Весна. Ольга Павловна принесла с помойки деревянные, украшенные ржавыми гвоздями, колья. Забить тупые колья в землю не просто. Но Ольгу Павловну достали. Часа два стучала мужниным молотком. «Всё, гадить не будете», - обратилась она к подлым собакам, постоянно бродившим под её окнами. Кривой частокол, с торчащими в разные стороны гвоздями оградил её жизненное пространство, делая похожим на помойку.
Никита Семёнович проснулся. Дольше спать на скамейке невозможно – каждая собака подводила своего хозяина к его свисающим ногам и задирала лапу. Голову натурально напекло, хоть и весна только. Он растёр виски руками, а волосы, за неимением расчёски, загладил назад пальцами. Осторожно ступая между собачьих мин, поплёлся на рынок. В палатки его не пускали, но можно было согреться в каптёрке у Мишки - дворника.
Танин папа вышел из подъезда. Вдохнул свежий воздух, увидел голубое небо, улыбнулся. Бодро взмахнув руками, сделал два шага.Весело рассмеялся. Снизу раздался треск рвущейся материи, а в ногу вонзился гвоздь. Хорошее настроение и жизненный тонус исчезли. «Какая сволочь колья забила?» - взвыл он на весь двор. Теперь, вместо прекрасного неба, он видел только бредущего по двору бича, и пару собак, гадящих на газон.
Из осторожности Таня дома старалась не разговаривать. Мать ещё как-то понимала её. Уважала за упорство и способности. За то, что к двадцати четырём годам та стала заместителем генерального в крупной компании и получала зарплату, покрывавшую все её потребности несколько раз.
Отец же вечно переживал, стараясь ограждать от нежелательных ухажёров.
- Таня, постарайся вернуться к восьми.
- Ладно, мам. – Девушка с умными золотистыми глазами, жуя котлету, одновременно смотрела в монитор ноутбука. - Вас с отцом в музей сдать надо. На предприятиях в других городах неделями пропадаю, в командировки за границу езжу - никого не волнует, а погулять с парнем, которого знаю лет сто, так это только до восьми.
- Ты же знаешь отца…. После Олега он любого растерзать готов. Зачем ты его дразнишь?
Таня встала из-за стола и подошла к зеркалу.
- Я только говорю правду, - задумчиво проговорила она.
- А ещё взрослой притворяешься, - мать лукаво улыбнулась, - правду говорить – это удел мужчин, а нам надо быть похитрее.
- Таня чмокнула её в щёку и была такова.
По случаю пятницы, городской люд ломанулся на дачи. Залитая солнцем улица была тиха и дивно пахла. Таня почти бежала по пустым тротуарам. Перейдя бульвар, она вошла в распахнутые ворота и громко зацокала по цементной плитке. Парк, необыкновенно красивый в это время года, сверкал свежей травой и яркими пахучими листочками. Дорожка вилась вокруг озера и искусственного холма, выходя к цели Таниной прогулки – стадиону. Из-за холма то и дело вылетали мальчишки на роликах, мамаши с колясками и мужчины средних лет на велосипедах. На полубегущую Таню выкатилась коляска необыкновенной величины. Её катила румяная молодая женщина. В коляске деловито чмокали близнецы, а за правую руку держалась такая же румяная девочка лет пяти.
- Танька! - Румяная женщина, бросив детей, широко раскрыла объятья.
- Привет, Оль, ты всё цветёшь? – Таня неохотно остановилась.
- А что мне, Олег работает, а я с детьми кручусь. Ты-то как? Дёрганая какая-то. С Толиком когда поженитесь?
Таня задумалась – стоит ли говорить болтушке Оле о своих проблемах, но и разделить тяжесть мыслей с кем-то хотелось.
- С Толей всё нормально, - начала она, - отец только лезет, ты ж его знаешь. За спортсмена не выйдешь, мол, и всё такое…. Сказал, что морду набьёт, несмотря на то, что он футболист.
- Мне кажется, уж скорее Толик ему набьёт – у него бицепсы как два бревна,- Оля изобразила бугор над правой рукой.
- На себе не показывай! Толя его и пальцем не тронет – с виду только такой грозный.
Оля отдёрнула руку и, подпрыгивая от возбуждения, затораторила:
- Тань, я только что вспомнила, я ж твоего отца видела. У него брюки порваны. Лицо злющее.
Таня похолодела.
- Где? Когда? Ты что молчала-то?
- Из головы вылетело. Я из поликлиники выходила, детской, а он шустро шёл в сторону рынка.
Оля осталась стоять с разинутым ртом. Как по заказу из коляски раздался дружный рёв близнецов, правый же рукав давно трепала румяная девочка.
Сразу за рынком начинался ещё один парк, в центре которого недавно построили футбольное поле с разноцветными высокими трибунами. Таня бежала по кратчайшему пути, между домами. Тротуары, заставленные автомобилями, были недоступны. На проезжей части недавно положили новый асфальт, и она прилипала к нему и спотыкалась о края уже образовавшихся ям. Тем не менее, так было короче. Отец не знал точного расположения раздевалки, и Таня надеялась прибежать первой.
Семёныч долго стоял у чахлой сосенки, наблюдая за двумя тётками с кучей ребятишек. Та, что пополнее, курила, и он надеялся на длинный окурок. Надежды не оправдались. Полная курила быстро, взатяг, и не заметила, как обожгла себе пальцы. Он сплюнул, стукнул ногой пустую банку и, ругая про себя болтливых тёток, поплёлся к рынку.
У стадиона Таня застала нескольких запоздавших зрителей и только одно знакомое лицо – молодого помощника тренера.
- Танюш, здравствуй, а Толяна здесь нет.
- Серёж, а где он?
- Да тут инцидент у нас был. – Видя, как Татьяна помрачнела, он продолжил скороговоркой. – Небольшая драка со зрителем. Ему бровь рассекли, и синяк поставили на лбу и, вроде, сотрясение. Да ты не расстраивайся, у нас это часто….
- Где он?
- В травму повезли зашивать, у нас тут нечем.
- А зритель где?
- А он убежал сразу, наши пытались догнать, не смогли – устали после игры.
- Какой он из себя этот зритель?
- Средних лет, высокий такой.
- Ясно, найду я его, гада. Быстро же он добежал!
Таня быстро пошла в сторону дома. Душа её кипела. Устроить такое прямо на стадионе!
Пока она бегала, Семёныч в кафе у рынка отрабатывал обед. Подметя тротуар, он стал выгребать урны. Мимо него, по свежевыметённому тротуару, быстро прошёл мужик, неся пакеты с торчащей травой. За ним летела вприпрыжку давешняя девица, которая, по-видимому, медленно ходить не умела. Глаза её горели огнём, а волосы метались по ветру двумя вороными крыльями. Предчувствуя неладное, Семёныч отошёл за киоск. Девица догнала мужика и, не слова не говоря, вцепилась в волосы. Мужик взвыл, обернулся и, узнав девицу, стал быстро что-то говорить – слов Семёныч не разбирал. Отмахиваясь от неё руками, мужик уронил пакеты, а на лице его появились ссадины. Представление шло недолго, мужик, подобрав пакеты, перешёл на другую сторону. Девица же скрылась за оградой рынка.
Тротуар опустел, однако, у самой кромки что-то чернело. Семёныч подошёл и быстро сунул в карман потерянный мужиком телефон.
У Тани дрожали руки, но она быстро набрала номер.
Толик ответил сразу.
- Танюш, всё в порядке. Мне бровь зашили, домой отправляют.
- А голова, голова как?
- Нормально, лёгкое сотрясение. Да ты не волнуйся, я ему тоже дал. Так вмазал, что пол уха оторвал.
- Какого уха?
- Правого, кровь рекой текла.
- Что-то я не видела крови. У тебя, наверное, ещё голова болит?
- А ты что его встретила?
- Только что разговаривали. Я ему отомстила за тебя. Всю рожу расцарапала. Теперь стою, плачу – отец всё-таки.
- Чей отец?
- Мой, конечно. Толик, тебя рано выписывают!
- Да мне послышалось, что ты сказала, будто морду отцу расцарапала.
- А зачем он тебе сотрясение устроил?
- Мне болельщик сотрясение устроил, козёл какой-то. Стал бы я твоего отца в ухо бить!?
Таня пришла домой поздно. Отец, однако, не спал. Она попыталась незаметно пройти в свою комнату.
- Тань, иди сюда.
Она осторожно вошла на кухню. Лицо отца горело тремя красными полосами. Крови уже не было, на её месте темнели рубцы.
- Я хотел извиниться. – Сказал отец, и вытер глаза тыльной стороной ладони. – Я ведь считал, что должен опекать тебя…
- Пап, это я виновата…
- Постой, я долго думал тут. Разреши, доскажу. Видимо, я был не прав. Не думал, что всё так серьёзно. Ты разбираешься в молодых людях лучше, чем я. Больше не буду тебе мешать. Только прошу тебя, если что не так, сама скажи. Попроси помощи. Я же не старый ещё. Помогу.
Они долго сидели на кухне, переживая вслух всё, что произошло в этот дурацкий день. Мать тихо сидела в комнате и не мешала им. Он рассказал, как с утра порвал брюки. «Не надо было вообще выходить. Видно это примета такая новая – порвал брюки – никуда не ходи, а то дочка лицо расцарапает». Они долго смеялись, особенно после того, как Таня рассказала, что всё произошло по ошибке. В конце она приподняла штанины джинсов и показала разбитые колени:
- На бегу упала. Тебя хотела перехватить.
- Так значит, мы все пострадали: у Толика сотрясение, у меня лицо, а у тебя колени. Знаешь, я думаю, это Марья Павловна виновата. Если бы не её колья, я б раньше на рынок ушёл, и ты б меня не нашла.
Однако, не всем не везло. Семёныч удачно сбыл телефон и выкупил себе место в общежитии на месяц. Сейчас он сидел на личной кровати, умытый, одетый в свежее бельё и рассказывал плешивому Гришке как в далёком шестидесятом году запускал ракеты на Байконуре.