Воспоминание №1. Начало.
Всякий раз, когда я слышу мелодию из мультика «Карусель» мне вспоминаются истории 80-90-ых годов прошлого столетия, связанные с сослуживцем по прозвищу Корнет. Свою трудовую деятельность в Энергетике Корнет начал мастером, а прозвище получил по причине никчёмности в пятничных посиделках после работы небольшого трудового коллектива ИТР. Так, кроме разлива горячительных напитков ему ничего не доверяли (ни тебе шашлык сварганить, ни Даму станцевать, ни колбаску тонюсенько порезать – и чему только студиозов обучают?).
В Административном здании ТЭЦ на втором этаже у Корнета был свой небольшой кабинет. Ну, не то, что бы свой – соседями были прораб и старший мастер. Прораб, хитрющий мужичок, за полтинник, а его коллега – громадный, почти под два метра ростом, добродушный мужчина средних лет, красавец Толик, любимец Дам Бальзаковского возраста, да к тому же – первый качок на районе. Кабинет располагался в тупике коридора, где был единственный на этаже умывальник. Там по полудню собирались все конторские Дамы посудачить и помыть послеобеденную посуду, а так же пострелять глазками своему любимчику, если оный определялся в дверном проёме, облизывающийся в душе, аки котяра на тот гарем.
С юмором в коллективе было всё в порядке. Даже на ежегодной медкомиссии. Толян брал обеими ручищами прораба и Корнета, под общий хохот работяг ставил этот пучок на весы и к общей радости оглашал цифирь совместного веса жертв Бухенвальда. Потом вставал сам, оглашал свой вес, улыбался и долго ловил обожающие взгляды медичек.
Вечерами, по дороге к проходной, абы не походить на придурков в построении по росту, ставили Толяна в серёдку и так и вели его, всячески отвлекая разговорами, до той злополучной трубы, под которой нормальный человек и в припрыжку пробежит, а Толян своим бронелбом смял окожушку и осыпал всю стекловату. А потом дружно бежали от неминуемой мести Толяна до конечной , где он вдавливал сослуживцев, гроздьями свисавших с дверей распухшего автобуса и как-то вроде случайно вдруг все, впереди свисавшие, оказывались уже в середине, в самом козырном месте салона.
В обед, старший мастер часто отлучался по своим каким-то зазаборным делам, переодевшись в чистое, а робу аккуратно складывал на табурет. В один из таких обедов, оставшись вдвоём, прораб и Корнет, не сговариваясь, стащили с табурета здоровенных размеров штаны и, вооружившись нитками и иголками, принялись вершить своё злое дело. Корнет, дабы угодить начальству и показать профпригодность, успел прошить доставшуюся ему штанину на три шва чуть ниже колена. Швы клал мелко, аккуратно, как в детстве учила его бабушка: насмерть!
Обед подходил к концу, когда вернулся Анатолий. Картина маслом. Первой ему попала штанина, которую в один стежок прошил прораб. Нитки лопнули, не создав даже видимого сопротивления, и Толян ничего не успел понять. Вторую штанину он форсировал трижды, прыгая и балансируя на одной ноге и в это время, не найдя опоры для своей огромной пятой точки, опершись о входную дверь, Толя вывалился в коридор. Качаясь на заднице, как детская качеля и сверкая всем тем, чем может сверкать мужчина в полном расцвете лет, он безуспешно, с остервенением, на глазах у притихших конторских кумушек продолжал всовывать ногу в штанину. Концерт продолжался не долго… Наливаясь багровым, не обещающим ничего хорошего румянцем, Толян молча встал, скомкал в огромном кулачище штанину и на одной ноге в три прыжка оказался в кабинете. Дверь за ним тихонечко закрылась…..
Предугадав скорую расправу, прораб вытянул заскорузлый палец в сторону Корнета, а лицо приняло всё понимающий и сострадальческий вид. Его ехидные глазки так и говорили: Ату его, Ату!!! Толян направился к Корнету, протягивая к его горлу могучие клешни. В голове Корнета в шесть секунд пронеслись картины вариантов расправы. Пути отступления не было и он, вскочив на подоконник, с тоненьким «Иииииииии», героически вышагнул в окно.
Не сложно представить вытянутые в удивлении лица, спешащих на рабочие места работников ТЭЦ, когда они лицезрели такую картину: в открытое окно второго этажа, буквально в пяти метрах от входной двери прямо на асфальт десантируется тело мастера - ремонтника и как ни в чем не бывало, идёт по направлению к цехам. Разговоров на неделю было обеспечено.
Телефонов сотовых в те годы ещё не было, потому Корнет, с завидным постоянством, стал названивать с разных мест в свой кабинет с местных телефонов. В кабинет-то, ох как нужно было попасть: пропуск, все ключи и наличность лежали в столе. Трубку брал Толян и молчание в трубке не предвещало ничего путнего.
Вечерело. Уставший народ потянулся к душевым. Высоко в небе, сероватый дым из трубы нес очередные тонны золы на город, а под ним, счастливые, в полупустых автобусах ехали в ту же сторону первые рабочие. Нарезав уже седьмой круг вокруг станции, Корнет наконец-то попал звонком на прораба, который обнадёжил в содействии к примирению двух подчинённых. Надо идти – решил Корнет...
Корнет долго мялся в дверях, пытаясь протолкнуть в горло липкий страх, комкая подол рабочей куртки. А в это время, с равнодушным видом, Толян вынес в коридор здоровую металлическую трёхлапую вешалку, с крутящимся верхом. Кумушки, как бы предчувствуя лицедейство, стали собираться в коридоре. Потерпевший сгробаздал Корнета в охапку и нанизал воротник его рабочей куртки прямо на рог вешалки для шапок. Тело Корнета ногами до пола не доставало, оно стало извиваться и дёргаться, ища опору. А Толян, предвидя возможный разрыв ткани, поторапливаясь, стал крутить верх вешалки, придерживая ось, при этом громко напевая: «Карусель, карусель начинает рассказ – это сказки, песни и веселье! Карусель, карусель – это радость для нас, прокатись на нашей карусели!……… Воротник куртки выдержал! Тихо ржали двое.
Неделей разговоров тут не обошлось……..