В неправильном лесу жил правильный медведь.
Как, неверно? О-о-о, да вы заблуждаетесь, милостивые государи и
государыни. Лес неправильный, а медведь самый, что ни на есть,
нужный и главный. Причём, в каждом лесу и на каждой русской
равнине. И нечего обращать внимание на тех, кто что-то там
болтает, каждый медведь правильный. Потому, что потому. Потому,
что хозяин.
Мишка знал о своей правильности с самого детства. Буквально с
того момента, как они с мамой вышли из берлоги. Первая встреченная
ящерица, гревшаяся на солнце, так и кинулась улепётывать от них,
изгибаясь всем телом и смешно разбрасывая лапки. Бросился было
Мишка её догонять, да - куда там, исчезла.
Маленькому Мишке можно было всё: гонять лягушек, переворачивать
черепах и задирать зайцев. Даже на волков бросался драться. А чего
бояться? За спиной - огромная мама. Мама такая большая и быстрая,
что один раз поймала лося. А уж этот-то - громадина. Медведицу
боялись все, любой подозрительный шорох вызывал у неё приступ
злобы. А уж, если Мишка пискнет, то ярость становилась невероятной.
Мама могла и дерево снести, если пацану что-то угрожало.
Понятно, чем завершается такое воспитание. Медведь вырос
напористым, нахальным, а, когда переехал в Неправильный лес стал
ещё более неуживчивым. Ни с кем и ни с чем не считался. Всё делал,
как хотел, не боясь никого. А звери медведя боялись и уважали.
Михал Потапычем величали. Правда - в лицо, за глаза же Мишкой и
звали. Только Мишкой...
Э-э-э, нет, не все, волки обзывали Топтыгиным. Вот так и
говорили: "Этот Топтыгин... Опять задирался". Хотя, непонятно,
почему "Топтыгин". Это же ёжик топает. Громко-громко. А ещё сопит,
фыркает, шумит, в общем. Медведи же ходят плавно, тихо. На мягких
подушечках лап. Нет, если нашему Мишке захочется пойти напролом
через кустарник, ветки затрещат. Но это будет тогда, когда он
захочет напасть. В этом случае даже ревёт. Но обычно - молчун.
Напролом? Ну, реально напролом - бывало редко. "Напролом" -
образ такой, нахальный. Понятно, Мишка же ни скем не считался.
Во время ссоры пристально-пристально смотрел в глаза и говорил:
"Как я сказал, так и будет". Привык он так. Вся бурая фигура
говорила, мол, я здесь хозяин и никто другой. Звери Мишку, хоть и
боялись, но не любили.
И случилось. Последнее время Потапыч понял, что за спиной его,
вокруг него ходят какие-то разговоры. Недовольство копится.
Взгляды, опять же, искоса. Кто-то буркнет: "Здрасть", - и бежать.
Ох, чуяло сердце...
Летним просторным днём, щёл Михаил мимо ивняка, ну того, что у
болотца. Идёт он и чувстует на своей шкуре взоры. Много собралось
народу, и все вцепились в него глазами. Но не видно никого.
Первой на тропинку выскочила дикая кошка. Да, именно так,
выскочила, дикая. Имени у неё не было. Где она жила, откуда
появлялась, никто не знал и не мог догадаться. Но - чуть скандал,
и это рыжее полосатое существо оказывалось в эпицентре.
Неудержимо.
Дикая кошка прошипела: Ты почему по этой тропе ходишь? Моя
тропа". Мишка от такой наглости оторопел, но, собрав себя, махнул
лапой, изображая, что хотел зацепить. Понятно, что дикая кошка
была увёртлива и поймать её не удавалось никому, но... Вместо
того, чтобы шмыгнуть в кусты, эта драчунья кинулась на голову и
вцепилась в ухо. Это была полная наглость. Мишка поднял лапу,
чтобы смахнуть рыжую бестию, но тут из кустов вылетел Сизый и
по волчьей привычке вцепился в штанину. Из кустов начали
высыпаться звери и птицы. Напали на Мишку. И тот, смахнув всё же
дикую кошку, побежал.
Потапыч первый раз убегал от толпы зверей. Не то, чтобы боялся,
но было больно, а всех расшвырять он не мог. Звери хватали его
зубами за шкуру, пытаясь порвать. Вороны пикировали и клевали в
голову. Даже птичья мелочь летела по бокам и чирикала, верещала.
Ежи самоотверженно выкатывались на тропу колючими шарами. А
высоко в небе парил стервятник, дожидаясь своей доли.
Мишка мчался в сторону реки и Другого Леса. У обрыва, около
ивового куста увидел рыжее пятно. Кума Зина? И... Потапыч
всхрапнул и проснулся. Это было обычное звериное собрание. На
Простой Поляне. За трибуной стояла кума Зина, лиса Зина и
что-то болтала, периодически поглядывая на Мишку. Подобострастно
поглядывая. Одобрительно похрюкивал подсвинок, ежи спали, а
барсуки перешёптывались. Всё было, как всегда.
У куста бересклета отдельно сидела Ксюха. К ней прижался
(а этот здесь зачем?) Мудрый, обнимая волчицу за плечи. Но
глаза у него были... Презрительные? Насмешливые? Злые? "Гнать бы
его, - подумал Потапыч и мысленно махнул лапой, - Чёрт с ним, он
из Другого Леса."
25.05.012