Наша Память Штатам не нужна

                (250-летию промышленного освоения Русской Америки)

 

                На фотографии Владимира Чурина экипаж яхты «Камчатка» перед отплытием на Аляску. Слева – направо: Василий Дубинин, Борис Колосов, Зигмас Жилайтис, Геннадий Струначёв-Отрок, Владимир Володин.
Богородское озеро, Камчатский крейсерский яхтклуб, Петропавловск-Камчатский.         
               
                Июнь 1993 г.


                Верительная грамота

                21 августа 1732 года бот «Святой Гавриил», ведомый русскими казаками, подштурманом Иваном Фёдоровым и геодезистом Михаилом Гвоздёвым
стал на якорь у нового, неизвестного берега. Так 261 год назад стремление
познавать неведомое, жажда открытия нового привела русского человека к
неизвестной земле, и земля эта называлась Аляской. Но это было только открытие. В 1741 году последовала официальная государственная экспедиция к северным Американским берегам под управлением Витуса Беринга и Алексея Чирикова, а с 1743 года – промышленное освоение Алеутских островов и Аляксы. 
                Казаки-первопроходцы пришли на эту землю с миром. Строились поселения,
открывались фактории, шла торговля с местным населением. Земля, –
матушка-кормилица, давала пропитание – пищу телесную. Пищу духовную
давало слово божье.
                Да, русские казаки несли с собой миссию православного христианства –   
духовный свет истины. Этот духовный свет и поныне освещает людей, живущих здесь.
                В России за десятилетия после октября 1917 года произошло много изменений – от желания сделать всемирную революцию до понимания того, что все народы Земли живут и развиваются по законам, независимым от политики, по законам естественного развития человечества.
                Сегодня в России возрождается национальное самосознание. Мы понимаем, что, только пройдя через духовное возрождение, осознав себя продолжателями культуры и истории Российского государства, мы можем встать в один ряд со всеми народами, населяющими планету Земля.
Одним из сословий, ставших на путь самосознания, стало российское казачество.
                Мы пришли на эту землю 250 лет назад и сегодня, продолжая традиции наших
предков, мы говорим: «Мир – Вам!»

                Представитель Русской зарубежной  православной церкви, иеромонах             
                Иннокентий Вениаминов.
                Июнь 1993 года.

               
                Часть I

                Такое воззвание на русском и английском языках несла с собой яхта «Камчатка», написанное праправнуком Святителя Иннокентия Вениаминова – Иннокентием же (в миру Ростиславом Сергеевичем) Вениаминовым, вместе с казачьим штандартом под краспицей, в год 250-летия промышленного освоения Алеутских островов и Аляски  русскими казаками-первопроходцами, охочими и промышленными людьми.
            Что плохого в этом воззвании? Однако этот текст и стал препятствием для выполнения полной программы похода «Память», задуманного камчатским казачеством и поддержанного управлением культуры Камчатской области в лето 1993 года. По согласованию с начальником Управления культуры Камчатской области Ольгой Кубышкиной и её заместителем, Сергеем Вахриным, я шёл на яхте начальником экспедиции и, по совместительству, штурманом. Капитаном шёл Зигмас Жилайтис, старпомом – Василий Дубинин, механиком – Владимир Володин и боцманом – Борис Колосов. Программу-то мы выполнили, но первоначально намеченный маршрут пришлось резко изменить.
             Первоначально мы хотели двигаться сразу на Кадьяк, откуда у нас было приглашение, чтобы избежать недоразумений у американских чиновных лиц, не знавших о нашем визите на Аляску. Но перед подходом к острову Акутан, соседствующему с Уналяской, на нас налетел циклон. Я предлагал Зигмасу Жилайтису отстояться в хорошо защищённой и ненаселённой западной бухте острова Акутан, чтобы после прохода циклона проследовать по назначению, но он решил идти к людям.
            Хотя нет добра без худа. Мы хотя бы узнали, что нас ждёт в «дружественной» Америке.
                В Уналяске, куда нас вне плана загнал жестокий шторм, прибывший на борт представитель эмиграционных властей, поинтересовался причиной нашего захода. Не вдаваясь в подробности, мы показали ему английский текст, представленного выше праздничного обращения к населению Аляски. А на словах объяснили, что в придачу к этому имеем ещё и поломку топливной аппаратуры, и, слава Богу, что двигатель наш не заглох, когда мы прорывались сквозь встречный ураганный напор местных уэлливо;, через обширный Капитанский залив, в гавань для стоянки малых судов. Механик Владимир Володин часа два сидел, скорчившись у дизелька, не давая ему заглохнуть...
            Выслушав нас, «эмигрэйшиник» – высокий худощавый мужчина предпенсионного возраста, сказал: «Ноу проблем! Платите по 90 долларов с человека, и мы вам откроем визу здесь».
            Дело в том, что у России нет договора со Штатами о заходе экипажей наших судов по паспортам моряков, а мы шли с ними. Хотя, до сего года все наши яхты, приходящие в Америку (да и мы на «Тарпоне» в 1991 году) открывали её здесь именно таким методом.
             Потом, подумав, офицер сказал:
             – Дайте мне ваши паспорта. Я должен позвонить в Анкоридж, в центральный офис.
             Он ушёл, а мы довольные тем, что всё так легко уладилось, стали наводить порядок в яхте и переодеваться в чистое, сухое бельё.

               
                *       *       *
                После открытия Алеутской гряды и Северной Америки Витусом Берингом и Алексеем Чириковым, многие члены экипажей пакетботов «Святой Пётр» и «Святой Павел» по возвращении на Камчатку, с 1743 года, стали сбивать артели, строить шитики и байдары, подбивать купцов на финансирование экспедиций и уходить шкиперами на промысловое освоение необрященных земель. Сначала Ближних островов: Атту и Агатту, потом островов  Крысьих, с главными из них – Кыской и Амчиткой, затем Андреяновских, с Танагой, Канагой, Адахом, Атхой, Амлей. Архипелаг Четырёхсопочных островов. И, наконец, – Лисьи. С самыми крупными островами Алеутской гряды, Умнаком, Уналяской и Унимаком.
                Сколько загинуло без вести отчаянных гол;в, удальцов-пионеров в холодном Беринговом море и Великом – Тихом океане? Сколько захоронено умерших от цинги и убитых в стычках с аборигенами на каменистых островах? Сколько осталось в плену у немирных племён матёрой земли Аляксы?               
                Сейчас доподлинно неизвестно. Известия сохранились только об официальных купеческих кампаниях, восстановленных по отчётам вернувшихся в Нижне-Камчатск, Петропавловскую гавань и Охотск шкиперов, их помощников и начальников экспедиций: мореходов, передовщиков, мелких купцов – непосредственных участников промысловых вояжей.

                Первым из русских промышленников на Уналяске побывал мореход Степан Гавриилович Глотов со товарищи, на боте «Святой Иулиан». 1 сентября 1759 года бот, в первый раз, как в первый класс, вошёл в одну из западных бухт соседнего острова Умнак («Умнак» в переводе с алеутского – удочка. Длина острова 118 км), и решил разведать местность. Но весть от сородичей с Андреяновских островов о бесчинствах, творящихся со стороны промышленников к местному населению, произведённых ранее, уже достигла  этих мест. Алеуты встретили их воинственно. При попытке высадиться на берег, аборигены обстреляли их стрелами. Глотова ранили в грудь и левое плечо, Пономарёва в правое плечо, камчадала Игнатия Уваровского –  в правую ногу, а брата его, Стефана, убили «до смерти». Не желая ссориться с аборигенами, не зная, какое количество проживает на острове народу, первопроходцы малыми силами отступили,  защищаясь от стрел досками и шкурами, оставив байдару со своим скарбом. Через несколько дней, видя, что пришельцы не пытаются им мстить, алеуты потянулись к боту. В знак замирения принесли рыбу, сушёного мяса, шкуры. Начался обмен товарами. Вернули захваченную байдару со всем «шкапертом».
                После установки дружеских отношений, на сооружённых своими силами и взятых у населения байдарах промышленники обошли острова и занялись промыслом. На Уналяску Глотов отправил с артелью передовщика Ивана Максимовича Соловьёва и подлечившегося от ранения сборщика ясака, казака Савина Трофимовича Пономарёва.  В эту артель попал и промышленник Кузьма Бурнашёв (Мы ещё встретимся с ним по ходу повествования). Сам, со второй ватагой,  построил на берегу землянку и остался промышлять на Умнаке.
                На Умнаке, в те поры проживало в пределах 400 семей и на Уналяске – 300 семей алеутов.
                Все три последующих года, что экипаж провёл на вновь освоенных островах, названных Лисьими из-за множества обитающих здесь красных, бурых и черно-бурых лисиц, промышленники прожили с алеутами в мире и дружбе. Побывали они и на северных островах этой гряды, названных впоследствии островами Криницина: Акутане, Уналге, Аватанахе, Акуне, Тигалде, вплоть до Унимака, о коих составили приблизительные карты. Видели нетронутые богатства дальних островов, но задерживаться на них не стали, резонно порешив, что от добра добра не ищут. Глотов решил оставить их освоение до следующего прихода сюда.
                Прощаясь с Глотовым в конце мая 1762 года, алеуты даже изъявили желание перейти в российское подданство и добровольно платить ясак. До них ещё не дошла весть от своих родственников с северных островов: Унимака и Унги о проделках морехода-передовщика Гаврилы Пушкарёва. И ещё не наступил июнь, когда, сбежав с Унимака, Пушкарёв, на обратном пути наделает дел в отсутствие Глотова на Умнаке.

               
                *       *       *
                В сентябре 1762 года на Умнак пришёл галиот вологодских купцов Фёдора и Василия Кульковых «Святые Захарий и Елизавета» с экипажем в 49 человек. Бот вышел из Петропавловской гавани 24 июня. 4 июля достиг острова Атту и пошёл вдоль Алеутской гряды, отыскивая богатые промысловым зверем острова. Мореходом на нём был квартирмейстер Охотского порта, выходец из курского купеческого рода, Пётр Дружинин. Надо заметить, что род этот дал освоению Русской Америки четверых своих выходцев. Об одном из них, Алексее, мы узнаем ниже. Ещё двое – были десятью годами позже: Дмитрий, в компании Г.И. Шелихова и другой – в конкурирующей ему смертным боем компании П.С. Лебедева-Ласточкина.
                ...К этому времени местное население уже затаило злобу на русских промышленников за обиды, нанесённые островитянам прежними первооткрывателями: экипажами Пушкарёва, Панкова, Наседкина и того же Глотова. Да и вновь приходящие искатели богатых промыслов не утруждали себя обходительностью с аборигенами.
                Подойдя с юга и пройдя вблизи западного берега в норд-остовом направлении, отыскал удобный для якорной стоянки  залив, названный потом Речешным (В настоящее время – Никольский). С норд-веста доступ ветрам в неё прикрывал небольшой, трёхкилометровый остров Анаюляк (Иналак). В глубине залива оказались две маленькие, удобные для зимовки лагуны: северная сегодня зовётся Речешной, южная – Никольской (Миллер), разделённые рифовым мысом Рокки. В лагуны впадает широкая река. На берегу Речешной располагалось алеутское селение Калактак, а в реку всё лето и осень шла красная рыба, так необходимая для пропитания промышленников: кижуч, горбуша, голец. В этой бухте зимовал, и три с половиной месяца назад покинул её Степан Глотов на «Святом Иулиане». (Сегодня село называется Никольским. В нём находится главная островная христианская церковь. Православным приходом ведает алеут-протодьякон Парфений Плетников). В этом месте остров сужается на ширину 3-километров и по низине, залитой озёрами, алеуты переволакивали свои байдары на восточный берег острова, в бухты Двойную и Дровяную, чтобы не огибать остров вокруг южного мыса Сагах. Этой переволокой постоянно пользовались и все зимовавшие здесь позже промышленники.  В бухте Дровяной они обжигали уголь и вываривали соль.
                Обойдя остров Умнак и побывав на Уналяске в поисках богатых бобрами лежбищ, Дружинин решил оставить бот под приглядом своего помощника Ефима Кошигина в одной из бухт западного побережья Уналяски. Разбил зверобоев на три партии. Одну оставил при боте на Уналяске, вторую в селении Калактак на Умнаке, а сам с десятью товарищами избрал местом зимовки остров Иналак в пяти милях от Калактака, населённый племенем из тридцати алеутов. Каждая партия построила для себя на берегу зимовье. Дружинин из плавника, богато усыпавшего берега бухт, выстроил укреплённый острожек и выставил круглосуточную охрану, чем вызвал у аборигенов внутреннее негодование, как захватчик их земель. Однако внешне они не выказывали своего недовольства, выдав даже аманатов, дожидаясь условленного времени для проведения одновременного всеобщего выступления по всем Лисьим островам против незваных пришельцев.
                И вот такой момент наступил в начале 63 года. Тойоны распределили между собой определённое количество лучин и условились каждый день сжигать по одной, чтобы в тот момент, когда сгорит последняя, – одновременно наброситься на промысловые ватаги в разных концах островов. В этот коварный день и потащил бес Дружинина с пятью товарищами пообщаться с островитянами. Ещё пятерых он отправил проверять капканы. И уже после общения, когда ничего не предвещало беды, и артельщики собрались уходить, один из аборигенов схватил дубинку и хрястнул ею морехода по голове. Другие бросились на него и гостей с ножами. Дружинина зарезали, а израненные попутчики его кое-как смогли вырваться. В тот и последующие дни было убито в трёх артелях сорок два промышленника. Оставшиеся семь человек, двумя независимыми группами: три камчадала на Уналяске и четверо русских на Умнаке, целый год скрывались в гористой островной местности, терпя всевозможные лишения. Гукор был островитянами разбит, разломан и разграблен, а все ненужные им вещи разбросаны по берегу. Залив стал впоследствии называться Кошигой, а алеутское селение, расположенное в нём, Умшалюк, – Кошигинским. Здесь тоже существовала 3-х километровая переволока из Кошигинского селения на другую сторону острова, в залив Кульлиляк.

               
                *       *       *
                17 августа 1763 года в залив Макушинский (Алюхсюк) западного берега Уналяски вошёл гукор «Святая Живоначальная Троица» купца Никифора Трапезникова с 44 членами экипажа на борту, ведомый мореходом-предовщиком Иваном Коровиным. Коровин с 1762 на 63 год зимовал на острове Медном – втором большом острове Командорских островов, где запасался провизией для дальнего вояжа. Острова: Беринга и Медный были в те годы стартовой площадкой для всех промышленников, уходящих на Алеуты и Аляску. После открытия Стеллером на островах невиданного и не водящегося больше нигде волоокого морского животного, названного коровой Стеллера, промышленники просто помешались на её вкусном мясе. Каждый экипаж считал своим долгом запасаться провизией на Командорских островах, насаливая за зиму по несколько тонн мяса и натапливая десятки бочек лахтажьего жиру. Потому эту чудесную корову извели на островах за считанные годы.
                В это же время на Медном зимовали и экипажи «Святого Иоанна» купцов Якова Протасова и Ивана Лапина с экипажем в 39 человек (мореход – штурманский ученик Денис Медведев), и «Святые Анриян и Наталья» купцов-пайщиков Терентия Чебаевского, братьев Ивана и Василия Поповых и, опять же, Ивана Лапина (мореход – известный нам Степан Глотов).  Вернувшись 31 августа в Нижне-Камчатск на «Святом Иулиане» Глотов только месяц отгулял на берегу, и купцы сосватали его на «Андрияна и Наталью». 1 октября он уже отбыл на нём на остров Медный.
                О возвращении Глотова с богатой добычей Коровин и Медведев знали ещё в Нижне-Камчатске, а здесь, на Медном, узнали от него и подробности о богатствах и опасностях Лисьих островов. Решили идти прямиком туда, а для пущей уверенности и отражения возможных нападений аборигенов создали складскую компанию из экипажей двух своих судов. Глотов же, поняв, что трём экипажам на островах будет тесно, решил идти дальше. Его манил легендарный Кадьяк, о котором он был так много наслышан, пребывая на Умнаке и Уналяске год назад, но тайны свои не выдавал.
В вояж он снялся первый. 26 июля 1763 года «Святые Андриян и Наталья» отбыл «встреч солнцу», на Лисьи острова. 24-го августа, выйдя на траверз острова Умнак, лёг на норд-ост и двинулся искать счастья на неосвоенном ещё Кадьяке. Судьба увела его экипаж от участи, которая постигла вышедших за ним Коровина и Медведева.
                «Святая Живоначальная Троица» и «Святой Иоанн» вышли с Медного 1 августа. Погода благоприятствовала, дули попутные ветры, и 17 августа они подошли к Лисьим островам: Коровин – к Уналяске, Медведев – к Умнаку. Так у них было задумано.

                ...Алеуты опять же ничем не выдали своих враждебных отношений. О побитом здесь экипаже гукора «Святые Захарий и Елисафета» не было вымолвлено ни слова. Наоборот, увидев и узнав в команде Коровина бывшего артельщика с Глотовского «Святого Иулиана», Кузьму Бурнашёва, они радостно его приветствовали. Многие показали Коровину ясачные квитанции, выданные Глотовым и Пономарёвым, в подтверждение того, что они уже находятся в российском подданстве. Опять же, в залог отдали аманатов. И даже своих детей. Толмачём был взят в компанию тот самый, глотовский толмач Кашмак. Коровин завёл гукор на зимовку в устье реки бухты Перевальной, построив на берегу землянку.  Отсюда было 7 километров до расположенной на другой стороне острова бухты Кекукелен, выходящей в залив Бобровый.
                До начала декабря, разбившись на две артели, ничего не подозревавшие зверобои, занимались промыслом. А 8 декабря к судну неожиданно вышли три камчадала из побитого экипажа «Святых Захария и Елисафеты». Узнав печальную новость, артель Коровина собралась у зимовья и приготовилась к обороне. И в;время. 10 декабря алеуты, узнав, что коровинцам стала известна тайна гибели дружининцев и боясь мести, напали на лагерь промышленников первыми. Четверо суток ватага отбивалась от наседающих островитян, а на пятые нападавшие отошли, и месяц держали русских в осаде. От ран скончались двое артельщиков. Когда закончились продукты, осаждённые прорвались к берегу, на байдаре перебралась на заякорённый в реке бот и до 5 марта 1764 года отсиживались на нём, держа под контролем окружающие окрестности и прошляпивших их алеутов. Но запас продуктов и на борту был не безмерным. Начался голод, цинга. Умер ещё один член команды – Прокопий Большаков. Кое-какие съестные припасы были у них закопаны в зимовье. Но как их было взять? И тогда Коровин предпринимает тактический ход. Он выходит из лагуны и становится на якорь в бухте, вне досягаемости алеутских стрел. Видя такой ход событий, островитяне постепенно расходятся по своим стойбищам, а зверобои ночью высаживаются на берег, откапывают оставшиеся бочки с лахтажъим жиром, другие продукты питания и перевозят на бот. Наступило некоторое послабление в голодном прозябании.
                30 марта к боту выходит вторая группа оставшихся в живых, но сильно ослабленных физически дружининцев: Степан Корелин, Дмитрий Брагин, Григорий Шавырин и Иван Коковин, и пополняет поредевший коровинский экипаж. Вновь прибывшие и рассказали Коровину, что после убийства алеутами Дружинина, они засели в крепостце и четыре дня отстреливались от наседавших островитян. Те грозились им расправой и для устрашения показывали окровавленную одежду и забранные ружья убитых пяти товарищей, ушедших для проверки капканов.
                Поняв, что подмоги больше ждать неоткуда, осаждённые пошли на прорыв. Улучив момент, они неожиданно выскочили из крепости с криками, стрельбой и пошли с ножами  врукопашную. Убили троих, многих ранили, а остальные разбежались. Спустив оставленную беглецами на берегу байдару, они поплыли сначала в Калактак, который был к ним ближе, и где расположилась вторая артель. Достигнув зимовья, они увидели, что и эта артель побита и зимовье разорено. Теперь оставалась одна надежда на артель, оставленную с ботом на Уналяске. Подошедши через несколько дней к месту якорной стоянки, они поразились ещё больше: бот лежал у берега в разломанном состоянии, а прибойная полоса была усеяна неубранными трупами остававшихся на нём промышленников...

                20 апреля уэлливо (ураганные ветры, дующие вертикально с гор, периодически свирепствующие здесь ни с того ни с сего) срывает «Святую Живоначальную Троицу» с якоря и восемь дней мореходы борются за жизнь в бурном Беринговом море, вблизи острова. За это время от цинги умирает два промышленника. А 28 апреля, при заходе в штормовую погоду в укрытие, под Умнак, на севере острова, бот терпит крушение на береговых рифах. Экипаж благополучно перебирается на берег и переносит всё необходимое для дальнейшего проживания в береговых условиях. Тонут два промышленника, и пропадает добытая за рейс пушнина, затопленная подошедшим приливом, и потом размётанная волнами вместе с разбитым в щепки ботом, налетевшим очередным циклоном.
                С этого момента и началась самая трагичная страница в жизни экипажа «Троицы». Сбежавшие в суматохе кораблекрушения аманаты к утру привели более 150 вооружённых алеутов. Сбежал с аманатами и толмач Кашмак. Началась осада временно сооружённого компаньонами лагеря. Два дня россияне успешно отбивали атаки алеутов и ходили в рукопашную. Все без исключения получили ранения. А с 1 мая, уничтожив у осаждённых все запасы продовольствия, алеуты ушли, оставив умирать их от голода, цинги и ран.
                До 21 июля промышленники прожили во враждебной бухте у мыса Танах, названной потом Егорковской, хороня умирающих товарищей. За это время построили 6 метровую байдару и в количестве оставшихся 12 человек, во главе с Коровиным, отплыли на юг острова в поисках промышляющего там бота «Святой Иоанн» морехода Дениса Медведева. Среди уцелевших остались в живых и прибившиеся дружининские промышленники: Степан Корелин, Дмитрий Брагин и Иван Коковин. А Григорий Шавырин скончался во время штормовой болтанки «Троицы», так и не выздоровев после годовых скитаний на островах.
                Бедолаги. Они не знали, что бот и команду Медведева алеуты истребили ещё зимой, и какие испытания ещё ждут их впереди. Но, в принципе, шли в правильном направлении...

                *       *       *
                Через полчаса приходит «эмигрэйшин» с переводчиком и объясняет, что он искренне сожалеет, но из Анкориджа ему категорически запретили открывать нам визы, и что мы немедленно должны вернуться в Россию.
                – Как же так? – говорим, - ваша делегация, мы знаем, готовится лететь к нам на Камчатку, на наш юбилей, и радуется, а мы, придя к вам, должны рыдать?
                – Ничем помочь не можем. Мы открыли в этом году своё представительство во Владивостоке, чтобы облегчить оформление въездных к нам виз.
                – Спасибо за такое облегчение, – говорю, – до Владивостока из Камчатки сейчас вообще не выбраться, нет билетов на самолёты, потому как они редко летают из-за отсутствия топлива. А если и выберешься, то назад – точно, только через месяц попадёшь: оттуда ещё труднее улететь.
                Разводит руками: «Звоните в ваше консульство в Сиэттл. Может оттуда вам чем смогут помочь».
                Конечно же, мы с таким отказом не смирились. Стал я бегать по различным, расположенным рядом со стоянкой офисам, стал звонить в Сиэттл, Анкоридж, Кадьяк – откуда мы имели официальное приглашение...
                Бюрократия в Америке точно такая же, как и у нас в Советском Союзе зародилась и продолжается доселе. Если отчего США и развалятся, как СССР, то это только от бюрократии. Бояться антирекламы со стороны России им сегодня не приходится, и они взяли курс на запрет въездов иностранных лиц в США, мотивируя это тем, что много китайцев приезжает нелегально и пытаются оставаться у них жить. А Советский Союз «железным занавесом» всю жизнь укоряли! И это называется демократическая страна?
                – Но мы, - говорю, - не китайцы...
                Впрочем, запреты у них пошли не только на въезд. Интерес к русским в Датч-Харборе за прошедшие два года, когда мы приходили на яхте «Тарпон» на празднование 250-летия открытия Русской Америки Витусом Берингом и Алексеем Чириковым, значительно поубавился.  Эби Вудбридж – старая наша знакомая, часто и подолгу бывавшая в России, объясняла это тем, что русские с заходящих больших судов ведут себя так, что хоть их в тюрьму сажай. А американцы – большие законники, и им неприятно смотреть на нашу расхлябанную независимость.
                Может быть. Но я бы добавил к этому ещё и то, что именно оттого, что они «законники», они и живут по законам, которые им навязывают сверху толстосумы и власти имущие, ограждающие их своими законами, как капканами. И праздники они празднуют, как мы в своё время пятилетние планы «выполняли».
                Разрекламировали проводящееся их страной празднование открытия Русской Америки – они и побежали хором русских встречать. А в этом году мы организовали праздник и их правительство оповестили, а народ о нём и знать не знает. Георгина Синк – журналистка из Кадьяка – писала мне перед началом похода: «Я хочу хоть как-то организовать на Аляске рекламу вашему празднику, но здесь до него никому дела нет». Всё правильно.
                Узнав о наших мытарствах, Морская агентирующая фирма Тихоокеанского побережья «Аламар» проявила к нам интерес.  По видимому её сотрудники помнили нас по вояжу двухгодичной давности на яхте «Тарпон», когда они раздели нас до гола, предложив свои услуги. Тогда они содрали с нас 4 000 долларов и забыли о нашем существовании. А кормили, поили, обували, одевали и развлекали нас простые жители портовых городов, куда мы делали заходы, из интереса знакомства и общения с русскими.
                Пришедший на борт яхты её агент поинтересовался о нашем финансовом состоянии. И когда выяснил, что в банке Сьюарда нас также ожидают 4 000 баксов (спонсором нашим выступала камчатская база «Океанрыбфлот», начальник Валерий Викторович Топчий), предложил свою «крышу»:
                – Переводите все доллары на наш счёт, мы откроем вам визы, и будем помогать на  протяжении всего вашего плавания.
                Даже на половину предназначенных нам средств он не согласился. Это Америка! Если государство будет знать, что у тебя есть хоть какие-то деньги, оно примет все меры, чтобы их у тебя высосать. А потом будет «прилагать» все усилия к твоей материальной поддержке, кормя тебя подачками типа социальных отчислений, чтобы ты не умер с голоду.
                Какую помощь они оказывают своим русским подопечным, мы уже знали по походу двухлетней давности на яхте «Тарпон»: потом до них не докричишься, не дозвонишься, не доберёшься. Один заболел, другой вышел, третий на вызове. К тому же мы шли в этот рейс уже не как любители-поглядатаи, а как наёмная команда. И мне, как «передовщику», из перечисленных в Сьюард средств надо было закупать продукты для экипажа, снабжать яхту запасными частями, в случае поломки, бункеровать водой и топливом и выплачивать зарплату.
                На наш отказ: заключить такой кабальный договор, агент пожал плечами:
                – Ну, тогда это ваша проблема. – И удалился.
                ...В конце концов, харбормастер (портнадзор) вынес нам вердикт: «Стойте здесь, сколько хотите и возвращайтесь домой».
                – Ё-п-р-с-т! – говорю Зигмасу, – это же все наши страдания, подготовка, затраты и вся русская история  летят в тартарары! Мы не можем возвращаться домой без чувства выполненного долга. Со щитом или на щите! – Посмотрел на генеральную карту залива Аляска: отыскал на границе Канады с Аляской небольшой портовый городок Принс-Руперт и ткнул пальцем, – берём отход сюда. С Канадой Россия в дружеских отношениях. Там действительны наши паспорта моряков. Но даже если страна будет недружественная, по Морскому праву, мы имеем право захода в любой порт мира по аварийной ситуации на срок до 48 часов. А больше двух суток нам, для выполнения программы, в любом аляскинском порту делать нефиг. Нам надо в Сьюарде деньги  и семь ящиков непроданных в Анкоридже значков Управления культуры Камчатской области с символами Нижнекамчатского острога  забрать.
                Отход берём на канадский Принс-Руперт, а идём в Сьюард.

                ...Прибыв на Умнак, Денис Медведев вошёл в центральный залив Инанудах, богатый, по рассказам Глотова, плавником для строительства и запаса на зиму дров, и завёл свой галиот в удобную для зимовки южную бухточку Горячих источников. В ней  стояло артельное зимовье Глотова. Из неё, через небольшой хребет существовала 5-и километровая байдарочная переволока на другой берег острова. По пути встречались горячие источники. На восточной стороне переволоки также существовали две удобные для якорной стоянки бухты: Портовая и Глубокая (позже, Глубокая стала называться Русской, и была наиболее посещаемой русскими промышленниками. В неё впадает большая рыбная река), а между ними – ещё одна, небольшая бухта с горячими ключами на берегу. Так что и поработать можно было вволю, и погреться в источниках в холодные зимние дни всласть. Решил пока обосноваться в оставленном зимовье, предварительно отремонтировав его, а там видно будет.
                Разделив команду на две артели, одну он отправил на восточный берег острова, а сам, с другой, остался при боте. Алеуты не выказывали никакой враждебности. А промышленники ещё не успели найти останков разгромленного жилища на юге острова, в Калактаке, и разбитой крепостци Дружинина на Иналаке. По рассказам Глотова, алеуты были уже приручёнными, и медведевцы поддались их напускному азиатскому дружелюбию.
                А в середине декабря с Уналяски пришла байдара с гонцами-алеутами, которые сообщили умнакцам якобы об истреблении команды Коровина, и дали «отмашку» для нападения на команду Медведева.
                Заранее готовившиеся к войне с русскими, островитяне значительными силами внезапно напали на зимовщиков и перебили их полностью. Спастись не удалось никому. Сам Денис Медведев, смертельно раненый, с двумя, торчащими навылет алеутскими дротиками в груди, кинулся от зимовья по льду бухты под защиту галиота, но, добежав до судна, упал замертво. «Святого Иоанна» нападавшие разграбили и сожгли. А весной, когда из бухты выгнало лёд, исчезли и следы недавней трагедии. С тех пор промышленники перестали зимовать в бухте Горячих ключей, а суда редко заходили в Инанудах для укрытия от штормов, считая, что здешний грунт плохо держит якорь.

                ... Через пролив Акутан вышли в залив Аляска и, миновав с юга острова Аватанак, Тигалда, Санак и Кейтон, пробравшись сквозь проливы островов Шумагина, ещё через три дня вошли в пролив Шелихова, отделяющий остров Кадьяк от полуострова Аляска. Отсюда, и в течение ещё трёх суток ходу до Съюарда, нам светило солнце и дул «свежий» попутный ветер. Вошли в антициклон. А в заливе Аляска, хоть циклон, хоть антициклон работает – ветер такой свежести, что, аж мачта ходуном ходит.
                Кадьяк в солнечную погоду – красивейший из островов Северной Америки. Поросший вечнозелёными хвойными лесами, а на взгорках, у прибрежных деревень, белеют высокими стенами православные церкви с зелёными и голубыми звёздными куполами. Прекрасный девственный вид! (Правда, не понятно, почему большинство церковных куполов в зелёный цвет выкрашено). Да и сам полуостров Аляска в этих местах населён сравнительно густо: Канатак, Катмай, Кунак, Кугуяк, Камышак и т.д. Всего деревень десять-двенадцать на побережье, не считая тех, которые расположены в глубине материковой части – там ещё их штук тридцать наберётся.
                Это у нас, на Камчатке, все деревни «разукрупнили», а теперь народ бежит из них на большую землю, отчаявшись и в них найти достойные средства на существование и хоть какое-то приличное пропитание, кроме рыбы и консервов. Здесь я с уверенностью могу сказать: в каждой захолустной деревеньке питаются свежими фруктами и овощами. Полуостров кишит гидросамолётами, личными аэропланами и катерами. Так что с доставкой продуктов проблем нет. Были бы деньги.

                Судьба увела  экипаж Глотова от участи, которая постигла вышедших за ним Коровина и Медведева. Но не оградила от пережитых ими опасностей и заставила быть чистильщиком на путях их пребывания. Он стал первым открывателем, описавшим свои приключения на Кадьяке и первым усмирителем Лисьевского восстания.
                Выйдя 24 августа на вид Умнака, Глотов не стал задерживаться на освоенных уже им промыслах и петлять среди мелких островов Аляскинского залива, а прошёл выше –  со стороны Берингова моря, широким Унимакским проливом. Погода ему благоприятствовала. Видимость была хорошая. Пройдя далее на восток, проливом между островом Икатан и кучной грядой Саннах, он наткнулся на широкую сеть открытых уже, но неисследованных крупных и мелких островов архипелага Шумагина. Об их существовании он знал, но, резонно полагаясь на попутные ветра, не стал и здесь вить между ними петли и терять время, а пошёл огибать их с востока. Оставив за траверзом левого борта южные острова архипелага, Чернобурый и Семёнова, лёг на норд-ост и порулил прямиком на Кадьяк, пройдя по пути остров Чирикова и острова Тринити (Тугидак и Ситхинак). За Ситхинаком перед ним во всей красе предстал вожделенный, зелёный, ещё не тронутый желтизной осени величественный остров Кадьяк.
                Остров Кадьяк, в самом понятии, как его подразумевают, следовало бы тоже назвать архипелагом. Потому что сам по себе он занимает только половину территории, которую под ним подразумевают – южную часть, а вокруг него налеплено ещё с десяток мелких и крупных островов, отделённых от него узкими проливчиками. Здесь и Аякталик, и Ситхалидак, и Удак, и Спрус (Еловый), и Афогнак, и Шуяк, и Лонг (Длинный), и Мормот... А берега его до того изрезаны глубокими бухтами и заливами, что в какую ни войди – везде можно найти удобную якорную стоянку и укрытие от ветров любых направлений. На всей Алеутской гряде такими бухтами изрезаны только берега Уналяски. Ну, может ещё, в какой-то мере, остров Атха.
                5 сентября  1763 года гвозденик «Святые Андриян и Наталья» вошёл в первый попавшийся на юге острова залив, который разделялся на несколько бухт. И стал на якорь в самой верхней, которая потом стала по аналогии с другими островными бухтами  называться «Старой Гаванью»: как первой открытой и часто посещаемой последующими комевояжёрами. На переход от Умнака до Кадьяка он затратил всего 12 дней. Это хороший результат для бота такого типа, если учесть, что на крейсерской яхте «Тарпон» в 1991 году мы из порта Датч-Харбор до порта Кадьяк добирались таким же почти путём семь дней. Расстояние одинаковое, но наша яхта и маневренность, и ход имела гораздо круче.
                При более детальном ознакомлении с местом расположения было выявлено, что вновь открытая бухта – это совсем не бухта, а узкий длинный пролив Ситхалидак, отделяющий остров Ситхалидак от острова Кадьяк. Это было ещё более удобно, потому что бухта имела два выхода для промысла: на зюйд и на норд-ост, находящихся под защитой берегов от ветров всех румбов. Здесь Глотов и решил зимовать...
                Одиннадцатью годами позже, 3 августа 1784 года, иркутский купец Григорий Иванович Шелихов прибыл в этот залив на галиотах «Три Святителя» и «Святой Симеон», и зимовал в соседней, западной бухте, которая с тех пор носит название Трёхсвятительской гавани, а село, основанное им здесь – Трёх Святителей.
                ...Завидев огромную «байдару», подошешшую к берегу, вооружённые стрелами коняги со всех ближайших стойбищ поспешили съехаться и поглазеть на пришельцев. Умудрённый опытом общения с островитянами, Глотов, как политик и психолог, избегавший ранее кровопролития, стал вести с ними переговоры через привезённого толмача-алеута. Но язык местного населения был толмачу не понятен. Дело пошло на лад только после того, как кадьякцы привезли пленного мальчика-уналяскинца, прожившего у них несколько лет. Глотов стал склонять конягов к почитанию русского царя, выдаче аманатов и сдаче ясака. Такое безапелляционное внедрение чужеземцев в их вольную, независимую жизнь, возмутило аборигенов. Повозмущавшись и метнув несколько стрел в сторону бота, они разъехались по своим стойбищам для принятия решений. Тем самым, показав своё недружелюбие. Подождав несколько дней и не видя к себе никакого интереса со стороны островитян, Глотов распорядился вытащить бот на берег, для зимовки, далеко от него не отлучаться и ночевать на боте, неся военные сменные караулы. Интуиция не обманула бывалого морехода, но длительное бездействие конягов притупило бдительность караулов. Они проспали нападение.
                1 октября, чуть свет, кадьякцы бесшумно подкрались к боту, обложили сухой травой, мхом и берестой, и начали высекать огонь. Будь у нападающих спички – гореть бы глотовцам синим пламенем. Всполошившаяся охрана схватилась за ружья, но коняги, забросали бот стрелами и благополучно убежали, напуганные их грохотом.
Спустившись с бота, промышленники нашли под ним не только горючие материалы, но приготовленные для штурма лестницы. Поняв, что перед ними умелый в боевых действиях народ, Глотов приказал команде не расставаться с оружием и держать бот круглосуточно под усиленным караулом.
                Ещё два раза: 4 и 26 октября кадьякцы превосходящими силами, прикрываясь толстыми деревянными щитами, атаковывали бот, но всякий раз были отогнаны дружными залпами и встречными атаками осаждённых. Всю зиму и весну провели глотовцы за бортовой защитой бота без свежей пищи и промысла, пробавляясь редкими обменами с некоторыми аборигенами из ближайших селений. От цинги умерло 9 человек, и экипаж решил уходить с воинственного острова.
                24 мая 1764 года «Святые Андриян и Наталья» отчалил от Кадьяка и взял курс на Умнак. Глотов решил проверить свои старые связи...


                Все оставшиеся три дня попутная волна била нам в корму так, что пока дошли до Сьюарда, разбила рулевое управление – чтобы удержаться на курсе, мы постоянно перекладывали перо руля с борта на борт.
                В Сьюарде – снова ремонт. Опять, как в Датч-Харборе, раздаём «листовки». На мачте, под левой краспицей, чуть ниже американского флага, развивается казачий штандарт.  Интерес к русским здесь больше. Приходят туристы разных мастей со стоящих у причалов туристических теплоходов, узнав от других, что у нас есть «хисторикл пейпер» – историческая бумага. Приходят русские алеуты.
                Один молодой, русоволосый, высокий  алеут по имени Макарка – скульптор по профессии, оживлённо восхищается русским народом и не без гордости заявляет, что в его жилах тоже течёт русская кровь. Три года назад он был в России и поразился талантливостью её людей и аккуратностью девушек. «Американские девушки толстые и неряшливые». И, в общем-то, он прав: одна треть из них без меры упитана, хотя все они избегают сладкого, солёного и острого. Почему тогда?
                В Сьюард пришли в субботу ранним утром. Кричали-кричали на всех положенных частотах харбор-мастера (портового надзирателя, по-нашему), чтобы дал добро на заход – безрезультатно. Потом, уже на берегу, иззвонились по его телефонным номерам, чтобы прислал наряд для проверки яхты – безответно. Капитан с рядом стоящего буксира по имени Джон объяснил нам, что в субботу и воскресение все государственные конторы в Америке закрыты на замки вплоть до понедельника. Ну не работают – не больно-то и хотелось. Сбросили робы, переоделись в чистое и сухое, и пошли осматривать городок. Городок Сьюард – так себе: десять шагов в ширину и пятнадцать – в длину. Условно. Чистенький, аккуратный, как и все городки в Америке, с множеством лавок, магазинов и кафеюшек. Из всех достопримечательностей – водопадик с мостиком на околице, да двенадцать церквушек в центре, разнотипного вероисповедания. Но, зато, назван по фамилии депутата конгресса США, госсекретаря Уильяма Сьюарда, настоявшего в своё время на покупке Аляски у России. А то ведь и покупать не хотели. Дорого, видите ли, им было семь запрашиваемых Россией «лимонов» долларей отдать. Зато сколько потом золота вывезли отсюда, пушнины, рыбы... а нефть и газ и поныне выкачивают. (По договору России с США от 30.03.1867 года Аляску и Алеутские острова тайно от народа царь Александр Второй боясь, что её оттяпают у нас англичане бесплатно, продал за 7 200 000 долларов. Г. С-О.)
                Погода стоит изумительная: жара за 30 градусов по Цельсию, здешние старожилы такой не помнят.
                – Это же мы, – шучу, –  привезли вам такую чудесную погоду! Сам Господь приветствует наш к вам приход!
                А через два дня из Анкориджа прикатывают эмиграционные власти, и давай нас шерстить, как прокажённых. Разрешения на заход нет. То не так, это – не то... Поломка подшипника ступицы баллера руля – не в счёт. Один из представителей: толстый, громадный мужик – пузо сверху ремня свисает, пистолет параллельно земле сзади, на правой ягодице лежит, ходит по салону – аж яхта кренится, положил на стол, рядом с разбитым подшипником спичечный коробок и ну их из фотоаппарата расстреливать – вещьдоки на плёнку затрамбовывать... Другой – путевые карты затребовал. Рассматривает, как будто что-то в русских картах понимает, и тут же их на пол швыряет. Я смотрел-смотрел и говорю с подколкой на ломаном английском:
                – Не солидно людям такого ранга, представителям такой великой страны, вести себя по-детски.
                Они разом переглянулись и как будто сломались. А вдруг я на них жалобу накатаю о том, что они унижают «достоинство» своей страны! Стали вежливыми и обходительными. Однако сход на берег запретили, а Зигмаса увели в береговую контору на разборки. Заходы в Анкоридж и Кадьяк нам также были запрещены. Ну, нет, так нет, – есть ещё вся Аляска, где не ступала нога русского человека со дня её продажи Америке.

                Часть II.


                На фотографии с фотоаппарата Г. Струначёва-Отрока:

                В. Володин, В. Дубинин, З. Жилайтис и Г. Струначёв-Отрок с американскими рыбаками на яхте «Камчатка». Колл-Харбор, остров Унга, 21 июля 1993 год.

                Нам сход на берег запретили, а заход к нам с берега у них, видимо, не предусмотрен.  Как только «эмигрэйшники» ушли, к нам потянулись с пивом американцы со стоящих рядом яхт. Интересно им, чем дело закончилось. Расселись все в кокпите – пьём пиво, гутарим про Россию и американские законы. Через два часа появляется Зигмас.
Ухмыляясь, стал рассказывать об учинённом ему допросе. А по делу, касающемуся нас, сказал: дают время на получение денег в банке, закупку продуктов, ремонт рулевого устройства, бункеровку водой и топливом, и – гоу ту зе на... хоум. И не вздумайте, говорят,  никуда больше заходить, поймаем – тюрьма.
                В Сьюарде простояли пять дней. Плановые вопросы с Анкориджем и Хомером решили через здешних русских староверов. Из Анкориджа в Сьюард электричка бегает. Пошарахались ещё по городку. Много туристов. Только что влечёт их сюда, я так и не понял. Капитан рядом стоящего прогулочного катера, Конрад, рассказал, что их возят к возвышающемуся вблизи Сьюарда вулкану и показывают ледник, в котором миллион с лишним кубометров льда, и они удивляются этому запасу пресной воды. На Камчатку бы их всех, в Петропавловск, и хотя бы раз в Долину гейзеров свозить. Она бы им потом всю жизнь снилась и все виденные ледники затмила.
                Для закупки и завоза продуктов береговая охрана Кост-Гвард специально пикап форд выделил. Забункеровались водой, топливом: наполнили все мыслимые и немыслимые ёмкости. Затарились под жвак продуктами, чай обратный путь с намеченными заходами в 20 дней выливается, и 14 июля двинулись в направлении дома. Я предлагал экипажу дойти всё-таки до Принс-Руперта, но все уже наелись Америкой.
                Вышли из бухты, и опять въехали в ту же самую нервирующую погоду, по которой шли сюда: на небе ни облачка и ветер 5 баллов (только тогда он был попутный, а теперь – по фейсу). Реального хода нет. Дизелёк в 25 сил, бедный, аж трясётся от перегрузки. Попробовали идти в лавировку  под парусом – лопнула скоба носового топенанта. Чуть мачта не упала. Другой, подобной толщины скобы нет. Сбавили обороты. Кое-как поставили временную, тонкого диаметра.
                То расстояние, что пролетели до Сьюарда в три дня, теперь пять суток преодолевали. В пролив Шелихова не полезли, Кадьяк обогнули восточной стороной. На юго-западе от Кадьяка расположены Евдокеевские острова (Семиды). Зашли на остров Агиюк, в бухточку с маленьким островком Агик внутри. Сняли с якорьцепи скобу нужной толщины, поставили на топенант. И в;время. Временная скоба уже скрючилась от напряжения при перегрузках на мачту, готовая вот-вот лопнуть.

                ...Уже 3 июня бот «Святые Андреян и Наталья» стал на якорь у одного из бывших своих зимовий на острове Умнак, в бухте Горячих источников залива Инанудах. Землянка виднелась на берегу в целости и сохранности, и ничего не предвещало беды. Мореходы спустили байдару и ватагой в десять человек съехали на берег, на разведку.
                Наблюдающие с бота видели, как они вошли внутрь, но через некоторое время выскочили и стремглав кинулись к байдаре. А из-за близлежащих валунов высунулись алеуты и стали метать вдогон стрелы и дротики. К счастью, обошлось без потерь.
                Прибыв на борт, разведчики наперебой рассказывали, что пол в зимовье выломан, всё залито кровью, а за сохранившейся печкой в сидячем положении вечным сном опочивает неизвестный, заколотый белый человек. По всем признакам – русский зверобой.
                Это алеуты оставили презент всяк прийдущим искать сюда счастья зверобоям, в напоминание о разбитой партии Медведева. А брёвна из пола растащили на отопление своих жилищ.
                Обсудив сложившееся положение и решив, что они и так уже много потеряли, нянчаясь восемь месяцев с конягами на Кадьяке, глотовцы решили идти войной на засевших на берегу островитян и отвоевать своё зимовье для дальнейшего проживания и хранения рухляди. Основательно подготовившись, снова поплыли на берег. Теперь уже со стрельбой и угрожающими криками.
                После недолгого сопротивления, алеуты убежали по перешейку на другую сторону острова, а оттуда уплыли с острова совсем, на Уналяску. И не возвращались в эти места до следующей весны, пока с Уналяски их ни шуганула команда другого, пришедшего туда бота.
Глотовцы спокойно стали вести промысел на восточном и западном побережье северной части острова и в Умнакском проливе...
                А в сентябре того же, 1764 года, на Уналяске, в заливе Макушинском (Алюхсюк), в Старой Гавани, бросил якорь галиот «Святые апостолы Пётр и Павел» с экипажем из 55 человек. Мореходом и передовщиком на нём пришёл уже известный нам Иван Максимович Соловьёв, бывший два года назад передовщиком на «Святом Иулиане».
                Сразу же, чтобы не наложить на себя тень за содеянное в гибели четырёх экипажей судов, к нему явились их бывшие, оставшиеся в живых толмачи, в том числе и Кашмак, убежавший в роковые дни от Коровина, и рассказали о трагедии на островах. Вскоре Соловьёв и сам нашёл тому подтверждение в бухте Кошигинской. Но мстить сразу не стал.
                Как бывший начальник уналяскинской артели прошлых зимовок, он знал этот остров не хуже алеутов и знал, что надо делать в первую очередь. Объехал на байдарах все алеутские «острошки» залива: Макушинское, Агулок, Икуглок и Ташкальсокое, через переволоку из бухты Перевальной в Кекукелен в заливе Бобровом, с требованием к местным тойонам – выдать аманатов. Чтобы, имея заложников, избежать участи, постигшей прежние партии. Видя, что увещевания его действий на местных царьков не возымели,  и они находятся в озлобленном против него состоянии, он отдал приказ экипажу находиться в боевой готовности. Вскоре произошло нападение алеутов на бот. В кровопролитной битве нападающие потеряли  до ста человек убитыми и много –  ранеными. После отхода нападавших, Соловьёв пошёл войной на остров Борка (Сиданак, Спиркин), в заливе Бобровом, где располагалась «резиденция» главного тойона острова Уналяска, Седана.
                Перетащив байдары по переволоке из быхты Перевальной в Кекукелен, он пошёл зачищать все попадающиеся на пути стойбища в бухтах Кисселек, Улгимак, Танаскан, Амгул, Удагах на правом берегу залива. На помощь правобережным алеутам поспешили родственники с левого берега: Униткали, Угадага, Агамгик, Учуюг. После нескольких вооружённых стычек, где русские одерживали победы, они сравнивали с землёй «острошки», ломали хозяйственную утварь, дротики, гарпуны, стрелы, щиты и рыбопромысловые снасти островитян.
                Выбитые из одного селения, островитяне переходили в другое, пока ни решились дать отпор в большой, хорошо укреплённой юрте-полуземлянке, где защитников собралось до 300 человек. Подпустив нападающих на дальность полёта стрелы, осаждённые закидали их стрелами из всех имеющихся отверстий, но, встретив прицельный бешеный ружейный огонь, забаррикадировались и стали ждать своей участи.
                Участь эта не преминула себя долго ждать. Соловьёвские мстители, видя, что скоро крепостцу не разломать, начинили моржовые пузыри и кишки для хранения пресной воды порохом, закопали с разных сторон под стены и взорвали... Всех контуженных, не успевших прорваться через окружение, добили саблями и выстрелами в упор. После этой фортификационной операции убитых алеутов было насчитано до 200 человек.
                Переправившись через узкий пролив Удагах,  каратели ступили на не менее населённый остров-сатилит Сиданах (Борка, Спиркин), где в бухте Удамат, в стойбище Седанка и проживал главный тойон Уналяски, Седан. По пути, в бухте Узкой, встретили две многоместные байдары алеутов-унимакцев, приехавших в гости к родне, которые и утопили вместе с пассажирами.
                Захватив в бою за Седанку в плен самого Седана, Соловьёв не ограничился этим. Он погнал аборигенов дальше, на норд-ост, в конец острова. И тем ничего не оставалось делать, как переправляться через пролив Седанка, вместе с жёнами и детьми, на близлежащий островок Угалган (Яичный, Орешек). Здесь они решили давать последний бой...
                Нападение пришельцев алеуты отбили. Соловьёв вынужден был вернуться на Сиданах. Орешек решено было оставить до лучших времён. Немного утолив жажду мести,  Соловьёв с оставшимися в живых и ранеными товарищами в начале 1765 года возвратился в Старую Гавань.
Защитники бота тоже за это время не сидели без приключений. Осады галиота не было, но несколько нападений во время добычи зверя для пропитания и мягкой рухляди они отбили, потеряв несколько человек убитыми. К тому же, из-за недостатка свежей пищи, у некоторых промышленников появились первые признаки цинги.
                Достигнув своей цели: захватив вождя острова и зачистив от потенциальных противников самый важный, богатый каланами промысловый район, Соловьёв на некоторое время дал передых своей команде. Но вскоре до него стали доходить слухи, что оставшийся в живых старший сын Седана стал сеять против пришельцев новую смуту и собирать «ополчение» на северной стороне острова, в Капитанском заливе. Соловьёву нужно было заниматься делом, а он, из-за военных действий, уже три месяца не мог оторвать людей для промысла. И он приступил к рьяному склонению тойона на свою сторону...
                – А тойона я содержал в милости и уговаривал всячески, чтобы жил хорошенько и обнадёжил бы в дружбе, выдав в аманаты своего сына. – Рассказывал потом Соловьёв.
                В конце-концов сын тойона был доставлен в Старую Гавань, а сам Седан отпущен домой в целости и сохранности, с богатыми подарками. После этого тойоны всех близлежащих селений повалили косяками к Соловьёву за подарками, приводя аманатов. Всего заложников набралось 31 человек плюс 4 служителя мужского пола с жёнами. Теперь Соловьёв мог немного вздохнуть с облегчением.
                Разбив экипаж на две артели, одну оставил промышлять вблизи бота, а вторую повёл по юго-западным и южным бухтам заливов: Старичковский, Мокровский, Кошига, Михайловский... В заливе Кошига алеуты селения Умшалюк, предвидя возмездие за содеянное с ботом «Святые Захарий и Елисафета», оказали сопротивление и были разбиты. Найдя следы зверской расправы алеутов над артелью Кошигина, Соловьёв озверел и сам. Выбрав из захваченных в плен алеутов тех, кто был причастен к убийству дружининской команды (а их набралось порядка 12 человек), мореход приказал связать их в одну колонну, вплотную, друг за другом, а сам уткнул в грудь первого заряженный штуцер. Усмехаясь, что хочет выяснить: скольких человек прошьёт пуля – спустил боёк. Пуля остановилась в девятом связанном алеуте.
                Молва о мести Соловьёва за побитых ранее зверобоев, летела по бухтам впереди его отряда. Алеуты, бежавшие в прошлом году от мести Глотова с Умнака и поселившиеся за проливом, в заливе Черновском на Уналяске, решили не испытывать судьбу. Не дожидаясь подхода ватаги Соловья (так его к тому времени называли и промышленники и алеуты), в первый месяц весны, отплыли назад, на свои старые пепелища...
                Добравшись до бухты Портовой, пришли к Глотову с повинными головами и рассказали о приходе на Уналяску большой байдары «Святые апостолы Пётр и Павел», и о том, что на юге Умнака уже десять месяцев прозябает ватага Коровина.

                Воодушевлённый благой вестью о прибытии друга-Соловья, получив внутреннюю моральную поддержку, в конце апреля Глотов снарядил артель для возможных стычек с аборигенами юга и поплыл в бухту Никольскую на поиски коровинцев. В начале мая 1765 года он отыскал оборванных, измождённых холодом и голодом, озлобленных на аборигенов, но не павших духом промышленников – остатки экипажей двух уничтоженных ботов в количестве 10 человек во главе с живым и здоровым Иваном Коровиным.
                Рассказав о своих мытарствах на островах и о гибели от рук аборигенов четырёх ботов, Коровин подбил Глотова идти войной на Четырёхсопочные острова, обитатели которых, приплывая, причинили ему много бед за время прошедшей зимовки в Никольской бухте...
Глотов уже бывал на этих островах, знал, что на них тоже много зверя, имел даже приблизительные карты их расположения, поэтому долго уговаривать его не пришлось. Переплыв на вест, через пролив Самалга, на четырёх многоместных байдарах, в тумане вышли на норд-остовый мыс самого большого острова, Танах-ангунах, и чуть не налетели на скалы, разбросанные вокруг двух 120-и метровых островков, расположенных в шести кабельтовых от мыса. Скалы эти увидел Коровин, сидящий на первой байдаре. Они нанесли их на карту с названием «Скалы Коровина». Надо отдать должное мореходу: по всем Алеутским островам имеется достаточно мысов и бухт (и даже вулкан на Атхе), носящих его фамилию. Но жизнь не была бы жизнью, если бы не изобиловала совпадениями: надо же было случиться, что в 1894 году в этих широтах шарахался американский костгвардовский корабль «Corwin». Заходил он на Танах-ангунах (Чугинадах, как его позже, с 1849 года перекрестили, после нанесения под таким названием на карту капитаном Тебеньковым) или нет – не известно, но островки эти с тех пор стали называться «Скалы Корвин».
                Танах-ангунах (Чугинадах) начинается прямо от 170-го меридиана. Он, как спящий карлик, свернувшийся калачиком, лежит вниз лицом, вытянувшись по северной широте 52 градуса 50 минут на 13 миль с запада на восток. В районе его большой головы, в западной части, расположен действующий вулкан Клевленд высотой 2485 метров. В районе шеи имеются две удобные для якорных стоянок бухты: Южная и Северная (Applegate). Через перешеек существовала островная   трёхкилометровая переволока. А изрезанная мелкими бухточками, не гористая, восточная часть тела была густо населена алеутами.
                Чуть выше Чугинадаха, через двухмильный пролив, от того же 170 меридиана, только на шесть миль в западном направлении протянулся остров Карляйль (Carlisle), Уляган, как его в те поры называли промышленники.
В одной мили на запад, за Коровинскими скалами, располагалась неглубокая, но удобная бухта с алеутским селением. Промышленники влетели в неё, как варвары. Озлобленные коровинцы крушили всё на своём пути, и убивали всех попадавшихся под руки жителей, налево-направо, не взирая на возраст и мольбы о пощаде. Даже, Глотов, не раз смотревший в глаза алеутской смерти, был поражён действиями своего напарника и его людей...
                За лихое, без потерь, нападение безымянную бухту они назвали «Бухтой Скифов». Обойдя бухты Танаха-ангунаха и Карляйля, острова Уляга, Чагулях (Герберт) – пошли на Кагамиляк (Кагамил). Здесь, разорив на юго-востоке острова очереднеое селение – на западе острова наткнулись на пещеру с алеутским захоронением. Мумии мертвецов в сидячем положении, как живые вдоль стен пещеры, в парках. И перед каждым коврик из травы, церела, его личное имущество, посуда, гарпуны и стрелы. Увидев такое, мстители оторопели и даже испугались, приняв увиденное за плохой судьбоносный знак свыше. И, ничего не тронув, крестясь, вышли из природного склепа. Решили плыть назад, на Умнак. Даже последний, пятый маленький остров Кигалган (Ульляга, Уляга) в две с небольшим мили длиной, с одним алеутским стойбищем, решили оставить в покое (Эти, оставшиеся островитяне и рассказали потом Тебенькову легенду о пребывании здесь Коровина).
                В середине июня отплыли к месту стоянки бота «Святые Андреян и Наталья» на Умнак. Расстояние в 45 километров до острова преодолели за десять  часов...
Неизвестно, сколько было убито кормильцев семей при карательной экспедиции Глотова-Коровина, а сколько женщин и детей умерло потом от голода и холода, после уничтожения их жилищ и «средств производства», только побывавший 26 лет спустя на островах Гаврила Андреевич Сарычев, посетивший одинокое селение на Улаге, констатировал факт: «Жителей на Четырёхсопошных островах прежде было много, но нонечи нет».
                ...Добравшись до бота, решили плыть на соединение с Соловьёвым. Загрузив из зимовья всю мягкую рухлядь и рыбий зуб, подняли якорь, и пошли в Макушенское селение на Уналяску. В Старую Гавань.

                К этому времени в команде Соловьёва в Старой Гавани умерли от цинги и ран 21 человек. Аманаты и толмачи стали доносить местным тойонам о трудном положении, сложившемся в поселении русских промышленников. Тойон расположенного неподалёку селения Макушинского стал подбивать сородичей на выступление против пришельцев, пока, после зимовки, у них осталось мало сил: «Русских надо убить. У них много богатства. А как мы их убьём – всё нам достанется», – воодушевлял он своих на преступление. Но старый лис Кашмак, будучи конягмиутом, не любивший одинаково, как русских, так и лисьевцев, имея собственную корысть, всё-таки предупредил Соловья о готовящемся бунте. 
                При очередном посещении своих родственников-аманатов тойоном Макушинского селения, Соловьёв арестовал его и стал допрашивать. Оказалось, что «макушинские мужики» должны были затеять выступление, а потом их готовились  поддержать и все обиженные зимним соловьёвским походом жители Бобрового залива. Приход в Старую Гавань «Святых Андреяна и Натальи» вдохновил Соловьёва на новый поход против неверных. С большим энтузиазмом его поддержал и Коровин, шедший сюда с Глотовым с одной лишь целью: расквитаться со своими прошлогодними врагами.
                В разговоре с Глотовым, Соловьёв делился своими бедами:
                – А как происходило в конпании нашей показанное несчастие (смерть больше трети экипажа), то в это время в находящихся у нас аманатах зделалась некая отмена, понеже к ним родники приходили и уходили. А как присмотря оное, стал я толмачей спрашивать: для чего аманаты имеют отмену? На что они объявили: якоб о том не знают, а, разведав, обещали сказать немедленно. А потом, вскорости и сказали: Макушинского де острошка мужики вас хотят убить.
Глотов же делился с Соловьёвым своими впечатлениями от совершённых на островитян походов по Умнаку и Четырёхсопочным островам:
                – Коль скоро они приезд мой рассматривали, так скоро из жилищ своих убегали.
                Разработав план совместных действий, повели они тем же путём свою вторую карательную экспедицию против нарушивших свои обещания «не воевать» аборигенов. Кровопролитие было не менее обильным, чем при зимнем походе. К тому же Соловьёва мулял не взятый «крепкий Орешек».
Второй приступ алеуты не выдержали, сколь храбро ни защищали свою природную крепость Угалган (Egg, Яичный, Орешек). Когда у защитников кончились стрелы и копья, промышленники, ступив на островную твердь, устроили самую настоящую кровавую вакханалию. Расстреливали в упор безоружных защитников, секли шашками всех попадающихся под руку, сбрасывали со скал на берег и в воду. Женщины и дети, обезумев от грохота ружей, криков карателей, стонов раненых и умирающих, не дожидаясь своей участи, сами бросались с обрывов в пропасти и в море, лишь бы не достаться в плен завоевателям. Море вокруг островка окрасилось кровью...
                После Орешка Соловей двинул своих разгорячённых воинов на Аватанах и Тигалду (Кугалгу), где также истребил всех жителей, кто не успел смотаться на соседние большие острова Акун и Акутан.
Этим своим походом промышленники окончательно отбили охоту у местного населения Уналяски масштабно выступать против русских.
                Вернувшись по переволоке на западное побережье, в Старую Гавань, Глотов перегнал свой бот вокруг острова, на юго-восточный берег, ближе к Бобровому заливу, в удобную бухту с речной лагуной за мысом Каяк. Которая потом также стала называться Старой Гаванью, только восточной. Здесь он остался на последнюю свою зимовку. Коровин с пятью товарищами пополнил поредевший экипаж Соловьёва. И хотя в зимовку с 1765 на 1766 год промышленники не испытывали недостатка в пище, и алеуты на них не нападали, экипаж «Святых апостолов Петра и Павла» потерял умершими ещё 6 человек, плюс 1-го товарища Коровина.
                В июне 1766 года Соловьёв вывел свой бот из Макушинского залива и взял курс на Нижне-Камчатск. В июле «Святые апостолы Пётр и Павел» достиг берегов Камчатки, доставив промысла на сумму всего 42 800 рублей и живого экипажа 28 человек своих и 5 коровинцев, вместе с самим Иваном. В своём отчёте Соловьёв писал: «При моём отбытии от алеутов не было никаких бунтов и шалостей».
                Глотов покинул Старую Гавань восточную следом за Соловьёвым, в июле того же года, и привёл «Святых Андреяна и Наталью» на Камчатку в августе с промыслом на 68 000 рублей, потеряв на островах умершими и убитыми 19 человек своего экипажа.
                Промысловую вахту в том же году приняли пришедшие в августе на Умнак и Уналяску экипажи ботов «Святой Иоанн Устюжский» купцов И. Попова и Т. Чебаевского с мореходом Василием Шошиным, передовщиком Софьиным и «Святой Павел» В. Шилова, И. Лапина и А. Орехова с мореходом Афанасием Очерединым и передовщиком Волгожаниновым. Но это уже другая страница в истории освоения островов Алеутской гряды.


                Дальше двинулись в направлении островов Шумагина. А навстречу (получаем по факсимиле карту погоды) циклон в 984 миллибара рулит. Ну, думаем, даст пропотеть, если не успеем проскочить проливчики до места якорной стоянки. Заранее выбрали место укрытия – бухту Захарьевскую на севере большого острова Унга с четырьмя рыбацкими деревнями. Напрягли дизелёк, поставили новый стаксель, купленный в Сьюарде... Успели. Правда, при самом заходе в бухту в пенный котёл попали: волна попутная, короткая, а приливное течение встречное, и ветер с третьей стороны под 25 метров в секунду...
                В бухте «поспокойнело». Пробрались в маленький заливчик, в котором на нашей карте две скалы в трёх кабельтовых от берега нарисованы. А в бухте, оказывается, их нет. Может, по приливу затопило, а отлив пойдёт – они осохнут? Стали между этих двух эфемерных «камней» на два якоря. Ветер свистит, но волны нет. Пошёл отлив... закончился. А скал, как не было, так и нет.
                Вот такие наши карты и лоции Аляски и Алеутских островов. Подобные ляпы в них сплошь и рядом. С ними только тонуть в Русской Америке. Я после первого похода, на «Тарпоне», говорил нашим картографам: «Купите хоть у американов точные карты да перенесите все опасности на свои, если у самих нет возможности заниматься уточнениями».
                – У нас до камчатских берегов ни руки, ни деньги не доходят, –  ответили они мне. – Камчатку надо заново перерисовывать, а вы про Аляску...
                Три дня простояли в Захарьевской, пока ни ушёл циклон. Подходили рыбаки, фотографировались с нами. Очень удивлялись, что мы русские и каким-то образом заячеились в их островах. В первую очередь мы им Верительные грамоты камчатского казачества вручали, чтобы они сразу въезжали, почему мы здесь.
                Вот здесь-то – точно, мы первые русские после продажи Аляски Соединённым Штатам Америки.
                В селении Санд-Поинт православная церковь стоит – передали и её священнику Гучинскому наши «папирусы» и привет от камчатских церквей. Никаких проблем. Люди в Америке во всём походят на нас, только живут лучше. «Русских на этих островах ещё не было. Приходили, правда, – рассказывали американы, – рыбаки из Хомера, по-русски разговаривали». «Это братья-староверы, - отвечаем, - но они американские русские».
                Хотели могилу матроса Шумагина из экспедиции Витуса Беринга, захороненного на архипелаге, отыскать, но американы, всяк свой остров показывают. А потом я узнал, что Шумагин вообще – по морской традиции был похоронен вблизи одного из южных островов архипелага.
                22-го июля, во второй половине дня пошли на выход из бухты. Погода – штиль. Даже и не верится, что трое суток мачта под ветром гудела и вибрировала, как сумасшедшая, и не давала нам спать.
                Полезли в проливчики, отделяющие острова Шумагина и прочие разрозненные  острова от полуострова Аляска... Судоходство здесь, я вам доложу, раз в тридцать превышает судоходство в районе от Петропавловска до мыса Лопатка.
                Берега Аляски, что называется «облизываем» – петляем между островков. С нашими-то картами? Там, где нарисовано полузатопленное судно – глядишь, его там и в помине нет, где голая  бухта Кинг-Ков значится – глядишь, большой город огнями светится...
                В Берингово море решили проходить самым первым и самым узким (3, 3 кабельтова – 600 метров), изобилующим скалами проливом, отделяющим от Аляски остров Унимак. Хорошо, что американские рыбаки из Колл-Харбора на Унге нас крупномасштабной картой пролива снабдили. Как тут плавали наши первопроходцы, вообще без карт?
                В середине пролива, на побережье острова Унимак, рыбацкая деревня Фолс-Пасс расположена. А нам топливом, кричи караул, пополняться надо: все эти дни только на дизеле и шли. Хлеб кончился, да и продуктов кое-каких надо подкупить... Холодильника на яхте нет, поэтому скоропортящихся на 3-4 дня максимум приходится набирать.
                23 июля дождались прилива и полетели, подгоняемые течением, да так, что чуть деревенские деревянные пирсы не проскочили: пришлось разворачиваться в обратную сторону и молотить винтом на всю катушку, чтобы пришвартоваться.
                Вскарабкиваюсь на пирс по приделанной железной стремянке, смотрю – алеут средних лет подходит. Смуглый такой, будто копчённый.
                – Мы русские, – говорю по-английски, – где можно пристать, заправиться топливом и чтобы нас ночью возвратившиеся с промысла рыбаки не отогнали?
                Щурится на меня внимательно – голова набок:
                – У меня тоже предки русские были, – отвечает, – Шелихов моя фамилия.
                – Эх, растудыт-твою туды! – смеюсь, – Мы тебя в проливе Шелихова искали, а ты вот где, оказывается, поселился!
                С яхты бросили швартовы. Заведя их на кнехты, я приглашаю Шелихова на яхту:
                – Спускайся, – говорю, – в гости. Об жизни погутарим.
                Тот с удовольствием прыгнул на яхту. Ввёл нас в курс деревенских событий. Мы ему фарфоровую кружку с надписью «Россия» задарили. Он её потом всем с великой гордостью показывал.
                Алеутов в Фолс-Пассе много, и трое – с русскими фамилиями. А русские суда, рассказывал Шелихов, никогда сюда не заходили.
                Да нет. Не преподают им в школах доподлинно период Русской Америки. А может и к лучшему для нас.
                Обрадованный приходом русских, Шелихов побежал делиться новостью с жителями Фолс-Пасса, а мы приступили к яхтенной приборке и пополнению запасов.

               
                *       *       *
                А первым прошёл Исаноцким проливом бывший участник Второй Камчатской экспедиции Витуса Беринга, квартирмейстер Гаврила Пушкарёв. Ставший после неё самостоятельным мореходом. На 23-х метровом боте-гвозденике «Святой Гавриил» иркутского опального купца Ивана Бечевина. В лето 1760 года он вышел на зверобойный промысел на Алеутские острова из Охотска. Из новостроя. Сначала на Атту (Ближние острова), потом на Адах и Атху (Андреяновские острова).
Своим появлением на Андреяновских островах, он морально и физически поддержал на треть выбитый аборигенами экипаж бота «Святой Владимир» морехода-казака Силы Шевырина, также бывшего участника Второй Камчатской экспедиции на пакетботе Витуса Беринга. К тому времени «Святой Владимир» был на промысле уже два года. Зиму с 1759 на 60 год встретил на Амле.  Летом оставшийся экипаж намеревался сниматься на Камчатку, настроив своими насильственными действиями против себя аборигенов и переживая за свою судьбу.  Обстановка складывалась не в его пользу. Разбив промышленников на три артели, –  одну, под началом подштурмана Дмитрия Панкова, Шевырин оставил у бота на Амле. Другую, в двенадцать человек, включая передовщика Семёна  Полевого и себя, возглавил сам и отбыл на  расположенную по соседству, чуть западнее, Атху. Третью, под предводительством энергичного, ищущего приключений купца Алексея Дружинина, отправил на лежащий восточнее остров Сигуам. В результате, когда Дружинин возвратился с пушниной с Сигуама, он застал артель Панкова осаждённой алеутами на боте, а артель Шевырина, как следовала из угроз осаждавших, была на Атхе перебита полностью. Силой двух артелей промышленники разогнали островитян, а тут, вскоре подошёл и «Святой Гавриил».
Встретившись с Пушкарёвым, Панков (тоже бывший участник Второй Камчатской экспедиции), принявший руководство ботом, заключил с ним договор о совместном промысле, создали «складскую компанию», укрепили оборону и остались на зимовку на Атхе до следующего года, ещё больше озлобив местное население своими насилиями.
                Весной 1761 года  Пушкарёв на «Святом Гаврииле», прихватив 25 девок и четырёх алеутов (двое из которых были с жёнами и детьми), отправился дальше на восток. Девки должны были собирать для пропитания экипажа сарану на островах, где они будут вести промысел, а мужики ловить рыбу. (На Аляске он их потом и бросил). Сарану камчадалы употребляли, как заменитель картофеля и хлеба.
                После отхода Пушкарёва, присмиревшие было алеуты, в июле снова напали на лагерь Панкова, убив одного промышленника и ранив семерых. После этого он тоже принял решение сниматься с якоря и идти к островам, лежащим далее на восток.
                Всё остальное время, до самой встречи Пушкарёва и Панкова на Камчатке, они вели отдельные промыслы, и пути их на Аляске пересекались только на карте. Иной другой связи между судами не было, кроме опроса местного населения при заходах во встречающиеся по пути алеутские стойбища.
                Подойдя в конце лета 1761 года к острову Умнак, Пушкарёв встретил здесь промышленников Степана Глотова с бота «Святой Иулиан». От Глотова Пушкарёв узнал о существовании на полдень островов Унимак и Аль-ак-сак (полуостров Алякса). В свою очередь Глотов узнал об их существовании от уналяскинских алеутов, к которым приплывали оттуда на байдарах родственники. Да и так, в хорошую ясную погоду эти острова просматриваются с запада, со стороны Берингова моря и с юга, со стороны залива Аляска, до самого аляскинского полуострова. И карты этих островов, сравнительно точные, рисованные на шкурах, были у аборигенов, которыми они делились для переписи с летописцами вояжа Глотова: Савином Пономарёвым и Петром Шишкиным. Знал он и о существовании острова Кадьяк от пленённого уналяскинцами кадьякца-коняги Кашмака. Потом Кашмак стал толмачём (переводчиком) у Глотова. Так вот этот конягмиут рассказывал (очевидно, пугая русских, чтобы те не шли в его земли), что там живут чудовища с одной рукой и одной ногой, а рты и глаза у этих страшилищ располагаются на груди. Но русские этим только раззадорились. Только зачесались кулаки.
Видя, что мешает Глотову вести устоявшийся промысел, Пушкарёв забункеровался водой и, добрав пропитания, отплыл в сторону неизведанных Унимака и Аль-ак-сак. 
                Осенью того же года он вошёл в просторную бухту со стороны Берингова моря, между островом Унимак и матёрой землёй Аляской, приняв Аляску также за большой остров. Открытую им бухту назвал бухтой Бечевина. Прошёл Иссаннахским проливом (как называли его потом промышленники, потому что неподалёку, юго-восточнее, на траверзе, со стороны залива Аляска располагаются острова Саннах, и этот пролив был ближайшим прямым выходом в Берингово море «из Саннах») и стал на якорь у стойбища алеутов, расположенного в районе нынешнего селения Фолс-Пасс. Аборигены встретили их добродушно и указали на большое лежбище моржей и котиков в следующем за проливом, заливе Икатан, и другом, вдающимся из него в берег, большом заливе.
                По началу охота была удачной, и Пушкарёв назвал второй залив Моржовым. Однако, чуть не  сгубила его экипаж неконтролируемая тяга к слабому полу. На востоке острова и юге полуострова было несколько алеутских селений. Постоянно наведываясь в них, они вызывали гнев у алеутов своим разнузданным поведением и насилиями над их женами и дочерями. Не только на Унимаке, но и на южном берегу Аляксы, и на острове Унга архипелага Шумагина, куда он потом перебрался вместе с ботом и, где, в бухте Захарьевской, мы простояли трое суток, укрываясь от циклона. Причём Пушкарёв первый подавал дурной пример, ведя за собой партию в 20 промышленников. К тому же, для успешного промысла нужны были средства передвижения, чтобы курсировать между островами. Все строящиеся в те годы боты были слишком тяжелы и мало маневренны для передвижения в изобиловавших островками и скалами водах. Промышленники без зазрения совести для этих целей экспроприировали у местного населения многоместные байдары. Против подобной ватаги наглых пришельцев, вооружённой огнестрельным оружием, аборигены в открытую, копьями и стрелами мало чего могли сделать. Поэтому они нападали на них неожиданно, заставая врасплох.
                В январе 1762 года алеуты выступили против непрошенных гостей. Стычки продолжались до самой весны. В команде Пушкарёва было убито восемь промышленников и столько же ранено. В ответ на особо дерзкое выступление аборигенов, Пушкарёв убил семь аманатов, что, как отмечают историки, явилось первым случаем убийства заложников в истории освоения Аляски.
Кое-как перезимовав, потеряв сожжёнными на берегу несколько артельных зимовий, в конце мая он вынужден был ретироваться с острова. Возвращаясь вдоль Лисьих островов с промысловыми заходами, он снова набарагозил, теперь уже на знакомом по встрече с Глотовым острове Умнак. (Степан Глотов на «Святом Иулиане» к этому времени, 26 мая 1762 года, уже отбыл на Камчатку с богатой добычей, оставив о себе у алеутов хорошее мнение). Пушкарёв насильственными действиями разогнал стойбище и увёз с собой шесть мужиков и четырнадцать алеутских девушек для тех же целей, что и раньше, на Лисьи острова, привёз с Адаха и Атхи. Однако заняться промыслом на алеутском ожерелье ему не пришлось. Сразу после отхода от Умнака бот попал в цепь летних циклонов, как никогда зверствующих в тот год. В течение двух месяцев штормы налетали один за другим, не давая возможности следовать прямым курсом или пристать к берегу. А, хочу заметить, боты того времени были оснащены прямым вооружением, а это значило, что лавировать против ветра они не могли. Грубо говоря: куда ветер дул, туда их и несло. (Точно также, всё лето, добирался до Камчатки в тот год и Глотов на «Святом Иулиане», ушедший с Умнака раньше Пушкарёва. Они вообще еле выжили: варили и ели добытые ими шкуры и обувь с ног. Прибыли в Нижне-Камчатск только 31 августа 1762 года с грузом рухляди каланов, лисиц и моржовой кости на сумму 130 450 рублей. Кроме того, в казну был сдан ясак на 256 рублей 50 копеек).

                ...И, в конце концов, 23 сентября, когда «Святой Гавриил» находился уже у камчатских берегов, пройдя мыс Шипунский, следуя в Петропавловскую гавань. Очередной ураган сломал мачту, выломал перо руля, смыл с палубы весь такелаж и 25 сентября, загнав в бухту, выбросил на берег. Бухту эту впоследствии стали называть Бечевинской. Наверное, Пушкарёв назвал её так, тоже из уважения к купцу Бечевину, а, может, потому, что в ней ему пришлось долго «бичевать». (Шутка).
Возможно и бухту, подходящую аппендицитом к Бечевинской с другой стороны полуострова – Моржовую, он тоже назвал, как ностальгическое воспоминание об оставленных на Аляске бухтах Моржовой и Бечевина.
                Трагедия кораблекрушения имела более жуткое продолжение. Когда буря утихла, Пушкарёв отправил всех девок в сопки, якобы за ягодами, а через некоторое время пошёл следом и сам... Что там произошло, история умалчивает, но две алеутки убежали от него в горы, а одну он убил. Оставшиеся – кинулись в бухту и утопились. Каждый народ имеет свою гордость и предел для издевательства над ним.
                Вернувшись на бот, Пушкарёв  пожелал избавиться и от остальных аборигенов, свидетелей его жестокости, и приказал выбросить их за борт, оставив только Моисея и Ивана, бывшими при нём толмачами. Ну что сказать? Сержант – одним словом.
                Спасённый груз пушнины был оценён в Петропавловской гавани в 52 570 рублей. А по доносу двух промышленников все, особо отличившиеся в издевательствах над островитянами члены команды, совместно с такими же «деятелями» ботов «Святой Владимир» и «Святые Прокопий и Иоанн» в количистве сорока промышленников, предстали перед судом, и в наказание были оставлены на Камчатке для хлебопашества. То есть, должны быть отправлены в Камчатскую долину на принудительные работы, где казаки настрополились в суровых северных условиях выращивать рожь. Но наказание оказалось условным по всем статьям, т.к. следствие длилось до 1774 года, и многие артельщики смогли сходить ещё в несколько вояжей, как и сам Пушкарёв, и Панков, и Глотов и Соловьёв, объявившийся в 1768 году в помощниках капитанов государственной экспедиции Креницина–Левашова 1764 – 71 годов на Аляску.


               
                *       *       *
                Дмитрий Панков, миновав Лисьи острова и архипелаг Шумагина, добрался до Кадьяка и зиму провёл в недружественной обстановке среди конягмиутов. Весной 1762 года, с трудом перезимовав, пошёл в обратную сторону ни солоно хлебавши и пристал к острову Унимак, где занимался промыслом на рядом лежащем острове Икатан (Сегодня - это присоединившийся к Унимаку узким песчаным перешейком полуостров).
                Залив Икатан – северо-восточная часть острова, между полуостровом Икатан острова Унимак и материковым полуостровом Аляска, акватория которого, одна из немногих на Алеутских островах, покрыта богатой морской растительностью. В результате чего в нём водится много рыбы и, как следствие корма – многочисленные стада зверей: моржи, нерпы, сивучи, бобры.  Пролив между Унимаком и Аляской соединяет южный залив Икатан с северным заливом Бичевина, который назвал так Пушкарёв.
                Панков зимовал на юге (бывшего тогда островом) Икатана, присоединившемся впоследствии намытой волнами косой к Унимаку, в бухте Порт Дора. Полуостров Икатан представляет сегодня длинный и низкий песчаный западный берег с высокой блямбой-оконечностью в 594 метра – пиком Икатан в своей восточной стороне. Здесь, в бухтах Восточная Якорная, Западной Якорной, заливах Икатан и Бобровой, он и добирал «план» по мягкой рухляди и рыбьему зубу, до августа того же года. О стычках его экипажа с кадьякцами и унимакцами ничего не известно. О потерях тоже. Хотя был он на Унимаке уже после того, как Пушкарёв оставил на нём свой кровавый след. И несомненно столкновения эти были. Потому что каткгае-гуки были непримиримыми мстителями.
Восточный мыс полуострова Икатан носит название: мыс Панкова. В 2, 8 милях к NNOst-у от него находится банка Панкова с глубиной 1, 5 метров.
                В августе 1762 года «Святой Владимир» благополучно покинул Унимак. Однако промысел, из-за боязни быть побитыми унимакцами, сложился опять неудачно. По пути домой Панков зазимовал для продолжения промысла на острове Кыска. Здесь известный уже нам начальник артели, Алексей Дружинин, снова чинил похабства местному населению с командой пребывавшего там в это время бота «Святые Прокопий и Иоанн» под командой казака Алексея Воробьёва.  С Кыски в Нижне-Камчатск «Святой Владимир» ушёл 3 июля 1763 года. Следом за ним, 4 июля, отвалил и Воробьёв, опасаясь быть отмщённым островитянами за свои проделки.
                На Камчатку «Святой Владимир» вернулся только 20 сентября 1763 года с грузом на 78 304 рубля, пробыв на промысле 5 лет. Такое незначительное «упромышление» пушнины за столь длительный срок плавания характеризуется не неопытностью промышленников, а варварским отношением к аборигенам, в результате постоянных стычек с которыми, они, опасаясь мести, старались не уходить далеко от укрытий. По своей охоте были скованы в свободе передвижения по богатым пушниной, не освоенным ещё островам. В те годы другие мореходы в среднем привозили за такое время рухляди и зуба на суммы от 100 до 150 тысяч рублей. А Андреян Толстых на «Святых Андреяне и Наталье» умудрился на Ближних островах за три года: с 1756 по 1759 упромышлить груза на 317 541 рубль.
                По прибытии в Нижне-Камчатск Алексея Дружинина вместе с «отличившимися» пушкарёвцами и воробьёвцами привлекли к суду за насилия над островитянами в числе тех самых, упомянутых выше сорока промышленников.
                После вояжей Пушкарёва и Панкова на всех Лисьих островах начались массовые выступления алеутов против русских промышленников. К тому же на Уналяске в 1763 году промышленники выпороли розгами за малую провинность мальчика-аманата – сына местного тойона, что подлило масла в огонь. Все острова были объединены в названье Лисьи не только потому, что на них в изобилии водились лисы, но и по одному родовому племени, которое их населяло, по одному языку их объединяющему, который быстро разносил молву о деяниях пришельцев. Выше на полдень жили уже другие племена, с другими языками: коняги, чугачи, колоши.  Поэтому в годы 1763-64-е, промышленники, приходящие на эти острова попадали в самое пекло стычек.


                *       *       *
                Третьему зимовщику Лисьих островов, пришедшему по кровавому следу Пушкарёва, повезло ещё меньше. Или не повезло совсем. Лука Наседкин – нижнекамчатский казак, также участник Второй Камчатской экспедиции Витуса Беринга, в 1763 году  только вернулся из пятилетнего вояжа на гукоре «Святой Николай» на Ближние острова и остров Кыска со сравнительно малой добычей: всего на 58 170 рублей. И сразу же, под осень, владелец бота, купец Никифор Трапезников, наслышавшийся о новых, богатых лисами островах, отправляет его на эти дальние земли. «Святой Николай» с командой 43 человека из 47, проведённых по судовой роли (четверо отстали по причини загула в нижнекамчатском кабаке), берёт курс прямиком на Унимак. Передовщиком с ним идёт купец Пётр Шишкин, вернувшийся в Нижнекамчатск 31 августа 1762 года на боте «Святой Иулиан» со Степаном Гаврииловичем Глотовым. Шишкин из прошедшего вояжа привёз самые подробные на тот момент карты Лисьих островов, составленные им самим. Не только виденных островов, но и не виденных – по описаниям аборигенов. Так что Наседкину в этом плане было легче.
                Подойдя к Унимаку, прошёл заливом Бечевина в Иссаннахский пролив и, обследовав попутно берег юга Аляксы, завернул налево, в хорошо защищённую от всех ветров бухту. Позднее эта бухта стала называться  Протасовской, по имени тюменского купца Якова Протасова (чьим, оставшимся на Лисьих островах в тот же год на веки вечные, вместе с экипажем, был галиот «Святой Иоанн»), и стал в ней на зимовку. Теперь эта бухта носит название Тредерс. А на месте первой стоянки русских зимовщиков сейчас стоит посёлок Моржовый – на южной стороне входа в бухту. Дальше, в конце бухты, располагалось селение алеутов.
                В середине декабря, построив на берегу землянку по типу алеутских жилищ, оставили бот вмёрзшим в лёд на мели неподалёку, занялись добычей зверя в окрестностях стоянки. Но вскоре толмач-алеут передал Наседкину взбудоражившую его новость от брошенной здесь Пушкарёвым одной из девок, привезённых с Атхи, что местные, с Унимака, хотят напасть на русских и всех перебить. Наседкин уже собрал привезённые с собой многоместные байдары и, так и так собирался плыть на лежащий рядом, отделённый лишь пятисотметровым  проливом, большой соседний остров. «Раз так, - решает он, - пойдём добывать пушнину войной. Иначе местные не дадут нам жизни. Надо их упредить».
Оставив в зимовье за главного передовщика Репина с ватагой из нескольких человек, способной защитить бот, Наседкин повёл остальных на кровавый промысел. С ним поплыл и Шишкин, имеющий, как мы помним, подробные карты Лисьих островов. Здесь и пригодилась его карта острова Унимак с нанесёнными на ней алеутскими селениями...
                Напав неожиданно на стойбище в районе нынешнего рыбокомбината Фолс-Пасс, он многих перебил вместе с семьями, а оставшихся обратил в бегство. Уцелевшие прыгнули в байдары и кинулись искать спасения в соседнем селении на севере острова, за мысом Чунак. Там, в устье реки, называющейся ныне Красной, впадающей в большую лагуну и располагалось это богатое рыбой стойбище. Каждое лето в эту реку заходили тучные косяки различной красной рыбы, и была она здесь гораздо крупнее размерами, чем в других реках острова и даже полуострова Аляксы. Промышленники потом взяли это на вооружение для добычи здесь своего пропитания, и селение стали называть Краснореченским.
Разрушив алеутское селение в Фолс-Пассе, зверобои пустились в погоню за убежавшими...
                Алеуты же, добравшись до Краснореченского селения, успели предупредить своих кровников о надвигающейся по пятам беде. Краснореченцы снарядили гонца на одноместной байдаре в расположенное в 14 километрах западнее, за мысом Васькинским, соседнее селение в устье реки Шишалдинской, за подмогой. Жён и детей отправили в горы, а сами приготовились к отражению нападения.
                Промышленники шибко не торопились. Шли основательно, как завоеватели. С обследованием вновь увиденного побережья на предмет, как бы сейчас сказали канцеляристы, наличия промыслового зверя и удобных для зимовки мест на берегу. Надеясь на преимущество убойной силы пороховых зарядов над стрелами и дротиками островитян, которые выпускались ими даже не из луков, а из костяной дощечки, зажатой в ладони, используя силу замаха метающей руки.
Шишалдинское селение они также взяли без потерь. Перепуганные, понёсшие значительные потери островитяне попрыгали в приготовленные заранее для отступления байдары и погребли искать убежища далее на запад, в бухту Урилью, в лагуну Христиансон. (Ещё раз напоминаю, что названия мест, употребляемых мной здесь, относятся к русским и американским картам более поздних лет. Местных названий на момент описания происшествий уже никто не помнит. Г.Я. С-О.)
                Разорив оставленное селение, наседкинцы продолжили свой промысел в сторону скрывшихся шишалдинцев.
Перепуганные вестью о разгроме трёх селений, алеуты лагуны Христиансон вместе с отступившими, решили не давать боя русским, а бежать далее, в бухту, носящую ныне название Катаракта и там, вместе с обитающим большим алеутским родом дать решительный бой пришельцам. Дальше убегать было некуда: весь юг острова был скалистым и необитаемым. Только на восточной стороне оставалось несколько малолюдных стойбищ.
                Промышленники разрушили и четвёртое оставленное селение, и окрылённые лёгкими победами, обогнув мыс Мордвинова, поплыли на зюйд-вест, на погром пятого.
Отпор, который они встретили в Катаракте, привёл завоевателей в замешательство. Численность обороняющихся в десяток раз превышала число нападающих, и они стояли насмерть, уже привыкшие к грому ружей пришельцев. В результате, после непродолжительного кровопролитного боя, наседкинцы были вынуждены бежать, потеряв убитыми больше половины партии. Был убит и сам Лука Наседкин. Шишкин с оставшимися зверобоями, побросав добытый и награбленный промысел, спешно отплыли в обратном направлении. Однако усилившийся юго-западный ветер, поднявший опасную для плавания байдар волну, заставил их спрятаться за мыс, разделяющий два обширных, но неглубоких залива. Пришлось высаживаться на берег для пережидания штормовой погоды. Тут их и догнали пустившиеся в погоню по морю и посуху защитники Катаракты. В результате стычки Шишкин был убит, а оставшиеся в живых, раненые промышленники, продолжили отступление по разграбленному ими же самими побережью на норд-ост, в сторону оставленного где-то за скалистыми мысами острова, на матёрой земле Аляксе, гукора «Святой Николай». Точно так же, как войска Наполеона в зимних условиях отступали по разрушенной смоленской дороге...
                До бота они так и не добрались: кто-то умер от ран, кто-то от холода, кто-то от голода и цинги, а других добили преследующие их алеуты.
                Приходящие гораздо позже этой войны на остров промышленники, слышавшие от местного населения о случившейся трагедии, назвали мыс, разделяющий два обширных залива, мысом Шишкина. А ещё позже, направленные царским правительством на Аляску для составления подробных карт капитаны, переименовали его в мыс Шишкова. По фамилии видного тогдашнего государственного деятеля, писателя и защитника русской старины, ярого борца с либералами-космополитами (Вишь ты! Уже тогда оные были.) Александра Семёновича Шишкова (1754 – 1841 г.г.). Что значил для Санкт-Петербуржцев какой-то мелкий и уже забытый купец, хоть и положивший живот за присоединение к России неведомых земель?
                Южный залив, в бухте которого была погромлена партия Луки Наседкина – Погромским; алеутское село – Погромным; вулкан, возвышающийся над селением и заливом на высоту 1980 метров – также назвали Погромным. Северный залив, от мыса Шишкина, вверх, до мыса, названного в честь другого первооткрывателя, Оксёнова, – Оксёновским.
                Чуть выше, пять морских миль на норд-ост, располагается самый северо-западный мыс острова, носящий сегодня имя известного русского контр-адмирала Мордвинова. Это название дал мысу зимовавший на Унимаке с 1768 на 1769 год на галиоте «Святая Екатерина» капитан 1 ранга Пётр Кузьмич Креницин в знак благодарности за лестный отзыв о нём перед Екатериной Второй после позорной  Кольбергской компании 1760 года в Семилетней войне. Тогда он командовал бомбардирским кораблём «Юпитер» и благодаря характеристики Мордвинова избежал наказания в числе некоторых капитанов за провал экспедиции.
                От мыса Мордвинова к востоку тянется бухта Урилья. Следующий мыс, ограждающий Урилью с востока, носит с незапамятных времён имя купца Лапина (Ивана Саввича), чьи зверобойные суда: «Святой Иоанн», «Святые Андриан и Наталья» и «Святой Павел» внесли большой вклад в географический открытия и промышленное освоение Алеутской гряды и Аляски, а одно из них, вместе с экипажем, навечно осталось на Лисьих островах.
                Сам Иван Саввич не участвовал в вояжах (экспедициях). Он субсидировал походы, давая работу и заработок «людям охочим» и казакам-первопроходцам. И отважные мореходы в знак благодарности и уважения называли мысы, заливы, проливы и острова именами своих благодетелей и покровителей. А все названия промысловых судов, заметьте, начинались с сакрального слова «Святой ...». Не потому, что все первопроходцы были настолько набожны (и отношение к алеутам доказало их безбожие), а потому, что каждый искал защиту у Бога. А богова защита теплилась для них на палубе уходящего в море, несовершенного, утлого плавсредства.
                Отправляясь в бурный океан, в неведомые дали, к незнаемым землям на хрупких скорлупах, каждый лелеял надежду выжить и вернуться...

                Ну, так вот: весть о победе над пришельцами неслась на байдарах, возвращающихся на насиженные места аборигенов, быстрее, чем возвращались пешим ходом по скалистым берегам сами пришельцы.
                Узнав, что партия Наседкина разгромлена, аляскинцы напали на зимовье оставшихся у бота зверобоев. Отбив атаку, репинцы перебежали по льду на  бот и приготовились к защите. Воодушевлённые победой, катагае-гуки (унимако-аляскинцы, как назвал эту породу алеутов Михаил Дмитриевич Левашов) осадили бот и закидали стрелами. Когда был убит последний защитник, аборигены разграбили бот, подожгли его и устроили ритуальные танцы, не сообразив и не понимая, что в арсенальном погребе закрыты запасы пороха и зарядов, рассчитанных на три года промысла...
                Прогремевший взрыв был такой мощности, что осветил берега не только южной Аляски, но и противоположного Унимака. С гор сошли снежно-каменные лавины, а разлетевшимися в разные стороны обломками досок и металлическими осколками оставшегося снабжения было побито и ранено немеряное количество празднующих победу аборигенов. Так отомстили наседкинцы за свою погибель уже после своей смерти. Легенду об этом взрыве не одно поколение алеутов передавало из уст в уста.

                ...Заправились водой и топливом, специально для нас открыли магазин (он не работал, а продавщица дожидалась желающих отовариться у себя дома, что напомнило мне жизнь в глухих деревнях России). Закупили продуктов, помылись в рыбокомбинатовском душе. Приходит Шелихов (долго, однако, ходил) с дочерью Тэмми. Та аж светится от радости. Конечно, русскую фамилию носит, а русских ни разу за всю свою короткую жизнь не видела. Лет ей 17. Учится на Аляске в посёлке Медвежьем, расположенном по соседству, через пролив, в колледже. Сейчас на Унимаке на каникулах у родителей. Протягивает две большие цветные фотографии побережья Фолс-Пасса в самодельных картонных рамках.
                – Здесь, – говорит, – на обороте, мой адрес записан. Пусть мне кто-нибудь напишет из России. Это мама моя фотографией занимается. (Эти фотографии по сей день висят на стене моей квартиры в Петропавловске, как напоминание о блужданиях по Аляске. Г. С-О.)
                – Да нет проблем – улыбаюсь – напишут, не волнуйся. Я бы тебе сам написал, да годы не те... Мы им тоже сувениры подарили: керамические кружки с надписью «Россия». Жаль, что наборов открыток о Петропавловске-Камчатском к тому времени уже не осталось.  А сделанный из оленьего меха, вышитый бисером корякский медальон на тонком плетёном ремешке она, сияя, тут же на шею повесила... (По-возвращении, после опубликования очерка о походе в газете «Камчатская правда», одна из алеутских девчонок нашего острова Беринга стала переписываться с Тэмми Шелиховой. Потом, восемь лет спустя, когда наш яхтсмен Сергей Пасенюк, находясь в одиночном плавании, возвращался из Ситхи на своей яхте «Александра», он  заходил по моей рекомендации в Фолс-Пасс на зимовку. Шелихов показывал ему свою кружку и с гордостью говорил: «Это мне русские подарили». Он помог Пасенюку вытащить «Александру» на берег и законсервировать до следующего года. Сергей через Анкоридж прилетел на Камчатку самолётом. Г. С-О.)
                Договорились на следующий день прийти к ним в гости. Они ушли, а мы ремонтом такелажа занялись.
                В 23 часа у Зигмаса переговоры с радиолюбителем из Петропавловска, Сергеем Дмитриевичем Лядовым, который работает у нас добровольным диспетчером: постоянно сообщает последние городские новости и передаёт приветы родным. В середине переговоров вклинивается владивостокская яхта «Адмирал Невельской», идущая в кругосветное плавание и отстаивающаяся на данном этапе вместе с нашей яхтклубной яхтой «Авача» в Датч-Харборе:
                – «Камчатка»! Вы где находитесь? Тут о вас все местные газеты трубят, что русская яхта в американских водах без визы шарахается. Всем портам предупреждение – по заходу задержать!
                Зигмас занервничал. Чувствую, готов сейчас всё бросить и срываться на выход. Успокаиваю его песней «Ночью нас никто не встретит. Мы простимся на мосту!»:
                – Кому мы здесь нужны? Здесь даже харбормастера нету!
Немного успокоился, но...
                После ноля, 24 июля, чуть свет, по приливу, отдали концы и двинулись через залив Бичевина в Берингово море. Смотритель пирсов, американец Ларри, с сизым носом, как у столяра Джузеппе, ещё вчера, после распития с нами оставшихся пузырей русской водки, для безопасности прохода снабдил нас планом фарватера, который здесь меняется ежегодно.

                24 июля 1768 года из Нижне-Камчатска на Уналяску вышли два бота государственной экспедиции для описания и картографических съёмок Лисьих островов, Аляски и Кадьяка. Галиот «Святая Екатерина» с экипажем из 72 человек возглавлял капитан П.К. Креницин. Экипаж гукора «Святой Павел» в 65 членов команды вёл М.Д. Левашов. К себе в команду Креницин включил и изнывавших уже два года от безделия на берегу известных нам бывалых мореходов, знатоков тех вод, односумов-товарищей, Соловьёва и Глотова, а в команду Левашёва пошли Пушкарёв и Панков.
                20 августа «Святая Екатерина вошла с юга в Умнакский пролив. И пока пробиралась между Умнаком и Уналяской с промерами глубин и нанесением  на карту встречающихся скал и островков, к северо-западной оконечности Уналяски подошёл менее быстроходный «Святой Павел». 22 августа они встретились и пройдя проливом Унимак далее на восток, бросили якоря в обширной бухте Калехта. Любопытные и охочие до подарков алеуты сразу повалили в гости. Байдары окружили боты. Везли воду, рыбу, ягоды, шкуры, лишь бы получить что-нибудь взамен. 23-го приплыл и «лучший друг» всех русских промышленников, и «разводящий» алеутов, номинальный алеутский «пленник», толмач Кашмак.            
                Встречи товарищей, прошедших вместе огни и воды всегда приятны, поэтому Соловьёв и Глотов были рады встрече со своим бывшим толмачём, живым и невредимым, не смотря на то, что алеуты уже несколько раз порывались его кончить. И опять Кашмак, между прочим, заметил, что в прошлом годе мужики с Акутана и Кугалги (Тигалда) убили здесь 15 русских из артели с зимовавшего на Умнаке одноимённого бота «Святой Павел» из Охотска, где мореходом был штурманский ученик Афанасий Очередин.  Кашмак тогда был у них толмачём и чудом открутился от припёрших его к скале, как предателя, диких кугалгинцев. А, может, и сам сдал на истребление артель, чтобы самому остаться живу. Кто теперь знает? Муза истории, Клио, неохотно открывает искателям истины свои секреты. Увидев на бортах ботов пушки, Кашмак вознамерился натравить русских на бывших свидетелей своей подлости и расквитаться с обидчиками. Однако Креницин пропустил его намёки мимо ушей. У возглавляемой им экспедиции была более высокая миссия, чем вклиниваться в скандалы и войны местного значения...
                Забункеровавшись водой и пополнив трюм провизией, утром 24 августа боты снялись и пошли на норд-ост, среди островов средней величины, расположенных между Уналяской и Унимаком, с уточнением координат их места положения. Потом эти острова Лисьей гряды будут носить отдельное название «Острова Креницина».
                25-го подошли к Унимаку и двинулись вдоль его юго-восточного побережья. 30-го, обогнув мыс Панкова, остров Икатан, пошли на норд, на вход в Иссаннахский пролив. «Святого Павла», на борту которого находились Пушкарёв и Панков, облазавшие эти места шесть лет назад на «Святом Гаврииле» и «Святом Владимире», Креницин отправил первым. В результате «Святой Павел» дважды садился на мель, и приходилось стаскивать его с помощью становых якорей и буксирных тросов. 1 сентября, выйдя в залив Бечевина, на беринговоморскую сторону, ошвартовались бортами и держали совет. Решили с описанием земли и поиском бухты для зимовки пройти по северо-западному побережью Аляксы, а если таковой не найдётся, искать укрытия на Унимаке, Кадьяке или возвращаться на Уналяску.
                Пройдя достаточно на северо-восток, обследовав на четырёх байдарах неведомую землю со стороны Берингова моря, хорошей бухты не нашли, но установили, что Алякса не остров, а если и остров, то достаточно большой. Пошли в обратном направлении и 5 сентября потеряли друг друга из виду. Далее капитаны стали искать место зимовки каждый себе.
Пушкарёв и Панков убедили Левашова идти на Уналяску. Хотя, казалось бы: Унимак и Аляксу они знали лучше, чем Глотов и Соловьёв, которые остались с Кренициным на Унимаке. Очевидно, боялись мести со стороны  катагае-гуков за прошлые здесь свои грехи. И правильно сделали. Они потом жили долго и ещё не раз побывали в этих водах.
                Впрочем, Креницин тоже хотел идти на Уналяску, но задули встречные ветры и «Святая Екатерина» не смогла их преодолеть. Повернула в залив Бечевина. Кое как, с помощью частых промеров глубин с идущих впереди галиота байдар, прошли узкий, извилистый фарватер пролива между мысами Чунак и Креницина, и повернули направо, в мелководную бухту, названную потом по имени галиота: «Святой Екатерины». Здесь, на берегу Унимака, стали строить три юрты: для рядового состава, командного состава и унтер-офицеров. Для строительства собирали выброшенный морем лес, рубили ольху в бухте Ольховой, коей богат и по сей день север острова, разбирали брошенные, разбитые промышленниками Луки Наседкина стойбища в устьях рек Красной и Шишалдина, и лагунах Петерсон и Христиансон. Попутно обследовали, описывали и наносили на карту береговую черту Унимака и Аляксы.
Дистанцировавшиеся сразу от пришельцев, аборигены ушли в дальние селения, и напрасно Креницин искал их для взятия аманатов – они не хотели поддерживать с экипажем никаких отношений и редко, только издалека, показывались на глаза. Это было плохо для зимовщиков. Мореходы не могли в достаточном количестве добывать для себя пропитание, и выменивать его было не у кого. Зимовка была исключительно тяжёлой. К первым числам мая 1769 года от цинги умерло 36 человек. Только 12 моряков ещё держались на ногах – 24 не вставали с лежанок.
                4 мая скончался главный мореход эпохи освоения Алеутской гряды, Степан Гавриилович Глотов. Царствие ему небесное и великая память на земле. Чёрт дёрнул его идти в эту экспедицию. Плавал бы и плавал себе на зверобойных ботах. Заговорён же был от гибельных алеутских стрел! Правильно говорят: кому суждено быть повешенным – не утонет. Так и остался, на веки вечные,  на своих вожделенных островах.
                ...Даже с наступлением навигации, когда из пролива выгнало лёд, Креницин не мог покинуть бухту, потому что управлять парусами и стоять вахты – людей не хватало. Только 7 июня в Исаноцкий пролив вошёл гукор «Святой Павел». Левашов всю весну вёл через алеутов поиски своего командира и его людей, пока алеуты ни привезли пакет от Креницина с указанием места своей зимовки.
                Левашова тяжёлая «зимовейная» участь миновала. Войдя в Капитанский залив 16 сентября 1768 года, стал на якорь в бухте у острова Игунок и начал обследовать внутренности залива. В результате, 20 сентября команда загнала бот в укрытую от ветров всех направлений гавань у устья реки Шаешниковой. Здесь, на берегу, Уналяски и построили одну большую юрту с двумя небольшими пристройками в виде буквы «Т». Место стоянки бота потом стали называть: заливом Левашова, бухтой Святого Павла, Капитанской гаванью.
                Левашов с трудом, но нашёл общий язык с местным населением. И не смотря на то, что тоже терпели и холод и голод, но имели возможность добывать морского зверя для пропитания и вести обмен товаров с соседями на свежее мясо и другие морепродукты. Поэтому, после зимовки, не взирая на болезнь цингой в различной степени 27 человек, у Левашова умерло только трое.
                Разыскав весной, через алеутов, зимовье Креницина, Левашов 1 июня пошёл к нему на Унимак. Пересадил на «Святую Екатерину» 10 человек из своей команды для возобновления жизнедеятельности галиота, вместе поставили крест на братской могиле умерших зимовщиков, и 22 июня пошли на выход из залива Бечевина, в Берингово море, и далее – на Камчатку. В Нижне-Камчатск «Святая Екатерина» прибыла 30 июля, а «Святой Павел» 24 августа 1769 года.

                Благополучно совершив двухчасовой переход через залив, закачались на беринговоморской волне и двинулись на запад, в направлении Петропавловска. «Прокламации» были розданы все. И только теперь, обдумывая на вахте весь наш поход, я понял, что «Память» памяти рознь. Это для нас поход выглядел дружественным, а для американцев это была политическая акция с нашей стороны. Как они ещё нас не заарестовали? Давайте представим, что, к примеру, на Курильские острова или Сахалин приходит без визы японская яхта с самурайским стягом, команда ищет  сородичей и заявляет, что они совершают поход «Память» по местам своей боевой славы. Я не думаю, чтобы наши пограничники дали им продвинуться дальше Крабозаводска на Шикотане или мыса Анива на Южном Сахалине. Хотя... говорят, что они вообще сейчас свободно могут туда ездить.
                К чести американцев, они дали нам обойти (обползать на брюхе) всё юго-восточное побережье Аляски. Не знаю, что писали, и будут ещё писать о нас аляскинские газеты, а они обязательно будут писать, так как вопрос о нашем пребывании у них  решался на уровне администрации штата Аляска, но все эти статьи будут выполнены по указке сверху, так как нигде, ни один корреспондент к нам не подходил.

                Всё хорошо, что хорошо кончается. Пусть теперь их делегация с Аляски  смотрит наше празднование и видит, как мы чтим память о своих предках.
Даже простые американцы понимают (и это неоднократно звучало в их разговорах с нами), что мы – сильная страна только тем, что у нашей нации глубокие корни, и наши люди упрямы до беспредельности. Поэтому-то, наверное, их правительство и ведёт сегодня политику: «Дружить с русскими нужно, только на их территории».

               
                28 августа 1993 г.            
                газета «Камчатская правда» ---
                Июнь 2011 г.
                г. Петропавловск-Камчатский