Повесть
…Уж давно я тайну эту
Хороню в груди своей
И бесчувственному свету
Не открою тайны сей…
Козьма Прутков.
Глава первая
Нью-Йорк – город контрастов, так принято считать, но Одесса, я вам скажу: «Мама, не горюй!», это, такой город контрастов…, буквально, во всём. Приведу самый простой пример – центр Одессы это типичный город, с претензией на европейский, а периферия, больше походит на, какую-нибудь, станицу. С привозу едешь на трамвае, каких-нибудь, минут сорок – пятьдесят и ты уже в одноэтажном частном секторе, будто едешь не по городу, а по станице. Справа и слева от трамвайных путей хаты утопающие в зелени фруктовых деревьев и огорода. Многие торгующие на привозе из этих хат, а вот уже ближе к морю огородов мало, больше всяких пристроек для отдыхающих – дикарями. Вот в такой его части я и живу с мамой. Наш дом стоит на высоком обрывистом берегу моря, весь, утопая в зелени: со стороны моря фруктовый сад, а со стороны города палисадник. Дом, не совсем наш, он двухэтажный, с двумя подъездами и проживает в нём четыре семьи, мы занимали левую половину первого этажа. Я, коренная одесситка, полукровка, отец мой русский родом из центральной России, как он говаривал – земляк Ушакова, и он тоже был моряком – капитаном дальнего плавания. Он окончил одесскую – мореходку, с мамой познакомился на танцах в клубе моряков… Когда мне исполнилось семь лет, ушёл в очередное плавание из которого не вернулся…
Теперь мне – семнадцать (если быть точным, исполнится, только, в декабре, в канун Нового года). Школа позади, отзвучала музыка выпускного бала, впереди взрослая жизнь. У меня на эту, взрослую, жизнь, далеко идущие планы, а чтобы они осуществились, реализовывать их надо начинать этим летом. Как все говорят (в основном мужское народонаселение) я очень красивая, поэтому подруг у меня нет, из-за их зависти, а ребята боятся подходить, они говорят:
– Ленка, ты такая красивая, что оторопь берёт, не только прикоснуться к тебе, а и подойти страшно.
А мне для реализации – задуманного, нужен мужчина, лучше приезжий, благо, что летом их много, - днём на пляже, а вечером на танцплощадке дома отдыха «Маяк». Это единственные места развлечений в нашем Киевском районе, не считая летнего кинотеатра, но он не в счёт. И, вот, в один из солнечных дней я пришла на пляж, захватив учебники, чтобы готовиться к экзаменам – в институт, но это было прикрытие, я, делая вид, что занимаюсь, наблюдала за мужчинами на пляже. В поле зрения ни чего подходящего, вдруг вижу, идет молодой, типичный, одессит с малолетним сыном. Вообще, наши, – местные редко ходят на пляж, чтобы загорать, только по коммерческим соображениям, а этот – выгуливал сына. Представьте картину: стоит, молодой мужчина с небольшим пивным животиком, на голове носовой платок, чтобы не напекло, с завязанными по углам узлами, и, ни на кого не обращая внимания, читает газету. В его ногах, ковыряется в песке, совсем голенький, сынишка и что-то напевает. Вдруг он затихает, папа бросает на него мимолётный взгляд, и, продолжая читать газету, говорит:
– Фима, не крути писю.
Фима не обращая, ни какого, внимания, продолжает своё дело. Минуту спустя, не отрываясь от газеты, папа ему опять говорит:
– Фима, я же тебе, уже гавару, – не крути писю.
Сын, как ни в чём не бывало продолжал изучать свою писю, а папа читать газету…
– Фима, – спустя время, невозмутимым голосом наставлял отец, – не крути писю, почему у тебя поведение номер два, а не номер пять, как у того дяди? Ты же видишь, дядя сидит и не крутит писю.
Я посмотрела, что это за дядя, на которого указал папаша, за этим монологом я не заметила, как на пляж пришёл молодой человек, атлетического сложения, красив собой с совершенно белой кожей, видимо, только прибыл и лучи нашего одесского солнца его ещё не касались. От этих слов он встал во весь свой великий рост, все вокруг, представив, как он это бы – делал, грохнули, гомерическим хохотом. А он, покраснев, быстро собрав свои пожитки, покинул пляж. Молодой папа, почитав, ещё несколько минут, газету, сказал:
– Фима, домой! И пошёл на выход, даже, не посмотрев, следует за ним сын, или нет.
Вечером в «Маяке», на танцах я обнаружила того парня с пляжа, он одиноко стоял под фонарным столбом и смотрел на танцующие пары. Я решила подойти к нему поближе и понаблюдать. Продираясь сквозь лапающие взгляды мужиков, села на скамейку и стала наблюдать за объектом. Он был неотразим в своих белых брюках и белой рубашке, расстёгнутой на три верхние пуговицы. Было заметно, что он поджарился, хотя и побыл на пляже совсем немножко, белые одежды, особенно вечером, подчёркивали его слабый загар. – Да, он что надо, – мысленно утвердив его в претенденты, для осуществления своего плана, я стала изучать его внешность: широкоплеч, как ранее отметила, высокого роста, волосы пшеничного цвета, волнистый чуб спадал на высокий лоб. Брови густые, прекрасно сочетались с его глазами, какого они цвета было не разобрать, так как он стоял под фонарём. Губы полноватые чувственные (вот он чему-то улыбнулся, улыбка обворожительная, что делало его лицо ещё привлекательнее), нос прямой не узкий, но и не толстый, даже и не знаю, как описать, думаю, если его потрогать, он крепкий и приятный на ощупь. Вспоминаю, как девчонки говорили, что какой нос у мужчины, таков и его член, а у женщин это – сравнивается с их губами. Автоматически бросила взгляд на то место… Не знаю, можно ли сравнивать, то, что у него выпирало, с носом, но от увиденного у меня сладострастно зазудело между ногами.
– Всё, – подумала я, – это тот, кто мне нужен, – окончательно утверждая свой выбор, – с моими данными, думаю, обольстить его будет не трудно.
Но я, видимо, не одна имела такие намерения. Местные одинокие отдыхающие в «Маяке» дамочки, старались привлечь его внимание своими прелестями, и мне надо было торопиться… Объявили «Белый танец», барышни чуть ли не бегом бросились к нему, но я была ближе всех… И, всё равно, подошла к нему с соперницей, мельком взглянув на нас, он выбрал меня, извинившись перед отвергнутой, он увлёк меня в центр танцующих пар. Танцевал он легко и красиво, играли вальс, мы кружились по площадке весело смеясь. Потом, много раз, играли танго, фокстрот и, конечно, «Мясоедовскую улицу» он приглашал только меня. Мы танцевали медленный танец, он держал меня в своих крепких объятиях, мои груди возбуждёнными сосками упирались в его мускулистую грудь. Я знала, что ему приятно и что он также возбуждён, это я почувствовала бедром, прижавшись к его могучему члену, он пульсировал. Впечатление такое, что я знаю его много-много лет, а он, тем не менее, даже не спрашивает, как меня звать – обидно. ВИА заиграл твист, это значит, танцы подходят к концу, вся площадка заколыхалась в бешеном ритме, он прекрасно танцевал твист, был пластичен и величав. В таком танце не поговоришь, потом будет короткий прощальный вальс, и если он не спросит разрешения проводить меня… Мои мысли прервало объявление, для отдыхающих, в микрофон, о предстоящих экскурсиях на завтра, затем сразу заиграли прощальный вальс. Он быстро подошёл ко мне, и медленно танцуя вальс (только сейчас я рассмотрела его глаза, они были зелёные как изумруд), чем мы заметно выделялись среди стремительно вальсирующих пар, скороговоркой, будто мы прощаемся на перроне, заговорил:
– Как тебя зовут? Меня – Дима!
– А я – Лена! – захваченная его состоянием, также быстро ответила я.
– Можно я тебя провожу?
– Конечно, – радостно согласилась я.
Мы долго гуляли по обрывистому берегу моря и разговаривали, так ни о чём: о звёздах, ночи наши тёмныё, звёздные, о море, – какое оно красивое величественное.
– Пойдём купаться, – предложила я Диме, – вода тёплая, ласковая.
– Да я без плавок.
– Ну и что, я тоже без купальника, голые будем…
– Далеко только идти до спуска, – заметил он.
– Дима, ты забыл, что я местная, мне все тропы известны, иди за мной, только будь осторожен там темно, а то испачкаешь свои белые брюки.
– Постой, – остановил он меня, – я закатаю штанины, а ты, что так на каблуках и пойдёшь?
– Нет, у обрыва сниму.
Мы медленно, чтобы не оступиться стали спускаться. Вышли к старой лодке, она лежала килем вверх.
– Вот здесь и разденемся, – предложила я. – Ночью море действительно чёрное, за кромкой пляжа сразу – бездна, жуть! Ты знаешь, Дима, если и есть вход в тартарары, в подземное царство, так это море в безлунную ночь, как сейчас.
Лена разделась первая, и игриво виляя бёдрами, пошла в бездну. Дмитрий стоял, смотрел на её великолепную фигуру и думал: « Какая красивая дивчина, без комплексов, только познакомились, а ощущение, что знаю её сто лет. Первый день на море и такое везение. Интересно, даст она… или нет? Может не стоит в первый день знакомства…, ладно, чего гадать, как пойдёт.
– Ну, ты что не раздеваешься, стесняешься? – кричала Лена из темноты. – Иди ко мне, вода, как парное молоко!
Раздевшись, Дима решительно пошёл на голос, подойдя к кромке воды, сделав несколько шагов, нырнул. Он, мощно пронизывая толщу воды, как торпеда борт корабля, врезался в упругое тело Лены, руки коснулись её ягодиц, перебирая руками по её телу, вынырнул на поверхность. То, что он увидел, его поразило: в его могучих руках извивалась прекрасная русалка. Завязалась весёлая игра, два обнажённых тела, робко касаясь, всё ближе и ближе притягивались друг к другу. Лена хотела, что бы близость произошла сегодня, сейчас, нельзя терять ни дня, ни минуты. Потому что за одно – два и, даже, три совокупления забеременеть, шансов мало. И вот произошло то, что должно было произойти, они слились в объятиях, возбуждённый член Дмитрия упёрся в лобок «русалки». На глубине заниматься сексом не удобно и Лена поплыла к берегу, когда её ноги нащупали дно, она встала, волны колыхали её грудь, дразня Диму. Он вынырнул перед ней и, обхватив ягодицы, прижал к себе, их взгляды встретились, глаза Лены говорили: «Да! Да! Да!», – и тут же обвила его ногами.
– Я ещё ни когда не обладал, столь очаровательной и соблазнительной «русалкой»!
– Ну, так обладай, – и, взяв его могучий член, вставила в свою горячую норку. Совокупление в море, это что-то не обычное: ощущение – отсутствия тела, только фаллос и нанизанная на него вагина. Набегавшие волны, ударяя в зад, вталкивали его в тесную норку по самые яйца. Тут главное поймать ритм волн, иначе они будут вас таскать, стараясь оторвать, друг от друга и тогда наслаждение превратиться в муку. Но они справились со стихией, покорили её, превратив в помощницу. Дима трудился неистово его «поршень» работал в бешеном ритме, он ни когда не думал, что в воде можно вспотеть. Лена откинулась на спину, выгибаясь и извиваясь от подступившего оргазма, ухватив одной рукой Диму за шею, другой – ласкала свою грудь. «Да, – подумал он, – в воде долго не наступает оргазм», – и что бы его ускорить, стал представлять, что вместе с Леной – трахает всех известных ему красавиц. Это – подействовало, как только первые капли спермы устремились к своей цели, он выскользнул из разгорячённого, страждущего влагалища, а сперма, подхваченная волной, уплыла в неизвестном направлении.
– Ты это зачем? – возмущённо воскликнула Лена. – Я хочу – в меня! Ни когда так больше не делай! Только в меня!
– Ты же можешь забеременеть!
– Дай покой, я тебя умоляю! – в растяжку произнесла она, когда злилась или волновалась, она переходила на одесский диалект. – Это тебя не касается! Ты ж таки не наводи стыд на всю семью!..
Лена вышла из моря, и легла на спину у самой кромке воды, мокрый песок втянул её в себя. Из-за тучи вышла луна, море и всё окрест засеребрилось. Сейчас Лена, действительно, была похожа на русалку, сомкнутые ноги её находились по колено в воде, и можно было подумать, что заканчиваются они хвостом. Роскошные длинные вьющиеся и очень густые волосы разметались по песку, шикарная мокрая грудь искрилась капельками воды, она была неотразима и соблазнительна. «Нет, так дело не пойдёт, я не уйду, – сокрушалась Лена, – он обязательно должен соблазниться и взять меня ещё раз и чтобы ни одна капелька спермы не упала мимо». Дмитрий не спешил выходить, он решил снять напряжение и немного поплавать. Эта неловкая ситуация выбила его из колеи. Первый раз он столкнулся с тем, что барышня не требует надеть презерватив и при этом хочет, чтобы кончили в неё и когда это не происходит, всерьёз, злится. Так Дима взволнованно думал, плавая среди волн. Он всё ещё хотел – «русалку», об этом говорил его торчащий таран, как бы он протаранил её, но, вот, захочет ли она, неудовлетворённые женщины злобливы и готовые на всё… Дима поплыл к берегу.
– Наверно, она ушла и оставила меня одного ночью в не знакомом месте.
Он не сразу заметил Лену у кромки воды, она лежала обнажённая на спине, луна освещала её прекрасное тело. Набегавшие волны покачивали это божественное изваяние, словно лодку, лунный свет играл светом и тенью на её выпуклостях, то, высвечивая её прелести, то, пряча во тьму. В этом было что-то фантастическое, не земное, серебреная от лунного света дива, ещё сильней возбудила Дмитрия, его, и без того, огромный фаллос увеличился. И чем больше рос его дрючок, тем меньше он владел своим разумом, он как дикий зверь набросился на «русалку», её «хвост» тут же раздвоился, обнажив «грот» любви… Они бегали по пляжу, предаваясь любви, их обнажённые прекрасные тела стремились друг к другу. Где и как только Дмитрий не обладал ею, он столько раз кончил в эту шкатулку для спермы, что её хватило бы на целый гарем. На востоке небо стало светлеть, а море приобрело серый оттенок, пугающая рокочущая чернота медленно отступала, стала угадываться линия горизонта.
– Ой, смотри, светает, – воскликнула Лена, – пойдём ко мне, матери нет, она на дежурстве… Пойдём, – умоляюще сложив руки, просила она, – пойдём, так не хочется расставаться.
Дмитрий молча смотрел на неё. «До чего же хороша! – думал он. – Таким безупречным телом я ещё не обладал». Конечно, он имел много разных женщин, и все они были хорошенькими но, как правило, у той или иной – чего не будь, да не доставало. А эта чудо-краса – совершенна: тело крепкое, упругое, кожа нежная бархатистая, ножки длинные точёные вместе с изумительной по красоте попкой, приковывали взор, возбуждая желание. Он ласкал её глазами, а мысленно был в ней и наслаждался её сладкой булочкой, такой аппетитной и желанной. Большая грудь с красивыми обводами, вопреки всем законам – не висела, а возвышалась, как два кургана – близнеца.
– Ну что ты так на меня смотришь, словно, я у тебя что-то взяла, – одевая блузку, спросила Лена и, не дождавшись ответа, продолжила, – я сейчас тебе дам, так у тебя будет.
Её одесский говорок вывел его из оцепенения, он не помнил о чём она его просила, но был на всё согласен. Он опять хотел её, о чём не двусмысленно говорил его возбуждённый член.
– Ну, что решил?
– Ты про что?
– Про что, про что, ко мне идём?
– Что за вопрос, конечно идём! Только ты больше ни чего не надевай, ты прекрасна в платье Евы!
– Ну и ты не надевай…, – подумав, сказала, – пожалуй, рубашку можно.
Она его пожалела, стало свежо, воздух был прохладней воды в море, да и полуодетым он выглядел сексуальней. Его мышцы играли, освещаемые луной, он походил на гладиатора, особенно ей нравилось его грозное, пылающее страстью, оружие…
– Давай руку, – при этом, лукаво улыбаясь, взяла его за торчащий дротик, – и пошли.
Дмитрий ощутил её прохладную ласковую руку на своём разгорячённом члене, было несказанно приятно, её лёгкие пожатия всё сильней и сильней возбуждали его. Он шёл за ней и любовался: великолепными ягодицами, подрагивающими в такт движения, они были слеплены превосходно.
– Стой! – вдруг, крикнул он Лене. – Остановись, что там у тебя?!
И он стремительно приник к её попке и сал целовать, от чего ягодицы напряглись, стали твёрдыми как камень, но не надолго, эффект неожиданности прошёл и она опять сделалась нежной и податливой. Лена, слегка присела, и, поводя бёдрами, притворно испуганно спросила:
– Что, что там у меня?!
– У тебя там чудо! Не отвлекай меня, пожалуйста, дай насладиться этим великолепием!
И он продолжил: целовал, лизал, покусывал, воткнувшись носом в ложбинку между ягодицами, вдыхая едва уловимый приятный сладкий запах, запах ароматного нежного персика.
– Димка, сумасшедший! Что ты делаешь! Перестань сейчас же! – Томно произнесла Лена.
Но Дима не унимался. Его язык уже проник в сочившееся лоно…
– Димочка, дорогой, идём скорей! Всё – дома. Всё – дома. И там делай со мной всё что захочешь, ну не всё, – поправилась она, – а только то, что мне понравиться… Нам надо поспешить, сейчас пойдут пограничники, меня-то они знают, а вот тебя могут задержать, как шпиона.
– Какие пограничники?! – Удивился Дима. – Зачем они здесь?
– Ты что не знаешь, что в ночное время пляж является пограничной полосой?
– Ты что, серьёзно?! А у меня, и, правда, с собой ни каких документов…, да ещё мы в таком виде, давай одеваться.
– Вон видишь тропинку? Подымимся вверх и там, в саду оденемся, кстати, там я и живу.
Остаток ночи и до следующего вечера они не вылизали из постели. Лена как губка впитывала в себя нектар любви, который, как насос, Дима в неё закачивал. Только день назад закончились месячные, и Лена знала, что это самое лучшее время – забеременеть. Когда стемнело, они незаметно, как и вошли, вылезли из окна, через сад вышли на улицу и сделали вид, для соседей, что только пришли… И на следующее утро, когда мать Лены пришла домой с дежурства, соседка тётя Рая, высокая, пышногрудая, необъятных размеров, мать пятерых детей, коренная одесситка, чуть ли не выпадая из окна второго этажа, кричала матери:
– Гала, ходи скорей до меня, я тебе такое скажу, что ты поверишь!
– Ай, Рая, дай покой, я только с дежурства!
– Моня, ты слышишь, – крикнула она, в глубь комнаты не поворачивая головы, – что б я так жила! Она не хочет знать за свою дочь! Моня иди сюда, что ты там застрял! Скажи ей сам.
В окне появился Моня – её муж, маленький тщедушный, кучерявый и очень лохматый, в полосатой пижаме и в очках на самом кончике носа, он едва доходил до её дородной груди. В редкие моменты перепалок с соседями, когда ей говорили за Моню, она отвечала: « Мал золотник, да вонюч». – На что ей Моня возражал: «Рыба, моя, не вонюч, а дорог!». – «Мне лучше знать»…
– Что ты из-под меня хочешь?! Моя малышка? – обратился он к жене, обгладывая куриную ножку.
– Скажи ей!
– Дорогая соседка, если Вы думаете, что таки нет, то я скажу – да! Моя малышка, как Вы сами знаете, всё, что происходит в Одессе, знает раньше всех.
Лена сидела в комнате и с ужасом слушала. Неужели они слышали, как я стонала, и видели Диму, когда мы вылизали из окна. Заинтригованная мать, спросила:
– Ну, что уже стряслось за мою Лену?! Говорите.
– Ах, Галочка! Твою Лену провожал мужчина! – таинственно произнесла Рая. – Если вру, чтоб я здохла!
– Что за мужчина и откуда провожал?
– Откуда, за это тебе скажет Ленка. А мужчина – такой видный, шо наш – параход!..
Познакомившись с Димой, Лена уже не ходила ни на пляж, ни на танцы, всё время она проводила с ним. В одну из ночей, когда Дима был у неё дома, естественно, когда мама дежурила, его обокрали. Залезли в номер и утащили портфель, схватили то, что было на видном месте. Там особых ценностей и не было, кроме фотоаппарата «Зенит» и билета на обратную дорогу, да ещё вещи: трусы, носки, отложенные для стирки. Так что оставшиеся последние три дня его пребывания в доме отдыха они почти не виделись. Он проводил это время в милиции, а они не имели большого желания искать воришек, это был – «глухарь» и для показателей – играл отрицательную роль. По этой причине опера рекомендовали обратиться в суд на администрацию дома отдыха, для материального возмещения. Да Дима и не хотел этой волокиты ему главное билет, так как денег уже не хватало на другой. Лене он сказа об этом в последний день. «Эх ты, молчун! Пойдем в отделение там начальником – наш старый знакомый, друг моих родителей Николай Яковлевич Слипец, я с ним поговорю – поможет».
И действительно, уже к вечеру он вызвал Диму и вручил ему дубликат билета, они выяснили, что билет был действительно продан: на такой-то поезд, в такой-то вагон и в таком-то месте. На следующее утро Дима уехал.
Глава вторая
Лена радовалась, что она на шестом месяце, и по ней – не заметно. Не заметно было только для окружающих, но не для матери, – она сразу догадалась, дочь постоянно тошнило и рвало. Она Лену не ругала, не упрекала, только сказала: «Рожать поедешь к бабушке». Это была родная сестра мамы, моей матери, они когда-то вдвоём жили на хуторе в Карпатах, но моя родная бабушка умерла. Я в детстве бывала там, и мне очень нравилось: горы, леса, цветущие луга – красота, а главное ни каких посторонних глаз, мне это подходило и для реализации моего плана лучше не придумаешь…
Всё шло хорошо, а когда настало время рожать, я испугалась, нет, не родов, меня, вдруг словно, током ударило: «А если девочка родиться?..». Всё это время я была уверена, что будет мальчик. Двадцать второго апреля я разрешилась: «Слава Господу!», – мальчиком, бабушка Терезия принимала роды. Мальчик родился крупный – настоящий богатырь, весь в отца и с причёской, очевидная причина токсикоза. Назвала я его – Славик, бабушка возражала, говорила, что это не наше имя, но я сказала: «Слава! И эту тему закрываем». С чердака баба Терезия принесла люльку деревянную резную, наверно, кто-то из её детей в ней лежал, а может и моя мама. Отмыла её, застелила духмяными травами и подвесила у моей кровати. До двух лет Славик находился в своей люле, к себе его брала только под утро, покормлю грудью и оставляю с собой. В три года он уже постоянно спал со мной. Мы спали совершенно голые. Пососёт он меня и сытый ползает по мне, как божья коровка, он должен привыкать к моему телу и любить его. Славику (я ни когда не звала его сынком, чтобы он воспринимал меня как женщину) очень нравилось играть с моими грудями, его нежные пальчики доставляли мне неописуемое удовольствие. Ползая по мне, он открыл для себя и мою кису, его привлекла густая шапка волос на лобке. Он любил запустить в них оби руки и своими цепкими пальчиками теребить их, поглаживать, а ещё ему нравилось уткнуться в них носом, обхватить мои бёдра руками и быстро, быстро махая головой, тыкаться носом, при этом, громко заливисто смеясь. Себя ему я преподносила постепенно, когда он освоился с кисой, я раздвинула перед ним ноги. Он сначала подолгу сидел и смотрел, временами касаясь моих половых губ, от этих прикосновений меня трясло, а промежность зудела от желания, сколько лет моя пещера не знала посетителей. А мой будущий муж Вячеслав Дмитриевич ещё мал, но я дождусь того дня, когда мы с ним сможем предаться большой и страстной любви. А пока изучай меня, ты должен знать все мои впадинки и выпуклости и знать, как найти им применение. Однажды, когда он играл моими грудями, его стручок оказался у моего рта, он топорщился как нос у Буратино, я не знаю, он возбудился или это просто…, ну, в общем, не знаю что, только я с превеликим наслаждением поймала его в рот и стала сосать, массировать губами, играть языком. Славику это очень понравилось и теперь он, всегда, подползал к моему лицу и, выставляя свой стручок, молча требовал взять его в рот, и я охотно брала. А мне хотелось, чтобы он полизал и мой бутон, поиграл язычком, погладил своими нежными пальчиками. И мне пришла в голову одна мысль. Слава очень любил мёд, баба Терезия всегда потчевала его козьим молоком с мёдом. У неё в хозяйстве были три козы, козёл и пять улей, раньше был порося, но с годами управляться с ним стало тяжело, пришлось – забить. Ну, так вот, взяв с собой крынку с мёдом, я намазала свою многострадальную заброшенную норку душистым цветочным мёдом, он был таким густым, что у меня там всё слиплось, одна надежда на спасение, язык Славика. И он не заставил себя ждать. С таким старанием и упоением лизал, причмокивая мой, моментально раскрывшийся, цветок, обсасывая каждый его лепесток и влагалище. Потом он полез к моим грудям и начал сосать, я была на верху блаженства…
– Лен (он не знал слово мама, по известной причине), а почему у тебя не течёт молоко?
Вопрос был неожиданный, и я сразу не нашлась, что ответить.
– Так ты всё выпил, и теперь молока нет и не известно…, я же не бабушкина коза…
– А что же ты мёду мне раньше не давала, – прервал он мой ответ, – что между твоих ног?
– Потому что тогда его ещё не было.
– А теперь будет всегда? – не унимался он. – Я буду всегда его лизать, а молоко возьмём у бабушки, у неё вон сколько коз. Лен, а Лен, – поразмышляв, задал он вопрос, разглядывая мою вагину, – что у тебя тут такое и от куда – мёд, пчёлки приносят? А у меня всё по-другому и значит мёда нет, – огорчённо заключил он, разглядывая своё хозяйство.
– Это пока нет, а когда вырастишь, появится. Видишь, у тебя между ног такая штучка находится? Вот из неё и потечёт мёд.
– Э-э, Лена, Лена, ты, что не знаешь, я только из неё писаю!
– Вот я и говорю, это пока – писка, а когда вырастишь, и писка вырастет, из неё будешь не только писать, но и мёдом меня угощать, как я тебя, и писка будет называться –фаллосом. Понял?
– Каким ещё фа…лисом? – на секунду он задумался и тут же продолжил, – А когда это всё будет?
– Я не знаю, поэтому и сосу твою писю, чтобы не пропустить тот момент, когда появится мёд.
– А почему у тебя нет такой писи, как у меня?
– У меня, зато, – норка, где ты можешь прятать свою писю, а со временем и собирать туда свой мёд.
– А как прятать? Я сейчас хочу.
– Давай попробуем, но спрятать ты сможешь в том случае, когда он у тебя будет твёрдый и стоять.
– Это, как когда ты его в рот берёшь? Смотри, моя пися стоит и твёрдая, давай в прятки играть!
– В прятки! Это ты здорово сказал. Давай!.. Теперь, когда захотим этим заниматься, скажем: «поиграем в прятки».
– А где можно в них играть?
– Везде, только чтобы ни кто не видел.
– И даже бабушка?
– Бабушка особенно.
– Ну, давай уже играть смотри какой он твёрдый, как мне забраться в твою норку?
– Прежде чем в неё забраться ты должен поцеловать её полизать, и когда ей станет очень хорошо, приятно она раскроется, тогда ложись мне между ногами и всовывай в неё свою писю, я тебе помогу.
Славик принялся за дело, но у него ни как не получалось, тогда Лена взяла двумя пальцами его нежный ещё не большой пенис и ловко вставила в себя. Несмотря, что член был мал, вульва плотно обхватила его. Что делать дальше Слава не знал и лежал, на ней, не шевелясь.
– Ну что же ты, дружок, всовывай и высовывай его, совсем только не вынимай.
– Тыкаться что ли? – уточнил он. – Но мне не видно.
– Ну да, тыкаться, точнее и не скажешь, – детское мышление точно и без компромиссно, подумала Лена. – И делай это не спеша, постепенно убыстряясь, тесно прижимаясь к моей норке.
Слава трудился во всю, Лена обхватила его ногами, чтобы ему было легче и, буквально, всаживала в себя. Наконец уставшие, они раскинулись на постели, слава остался лежать между её ног.
Глава третья
Шли годы, Славка заметно подрос и поднаторел в сексе. Однажды, когда они все вместе обедали сидя в светёлке за столом, он громко произнёс:
– Лен пойдём, поиграем в прятки, мне хочется тыкаться.
– Прятки, какие ещё прятки? Вон какой здоровенный вымахал, – заметила баба Терезия, не понимая истинное значение сказанного, – пошел бы позанимался, экзамены на носу (Слава учился дома и экстерном сдавал экзамены, по причине удалённости хутора, а учился дома, вы понимаете по какой причине), а у него всё ещё прятки в голове. И когда только повзрослеешь, в твои годы по девкам пора уже бегать.
«Да уж, скорей бы», – думала Лена, слушая причитания бабы. Ей и самой хотелось потыкаться, хотя тыканьем это уже не назовёшь, Славик, в свои тринадцать, с не большим, – лет, стал справляться – на отлично, по-взрослому. И у него, наконец-то, появился свой долгожданный «мёд», которым он с большим удовольствием заполнял ей «пещеру». Только его детское определение – тыкаться, так и осталось в нашем лексиконе. «Ещё, каких ни будь шесть-семь лет, я сделаю его своим мужем, и мы сможем своим любимым – сексом заниматься официально. Ещё в Одессе знакомки ей говорили, что со своей красотой я себе мужа не найду, парни, мол, меня бояться, а мужикам – нужно только одно. Вот я задумала: сама себе родить и воспитать мужа!», от этих мыслей желание охватило её, и мелкая дрожь пробежала по всему телу, особенно щекотало между ног.
– Да ладно, Ба, что ты на него напала, сдаст он свои экзамены! Он парень смышлёный, прилежный и всё делает старательно, – говорила Лена, игриво посматривая на Славу. – Да, мужичок?!
– Да! – отозвался он. – К экзаменам я, можно сказать, готов.
– Вот и проверь его! – строго сказала бабушка, собирая со стола. – Наелись?.. Ну и хорошо, ступайте себе с Богом.
– Пойдём, детинушка, – лёгким подзатыльником я подняла его из-за стола, – на сеновал, экзаменовать – буду, только учебники возьми.
Слава пошёл за учебниками, а я в сенник. Поднявшись наверх, сбросила с себя все одежды и с блаженством плюхнулась в душистое сено, оно было хорошо просушено и поэтому ни какого запаха прели, только аромат карпатских луговых трав. Славы почему-то долго не было, ожидая в томлении, я задремала.
– Ты что же это делаешь?! Как ты могла – с мальчишкой?! Кто он такой, откуда он?
– Дима! Димочка, как ты здесь оказался? Как нашёл меня?! Как я рада иди скорей ко мне, возьми меня, не отвлекайся на не нужные расспросы, тем более что на них нет ответов. – Взволнованно сказала Лена, отстраняя Славу, умоляюще смотря ему в глаза.
– Я получил от тебя весточку, её принесла горлица, она влетела в окно и села мне на постель, тут же обернувшись тобой, сказала: « Иди за мной, я так соскучилась по твоим ласкам, мне так не хватает твоего могучего фаллоса!». И вновь превратившись в горлицу вылетела в окно. Шёл ли, ехал ли я, ты летела высоко в небе, указывая путь, так я здесь и очутился. Ты всё так же прекрасна и желанна, впрочем, я пришёл суда за тысячу вёрст не разговоры разговаривать.
Лена не успела и глазом моргнуть, как уже Дима обнажённый стоял над ней, держа в руках своего удава, который, извиваясь своим упругим мускулистым телом, стремился забраться в её тёплую и влажную пещеру. Широко раздвинув ноги, Лена приняла его в себя на всю глубину своей пещеры. Потом удава сменил шаловливый Димин язык, он игрался её клитором, лизал лепестки набухшей вульвы, и чтобы это было вкусней и смачней, Дима обильно полил всё это – мёдом. Лена извивалась и трепетала от страсти, она давно не испытывала такого счастья и наслаждения. И всё-таки, мелькнула у неё мысль: «Вот в кого Славка, вот у кого перенял он страсть к мёду!». Дима, между тем, удовлетворял её языком, проникая глубоко, насколько возможно, во влажное и липкое от мёда, влагалище.
– Дима. Ди-има! – кричала Лена. – Я сейчас взорвусь, ты не представляешь как мне хоро…, хоро…, хорошо! А-а-а! Димочка, любовь моя!
– Какой ещё Дима?! – услышала Лена голос бабы Терезии, ты что же это Славика обижаешь! Вон он сидит на жёрдочке с мёдом и молоком и горько плачет.
При этом она взяла деревянные грабли и стала прогонять Диму, толкая ими в бок.
– Иди, иди от сюдова чёрт окаянный! Ишь, присосался, ну-ка дай мальцу!
Дима кубарем скатился вниз и как сказочный джин моментально исчез, а его место занял Слава. Лена была смущена тем, что произошло и что баба Терезия раскрыла её связь со Славиком. Она не знала, как поступить: отдаваться ему при ней или…, она машинально сдвинула ноги. Но баба Терезия ни сколько не упрекала её за это, а совсем на оборот, стояла перед ней, уперев руки в боки и громко причитала:
– Э-э-эх! Кобыла ты эдакая, что же ты измываешься над малым, ему экзамены сдавать, а ты нервируешь… Ну-ка, Славик, – подталкивая его граблями, – отдери её, как Сидрову козу, а я покараулю, чтобы этот супостат не вернулся…
– Лен, ну, Лен! Ты что?! – услышала она голос Славы где-то со стороны, хотя точно видит его лижущим её вульву. – Раздвинь…
Тут она открыла глаза и стала испуганно озираться по сторонам, ища бабу Терезию. Наконец поняла, что Дима и баба ей приснилсь, а любовью всё это время занимался с ней Слава.
– Фу-у, – протяжно выдохнула она. – Это ты мой сладкий, ну продолжай, не отвлекайся!
– Ну, так раздвинь ножки.
Лена только сейчас заметила, что её ноги плотно сжаты, и она стала их плавно раздвигать. От мёда они слиплись, не хуже чем от клея, ляжки медленно расходились, вытягивая мёд в тонкие прозрачные нити, они как паутина окутывали всё пространство между ними. Слава стал слизывать эти нити, подбираясь к заветной пещере, добравшись – вылил крынку молока ей на подрагивающий живот. Молоко множеством потоков устремилось к «пещере», обтекая и пробиваясь сквозь кущи холма Венеры и прорвавшись, водопадом низвергались в рот Славика. Он, высунув язык, ловил тёплые струйки молока, одновременно касаясь им разгорячённых лепестков рдеющей вульвы и громко причмокивая, слизывал их… Наконец, они, перемазанные мёдом, молоком, спермой и налипшим на них душистом сеном, обессиленные, раскинулись по сеновалу. Дурманящие ароматы, кружили головы. В сеннике было уютно и спокойно, они лежали на спине, широко раскинув руки и ноги – отдыхали. Нега обволакивала их молодые прекрасные тела. Но если на них в это время посмотреть со стороны, они были похожи на чертей, от налипшего сена.
– Лен, а Лен, ты что, мне жена? – нарушив молчание, обратился к ней Слава. – Я читал в одной книге, этими делами занимаются муж и жена…
Лена молчала, не зная, что ответить, ей вообще не хотелось говорить. Слава, не получив ответа, больше вопросов не задавал. Так они молча продолжали лежать, пока их тела не стали чесаться от прилипшего сена.
– Надо баньку истопить. Пойдём, муженёк попаримся, смоем с себя грехи наши. Одеваться не будем, мы такие перемазанные. Пойди, посмотри, где баба.
Слава мигом скатился с сенника и голозадый юркнул во двор, через несколько минут вернулся и сказал, что баба спит. Я тоже спустилась, держа в руках свою и его одежду, и мы, смеясь, обнажённые, вываленные в сене как два чёртика, пустились в перегонки на задворки к бане. Баня всегда была наготове: в предбаннике сухие дрова, в раздевальне, она же и помывочная, стояли кадки с водой, по углам всунуты пучки душистых трав, веерами по стенке развешаны веники: дубовые, берёзовые, буковые, на любой вкус. Баба Терезия большая любительница и знаток бани и веники заготавливала сама, не кому не доверяла. Мы быстро растопили печь, и пока она набирала жар, ополоснулись. Обмывая Славика, я разглядывала его, он был рослый крепкий, как его отец, но всё-таки ещё мальчик, хотя первичные признаки мужчины уже видны. Его фаллос, для его возраста, изрядно поволосел и был достаточно большим, руки и ноги покрывал, пока ещё, нежный волосяной пушок. Я была довольна своим произведением. Но меня всё чаще и чаще стала посещать мысль: а вдруг, он увлечётся какой ни будь девицей или хуже того влюбится. И я гнала от себя эти мысли, потому что если буду думать, то, как известно мысль материальна, и может на самом деле осуществиться… «Нет, я влюблю и привяжу его к себе так, что он не взглянет ни на одну…, а для этого буду держать его на хуторе, до нашего обручения». Он также обмывал моё тело и вертел меня как куклу, усердно поглаживая и по хозяйски лапая меня, я не противилась и была послушна. Это моя покорность его возбуждала, а от него возбуждение переходило и ко мне. Властно повернув меня к себе спиной, прижался ко мне, и я почувствовала, как его «дротик» уперся в мои ягодицы.
– Пойдём в парилку, там тепло и удобней, – и, взяв его за возбуждённый фаллос, увлекла за собой, – садись на верхней полок, я хочу отведать твоего «мёда».
Слава удобно расположился на верху, прислонившись к бревенчатой стене, широко расставив ноги, его слегка обмякший член оказался на уровне лица Лены.
– Помастурбируй его, я хочу посмотреть, как он будет превращаться в могучее орудие.
– Что это такое? Как это? – недоумённо спросил Славик. – Я не знаю!
– Смотри, дурашка! – и она нежно стала массировать ему пенис. – Понял? Ну, теперь давай сам.
И Слава принялся за дело. Лена томно смотрела, как рос и вытягивался, багровея его «подосиновик», головка члена залупилась и он, действительно, стал походить на гриб – подосиновик, с большой красной шляпкой. Когда он достаточно напрягся, Лена ртом насадилась на него и стала губами и языком вытворять чудеса. Слава стукался головой о стенку, кусал губы, хватал её за голову и прижимал к себе, немного придерживая, что бы она замерла и не довела его до сумасшествия. Он ни чего не соображал, и ни чего не видел, он не видел как её прекрасная задница, словно, большой персик, крутилась во все стороны, он не видел её грудей с возбуждёнными сосками, торчащими, как столбики, одной рукой Лена поочерёдно теребила их… Вдруг он весь сжался как пружина, его буквально согнуло в дугу. Лена слегка отстранилась и в это время сперма мощными брызгами стала извергаться, она тут же стала ловить её ртом, янтарные капли не все достигали цели и попадали ей: на лоб, на глаза, на щёки. Что бы эти драгоценные капли «мёда» не пропадали Лена вставила член обратно в рот и стала глотать их. А Славка всё извергался и извергался. Насытившись, она направила «медовый» дождь на свои груди и стала втирать их в свою бархатную кожу, вначале одной рукой затем обеими. Слава, придя в себя, направлял свой струящийся прибор на неё, а она, буквально, мылась, втирая капли в кожу лица, плеч, шеи, бёдер. И когда поток прекратился, Лена с сожалением смотрела на всё ещё торчащий член, на кончике которого застыла последняя капелька. Она медленно приблизилась и язычком аккуратно слизала её. Славу будто током поразило, его головка была ещё настолько чувствительна и любое прикосновение, приводило его к конвульсиям. Лена умом это понимала, а её естество, её разъярённая плоть, её жаркое влагалище хотело продолжения. Ей хотелось немедленного проникновения… Она легла грудью на верхний полок, коленями встав на нижний, приподняла попу и раздвинула голени, от этого её влагалище слегка вывернулось. Усиливая эффект изумительной картины, пальцами раздвинула ягодицы.
– Ну же, муж мой! Возьми меня, утоли мою страсть!
Слово – муж, подстегнуло Славу, он соскочил с полока, подошёл к ней и понял, что не достанет… Вот оно желанное гнёздышко, перед глазами, но как – в басне Крылова – Лисица и виноград: «хоть видит око, да зуб неймёт…».
– А почему собственно неймёт, – подумал он, и ртом приник к влажной, горячей и пульсирующей вагине, – я же тоже могу ублажить её языком, пока мой член придёт в норму…
Лена кричала, вопила, трясла задницей так, что ему – Славику ни чего делать было не надо, он лишь высунул язык, а Лена вульвой тёрлась о него, пока её пещера обильно не засочилась. Тут он подумал: «пора бы вставить ей пробку!», но было высоковато, он огляделся по сторонам, и, увидав деревянный ушат с запаренными вениками, схватил его, быстро вытащил веники, вылил воду, перевернул кверху дном и подставил к полоку. Веники источали приятный аромат, Слава встряхнул их, поднял вверх, набирая пар, и стал легонько похлопывать ими по попе. Жар приятно обволакивал тело Лены, от неожиданности и полученного кайфа она застонала. Выворачивая ягодицы ещё больше, показывая свой прекрасный цветок любви, она призывала овладеть им. Но Слава горячим веником стал ласкать ей и без того разгорячённое лоно…
– Любимый мой, желанный, хо-чу, хо-чу тебя!! – кричала Лена. – Ну же, ну же люби меня, люби!..
Терезия пробудилась как обычно, день подходил к концу, часы – старые ходики в виде кошачьей мордочки с бегающими глазами, показывали четверть четвёртого. Всё было как обычно, только в этот раз на душе – тревожно. Где ребята, где их носит? Она поняла, это тревога за ребят, с ними что-то случилось, так как при мысли о них, сердце защемило.
– Лена! Слава! Где вы?
Ответа не последовало, она поспешно вышла из дома и увидала, что над банькой вьётся дымок. Она успокоилась, но сердце продолжало щемить.
– Надо ребятам кваску из погреба принести, – подумала она, – после баньки самое милое дело…
С полной крынкой ядрёного квасу она вошла в предбанник, хотела поставить её на стол и уйти, но решила сказать ребятам, что принесла им кваску. Так с полной крынкой и вошла в парилку, то, что она там увидела, не могло привидеться в самом страшном сне: её внук совокуплялся со своей матерью, точно так же как кабан покрывает свинью. Она и визжала, как свинья… Её крутануло так, что крынка выпала из рук и с громким стуком разбилась, квас, будто кровь, заструился по полу. Любовники, одновременно, оглянулись на неё, взгляд их был отрешённый и они, как ни в чём небывало, продолжали с упоением своё занятие, им было не до бабы – Терезии, оргазм – на подходе…
Терезия не заметила, как очутилась на улице, она шла по усадьбе не понимая куда, ноги, словно, ватные, сердце разрывала – боль, не хватало воздуха дышать становилось всё трудней и трудней…
Глава четвёртая
Терезию похоронили там же где и её родную сестру, бабушку Лены, в самом дальнем углу усадьбы. На похоронах и поминках людей было мало, ближайшие соседи хуторяне, вместе с Леной и Славой человек семь. Мать лены приехать не смогла – лежала в больнице…
Прошли годы Лена и Слава жили на хуторе вдвоём как муж и жена. Осенью ему идти в армию. Слава стал очень похож на своего отца и лицом и статью, широкоплечий красавец на голову больше своей «жены». Они съездили во Львов, пока военкомат не отобрал у Вячеслава паспорт, и за деньги, без всякого ожидания очереди, расписались, свидетелями были случайные молодые люди с улицы. Там же в Львове вчетвером посидели в ресторане, вот и вся свадьба. Брачную ночь провели у себя на хуторе, она у них была не обычная: Лена снимала с себя, какой ни будь, предмет одежды и оставляла не далеко от того места, где спряталась. Слава должен был, обнаружив этот предмет, найти её и тут же овладеть ею, так они играли по всей усадьбе, последний предмет одежды – чулки, Слава нашёл на плетне у сенника. Повертев головой, как бы ища Алёнку, так он теперь её называл, заметил подсвечник и спички на пороге сеновала, моментально сообразив, зажёг свечу и стал подниматься наверх. Алёна театрально возлежала на широкой простыне поверх сена, рядом стоял ящичек, покрытый рушником, на нём стояли: крынка с домашним вином, крынка с мёдом и фрукты, рядом ещё стояла глубокая миска с водой (не понятно для чего). Алёна не просто лежала, она изображала девственницу, стыдливо согнув ноги в коленях, положив оби руки на своё лоно, как-бы укрывая его, что должно было указывать на её непорочность. Вячеслав, приняв игру, тихо подошёл к своей возлюбленной, тут он понял для чего миска с водой, и поставил в миску подсвечник, быстро разделся и прилёг рядом. Пламя свечи играло светом и тенью на прекрасном теле Алёнки.
– Алёнушка моя! Любовь моя! Желанная моя! От головы до кончиков пальцев ног, каждый уголок твоего тела, каждую впадинку, каждую выпуклость я знаю и нежно люблю.
– Говори, говори, – с придыханием произнесла Лена, – как долго я ждала этого момента, этого дня или ночи, всё равно, сокровище моё! Любовь моя! Ты моё лучшее произведение, ты моя бабья песня!
Слава начал ласкать её языком, начиная с головы, взяв в рот душистые пряди волос, затем короткими поцелуями прошёлся по лбу, полизал брови, поцеловал каждый глазик. Немного отстранился и посмотрел на лицо Алёны, оно светилось, как лик мадонны, оно было каким-то другим, так же прекрасно, но красота была – иная. Оно влекло его, и он продолжил: полизал щёки, подбородок, шею, поиграл языком мочками ушек, затем каждое ушко он захватил в рот и там язык его нашёл немало приятных уголков. Лена тяжело дышала, её великолепная грудь высоко вздымалась, а темно-коричневые сосцы столбиками торчали на их вершине. Рот Лены приоткрылся, между алых губ показался розовый кончик языка. Он иногда выскакивал из убежища и медленно облизывал губы. Вячеслав, от уха короткими поцелуями приближался к уголку губ, дойдя до него, сделал затяжной влажный поцелуй, затем коротким прыжком своего рта поймал розового шалунишку и стал сосать его. Алые губки раскрылись ещё шире, и он стал целовать их изнутри, в засос, каждую отдельно. Губы заметно увеличились в объёме и стали похожи на большой алый бутон – розы. Слава стал лизать этот «бутон», будто слизывал с него росу, затем, захватил обе губы в свой рот и стал сосать их. Его и Алёну начинала бить мелкая дрожь, по их телам прокатилась волна желания, но овладевать ею сейчас не в ходило в его планы, он ещё только занимался любовью с её лицом, а впереди – столько прекрасного и волнующего. Спускаясь ниже по желанному телу, тут уже кроме губ, требовались руки. Вот и великолепные груди, он их знал и любил с детства, только теперь они для него имели иное значение, они были предметом вожделения. Он забился носом в ущелье между ними, ощущая знакомый запах её тела, запах её грудей, это место – сакрально, оно, может, и бывало не раз – лоном для его фаллоса. Сколько раз, зажав свой фаллос-таран вздымающимися грудями-холмами, он пробивал себе путь к её ротику, готовому испить любовный нектар, извергавшийся из него в моменты оргазма. Но это будет впереди, а пока нос и язык заменят его. Слава носом, перепрыгивая с одной груди на другую, тёр соски, доводя их до наивысшей точки возбуждения, их твёрдость не уступала твёрдости носа. Затем он брал возбуждённый сосок вместе с ареолой в рот и нежно сосал их, предаваясь младенческим воспоминаниям, тогда грудь платила за ласку – молоком, теперь же она потчевала его сладковато-кисловатым соком, что доставляло ему большое наслаждение.
Лена была на верху блаженства, исполнились её сокровенные мечты и желания, она ещё молода, красива, родила и воспитала себе сына-мужа. Он стал статным красавцем, благодаря её, искушённым в любви. Он был только её и будет её навеки, он же второй мужчина в её – жизни. Вы спросите: «Откуда тогда такой сексуальный опыт?», – всё очень просто – дар матушки природы, обладая им, Лена искусно с выдумкой пользовалась им. Славик – её любимый мужчина, родней и ближе нет, он плоть от плоти её кровиночка. Лена, где-то, в душе, понимала, что, то, что она делает – грех, что это – богопротивно, но она всякий раз гнала от себя эти мысли, пока молода и желанна, не хотела заниматься душевными терзаниями. Главное, что бы Слава был с ней и, что больше всего тревожило её, не влюбился в другую женщину. Думая об этом, Лена допускала возможность, при его статности и красоте, что женщины разных возрастов будут домогаться его, и он, когда ни будь, не устоит, ух, как она в этот момент ненавидела всех женщин. И она простит ему, если это не будет так явно и часто, да что там, всё равно простит, ей, просто, некуда деваться. Всё познаётся в сравнении, а когда он сравнит, поймёт, что лучше её нет, это она знает, наверное…
Его сильные и ласковые руки, как приятны их прикосновения. Слава знал все чувственные места на её теле и, проникая к ним, страстно и очень нежно касался их, пробуждая неукротимое желание, желание принадлежать ему. Вот и сейчас она готова принять его в себя, она как разбуженный вулкан, ещё мгновение и начнёт извергаться, и ей очень хотелось, чтобы их вулканы извергались одновременно, бурно и сладострастно. Но она также знала, что её любимый, пока всю её не оближет, не обцелует, в страждущее лоно не войдёт и до этого, желаннонго, момента она успеет несколько раз кончить…
Их брачные игры утихли, только, к обеду следующего дня, если бы не острое чувство голода они продолжались бы ещё длительное время. Их теперь ни кто не стеснял, и они не слазили с постели или с сеновала целую неделю, остановились только тогда, когда Слава почувствовал боль в головке члена, при тщательном обследовании она оказалась стёртой в некоторых местах до крови и прекрасная Елена языком и губами лечила его раны. Они стремились насладиться друг другом, так как Вячеславу предстояла служба в армии, повестка: – с вещами, лежала на комоде, как напоминание, что этот день не за горами.
Эпилог.
Вячеслав, отслужив, – возвратился к Елене. Живут они в счастливом браке, имеют троих детей: две девочки и мальчика. Жить они вернулись в Одессу. Мать Лены тяжело болела и умерла, так и не увидав внуков, она даже не подозревала о большом грехе дочери, иначе она ушла бы из жизни гораздо раньше, как бабушка Терезия. У Вячеслава было пару приключений на стороне с разными женщинами и ему не понравилось, он пришёл к выводу, невольно сравнивая, что лучше его жены в любви для него нет. Он так и остаётся в неведении, что его любимая жена – мать. Отца своего он один раз видел, не подозревая, что он его отец. Дмитрий приезжал в Одессу и по старой памяти навестил Лену, шёл к ней на удачу, так как не знал, живёт ли она ещё в том доме, что стоит на отшибе, на обрывистом берегу моря, утопая в зелени. И был приятно удивлён, застав её там со всем своим семейством, Лена представила его, как родственника по линии своего отца, несколько дней он пожил у них. Хотя возможность близости была, Лена устояла, не смотря на нахлынувшие воспоминания и что бы как-то загладить свой отказ и сделать Дмитрию приятное, сказала:
– Видишь, я мужа себе выбрала, похожего на тебя…
Так закончилась повесть о жизни и греховной любви женщины родившей себе мужа.
В. Панэка
14.09.2008 – 26.10.2009