Наверное, есть какой-то закон о том, что родители имеют основное право на ребенка, а
бабушки-дедушки – второстепенное – так думала девочка. Чтобы бывать с бабушкой и
дедушкой «папиными» как можно чаще, ей пришлось «юлить» и еще ей пришлось стать
«приспособленкой», а несколько позднее – «предательницей» и «двуличной тварью» – это
по классификации мамы. «Папина» бабушка не давала ей прозвищ, однако, говоря что-то
о ее родителях, о маме, неизменно поджимала губы и произносила: «Ну... разумеется, ты
это ей тотчас же расскажешь, как приедешь домой!»
Девочка горячо уверяла бабушку в обратном. Ну, как было можно объяснить бабушке, что
чем меньше она вообще будет упоминать о «папиных» бабушке и дедушке, тем вероятнее
мама не станет ее упрекать в недостаточной любви к ней и обожании «папиных»
родственников? Но этого девочка бабушке сказать не может, потому что тогда получится,
что она точно «передатчица» – еще одно хлесткое мамино определение ее ненадежности.
«Папина» бабушка и мама девочки совершенно не заметили момент, когда в своем
противостоянии стали использовать девочку как оружие друг против друга, как живую
демонстрацию самости, уже совершенно не замечая ее детских потребностей, приписали
ей качества взрослого прожженного лицедея и мастера актерского мастерства. Девочку
стали мучить сильные головные боли. Симуляцию подозревали всей семьей: мерилась
температура, которой почему-то не было, затем раздавались мамины авторитетные
призывы «не придуриваться»...
Девочку показали педиатру.
В холле поликлиники, в очереди в кабинет к врачу, было очень много «действительно
больных» детей, о чем не преминула с упреком заметить ей мама. Врач, молодой мужчина
в белом халате, предложил девочке снять кофточку, а потом поднять кружевную
нательную рубашечку. Он выставил стетоскоп и ждал. Девочка отказалась снимать
последний покров. Мама, сидящая тут же, на стуле, настаивала.
Девочка вцепилась в свое исподнее маленькими ручками. Зажала кулачки так, что
побелели костяшки на них, и зарыдала в голос, произнося только: «Нет, нет!» Мама
сдернула девочку со стула и вывела в холл, где дожидалась «папина» бабушка. Вернулась
в кабинет, к врачу, который через пять минут разговора направил ее ребенка к
специалисту, название которого мама произнесла «папиной» бабушке шепотом:
«Психиатр».
Психиатр оказался женщиной средних лет, которая, скрывая под добротой и
простодушием свой профессиональный интерес, вращала беседу с девочкой вокруг одной
темы – как ведут себя в семье ее родители, со всем стандартным набором наводящих
вопросов с целью повесить на девочку бирку «ребенок из неблагополучной семьи».
«Мы же с тобой друзья», – говорила тетка-врач. Девочке было смешно. Что значит –
друзья? Может, они с ней еще в «резиночку» попрыгают? Да и потом, не такая дура
девочка, чтобы рассказывать ей о своей семье. Мама и «папина» бабушка ее
предупредили, что «сор из избы не выносят», и что надо понятие иметь, и что
воспитанные девочки «так» себя не ведут.
– Ну, вот скажи, есть у вас в семье что-то необычное, то, чего нет в семьях, знакомых тебе
девочек?
– Не знаю...– отвечает девочка.
– Ну, хорошо... Давай попробуем разобраться. Я же хочу помочь тебе, – тетка-врач
улыбается: – У тебя сейчас голова болит?
– Нет, – девочка отрицательно и сильно мотает головой, уверенная, что бант на волосах не
слетит – он очень туго завязан маминой рукой.
– А когда последний раз болела голова?
– Вчера.
– Так... хорошо. А как это произошло? В какой момент она заболела?
– Не знаю. Я проснулась с утра, и она заболела...
– Вот так – ни с того ни с сего?
– Да, ни с того ни с сего.
– Так... Хорошо... А день накануне, перед вчерашним днем, ты помнишь? Что было в
этот день? Давай прямо с утра... Начни рассказывать, все по порядку.
...На папу все обратили внимание. Девочка сразу прочла интерес в глазах
разнокалиберных теток, с такими же разнокалиберными детьми рядом с ними. Папа,
молодой, стройный, с безупречной осанкой и легкой надменностью на красивом, однако
безо всякой слащавости лице, производил впечатление человека, заглянувшего сюда, в
приемную комиссию школы, по ошибке.
В рамках среднеобывательского женского осмысления действительности то, что такие
мужчины вообще женятся, да еще заводят детей, – гипотеза из области фантастики.
Девочка с папой вошли в кабинет для прохождения тестирования.
Школа была специальная, с углубленным изучением французского языка. Папа хорошо
знал французский, знание языков в семье вообще считалось «хорошим тоном» – это
выражение «папиной» бабушки. Девочка тоже знала несколько слов по-французски, да и
по-английски, да и по-немецки.
Конечно, вовсе не из-за этого, но папа почему-то был уверен, что ее примут в эту школу.
А ее не приняли. Она не прошла тестирование: сначала она не так сложила картинки –
«против логики», как ему потом сказали, а потом все споткнулось на простом вопросе:
«Скажи, что необычное ты видела по дороге в школу, что тебя очень сильно удивило?»
Девочка не знала, что ответить на этот вопрос. Она быстро прокрутила в голове весь путь
до школы. Вот они с папой вышли из дома, и папа что-то говорил ей. Она слушала и не
слушала его. Она смотрела на него снизу вверх, она держала его за руку, она
подстраивалась под его шаги, она перепрыгнула через все лужи, чтобы белые колготки
остались белые и мама не смогла потом упрекнуть девочку в том, что она «ее опозорила»,
а папе «было противно идти с таким неряшливым ребенком», потому что папа...
Папе нельзя противоречить – так говорит мама. А когда папа приходит с работы, девочка
должна выглядеть опрятно и встречать папу у двери. Сразу потом она должна вести себя
тихо, «не мешать» папе, потому что папа устал и потому что, когда папа ужинает, на
кухне с ним только мама, даже «мамина» бабушка туда не входит.
Папу нельзя просить взять ее на руки, потому что мама говорит, что девочка уже большая,
папе будет тяжело. Но иногда папа поднимает ее на руки и даже сажает себе на шею,
тогда девочка оказывается выше всех-всех и смеется, оттого что боится упасть.
Она смеется до тех пор, пока не увидит маминого осуждающего взгляда и не услышит ее
мягкого, но настойчивого обращения к папе: «Ну, хватит уже, пусть сама идет!»
Когда девочка была маленькой – она помнит это – она забиралась на диван, где вечером, а
может это было днем, сидел папа, доходила до него, осторожно прижимаясь к спинке
дивана, вытаскивала игрушечную расчесочку из карманчика одежды, причесывала его
прекрасные, чуть вьющиеся на концах пряди волос, приговаривая: «Папочка мой,
любименький!»
Закончив папину прическу, девочка тянулась к папиному лицу губами и, довольная
законченным делом, счастливая близостью его присутствия, завершала всю процедуру
причесывания поцелуем – звонко чмокала воздух, так и не дотянувшись до папы...
Папа улыбался и, как потом говорила мама, а девочка слышала, «таял». Ей сейчас кажется
или тогда мама действительно не останавливала ее и не приказывала ей тут же удалиться
спать, не мешать папе или что-то подобное из тех повелений, которые теперь так
регулярно срываются у мамы с языка? А теперь девочка – большая... Зачем дети
вырастают, ведь маленькими их любят больше?..
...Что необычное было по дороге в эту школу?
Она шла с папой за руку. Мамы не было рядом... Не было рядом никого... Она бы могла
попросить папу поднять ее на руки. Она могла бы сказать ему: «Папочка, любименький!»
– и не один неодобрительный взгляд, слово не полетело бы ей вслед. Но она не могла...
она вдруг почувствовала, что это неудобно... и что она действительно «большая девочка».
Но папа держал ее за руку и что-то говорил ей. Девочка была счастлива, и она вряд ли
замечала что-то вокруг себя, сосредоточившись на внутренних ощущениях.
– Я видела огромную пожарную машину! – сказала она учительнице, проводившей
тестирование, в ответ на ее вопрос.
Учительница внимательно посмотрела девочке в глаза и не смогла скрыть свое
разочарование и недоумение.
– Что же ты нашла в ней необычного? – спросила она довольно сухо.
– Она была... красная...
Папе сказали, что, к сожалению, у его дочери напрочь отсутствует и логика, и фантазия.
...Врач внимательно смотрела на девочку и ждала ответа.
– С утра был день. Обычный день – и... все.
Девочка замолчала. Врач какое-то время еще пристально смотрела на нее, будто ожидала,
что девочка будет продолжать. Потом вздохнула и стала что-то писать на листке.
Девочке прописали таблетки. Их даже купили. Папа прочитал аннотацию и сказал маме,
«маминой» бабушке и «папиной» бабушке, что девочке никаких таблеток пить не надо.
Вопрос был закрыт. И «папина», и «мамина» бабушка, и мама, и папа, и дедушка сошлись
на мысли, что девочке нужен режим и свежий воздух. «Папина» бабушка и мама начали
новый этап искреннего противостояния с использованием ее в качестве...
Головная боль периодически мучила девочку. Терпеть ее оказалось не так уж и трудно.
Девочка уже научилась терпеть гораздо худшие вещи...