Корни забыли, что они...

 
Девочка была самая настоящая. Двенадцать лет. Русые волосы до плеч, голубые глаза Мальвины, нежный румянец на щеках.
- О чем ты мечтаешь? – спросила я ее.
- О том, чего у меня нет, - презрительно фыркнув, сказала она.
-  Давай, я немного изменю вопрос. Представь идеальное место, где тебе было бы хорошо, - я умаслила свой тон до грани возможного.
Честно говоря, хотелось отхлестать эту дрянную девчонку по щекам, привести ее в чувство. Но я знала, что взятие крепости кавалерийским наскоком – это иллюзия самая безумная изо всех безумных иллюзий, созданных человечеством.
Она задумалась ненадолго:
- На вершине горы. Я хочу стоять на вершине самой высокой горы, выше всех.
Контакт начал налаживаться. Девочка сменила маску презрения на маску погруженности в самое себя.
- И тебе там будет хорошо? – я продолжила разогревать место контакта.
- Да. Я там готова стоять вечность.
- А чем ты будешь питаться?
- ВОроны будут приносить мне мясо.
- И тебе будет хорошо в  полном одиночестве?
- Да. Я буду выше всех. Пусть внизу валяются трупы тех, кто не добрался до вершины, - в ее глазах появились слезы.
- А чье мясо тебе будут приносить вороны?
- Мне все равно чье. Пусть клюют этих людей. Я хочу быть на вершине одна.
- Люди будут тебя ненавидеть. Ты, действительно,  хочешь остаться в одиночестве?
- Да! И мне будет там хорошо! - слезы из ее глаз полились неудержимым потоком.
- Отчего же ты плачешь, если тебе там так  хорошо? – спросила я мягким тоном наставницы-всезнайки, предвкушая логическую развязку в виде искреннего раскаяния.
- Я плачу, потому что это никогда не сбудется! Моя мечта не сбудется, разве вы не понимаете? – со злостью выкрикнула она.
С моей стороны возникла растерянная пауза.  Мне выстрелили в самое сердце или в голову, одним воплем разбабахав все мои книжно-оптимистичные знания.

В приоткрывшуюся дверь заглянула ее мать
- Вот видишь, - сказала она мне, - видишь, какая у нее депрессия.
У ее матери тоже были голубые глаза и светлые волосы. На Мальвину, правда, она не тянула. Имя у нее было уютно домашнее Соня, и сама она  была удачной картинкой своего имени - скромная труженица, тихая, добрая и вполне адекватная.
Мы с ней прошли в гостиную, она усадила меня в бесформенную массу кресла-груши, прикатила сервировочный столик с дымящимися чайными чашками, выставила вазу с шоколадными конфетами.
- Даже не знаю, что тебе и сказать. Я в шоке. Все что выдала твоя дочь – это не истерика и не блеф. Твоя дочь мечтает, и не просто мечтает, а жаждет  быть в сытом покое на вершине горы. Причем, слово «покой» имеет в ее представлении двойное значение – неподвижности и покоя покойника, - сказала я, тяжело печатая слова.
- Это ужасно, - ответила Соня.
- Ужасно, - эхом повторила я, запивая сладкую конфету чаем. – Такие мысли у ребенка… Я никогда не сталкивалась с подобным. Она хочет есть мертвечину. Что же с ней будет дальше?
Соня тяжело вздохнула:
- Я не понимаю, откуда взялась эта гадость?
- И я не понимаю…
- Я же не такая…
- Ты не такая…
- Я никогда не мечтала о сытом покое на вершине горы!
- А о чем ты мечтала?
- Как о чем? О том, чтобы все было хорошо.
- Хорошо и спокойно? И чтобы денег много?
- Ну, да. А вершины мне не нужны. Пусть моя дочь поднимается наверх.
- Вот тебе и гора.
- Но я же без мертвецов хочу!  Я хочу, чтобы она  поднималась  по нормальной горе.
- Выше всех? Мертвые скатываются вниз, живые лезут наверх. Но они уже только внешне живые.
- Ты утрируешь. Людям свойственно стремление наверх, и еще они хотят быть сытыми и спокойными. Что в этом плохого? Ты разве хочешь не того же самого?
- Увы. Да. Я тоже хочу сытого покоя на вершине горы. И весь мир жаждет сытого покоя на вершине горы. Жуткая картина. Все лезут наверх, расталкивая друг-друга. Умирают…  И надо всем этим кружит воронье. А ведь она права. Девочка твоя права.  Она сообщила мне схему нашей жизни, так сказать, основную ее идею.
- Моя дочь тебя заразила своей депрессией. Я думаю, что в этой жизни все не так плохо.
- Ага. Все не так плохо. И воронье не кружит, и трупы не гниют, и горы золотые… Но кружит и гниют, и горы, не горы, а могильные холмы. Весь этот мир – мир мертвых. Будет ли он сбрызнут дорогими духами или одет в бархатные одежды… Везде одна и та же суть – тупое стремление к сытому покою на вершине горы.
- Ну, ты даешь! Неужели, все так плохо?
- Всюду разлагающаяся плоть. Все болеют, умирают. Все хотят залезть на гору денег или гору власти.
- Деньги бы мне не помешали, - грустно сказала Соня и  щелкнула телевизионным пультом.
Оттуда сладким приторным потоком полилась реклама. Деньги, кредиты, машины, услуги… С экрана на нас смотрели абсолютно счастливые люди, призывающие к сытому покою на вершине горы.
- Активия помогает пищеварению .
- Тойота Камри. Истинные ценности внушают уважение.
-  (Пиво) Сибирская корона. Есть чем гордиться.
- МТС. На шаг впереди.
- Ренни. Пять минут и никакой изжоги.
- Выключай эту муть, - сказала я поморщившись.
- Да. Воскресенье, а смотреть нечего. И я еще сегодня пропустила  «Золушку перезагрузку».
- Закомплексованных девушек преображают, чтобы они стали иметь успех у мужчин. Бред... Цель женщины - иметь успех у мужчин.
- Их цель стать красивыми, - возразила мне Соня.
- Красивыми… Но для чего? Чтобы подцепить мужчину или найти работу. Все Золушки мечтают о принце с лазурных берегов. Та же самая гора с сытым покоем.
- А о чем им еще мечтать? О голодном беспокойстве в низине?
- Почему сразу о голодном беспокойстве в низине? Есть варианты: сытое беспокойство в низине, голодный покой на вершине, сытое беспокойство на вершине, и прочие.  Выбирай, что твоей душе угодно.  На все вкусы этой жизни.
- Ты шутишь?
- Нет. Мы перестали думать о бесконечности мира. Мы стали букашками, стремящимися покорить могильные холмы, мы не хотим быть птицами.
- Говоришь красиво. Но из твоих слов суп не сваришь.
- Боишься голодного беспокойства? Сытый покой в низине горы – это твоя мечта. У тебя нет сил  залезть на вершину, и ты мечтаешь, чтобы вершины покоряла твоя дочь.  И у твоей дочери голодное беспокойство в низине горы и она, соответственно мечтает о сытом покое на вершине. 
- А у тебя?
- Сытое беспокойство в низине или на середине. Во всех людей зашита эта тупая программа. Помнишь, Перельман отказался от миллиона, все чуть с ума не сошли, такой ор поднялся, - я взяла из вазочки еще пару конфет.
- Он сознательно выбрал голодное беспокойство в низине. Обычно из такого состояния все бегут, а он не побежал. А мне что делать?  Мне не нравится голодное беспокойство в низине,– Соня подперла щеку рукой, намереваясь услышать ответ от меня.

Ветер шевельнул оконную занавеску. Мне бы хотелось  услышать птичье пение. Но в открытое окно влетали лишь отражения чьих-то голосов, кряканье сигнализаций машин, фоновый  прибойный шум улицы. В этом мире не было бесконечности, в нем была замкнутость земной сферы. Я не хотела бы  жить в мире людей, которые стремятся к сытому покою на вершине горы. Но я не знала, какое название следует дать  тому другому чувству жизни. Наполненность светом звезд? Парение в потоках неба? А как же земля? Ведь в земле скрыта особая сила прорастания жизни и ее расцвета. Как же все это вместе соединить?
- Может быть, люди должны стремиться жить в любви? – спросила меня Соня.
- Даже мечтая о любви, люди хотят от нее все того же сытого покоя на вершине горы верности. Всяких разных гор много, везде свои вершины. И все люди стремятся стать листьями, никто не хочет быть корнями.
- Кому ж охота в земле сидеть? - улыбнулась она, подливая мне в чашку чай. – Ты, наверное, устала. Пропускаешь через себя чужие сопли и вопли.
- Устала.
- Отдохни у меня хоть немного, я потом тебя провожу. У меня есть индийские арома- масла, от них наступает полное расслабление.  К ним в комплекте музыка в стиле релакс. Может,  погрузишься в себя, отдохнешь немного? А я пока ужином займусь.
- Манишь сытым покоем в низинке? – усмехнулась я.
- Маню, - улыбнулась Соня.
- Уговорила. Включай свои лампы.

 Прозрачный дым пах хвоей и одновременно цветущими акациями. Запах шел дремотными медленными волнами.  Я расслабленно вытянула ноги, погружаясь в легкое журчание медиативной музыки. Я не знала, как   помочь Соне найти контакт с дочерью. Обычные приемы в данной ситуации не могли сработать, а представить что-то сверх обычного я не могла.  Но по привычке я продолжала тупо нацеливать свой мозг на поиск ответа. Музыка журчала, лампы  чадили гипнотическим ароматом. От бесплодных умственных попыток найти ответ у меня разболелась голова. И еще я почему то стала думать о том, что до дома мне еще добираться полчаса. Эта мысль тоскливым дятлом стала долбить мою голову, и все чары мнимого ароматического комфорта тут же слетели с меня, собрались в вектор стремительного действия. Я решительно оторвала тело от присосок грушевидного кресла.
- Соня, не провожай меня. Мне сейчас надо срочно домой, - сказала я, в пустоту открытой кухонной двери.
- А как же котлетки? – Сонино лицо вопросительным знаком выплыло из глубины кухни.
- Я себя плохо чувствую. Мне нужно домой, - повторила я, застегивая ремешки  босоножек.
Соня привела мне в ответ парочку-другую штампованных фраз, которые обычно выдаются при прощании.
Я вздохнула с облегчением, когда двери лифта закрылись, отсекая меня от нерешенных проблем  трупоядных подростков и их покорных мам.

На улице царствовал густой вечерний сумрак, воздух был плотным и теплым. Я нажатием кнопки отыскала припаркованную Шкоду. Она в ответ уютно  вспыхнула огоньками.
- Девушка, будьте добры, подвезите меня, здесь недалеко, а то ноги болят, - старушка выступила из-за темноты моего бокового зрения.
Лицо в морщинах, высокая прическа, длинная пышная юбка из изумрудного шелка, кружевная белая  блузка с высоким воротом.  Похожа на актрису драмтеатра.
- Вы угадали, я актриса, - сказала старушка, расшифровав мой взгляд
- Опаздываете на спектакль?
- Ага.
- Я не таксую. Мне через центр ехать неудобно.
- Мне не в центр, здесь неподалеку есть экспериментальное поле сельскохозяйственной академии. Подвезите меня туда. Я опаздываю.
- А что там на поле?
- Там будет спектакль. Хотите я вам контрамарку дам.
- Спасибо. Но у меня нет времени.
- Зато оно есть у меня.
- Я за вас рада.
- Могу расплатиться с вами временем, если у вас его не хватает, - ответила старушка.
- Чем?
- Временем. У меня его много.
Вторую сумасшедшую за вечер моя голова выдержать не могла. Мысли нарисовали ужасную картинку, как она усаживается на заднее сиденье и накидывает мне на шею удавку.
- Я не кусаюсь, - сказала старушка, - мне, правда, очень надо.
- Опаздываете? А говорите, что времени у вас много.
- Понимайте как хотите, но я опаздываю из-за вас. У меня времени много, а вот у вас его практически нет. Подвезете меня, я с вами расплачусь временем, а не подвезете, то жизнь ваша придет к концу.
- Так. Началось… Вы мне угрожаете?
- Нет. Просто прошу вас подвезти меня.
- Нет, вы не просто просите. Вы настаиваете… А если я откажусь?
- Тогда для вас наступит конец света, Лерочка.
- Откуда вы знаете мое имя?
- Я знаю не только твое имя. Я все знаю про тебя, Лера. Ты работаешь детским психологом. Твой муж работает в строительной компании. Соня- сестра твоего мужа, у нее проблемы с дочкой. У тебя есть родинка на правой лопатке, которая тебя беспокоит своим возможным перерождением, ты тайно переписываешься с мужчиной  по имени Платон на сайте «в контакте». Тебе не нравится форма твоих коленок, ты мечтаешь о…
- Стоп. Кто вы?
- Я черная звезда, которая летит к земле, и через тридцать девять минут  пятнадцать секунд  она проглотит землю. Можешь звать меня Арина Родионовна или просто Феня. Мне так тоже нравится.  Собачья кличка. У твоей соседки живет рыжая такса с таким именем… У тебя нет выбора, Лерочка. Если ты не примешь меня на борт, ты  не доедешь до дома.
- Вы серьезно?
- Более чем. Вчера Платон написал тебе признание в любви, начинающееся со слов: «Лера, нам надо встретиться, предлагаю завтра у входа в городской парк Победы». Ты продумала весь день, но так и не решилась.
- Вы его мама?
- Мама?  Я не мама, я черная звезда… Черные звезды у вас называют черными дырами…Помнишь, у тебя была первая влюбленность? Его звали Володей. Он увлекался астрономией и рассказывал тебе про черные дыры. Его фото хранится у тебя на сто десятой странице книги о вкусной и здоровой пище…
- Откуда?...
- От верблюда. Милая Лерочка, я не шучу. Нам, вернее, тебе надо успеть до того как черная дыра проглотит землю.  Я не накину тебе удавку на шею и не возьму тебя в заложницы. Неужели, ты не чувствуешь ответственности момента?
Отсвет далекой молнии упал на ее лицо, и  через несколько секунд пришел приглушенный раскат грома.
- Хорошо. Садитесь.  Но только рядом со мной.
От Фени Родионовны пахло моими любимыми духами «Палома Пикассо».  Она проворно по-беличьи заскочила в машину и удовлетворенно откинулась на кресле.
- Я не ошиблась в вас, Лерочка, - сказала она, снова перейдя на высокопарное «вы».
Я же огляделась по сторонам в поисках случайных свидетелей. Но двор был пуст. Окна дома светились ровным голубым светом экранов,  и  создавалось впечатление того, что весь дом тихонько и напряженно гудит   как большой трансформатор.
- Я не сумасшедшая и очень добрая, вернее созидательная, - сказала мне Феня Родионовна.- А то, что я назвалась звездой, то это правда. Звезды в небе выглядят звездами, а на земле выглядят людьми. Звезды и люди – части одного целого. Люди – это проекции звезд на плоскость двухмерья.
- А вы к тому же черная звезда,- сказала я, заводя машину. – По ходу вы очень созидательная, раз решили устроить конец света.
- Лерочка, есть такая удивительная вещь – закапывание зерна в землю. Зерно поглощается черной землей. Для чего? Для созидания.
- Так вы земля… И хотите меня закопать?
- Почему только тебя? Всю вашу планету. Вся ваша планета – это зерно, люди в нем – это элементы цепочки ДНК. Людей уже стало много, они выполнили свою задачу, цепочки выросли. Зерно уже набухло, ему пора в почву на пророст.
- Ух ты!  А людей куда денете? Умертвите всех? – спрашивая, я тем временем, выезжала из двора на улицу.
- Лерочка, как вы можете так мелко представлять себе жизнь и смерть? Ваша двухмерность совсем затупила ваши мозги. Пришло время, и одна программа заменится на другую. Что раньше требовалось от людей?  Плодиться, размножаться, соревноваться. Вы очень четко увидели программу «сытый покой на вершине горы». Та программа дана была  людям для набухания зерна, а новая будет дана для прорастания.
- И куда же мы будем прорастать?
- Как куда? В трехмернось. В настоящую высоту.
- А есть ненастоящая высота?
- Конечно. Вы – двухмерные создания. Ваша видимая трехмерность - есть фикция, оптический эффект, подобие высоты. Люди нарисовали много гор и лезут по ним, как им кажется, наверх. Но все это не наверх, а вширь по плоскости, по нарисованным  на ней горам.
 - Не понимаю.
- Сейчас поймешь. Мы уже вроде бы приехали? – с Фени Родионовны снова слетел лоск помпезности и в голосе явственно проступили грубые нотки.

Я остановила машину на краю дороги. Экспериментальное институтское поле было частью ночной мглы. Огороженное витым металлическим забором, оно притягивало к себе взгляд, как может притягивать пространственный провал. Провал в густо застроенном районе выглядел впечатляющим. По виду Поле напоминало полигон, засаженный инопланетной травой.  Впечатление инопланетности  создавалось от неведомых полутрав-полуцветов  с мягкими шелковыми кисточками.
Феня Родионовна резво выпрыгнула из машины, и, открыв потайную дверку в заборе, побежала в темную глубину.
- Стойте! Подождите меня! – крикнула я.
Но Феня Родионовна и не думала останавливаться. Она исчезла в темноте. Я остановилась в нерешительности. Мне показалось вдруг, что у меня кружится голова. Мир качнулся, словно выворачивая меня наизнанку.
- Лерочка, ты как? – услышала я совсем рядом знакомый голос.
Я открыла глаза. Ночи не было, только светлое пространство. Под ногами что-то похожее на белый песок, впереди фоном неясные тени. Арина Родионовна стояла рядом со свернутым цветным ковром, с которого капала вода и сыпались комочки земли.
- Где мы? – спросила я.
- Где, где? В Караганде, - отозвалась старушка. – Вот, полюбуйся на свою планетку, - она указала на ковер, - можешь развернуть, если хочешь.
- А что там?
- Планета твоя. Я ее свернула, и теперь разверну по новому, в настоящую высоту.
- Но она же сферическая, как вы ее могли свернуть?
- Через  другое  измерение. Раньше ваша жизнь была обращена внутрь, теперь будет наружу. Представь, что ты жила внутри мяча, а теперь будешь жить снаружи. И настраиваться, Лерочка, будешь на прорастание к настоящему солнцу.
- А раньше солнце было ненастоящее?
- Большой фонарик, усиливающий оптический эффект, как в калейдоскопе. Ваша планетка вращалась вокруг фонаря, и головы ваши кружились… Вы смотрели узоры жизни, и вам казалось, что мир трехмерен. Но вы жили только в двух временных измерениях в прошлом и в будущем, и совсем не жили в настоящем. Вы не умели извлекать самую чистую и неисчерпаемую энергию времени из настоящего.
- А время – это энергия?
- Конечно. Это самая чистая энергия, которая движет миром, каждой его частичкой, связанной со всеми другими в единое целое. Движение без времени невозможно. Но вращательное движение –это лишь часть всевозможных движений во Вселенной. Рисуя свои горы  на плоскости, вы мечтали о вершинах, о листиках. Но листики и корни – это единое целое.  И ваши нарисованные листики, корни и деревья – лишь схемы живого древа жизни, его проекции.  В настоящее живое древо жизни   будет теперь прорастать семя вашей планеты.  И тебе, Лерочка, надо расти от кончиков корней до кончиков листьев.
Голос у Фени Родионовны стал затихать, слова начали сливаться в монотонное жужжание, громкость которого постепенно ослабевала, пока не превратилась в гул кондиционера.

Я проснулась в доме у Сони. Журчание релакс-музыки иссякло, арома-лампы давно погасли. Я лежала, свернувшись калачиком в кресле-груше, укатанная сумраком нарождающейся ночи.
- Лера, я не хотела тебя будить, ты так сладко спала,- сказала Соня, заходя в комнату  с тарелкой горячих котлет.
- Мне такая чушь снилась.  Такая чушь… Если человека поставить на лист бумаги, то на нем отпечатается его след.  Ступня - проекция человека. А человек – проекция звезды. Ты понимаешь? Мы здесь все звезды…  А звезды – клетки Вселенной?  Или  все мы клетки семени, а семя –это наша планета или даже вся наша Вселенная… И семя будет прорастать в дерево.
- Лера, может, съешь котлетку?
- Я уже сама как котлетка. Тошнит меня от еды. Домой хочу. Там еще конец света не настал?

Я выглянула в окно, земля была на месте, и звезды калейдоскопическими стекляшками висели наверху. Моя Шкода ждала меня. Никаких театральных старух не наблюдалось. Или все-таки что-то изменилось в мире? Но что может измениться в мире за время моего обморочного сна?
Я ущипнула себя для верности пару раз. Но где-то я читала, что боль не признак реальности. Люди могут испытывать боль и во сне тоже. Руке было больно, сердце тоже билось неровно. Часы начинали разбег по циферблату. Ощущение скомканного мира не проходило. И еще не проходило ощущение того, что скомканность мира существует только в моих мозгах сонных, спящих, амебных, которые просыпаются только для того, чтобы ухватиться за самый грубый слой реальности, только ухватиться, ухватиться… Взять, забрать, получить…

Программа набухающего семени  или программа корней «сытый покой на вершине горы» должна замениться на программу прорастания…  «Взять от кого-то» должно измениться на «отдать из себя». И тогда корни почувствуют вкус ствола и трепет листьев.

Я села в машину, залезла в уютный кокон салона, повернула ключ зажигания. Динамики исторгли из себя  тихий смех, потом неразличимый шепот, похожий на музыку, в которой стали проявляться отдельные слова:
- Давай, Лера. Не сиди в корнях,  не стремись в листики, а соедини их вместе  в древо жизни. Чувствуй себя от корешка до кроны. Найди в себе бесконечность… Земля уже развернута навстречу настоящему солнцу… Увидь его…Оно в тебе…Твое имя – солнце…
Мне стало душно, и я открыла окно.
- Девушка, подвезете меня к драмтеатру? – над моим ухом раздался знакомый голос, и сама она великолепная старушенция подмигнула мне и расхохоталась в голос, скидывая с себя все маски и превращаясь в…
Ни в кого она не превратилась. Это было бы слишком просто. Она разместила свои шуршащие юбки в салоне, чинно сложила руки на коленях

 Я сделала крюк и подвезла ее к центру. Она за всю поездку не проронила ни слова, только сказала на прощание:
- Спасибо. Я люблю нарушать классику жанра.
Сказав это, она выпорхнула из машины как ночная птица. А я еще долго кружила по городу, ставшему вдруг мне незнакомым. Пустые, темные улицы в сумрачном буйстве акаций, островерхие дома, полуслепые глаза фонарей в решетке проводов – вся эта декорация была готова стряхнуть с себя мутную шелуху  и предстать во всем своем истинном великолепии, повинуясь лишь одному движению моей мысли.
Я ощущала этот неведомый ключик внутри себя и все же не спешила его повернуть, словно боясь  того, что не смогу вместить в себя так много света.