А вот тут, Андрюха, я с тобой соглашусь. Должна… Должна быть у мужика собака. Ну, как без неё? Я же, сам знаешь, два через два. Два дня вкалываешь по двенадцать часов, два - отдыхаешь. И вот - нет меня дома. Что, приходи, кто хочет и тащи со двора всё, на что глаз ляжет? А может, то вещь и мне самому позарез нужная?! Не просто так же она лежит? И, обрати внимание, у меня, не у соседа во дворе!
Так кто ж нынче на это смотреть будет? Заглянул во двор, - лежит. Посмотрел по сторонам, - никого. Тишь да гладь. Ну, а раз никто не кричит – «грабаул караулят!» - хватай и волоки, куда подальше от того места, где схватил. Было ваше – стало наше. Докажи потом, что ещё день назад оно твоим было!
А как собака на дворе, так даже если меня и нет, - попробуй, сунься! Вон, посмотри, какой у меня красавец… Это, Андрей, кавказская овчарка. Кобель…
Здоров, правда? Он, как на задние лапы встанет, передние мне на плечи кладет. Махина! И вот заглянул кто во двор, когда меня нет… Да он как Бурана увидит, так пятки салом и смазывать не надо - тикать сразу. Тот даже пасть открыть, чтобы гавкнуть, не успевает.
Умница ты моя. Умница… Ну, хорош, хорош прыгать! А то повалишь мне вольер.
Да подходи, Андрюха… Ближе подходи, не бойся. Ничего, что он шатается. Не развалится вольер! На совесть всё сделано. Сам варил. Видишь, вот уголок приварен. Вот… А шов? Шов посмотри! Ровнехонько... Ты хоть лазером его просвечивай. Никаких пустот и трещин не найдешь. Нет их. И не будет. Сам металл ржа съест, а шов останется. Для себя делал! Полдня без продыху изо всей дури кувалдой по вольеру можешь молотить. Устоит!
Я из остатков потом свояку забор сварил. А он, паскуда…
Нет, ты представляешь? Как Заготзерно приватизировали… А он там работает.
Приватизировали, значит, Заготзерно. Потом москвичи его под себя подгребли. Поставили кой-какое оборудование, линию фасовочную, тару завезли, и стали с семечки масло бить.
Ну, я свояку и говорю – отлей, мол, бадейку пятилитровую. Не ведро там. Не бочонок.
Так, всего-то… Пять… Пять литров! Да они разговора того не стоят.
А он мне – то-сё. Охрана! Никак, мол.
Ах ты, паскуда. Как себе – так можно. А я… Пять литров попросил. И – «никак». Ну, раз так… Пошел я к нему, да и разобрал забор. Видишь, вон, у стены сарая заготовки лежат?
Что? Себе забор? Так вот он. Зачем мне второй?! На огороде? А там-то он на кой? И межи достаточно, чтобы понять, где мой, где соседский участок. Да не смотри ты на этот металлопрофиль. Это Штемпель от Клоуновских коз отгородился.
Клоун? А, ну да, ты ж его не знаешь. Он у нас в начале 90-х появился. Из Южной Осетии, когда там заваруха с ингушами началась, сбежал. А Клоун потому, что как что ни сделает, всё у него через задницу получается. Дом его видел, наверное? На том конце села, что ближе к станции. Огроменный, в два этажа. В такой придурашный желтый цвет выкрашен.
Как зима пришла, начал он тот дом топить. Месяц прошел и выставили ему газовщики счет. Так Клоун неделю по всему селу бегал, как ошпаренный. Каждому встречному тот счет показывал. Охренели, мол. А чего тут хренеть? У всех – такой же газ. И такую же точно цену газовщики выставляют. Хочешь, - топи. Не хочешь, тебе ж силком тот газ в хату никто не запихивает?
В общем, сейчас всё его семейство живет в двух из пяти верхних комнат. А по первому этажу козы бродят. Ну, не клоун ли? Зато гонору-то, гонору… Точно тебе говорю, не слиняй он вовремя к нам, так ингуши его там, как пить дать, пристрелили бы!
И козы эти… Завести завел, а пригляда за ними – никакого. Они и слоняются, как попало, по всему селу. И к Штемпелю на огород забрели. А он, как раз по весне саженцы вишни у межи высадил. Ну, козы взяли и объели у них верхушки с привоем. Вот после этого Штемпель и соорудил этот заборище из металлопрофиля.
Вот только к чему? Так, если только покрасоваться перед честным народом, показать, из каких крутых хозяин. Посмотрите, мол, каков я. Забор отгрохал. На огороде. В полный рост.
А так-то посудить… Он же не только сам себя обокрал, но и у соседа отнял тот метр земли, что вдоль всего забора протянулся. От профиля ведь тень падает. И что в ней расти будет? А если и будет, то как? Ну, захотел ты от коз отгородиться – вкопай столбики, да натяни на них сетку-рабицу. И защита от непрошенных гостей, и тени от неё никакой. А профиль этот… Показуха, в общем!
Да что ты меня с этим забором! Ты вот, на этого красавца посмотри. Нет, скажи – каков кобель? Красавец. А умница…
Если честно, так он мне больше не для охраны. Для души. Он же всё понимает. Я ещё во двор не вышел, а Буран уже знает, в каком я сегодня настроении. Сказать, само собой, ничего не скажет. Но посмотрит вот так, исподлобья, хвостом махнет… Как бы и мне скажет:
- Да махни и ты хозяин на всю эту ерунду, что тебя гложет. Только не хвостом, как я, а рукой. Махни, да и пошли их всех, к моим, собачьим, чертям!
Умница… И заметь, собака, от своего хозяина много берет. Если сам человек, пустобрех какой, то и псина у него - гавкает, гавкает… А какого лешего и зачем – поди, спроси у неё?
Вот напарник у меня. Который год бок о бок в одном цеху, на комбинате работаем. Уже давно бы выучился, да и сам варить начал. Нет, не надо ему. Как с самого начала был на побегушках, так и до сих пор. Это подай, то принеси…
И завел он себе собаку. Да не хухры-мухры какую. Южнорусскую овчарку. А это, я тебе скажу, псина… Не меньше моего. Только шерсть у неё белая, густая и морда вытянутая, чем-то на лисью смахивающая.
А живет у меня напарник в городе. В малосемейке. Он, жена и ребятенок маленький. Ну, и представь, к ним в компанию ещё барбос размером с моего Бурана. И все вместе - в одной комнате. Я так и думал, что недолго у них продлится их счастливая совместная жизнь. И, как в воду глядел! Подходит, как-то напарник и давай мне впаривать, что никакой семейной жизни у него от этой овчарки. И у жены, оказывается, аллергия на собачью шерсть. А уж жрет эта скотина… Больше, чем все они, вместе взятые.
И к чему только мне всё это? Ну, жрет и жрет. Лично у меня аллергии на собачью шерсть нет. Да и к чему всё это о чужой собаке слушать? У меня своя есть. Я и сам про неё много чего рассказать могу.
Напарник и поворачивает так плавненько. Нет, мол, не надо рассказывать. У меня и от своей голова уже кругом. А у тебя (у меня, то есть!) – хозяйство. И хозяйство – большое. Куры, утки. Кролы****. Огород опять же. Может, не лишней будет вторая собака? Тем более, не какая-то там зачуханая дворняга. Овчарка. Южнорусская! А она знаешь, какой сторож?
Я подумал, подумал… А и правда? Вольер у Бурана большой. Сам видишь! В нём и двоим таким не тесно будет. Ну, а жрачка… Да уж прокормлю как-нибудь я эту южнорусскую. Не объест она Бурана. В крайнем случае, лишний городской жир сбросит.
Ну, и говорю напарнику:
- Добро. Привози. Вот как будут следующие выходные, вечерком.
Он и привез.
* * *
Запустил я эту южнорусскую в вольер. Чуток присмотрел за обеими собаками для порядку. Убедился, что знакомство у них прошло без какого шума и лишней пыли, и пошел в хату, своими делами заниматься. Вожусь на кухне, кастрюлями гремлю. Ужин себе готовлю. Ну, и живности жрачку заодно.
Только слышу – шум какой-то во дворе. Куры всполошились, утки тоже голос подают. Выглянул в окошко - да что там такое? Смотрю, а эта белая, южнорусская «лиса» посреди двора разгуливает. Перепрыгнула через стенку вольера…
Нет, ты посмотри – высота какая! Почти в мой рост. А она её – без разбегу. С места. Перепрыгнула и ходит по двору, как хозяйка. Куры и утки от неё, глаза выпучив, – в разные стороны, только крылья хлопают. Ну, я – во двор, эту псину за шкварник, и опять – в вольер:
- Место. Ты поняла? Место!
Какое там! Я ещё и дверь в сени за собой закрыть не успел, как опять слышу – шум во дворе. Естественно, тут уже понятно – по какой причине и кто тому виной.
Я разворачиваюсь на сто восемьдесят и – обратно. Точно, опять эта белобрысая скотина по двору разгуливает. Я снова – за шкварник её и в вольер:
- Место!!
А она… Даже ждать не стала, пока я отойду. Прыг через стенку вольера и снова – куры с утками крыльями захлопали и врассыпную, кто куда…
Я и завелся. Да что за ерунда такая! Мне теперь всю оставшуюся жизнь во дворе сидеть? И эту безмозглую тварь в вольер запихивать? Никак ей не догадаться с Бурана пример взять? Вот же он. Умничка. Сидит себе в вольере спокойненько.
В общем, взял я эту напарниковскую собаку за шкварник, открыл ворота и ка-ак дал ей пинка под зад. Она и понеслась прямо по середине улицы. Стрелой. Только её и видели.
Ну, а я в хату пошел, своими делами заниматься. Сделал всё. Живность покормил. Перцы, огурцы полил. Вполглаза телик посмотрел, послушал хоть, что в мире творится. Угнали экстремисты очередной самолет? Или так… Спокойно всё в Багдаде и его окрестностях?
Посмотрел. Послушал. Да и спать завалился.
* * *
А под утро…
Только-только светать начало. Я ещё и кур из курятника не выпускал. Слышу – шум какой-то на улице. Ну, оделся я. Вышел. Смотрю, толпа небольшая у ворот моего соседа, Юрки Живца. И слышно, как сам он из хаты орет, что есть мочи:
- Люди добрые, рятуйте! Рятуйте!! Загрызают…
Ну, я подхожу к толпе, спрашиваю у Сашки Капылина, что как раз напротив меня живет:
- Да, что тут у вас такое?
- Собака. Огроменная. Во двор к Живцу забежала. Как только - непонятно. Ворота у него закрыты. Это уже мы их, и то – еле-еле, открыли. Надо ж было посмотреть: что там у него? А для кур дырка в заборе, чтобы они могли на улицу выходить, так та - маленькая. Этой псине через неё - никак не пролезть…
Но как-то видно протиснулась. И села. Прямо у Юрки на крыльце. Перед входной дверью. А Живец ночью во двор собрался. Побрыскать с крылечка по-быстрому, да и опять - в люлю. Последние, уже предутренние сны досматривать. И только он дверь открывает… А тут – псина эта! Белая, как привидение. И… «Гав!». Чуть не откусила Живцу, всё его хозяйство, что он уже из трусов достал, чтобы побрыскать. Ну, Юрка моментом, обратно в хату – прыг, дверь на щеколду и давай орать. Сам слышишь.
- Да слышу… А вы-то что?
- Ну, ворота приоткрыли. Я дрючок покрепче выломал и протиснулся во двор. Хотел погрозить собачине этой. А она, дрючок увидела, оскалилась… Да как зарычит. У меня аж сердце остановилось. Думал, прямо там, во дворе у Живца и помру. Как обратно выбрался – не помню. Сейчас видишь, мы тем дрючком, что я выломал, Живцовы ворота подперли. А то выскочит псина эта на улицу, разорвет всех в клочья.
- И что делать думаете?
- А хрен его знает… Может эмчеэсников вызвать? Они всех спасают. И нас должны!
- Может… Только дай для начала я сам посмотрю, что там у Живца во дворе.
- Ну, как знаешь. Только смотри, Константиныч… Осторожно! Ворота широко не раскрывай. Собачина там огроменная. Выскочит со двора… Нам всем тут - мало не покажется!
- Ладно, уж сам как-нибудь.
Раздвигаю всю эту толпу, что у живцовских ворот уже успела собраться, убираю дрючок, которым они подперты… Заглядываю во двор. Батюшки светы! Так это же моя, южнорусская.
Вот какого черта! Мне теперь что, до конца моих дней не будет от этой псины покоя?
Сам злой, как собака, распахиваю ворота и – во двор. А народ тут же, моментом, - в разные стороны. Как будто и не было только что никого у живцовского двора. Но мне – не до этого. Хватаю псину за шкварник и волоку её обратно, на улицу. А на мне уже Живец висит, обхватил сзади, за шею, плачет… Ей бо, не вру - вся рубашка была мокрая! Плачет:
- Константиныч… Спаситель ты наш! Константиныч… Спаситель…
А я стою посреди улицы – дурик дуриком: вот что мне с этой собакой делать. Убил бы, кабы мог. Да жалко как-то. Овчарка всё-таки. Южнорусская.
Ну, а народ, вроде как уже и осмелел малость, начал из-под кустов на бел свет выползать:
- Твоя что ли, Константиныч? Откуда?
- Моя. Да напарник по работе вчера сбагрил. Не нужна она ему в городе.
- А тебе? Нужна, что ли? У тебя же - Буран есть! На кой ляд тебе вторая собака?
- Да вторая, вроде как, и без надобности. Я так вечером и думал: убежит, и – слава Богу! А она видишь, вернулась… Вот, и куда её теперь?
И тут Капыл от имени всей толпы голос подает:
- Константиныч… А ты отдай её нам. Знаешь, какие из неё котлеты знатные будут?! А печеночка… Если её с лучком. Это ж объедение просто. С пальцами вместе проглотишь!
У тебя ж сегодня выходной? Так?
И псине надо сутки голодной выстояться. Чтобы желудок освободился. Завтра ты на работу, а мы её освежуем… Лучший кусок мяса – для тебя. Остальное перекрутим. Котлетки слепим. Печеночку с лучком пожарим.
С работы приедешь, а у нас всё и готово. Под такую закусь и самогончику литрушку найдем! А, Константиныч?.. Отдай псину.
Я долго и не думал:
- А-аа… Забирай!
Вот только котлет мне так и не досталось.
* * *
Я ж с самого ранья – на работу. А уже днем, ближе к обеду, эти ребята начали собаку свежевать. У них для такого дела всё заготовлено. Нож специальный, палочка острая из вишни вырезанная. В сарае крюки вбиты, пара веревок к потолку подвешена.
Освежевали они псину. Шкуру сняли. Голову отрубили. Выпотрошили. Разделали. Уже собрались фарш на котлеты крутить, как бац… Менты во двор вваливаются. А у них из-за спины Клоун руками размахивает. Орет, как будто не псину ту, а его освежевали:
- Сволочи… Сволочи! Украли козу. Зарезали, шкуру ободрали. Ни стыда у людей нет, ни совести! Украли козу…
Ну, народ тут в голос:
- Какая, к черту, коза? Собаку нам Константиныч дал. Вон, шкура и голова в сарае лежат.
Пошли в сарай. А шкура и правда – белая. Ворс длинный, густой. При желании и за козью сойти может. Но голова…
Голова-то, сразу понятно – собачья. Но, видимо, - не всем. Клоун как вцепился в ту голову обеими руками и орет своё на всю улицу:
- Сволочи… Сволочи! Украли козу! Голову отрубили. Рога отпилили. Коза… Моя коза! Отпилили рога…
Менты, посмотрели, посмотрели на это дело и говорят:
- Раз природа происхождения шкуры и мяса неизвестна, мы забираем всё на экспертизу.
И забрали. Всё. Подчистую.
Приезжаю вечером с работы: ни котлет, ни печенки. И от самогона уже почти ничего не осталось.
Но в стакан мне всё-таки накапали. Выпил я грамм сто за помин собачьей души и, даже не закусив так и не доставшимися мне вкусными котлетами и печенкой с луком, пошел на огород. Поливать огурцы с помидорами.
___________________
**** КролЫ (местн.) - крОлики