какой прогноз?
Он потер виски, будто заставляя свой мозг работать поживее.
- Пока неважный. Но Никитин уже не раз удивлял своей жизнестойкостью, так что будем надеяться на лучшее.
- А конкретнее? – упорствовала я.
Он с некоторым раздражением ответил, что конкретнее может ответить только Господь Бог, и встал, показывая, что наш разговор окончен. Я потянула его за халат и усадила на прежнее место. На вид, лет сорок, приятное интеллигентное лицо с налетом усталости. Владислав Александрович заметил, что я его изучаю, и вопросительно взглянул на меня. В результате своего исследования я решила, что с ним можно говорить откровенно.
- Скажите, - я понизила голос, чтобы медсестра нас не слышала, - как вы лично
считаете, чем вызвано это непонятное ухудшение его состояния? Ответьте честно, не думая о милиции.
- Передозировка, - кратко сказал он.
- Вы же понимаете, что при всем желании он не мог сделать это сам, у него руки были забинтованы. – Он кивнул. – Значит, это сделал кто-то другой.
Мы понимающе переглянулись. Мы не знали, кто сделал роковой укол, и может быть, никогда этого не узнаем, но я считала, что неизвестный может повторить попытку. От моих слов Владислава Александровича передернуло. Он заметил, что в таком состоянии Борис ни для кого не представляет опасности. Но я в этом была не так уверена. Он сослался на то, что у них в штате все равно нет индивидуальных охранников, но я на это и не рассчитывала, пообещав, что сама этим займусь, но смогу все провернуть не раньше завтрашнего дня. А сегодня пусть распорядится, чтобы мне поставили раскладушку в палате Бориса. Он неожиданно легко согласился, тем более, что речь шла всего об одной ночи, так как завтра Бориса должны были перевести в другое отделение, и пообещал ввести в курс дела Красильникова.
Когда врач удалился, я вышла на лестничную площадку и позвонила Константину Ивановичу. Сначала он обрадовался, услышав, что Борис пришел в себя, но я тут же объяснила, что все не так уж оптимистично, и назначила встречу.
Он приехал примерно через час. Разговаривали мы на лестничной площадке между вторым и третьим этажами. Я быстро ввела его в курс дела, рассказав о причине аварии, а затем и о том, что вызвало ухудшение. Константин Иванович был потрясен, но меня не перебивал и не подвергал сомнению мои предположения. Потом я объяснила, что требуется от него. Борису нужно нанять охрану и сиделку, которая смогла бы контролировать, какие лекарства ему дают и что вводят. На это были нужны деньги, но у меня их не было. Я собиралась попросить у родителей, но Константин Иванович заверил, что это не потребуется, так как Борис – состоятельный человек, и предприятие имеет резервный фонд. В общем, материальные проблемы и хлопоты по найму персонала он взял на себя. Во время разговора никто из нас не усомнился в том, что я имею право давать распоряжения. Впрочем, это заблуждение длилось недолго.
Борис уже четвертый день находился в отделении неврологии. Его полностью обследовали, и выводы были неутешительны. Впрочем, Владимир Иванович советовал мне не отчаиваться и запастись терпением. Охранники, сменяя друг друга, круглосуточно дежурили возле двери в палату. Сиделок было трое, и они работали по своему графику. Я обычно приезжала к десяти часам и уходила после отбоя.
Мы с Борисом очень хорошо понимали друг друга, а я научилась читать его мысли, что он подтверждал закрыванием глаз после того, как я их озвучивала. Все посетители, прежде чем встретиться с Борисом, разговаривали со мной.
Сегодня после врачебного обхода я решила почитать ему Маркеса «Сто лет одиночества». Мне почему-то казалось, то эта книга заденет его за живое.
- Если захочешь меня остановить, моргни два раза, - сказала я и приступила к
чтению.
Мы и пяти страниц не одолели, как дверь в палату распахнулась и на пороге появилась
женщина. Я посмотрела на Бориса. Он два раза моргнул.
- Он не хочет вас видеть, - сказала я, поднялась и подошла к ней, пытаясь оттеснить ее к двери.
- А ты кто такая? – раздался хрипловатый низкий голос, который, как говорят,
приводит мужчин в трепет.
- Я – его невеста, - смело ответила я и оглянулась на Бориса. Он прикрыл глаза, подтверждая. – А кто вы?
На самом деле я уже догадалась, кто она, и поняла, почему Борис на ней женился. Она
была очень хороша. Высокая стройная брюнетка с синими глазами и чувственным ртом.
- Я – его жена, - она бросила пренебрежительный взгляд и, обогнув меня, подошла к кровати. – Вот уж не думала, что он польстится на такую замухрышку…
Она хотела еще что-то добавить, но слова застряли у нее в горле. Его новый облик,
похоже, очень ее впечатлил.
- Борька, что с тобой сделали! – с пафосом воскликнула она, а потом повернулась ко мне: - Убирайся отсюда!
Я подошла к кровати и спросила:
- Борис, мне уйти? – Он два раза прикрыл глаза. – Он не хочет, чтобы я уходила, так что я не уйду.
В ответ на меня обрушилась громкая визгливая брань. Она обвиняла меня во всех
грехах. «Ты охотишься за его деньгами! Никогда не поверю, что тебе нужен этот калека!» Сиделка, до сих пор спокойно сидевшая у окна, демонстративно вышла. Я посмотрела на обезображенное злостью лицо и поняла, почему Борис с ней развелся.
- Борис, ты хочешь, чтобы она ушла? – Он прикрыл глаза. – Видите, - спокойно
сказала я, - он хочет, чтобы вы ушли.
- Меня не проведешь, - понизив голос, прошипела она. – Не строй из себя
ясновидящую и не пытайся расшифровать это бессмысленное хлопанье глазами.
Борис с ненавистью смотрел на ее холеное красивое лицо. Мне же хотелось ее ударить
и вышвырнуть из палаты, я еле сдерживалась. Возможно, дошло бы и до рукопашной, но в палату ворвался Владимир Иванович, видимо, сиделка сообщила ему о том, что здесь происходит.
В его присутствии все казались маленькими и незначительными. Мы обе невольно притихли.
- Ну что, дамы, мужика поделить не можете? – грозно спросил он. – Постыдились
бы. Ему покой нужен, а вы устроили базар на все отделение. Давайте выйдем и все выясним.
Мы покорно отправились к двери, а он подошел к Борису.
- Держись, Борис Петрович! Две такие очаровательные дамы за тебя воюют, ты
просто обязан встать на ноги!
Владимир Иванович провел нас в ординаторскую.
- Ну, и как будем его делить?
- А что тут делить? Я – его жена и мать двоих его детей, - гордо заявила скандальная красотка. – Да, мы поссорились, но это уже не в первый раз. Мы бы обязательно помирились, но влезла эта змея, - она покосилась в мою сторону. Я считала ниже своего достоинства говорить что-либо в свое оправдание. Пусть выскажется до конца. – Я не хочу, чтобы эта дрянь приближалась к моему мужу, - продолжала она, - и за этим прослежу.
Владимир Иванович посмотрел на меня.
- Она забыла сказать, что она – бывшая жена, а это совсем другое, - спокойно
отреагировала я. – Можете спросить у Бориса.
Владимир Иванович перевел взгляд на нее. Она быстро достала из сумочки паспорт и протянула его врачу: «Читайте!»
- Никитина Галина Васильевна, - прочитал он и стал перелистывать странички. –
Зарегистрирован брак с Никитиным Борисом Петровичем. – Он пролистал паспорт до конца, но штампа о разводе не было.
- Они разведены, - упрямо повторила я. – Проверьте паспорт Бориса.
Врач с сожалением сообщил, что его документы пострадали при аварии, а то, что от
них осталось, сейчас в милиции. Галина бросила на меня торжествующий взгляд, что не укрылось от Владимира Ивановича.
- Мина, Борис Петрович делал вам предложение?
Как все глупо, думала я. Почему я должна говорить этим мало знакомым людям такие
личные вещи?
- Мина, вы не ответили. Борис Петрович делал вам официальное предложение?
Я хотела соврать, но почему-то не смогла.
- Нет, - сказала я и поднялась.
Галина в очередной раз торжествовала.
- Ах ты боже мой, она – такая верная подруга, днюет и ночует в больнице! – с
сарказмом воскликнула она. - Наняла охранников и сиделок! Думаете, она это сделала за свой счет? Нет, за все платит Борис! Легко быть добренькой за чужой счет!
Что еще она говорила, я не слышала, так как вышла из ординаторской и поплелась к
выходу, по дороге обдумывая, что делать дальше. Я знала, что нужна Борису, но вдруг теперь меня к нему не подпустят?
Я стояла на крыльце и курила. Ветер задувал под короткую крышу струи дождя. Правый бок у меня совсем промок, но никакие конструктивные мысли в голову не приходили. Одно я знала наверняка, что не уйду, пока не увижусь с Борисом. Наберусь терпения и дождусь, когда Галина уберется отсюда. Устраивать бои возле постели больного не по мне.
Я поднялась по лестнице до площадки между вторым и третьим этажами и стала оттуда наблюдать за выходом из отделения. Из окна дуло, но я не хотела спускаться в гардероб за курткой, боясь пропустить свою соперницу. Она вышла только через два часа. Я выждала минут десять и отправилась к Борису. Охранник, увидев меня, поднялся и заслонил дверь.
- Не велено вас пускать, - сказал он, пряча глаза.
- Кем не велено? – зловеще прошептала я.
- Ей.
Я отодвинула его и вошла в палату. Борис смотрел на меня так пронзительно, что у
меня сердце защемило.
- Борис, ты меня любишь? – по-солдатски прямо спросила я.
- Да, - ответил он глазами.
- Я тоже тебя люблю, - уверенно заявила я. – И хочу быть с тобой, в каком бы
состоянии ты ни находился. Но нам хотят и могут помешать, сейчас я к тебе еле прорвалась. Ты с Галиной развелся? – В ответ он прикрыл глаза.
- У тебя в паспорте есть штамп о разводе? - Да.
- Свидетельство о разводе у тебя? – Да.
- В твоей квартире? – Да.
Я рассказала ему о разговоре в ординаторской и о том, как провела два часа на
лестнице. Он мог ответить только взглядом, и он вложил в него все свои чувства. Я поцеловала его, и мне показалось, что его губы шевельнулись.
- У тебя шевельнулись губы? - спросила я.
- Да.
Я стала его целовать, и его губы отвечали мне. Мои слезы капали ему на лицо, и у него глаза подозрительно блестели.
- Борис, поправляйся поскорей! – шептала я. – Я хочу быть с тобой! Ты должен
сказать им…
Меня стало трясти. Он обеспокоенно смотрел на меня, а я болтала без умолку,обещая никогда его не бросать. Пусть его бывшая жена ставит любые препоны, я прорвусь!
Обратно я ехала почти наугад. Дождь был таким сильным, что дворники едва справлялись с работой, да еще слезы, которые то и дело выступали на глазах. Когда открывала дверь в гараж, руки у меня ходили ходуном. Я еле добралась до квартиры и рухнула на диван в гостиной, чувствуя, что заболела. Мне было так плохо, что не хватало сил даже на то, чтобы встать и найти лекарство. Хорошо, что голова что-то еще соображала. Я дотянулась до телефона и позвонила Сашке. Она жила поблизости и примчалась почти сразу с целым мешком медикаментов.
Меня лихорадило всю ночь, и всю ночь Сашка была рядом. Она меняла мне компрессы, но это мало помогало. Только под утро я немного успокоилась. А проснувшись, увидела склоненное надо мной взволнованное мамино лицо.
- Доченька, тебе получше? – ласково спросила она.
Сашка позвонила ей ночью, и с самого утра родители были здесь.
- Да, - я улыбнулась в ответ.
В детстве я любила болеть. Тогда мама становилась очень ласковой и не воспитывала меня.
- Вот и славненько, - с этими словами папа появился в моей комнате, - а то мы
хотели уже скорую вызывать, чтобы тебя разбудить.
- Который час? – ахнула я.
- Шестой.
- Телефон! Дайте мне мой мобильник! – прохрипела я.
Папа долго его искал, потом догадался на него позвонить. Я лихорадочно набрала
номер Константина Ивановича.
- Вы сегодня были у Бориса? – с места в карьер начала я.
- Нет, только что выехал.
- Пожалуйста, передайте ему, что я заболела, как тогда, летом, он поймет. Как
только мне станет легче, я навещу его.
- Хорошо, - лаконично ответил он и отключился. Он был не очень любезен, но я
объяснила это тем, что он за рулем.
На второй день болезни температура снизилась, но была такая слабость, что я еле
могла дойти до туалета. Появились кашель и насморк, так что о посещении больницы не могло быть и речи. Для Бориса сейчас любая инфекция смертельно опасна.
Родители хлопотали вокруг меня, будто я опять стала маленькой. Мама героически встала к плите, а папа заполнил холодильник всевозможными продуктами. Потом купил соковыжималку и стал поить меня свежевыжатыми соками. При таком уходе я была просто обязана быстро поправиться.
Мне было жаль родителей. С тех пор, как они стали жить на даче, мастерская, раньше размещавшаяся в гостиной, была ликвидирована, а они не могли долго обходиться без работы. Они заверяли, что отдохнуть им необходимо, тем более, что все равно на днях собирались приехать в город на юбилей дяди Гриши.
Через день я опять позвонила Константину Ивановичу, чтобы узнать о самочувствии Бориса и передать ему очередной привет.
- Мина, вы ставите меня в неловкое положение, - неожиданно заявил он. – Галина Васильевна предупредила, чтобы вас к нему близко не подпускали.
Я на некоторое время дар речи потеряла.
- Но вы же не обязаны ее слушаться! – наконец выговорила я.
Константин Иванович что-то бормотал о том, что ему ничего неизвестно, как ко мне относится Борис, а Галина – мать его детей и, как знать, возможно, они помирятся. Он не хочет вбивать клин между ними. Клин, надо понимать, это я.
- Как его состояние? – все-таки спросила я.
- Без изменений, - ответил он. – Будет лучше, если о его состоянии вы будете
узнавать в справочной службе.
- Хотя бы передайте ему от меня привет, - слабеющим голосом попросила я. Он
ничего не ответил и хотел распрощаться, но я его остановила. – Борис обязательно поправится, - мрачно предрекла я, и он вам этого не простит. – Я повесила трубку первой.
Такого предательства от Константина Ивановича я не ожидала. Похоже, Галина навесила ему на уши изрядную порцию лапши. Или чем-то запугала. Или заинтересовала. Интересно, кто сейчас распоряжается всем имуществом Бориса? Неужели она? Тогда понятно, откуда у нее такая власть над Константином Ивановичем. Но и он хорош! Мог бы и не докладывать ей о наших разговорах. Как все-таки хорошо, что я уволилась!
Вечером забежала Сашка, и мы уединились в моей комнате. Я упросила ее навестить завтра Бориса и передать от меня весточку. Она была не в курсе последних новостей и пришла в ужас, узнав, в каком он сейчас состоянии.
- А как я туда прорвусь? Ты же говоришь, что там охрана.
Вместе мы придумали, как это провернуть. Я дала ей листочек с заготовленными
вопросами, на которые хотела получить ответы.
- А свободное творчество допускается? – поинтересовалась Сашка.
- Да, о моем здоровье можешь рассказывать в произвольной форме, ну и по ходу
дела сориентируешься. Только не делай испуганное лицо, когда увидишь его во всей красе.
Продолжение следует...