МЫ. Будем жить дальше

Александр Николаевич Захарченко
         
МЫ. Будем жить дальше.
2012 г.
(Мистическая драма в одном действии)
            
 Действующие лица:
 Борис Щербаков:40лет, водитель маршрутного такси.
 Ковалёв Григорий: 35 лет, инвалид 2 гр., выше среднего роста, худой.
 Булаков Николай: Пенсионер.
 Егоров Алексей: 35 лет, преподаватель истории.
 Петухов Сергей: 25 лет, музыкант.
 Медсестра Мария: 27 лет
 Мать Егорова: видение.
 Отец Егорова: видение.
 Женская тень: видение.
 Пётр Караваев: 40 лет, риелтор.
 Марина Караваева (Жена Петра) 
 Екатерина Семёновна: женщина, молча выходящая один раз на сцену, будущая невеста Булакова Николая.
       
 Картина 1.

 Больничная мужская палата, торакальное отделение. Раннее утро. Включается свет, быстро заходит медсестра, в её руках накрытый салфеткой небольшой поддон с шприцами.
 Сестра: Доброе утро, просыпаемся, уколы! (Она быстро подходит к тумбочке Бориса Щербакова и ставит на него поддон). 
 Сестра: Проснулся, Щербаков? Поворачивайся!
 Борис: Неужели ночь так быстро пролетела? (Позевает) Дай глаза протру, торопыга.
 Сестра: Мне твои ясные глазки не нужны, уткни их в подушку, пусть досыпают, ты мне другим местом покажись.
 Борис: Интимным?
 Сестра: Сам знаешь...  Только за этим и хожу. Чего опять задумался?
 Борис: Каким боком повернуться, тебе какой больше нравится?
 Сестра: Мне все хороши. Какой не жалко, тот и подставляй!
 Борис: (Укладывается) Все жалко! Тело-то моё, не казённое, можно сказать, ещё молодое и красивое, а ты в нём дырки сверлишь на дню по два раза. Лучше какую-нибудь сладенькую таблетку дала бы, вместо членовредительства.
 Сестра: Таблеточки тебе другие принесут, не переживай, ишь, распыхтелся с утра, как паровоз.
 Григорий: Нет, на паровоз он своим габаритом не тянет.
 Сестра: Тогда паровозик… из Ромашково.
 Борис: Чего это сразу – паровозик?.. Почему не тянет?..(запальчиво)
 Сестра: Лежи смирно!
 Борис: Больно чего то...
 Сестра: Не крутись!.. Чуть в пупок иглу не воткнула...
 Николай: Маневровый! Не сможет без движения! Он и во сне норовит убежать, ноги  забрасывает выше головы.
 Григорий: Точно! Два дня здесь лежит, а уже со всеми перезнакомился, невесты со всех этажей, как по подиуму, проминаются мимо наших дверей, тапочками нежно шуршат.
 Борис: В том то и дело, что мимо... И неизвестно для кого шуршат.  Я вообще знакомых шоферов искал.
 Григорий: В женских палатах?
 Николай: Как там шоферихи поживают?
 Борис: Сами у них и спроси!.. На дверях, между прочим, не написано: мужская палата или женская…
 Григорий: Один аз можно ошибиться, понимаю, но по три раза, кряду, торкаться в одну и ту же дверь...
 Борис: Ты прямо всё замечаешь! Больной я на голову после аварии, спроси у врача. Ноги сами вперёд меня бегут.
 Николай: Мои уже запаздывают... голова уже в створ дверей протиснется, уже макушку солнышко припекает, а ноги ещё в сенях топчутся, за порог цепляются.
 Григорий (Борису): Нет, это всё отговорки,  не спроста ты зачастил в седьмую палату! Колись, кто там тебя зацепил?..(Борис пытается ответить, но его перебивает медсестра Валя. Закончив процедуру с Лапиным, она пытается сделать укол Григорию ).
 Сестра: Ковалёв! Лежи смирно, иначе я в тебя иглой не попаду! Вот ещё один живчик! (Борис просто отмахивается от вопроса).
 Николай: А эти дозы ему как комариный чих, - не поднимут. Ему бы сейчас пол стакана чистого, для начала…
 Сестра: Берёзового сока, я полагаю.
 Николай: Конечно! Три капли чистого берёзового сока на стакан спирта, - для усиления живительной силы. У него бы на щеках румянец заиграл, человек приобрёл бы здоровый цвет лица! А то лёг бледный, выписался бледный, – какое же это лечение!  Насильственный ремонт агрегата!
 Борис: Неисправность устранили, а заправить забыли, езжай, говорят, дальше, а форсунки-то сухие!
 Григорий: И чего вы не доктора? Словом можете вылечить человека! Я бы согласился даже на амбулаторное лечение, ходил бы за своим шкаликом три раза в день, –  зачем зря казённые простыни мять!
 Борис: Не ты один. Это была бы народная тропа.
 Сестра: А потом ваша тропа потянулась бы ко мне за малыми дозами.
 Григорий: Чтобы не скучала!
 Сестра (Григорию): Свободен до обеда, агрегат! (Подходит к Петухову) Петухов, мальчик мой! Что ты всё время спишь, да спишь, тебе мамка дома спать не даёт?
 Петухов (Тоненьким голоском): Мы с женой  отдельно от родителей живём.
 Сестра: Женатый, значит, и чем ты у нас женатый, каким таким местом? Жену не обижаешь?
 Петухов: Нет, мы любим друг друга.
 Сестра: ( Делает укол). Какая это всё-таки страшная сила – любовь! Чего она только не выделывает, особенно с нами, женщинами. Всё. Глазки открывай, просыпайся, а то опять себе чего-нибудь отлежишь… (Подходит к Булакову). Какая красота! Вы посмотрите на Булакова, лежит, как огурчик на грядке, и штаны спущены до колен! Коли куда хочешь! Всё-таки он у вас самый дисциплинированный, как солдат!
 Николай: Всегда готов!
 Сестра: Вижу, что вас долго уговаривать не надо. Вот жене повезло, так повезло!
 Николай: Схоронил я её, уж три года как покоится в земле, царство ей небесное.
 Сестра: Вот ведь как!.. Рано ушла.. Болела, наверное?
 Борис: Хворала недолго, быстро угасла от рака...
 Сестра:  Чего нам, бабам, не хватает? Казалось бы живи и расцветай при таком муже. А без жены и дом пустой... Мы вот как поступим: присватаем вам здесь какую-нибудь молодуху; вы у нас скоро на выписку, можно сказать, самый здоровый в палате, кому, как ни вам положен полноценный образ жизни!
  Борис: Надо врачу сказать, чтобы при выписке в апокризе приписал ему кого-нибудь покрепче из женской палаты, чтобы сама могла дойти до дома... (Николаю) У тебя же свой коттедж?
 Николай: Ага... О трёх комнатах с сараюшками из полугнилых досок и пустым хлевом...
 Борис: А огород есть?
 Николай: Шесть соток...
 Борис: Замечательно, значит, - хозяйственную! Только не очень прыткую, что бы не ускакала дальше огорода. Невесте строго указать место будущей прописки и фамилию жениха, чтобы не отлынивала от свидания.
 Николай: Мне, со своими заморочками, только полюбовницы не хватает.
 Григорий: Я вот думаю, что давно пора заведующих отделениями наделять полномочиями загса,  чтобы без хлопот официально соединять одинокие сердца!
 Николай: С вами никакого срама не оберёшься…
 Григорий: Не волнуйся, всё будет на законных основаниях…
 Борис: Выпишут её вместо валидола!..
 Сестра: Палата проснулась, теперь держитесь все болезни! (Подходит к Егорову). Егоров у вас тоже дисциплинированный, только молчит всегда. Что молчишь, Егоров, военную тайну хранишь? Кому она теперь нужна?! Её уже давно другие выболтали, с нашей-то демократией!
 Сергей: Это природа русского характера: если демократия, то до анархической вакханалии...
 Николай: Скоро некому будет выкобениваться: молодёжь не рожает, старики умирают.
 Борис: Придут другие на наше место: таджики, китайцы, эфиопы...
 Сергей: И всё будет как в Америке: разлинованные штаты, и просто граждане России.
 Николай: Помрут они без нас от скуки! (Позевает).
 Сестра: Всё, мальчики, выздоравливайте, полетела.
 Борис(Потягиваясь): Новый день начался... будем жить дальше...(Николаю) Как спалось?
  (Она уходит. Все, кроме Ковалёва, в это время занимаются утренними процедурами: заправляют постель, умываются, кто-то пытается делать зарядку. Ковалёв лежит.)
 Николай ( Борису): Сон странный снился: Марья моя, покойница,  приходила.
 Борис: Звала к себе? Скучно ей там одной?
 Николай: Нет, не звала. В том то и дело, что не знаю, зачем приходила? Постояла возле меня, посмотрела, а потом говорит: «Жди!», и ушла. Чего ждать, конца, что ли? Да, скорее уж, жить надоело .
 Борис: Вот тебе раз, его лечат, ходят за ним, как за младенцем, а ему надоело! Ты, пока здесь валялся, государству в такую копеечку влетел, что теперь отрабатывать придётся не меньше пяти лет.
 Николай: Я же на пенсии, какой с меня доход!
 Борис: Ничего, отработаешь на своём огороде, вырастишь собственные витамины, чтобы на государственные рот не разевать!
 Николай: Да мне кусок хлеба на день хватает, какие ещё витамины? Не знаю, зачем возятся со мной, устал я даже самого себя обслуживать: стирать варить. Дети взрослые, живут отдельно, у них давно свои семьи, свои заботы. Разговариваю дома только с кошкой.
 Борис: Понимаете друг друга?
 Николай: Чего?
 Борис: Я говорю: как ты с кошкой разговариваешь, мурлычешь?
 Николай: Конечно! Двенадцать лет мурлычем вместе. Я ей с утра говорю: «Привет, Машуля, как почивала?», а она в ответ: «Отстань, со своим приветом, селёдку давай!». Нажрётся, растянется посередь комнаты и спит. Не дай бог споткнуться об неё, такой хай поднимет, что без добавки – смерть! А если сытая, скособочит морду в твою сторону и надменно так вякнет: «Жив ещё, старый хрен, ходули-то свои выше поднимай!». А сама и не сдёрнется с паласа. Так и живём.
 Борис: Ты в ответ, я думаю, тоже не молчишь?
 Николай: Воспитываю, по настроению.
 Борис: Скрипишь, значит, как и полагается деду. Сейчас это мало кому нравится. (Алексею) Вставай, Алексей, скоро завтрак, слышишь?
 Алексей: А? Спасибо. (Не поднимая головы, ответил тот).
 Николай: Он перед обедом встаёт, как английский лорд, не поднимая головы отработает ложкой за столом, уколется в процедурном и опять на боковую. Целый день спит. (Алексею) Вставай, а то пролежни будут, хватит хандрить. (Алексей промолчал). Видно, сильно его люди достали.
 Борис. (Николаю): А тебе, я думаю, скоро будут хорошие новости, это я по поводу твоего сна говорю.
 Николай: Откуда они возьмутся? Разве кто придёт навестить меня сегодня.
 Борис: Точно. Все вместе и придут.
 Николай: Все вместе на похороны только придут, и то сомневаюсь.
 Борис: Что ты всё сомневаешься, детей палкой выгонял из дома?
 Николай: С ума что ли сошёл? Дети — это ангелы, как их выгонишь,  это                потом они вырастают, обретают свои семьи, и через тебя уходят в свой мир... Пойдём покурим...
 (Все, кроме Ковалёва, выходят из палаты).

 Картина 2.

  Меняется освещение сцены, полумрак. Луч на Егорова. Появляется женщина в годах, звучит печальная музыка, может быть, классика: Бах). Ковалёв Алексей озвучивает свои мысли вслух).
 Алексей: Ты здесь, мама?
 Мать: Здесь, сынок.
 Алексей: Ты не уходи никуда, ладно?
 Мать: Как же не уходить, сынок, я же умерла.
 Алексей: Всё равно не уходи. Знаешь, от тебя исходит больше человеческого тепла, чем от всех живых людей, вместе взятых.
 Мать: Тебе больно?
 Алексей: Душа болит, мама. Знаешь, у меня был второй инсульт.
 Мать: Знаю, сынок.
 Алексей: А ещё я потерял работу, и от меня ушла жена.
 Мать: И это я знаю.
 Алексей: Знаешь, что она мне сказала на прощанье? Ты, говорит, беспомощное малое дитя, неудачник, не хочу, чтобы мой сын травмировал свою нервную систему, наблюдая деградацию своего отца. Я понимаю, что не могу содержать семью, не могу быть опорой, но разве я виноват, что женщины в России перестали рожать детей, школы закрываются, и я, учитель истории, оказался на улице. Я люблю свою профессию. И никогда не хотел быть водителем такси, или поваром в кафе. Вот там я точно отравлю всех посетителей, и меня посадят в тюрьму... А дворники получают очень мало...
 Мать: Ах, ты мой бедненький, несчастный-разнесчастный мой. (Она подходит к нему и гладит его по голове. Он, после короткой паузы, продолжает).
 Алексей: А знаешь, к кому она ушла? Он китаец, мама! Торгует вещевом на рынке. Она променяла меня на китайца! Что знает, этот китаец, кроме своего дебета с кредитом? Пушкина, Толстого, Чайковского?.. Может быть, он восхищается Караваджо после того, как отстоит день на рынке, или Рембрандтом?.. Неужели деньги перевешивают душу?! Куда мы катимся, мама.
 Мать: Иди ко мне, мой бедненький, несчастный-разнесчастный мой сыночек. Давай я тебя покачаю, как в детстве. (Она садится на кровать, он кладёт ей на колени свою голову. Она поёт колыбельную песню).
 Мать:                Баю, баю-баиньки,
                Прилетели галоньки.
                Прилетели галоньки,
                Сели у качалоньки...
 Алексей: Знаешь, я оставил жене с сыном нашу с тобой квартиру и живу теперь на даче. Ты не можешь себе представить, как в этом году в садах цвели вишни и яблони? Всё утопало в белоснежных цветах! Идёшь, будто плывёшь меж облаков, на душе легко и свободно, и  непонятно, и совершенно безразлично жив ли ты ещё, или уже вдыхаешь райский воздух. А соловьи заливаются в каждом дворе...
         Мать:                Стали галки ворковать
                И качалоньку качать.               
                И качалоньку качать,
                Стал мой Лёша засыпать.
 Алексей: Мир так кардинально изменился... Как ты знаешь, пришли другие, и опять, как в небезызвестном Интернационале, развалили всё до основания. Но в отличие от предыдущих, новое не строят. Ждут пока построится само. Достойной работы и зарплаты нет. Зато магазинов, как грибов после радиоактивного дождя! Товары и продукты, в основном, импортные и плохого качества... Стыдно за страну... Помнишь, молодым я посещал курсы по искусству, ходил на литературные чтения... Теперь на курсах учат как зарабатывать деньги, для этого психологи делают из людей стенобитные машины и отправляют любыми способами завоёвывать мир... а в это время больные умирают не в состоянии платить за своё лечение... Страшно жить дальше.
 Мать: Ах, ты мой несчастный-разнесчастный сыночек, иди ко мне, мой родненький, поспи немножко, отдохни.
        (Мать повторяет куплеты. Свет полностью гаснет. Мать исчезает).

 Картина 3.

  Включается свет на сцене, входят Борис, Сергей, Николай и Григорий.

 Борис (Сергею): Ты правда отлежал себе руку? Или это байки?
 Сергей: Да, позавчера утром просыпаюсь, а правая рука онемела.
 Григорий: И поэтому пошёл в больницу?
 Сергей: Да. А куда же ещё?
 Борис (Николаю): Ты посмотри, как люди умудряются отлынивать от работы! А тут иногда почти парализованный выезжаешь на маршрутке, и, можно сказать, совершенно без головы, так как кроме боли, в ней, в это время, ничего не бывает.
 Николай: Кто как приспосабливается в жизни.
 Сергей: Я правда руку не мог поднять, пальцы совсем не чувствовал! 
 Борис: У вас что, в доме подушек нет? Кинул бы валенок под голову, в крайнем случае!
 Сергей: Есть у нас подушки.
 Николай: На детской ручонке оно слаще ночь коротать, это моя, словно полено: кости, да жилы, об неё за ночь можно голову искалечить.
         Борис: Зачем сразу в больницу побежал, растёр бы её водочкой, сам принял бы грамм двести, с утра-то оно больше и не желательно, кровь бы заиграла в организме, и всё бы как рукой сняло.
 Николай: Если он с утра столько примет, онемеет не только рука.
 Сергей: Я не пью совсем.
 Борис: Вот тебе и результат! Ты думаешь это хорошо? Теперь придётся тренироваться держать ложку левой рукой, иначе жена с тобой жениться перестанет.
 Сергей: Причём здесь ложка и жена, я играть не могу, я скрипач, играю в симфоническом  оркестре.
 Все: Ты? (Удивлённо).
 Сергей: Да! Уже полгода!
 Борис: Артист, значит. И что вы там играете, что-то ни разу не слышал...
 Николай: Мы с женой ходили, ещё молодыми, и в филармонию, и в театр. Детей водили.
 Борис (Николаю): Какой ты правильный, приобщал своих, значит?
 Николай: Приобщал. Это потом моя деревня стала городом, а сначала в выходные, бывало, только рейсовым автобусом можно было до большой культуры добраться.
 Григорий: А я сейчас – одно название, что живу в городе: в театр не хожу,  музеи не посещаю...
 Николай (Григорию): Ты, поди, и не работаешь нигде?
 Григорий: Постоянно не получается, так, шабашки какие случаются... (Вспомнив) в кино хожу...  и то раза два в год... (Николаю) ты, наверное, в сельский клуб чаще бегал!
 Николай: В сельский клуб чаще бегал, это ты точно сказал. Был он у нас приметный из красного кирпича. Раньше кино дешёвое было, привозили фильмы через день, всё село приходило на сеансы. Да и фильмы были про нас, про простых людей, а сейчас смотришь: главный герой если не владелец компании, то киллер, сидишь и ждёшь: кто кого первый пристрелит, или голову кому свихнут. Одни бестолковые стрелялки с догонялками. Рабочих с сельчанами вообще не вспоминают, будто мы все разом в глубокую дыру провалились.
 Григорий: А мы и правда провалились, на самое дно, не выкарабкаться!
 Борис: А я люблю смотреть детективы. Если тебе не нравится, смотри про любовь, у меня жена от любовных сериалов с ума сходит: целые вечера как привинченная не отходит от телевизора: и наплачется, и насмеётся.
 Николай: Да, сказки рассказывать они мастера, им бы чего-нибудь полезное показать, толковое, чтобы у нас последние мозги не высохли.
 Сергей: Телевидение сейчас показывает только рейтинговые программы, несёт, так сказать, только развлекательную функцию.
 Борис: Ты бы лучше рассказал нам про свою функцию, чем вы народ забавляете.  Небось, соберётесь вместе человек сто, и тоску нагоняете?
 Сергей: Симфоническая музыка – это вам не тоска, это эмоции человеческой души, её тонкие нюансы, это величайшие полёты мысли и фантазии…
 Николай: Это ты сейчас про мою гармонь сказал. Как я на ней играл в молодости! Полдеревни собиралось на посиделки.
 Сергей: Гармонь и симфонический оркестр – это не сопоставимо! У оркестра такие возможности, такие высоты исполнения и воздействия на душу человека, что одной гармони об этом приходится только мечтать!
 Николай: Но это как сказать...
 Борис: Как сыграть!..
 Николай: Точно! Бывало, пройдёшься, хроматической гаммой сверху вниз и обратно с заключительным аккордом, чтобы сердце вздрогнуло и защипало от прилива чувств и начнёшь так тихо...
 (Вступает хроматической гаммой гармонь, меняется постепенно освещение, обозначающий нереальность происходящего, человеческую фантазию. Начинаются медленные  лирические припевки.)
 Николай (Протяжно):      
                Ты гармонь, гармошенька,
                Развей тоску малёшенько,
                Развей ты горюшко-тоску
                По дорожке, по песку.
   Борис:            Карие глазёночки
                Стояли у сосёночки,
                Стояли, улыбалися,
                Кого-то дожидалися. (Начинаются пританцовки)
          Николай:        Я кошу — валится на косу
                Зеленая трава;
                Я люблю, а ты не любишь,
                Ягодиночка моя.
   ( Темп постепенно убыстряется. Появляется медсестра).
    Медсестра:    Миленький, не стукайся,
                Хорошенький, не брякайся,
                Под середнее окно
                Тихонько поцарапайся
    Борис:            Милая, горячая,
                Тебя любить не для чева:
                Сердце камень у тебя —
                Сидишь, не взглянешь на меня.
     Николай:       Дайте острую пилу —
                Пойду рябинушку спилю:
                Не шумела бы она —
                Не болело б сердце у меня.
             Медсестра:   Приезжали меня сватать
                С позолоченной дугой.
                Пока пудрилась, румянилась, –
                Уехали к другой.
     Григорий:      Завлекательные глазки
                Завлекли умеючи;
                Завлекли — оставили,
                Горюй-ка я теперечи.
     Борис:             У нас улочки прямые,
                Заулки косоватые,
                Нельзя по улочке пройти:
                Соседки зубоватые.
     Медсестра:      Надоела в девках воля,
                Пойду замуж терпеть горе,
                Передамся, бабы, вам
                Ко горючиим слезам.
          Николай:            Через быструю речонку
                Ходил, буду я ходить.
                Чернобровую девчонку
                Любил, буду я любить.
        Григорий:             До чего ты довела —
                Стал я тоньше ковыля!
                Что ты шутишь, что ты шутить,
                Ковылиночка моя!
     (Некоторое время продолжаются пляски. Затем свет угасает).

 Картина 4.

  Лучи света выхватывает фигуры Алексея и матери. Соответствующая музыка.

 Мать: Ты опять не спал, сынок?
 Алексей: Нет, мама, этой ночью я опять не спал.
 Мать: Почему ты не спал?
 Алексей: Я не знаю, наверное, это бессонница.
 Мать: Ты много думаешь, тебе надо меньше терзать себя тяжёлыми мыслями, тогда ты успокоишься и обязательно уснёшь, а когда проснёшься, всё будет по другому, голова будет светлая, а в ней светлые мысли.
  Алексей: Я стараюсь, но, в лучшем случае, у меня получается просто закрыть глаза. Что мне делать, мама?
 Мать: Тебе надо отвлечься, смотри, ребята в палате не унывают, разговаривают, шутят, им порой даже весело, хотя у каждого что-то болит.
 Алексей: Это пир во время чумы, мама.
 Мать: Не говори так, сынок, они просто живут.  Надо просто жить дальше.
 Алексей: Я не умею просто жить, приспосабливаться к обстоятельствам. Как ты не поймёшь, мама, я умею жить только той прежней жизнью, которой уже нет, которую у меня забрали...
 Мать: Что же мне с тобой делать, несчастный-разнесчастный сыночек мой родненький?.. Давай я тебя искупаю, как в детстве, налью в таз воды, ты встанешь в него, и я буду поливать тебя из ковша, как фикус, ты помнишь наш фикус, что стоял на подоконнике?
 Алексей: Конечно...Ты знаешь, я хочу искупаться, я очень этого хочу. Я так давно живу немытый, что мне просто необходим большой ушат с водой!
 Мать: Вот и замечательно! Я сейчас же схожу за ванночкой, где она у нас, в твоей комнате? (Она удаляется)
 Алексей (Громко): Да, на гвоздике, который прибил отец, и достань моё банное полотенце, помнишь, такое большое, в которое ты всегда меня кутала после купания?
 Мать: Помню. Это полотенце мы купили сразу после твоего рождения. Папа про нею говорил, что это махровая плащ-палатка. (Она быстро входит с ванночкой в руках, через плечо у неё перекинуто полотенце). Вот и я. Смотри, вода горячая, ноги ставь осторожно. Сейчас ещё принесу воды.( Она суетливо бегает).   
 Алексей: Хорошо, мама... (Он встаёт в ванночку) Пожалуй, я сегодня не буду садиться, мне кажется, я немного вырос из неё.
 Мать: Не садись, и мне не нагибаться с моей-то спиной. (Она льёт на него воду (условно) из ковша. Звучит соответствующая музыка).
 Алексей: Как здорово!
 Мать: Ты стал таким большим, я едва достаю до твоей макушки.
 Алексей: Знаешь, я всегда хотел прыгнуть во время купания, чтобы брызги долетели до самого потолка, он раньше мне казался таким высоким, словно плывущие по небу облака, а лампочка напоминала солнце. Это сейчас я, потягиваясь, ненароком задеваю люстру.
 Мать: Уши мой лучше, они у тебя обгорели на солнце, и теперь шелушатся, ты бы панамку носил, ту, которую мы с папой купили тебе на трёхлетие, помнишь, когда ты её надевал, то был похож на хорошо упитанный подберёзовик, только бегающий, прыгающий, и хохочущий. Как ты звонко хохотал! У нас с папой закладывало уши.
 Алексей: Судя по сохранившимся фотографиям, это было  весёлое зрелище.
 Мать: Весёлое, но очень практичное. А сейчас посмотри, вместо ушей у тебя скоро останутся две запеченные картофелины. Как ты будешь играть на пианино?
 Алексей: Как Бетховен, когда он сочинял «Лунную сонату».
 Мать: До неё у Бетховена уже было написано тринадцать сонат, кроме всего прочего, а у тебя только две польки и, кажется, тебя это уже совсем не занимает.
 Алексей: Я постараюсь написать, я ещё успею сочинить тринадцать сонат, пока мои уши совсем не отпали.
 Мать: Думаю, у тебя для этого не осталось ни времени, ни желания... (С сожалением качает головой). Что ты себя так натираешь, ты думаешь с дырками ты будешь смотреться лучше?
 Алексей: Знаешь, мою с наружи, а чище становится внутри...
 Мать: Хочешь сказать, что ты страдаешь эффектом «Леди Макбет»? Господь с тобой, за какие грехи? Ты же мухи не обидел в своей жизни, как истинный Христос.
 Алексей: Наверное за чужие...Что-то я развеселился сегодня! Как будто глотнул  чистый, пьянящий от своей бесшабашности воздух детства... и сейчас с превеликим удовольствием выкинул бы какой-нибудь непотребный фортель.
 Мать: Боже… Только не этот истошный вопль сумасшедшего индейца...
 Алексей:  Я один разочек, и не очень громко, ладно?
 Мать: А-а... (она согласно махнула рукой), Пожалуй, сегодня я потерплю, я только глаза закрою, чтобы не упасть от страха. Всё, я готова.
 Алексей: Ну, вот ... тебе не нравится, и я опять не могу пересилить себя. Да и неудобно, что подумают соседи по палате, глядя на играющего в индейцев великовозрастного детину! Пожалуй, я и сегодня воздержусь.
 Мать: Как хочешь. Повернись лучше, я тебе спинку потру.
 Алексей: Помнишь, потом всегда приходил отец и окачивал меня прямо из ведра.
 (Подходит мужчина с ведром и окачивает Алексея водой из ведра, тот  восторженно кричит)
 Алексей: Хорошо! Замечательно!
 Мать: Вытирайся быстрей (Накидывает на Алексея полотенце). Голову вытирай насухо, вот тебе тапочки, рубашку не забудь одеть. (Алексей    надевает рубашку).
 (Подходит отец, обращается к Алексею)
 Отец: Ну что, ты готов, сын.
 Алексей: Да, папа, я готов.
 Отец: Тогда пошли.
 Алексей: Пошли, папа.
 (Мать с отцом берут его под руки с обоих сторон и уводят со сцены, перед самым исчезновением, Алексей оборачивается, и долго смотрит в зал. В то же время с усилением начинает звучать гул, который продолжает звучать при появлении больных. Свет не как в реальном действии. Появляется женская фигура в вуали мечущего ангела, или души, и происходит короткий танец, охватывающий легким касанием вуали присутствующих. Больные невидяще реагируют).

 Картина 5.

 (Зажигается свет. Кровать Алексея заправлена. Все в некотором недоумении почти физического касания сверхестественного).
 Сергей: Вы видели?.. Вы видели, словно кто-то пролетел...

 Григорий: И мне показалось...
 Николай (обыденно): Это ангел.
 Сергей: Какой ангел? На меня правда повеяло холодом...
 Николай: Обыкновенный ангел смерти. Бродит, высматривает... Опять кого-то прихватил...
 Сергей: Кого?
 Николай: Знамо кого... за кем приходил, того и забрал с собой. Может кого с нашей больницы.
 Сергей: Как-то жутковато... Я думал ангелы только в кино...
 Борис: Да... Живешь, надрываешь свою животину, ради каких-то благ, и, вдруг, –  бац! Нет тебя! Обидно... (Начинает звучать соответствующая беседе о жизни и смерти музыка)
 Николай: Ничто не вечно под луной... Все переселимся в иной мир. Жаль, что молодые норовят прошмыгнуть туда вперёд нас, стариков. Торопятся освободиться от земных проблем. А им бы умишком пораскинуть, что там те же люди, только безтелесые, а, значит, те же заморочки...
 Сергей: А как же рай?
 Николай: Настоящего рая, думаю, как и истиной справедливости нигде нет...
 Сергей: Он не жаловался никогда... застонал бы, когда плохо себя почувствовал, позвал бы нас... Его ведь можно было бы спасти?..
 Борис: Попытались бы... только, видать, Алексей не из таких был, чтобы жаловаться, всё в себе держал, думал, перетерпит, а сердце не выдержало.
 Николай: Или жить не хотел дальше.
 Сергей: Как это не хотел? Разве так бывает?
 Николай: Ещё как бывает...
 Борис: Я что-то не замечал, чтобы его навещали.
 Николай: Никто его не навещал. Жил-жил человек, трудился, а как захворал, то никому не нужный оказался... похоже на меня.
 Борис: Характер у него был непростой: за столько дней так ни с кем и не сблизился, словом не обмолвился. Тяжело жить с таким характером. Меня на второй день уже вся больница знала в лицо.
 Николай: Если б все были на один манер как ты, и жизнь была бы веселее. Только люди не сияющие на прилавке чайники, разные, как разноцветье на летней опушке, и у каждого своя душа-потёмки,  не заглянешь...
 Сергей: Почему не заглянешь? Экстрасенсы же считывают информацию с биополя, даже собаки это делают, да и другие животные, неужели учёным сложно создать прибор для чтения мысли человека! Сколько людей бы спасли!
 Борис: Если б действительно хотели кого спасти, то создали бы. Значит, никому не надо.
 Григорий: Если создадут такой прибор, то в мире произойдёт хаос. Представляете, все всё знают, даже военные тайны! И сколько денег в чулке у бабы Нюры, и сколько взяток взял сегодня депутат Иванов... – вся коррупция накроется медным тазом!
 Николай: А то сейчас не знают, кто берёт взятки, знают почти всех, но позасовывали свои языки в известные места, потому как или боятся за свои жизни, или кормятся таким же манером. А народ их опять переизбирает! Потому как наши люди – это доверчивые дети, любители прекрасных сказочных обещаний... Надеются, ещё со времён царя батюшки, что если кто занял пост, то он просто не может не заботится о своих подданных... А сегодня совестливый политик, – это анекдот... Я бы согласился попробывать пожить в этом исподнем мире, как на витрине универмага, мне скрывать нечего, может и справедливости на земле было бы больше.
 Борис: Да, кто знает какая она из себя эта справедливость... получается –  она у каждого своя.
 Николая: Нет, она одна, очень простая и ясная как день: относись к людям так, как тебе хотелось, чтобы относились к тебе, и наступит справедливость. Нельзя друг друга обманывать, нельзя ни перед кем возвышаться(!)... их немного - чего нельзя, но без них справедливости не бывает. А чтобы определить много её, или мало в стране, – посмотри как живёт простой народ, сразу станет ясно.
 Григорий: Человечество никогда не будет жить справедливо.  Если ты родился, – уже грешен по религиозному понятию: ещё не умея разговаривать, тянешь ручонками к чужому: дай, дай.. А потом, всю жизнь надо ублажать собственное тело, услаждать свою родную плоть.
 Николай: Согласен, мягкую пастель – дай, телевизор – дай, машину – дай,  яхту –  тоже дай... где предел человеческих желаний?          
 Борис: От того у некоторых и растут загребущие руки …       
 Сергей: Но без желаний и борьбы за их осуществление не было бы эволюции, человек не стал бы человеком.
 Николай: Стать человеком вовсе не означает быть умным зверем, расталкивающим локтями себе подобных на своём пути. Человека отличает  человечность, в основе которой должна быть заложена добродетель... И звериные инстинкты здесь  не причём... Я так понимаю...
 Сергей: А борьба за существование?
 Николай: С кем бороться? Ты уже царь природы! И все, кто пониже интеллектом присутствуют на твоём обеденном столе в качестве котлет... Если только поистезать сотню-другую работающих на тебя людей ради лишнего золотого унитаза в твоём драгоценном туалете... (Сергею) Ты про такую борьбу говорил?
 Сергей: К хорошей жизни стремиться всё равно надо!
 Николай: Стремиться надо к интересной жизни … Даже самый большой телевизор не заменит мозгов.
 Григорий: Филосов Диоген практиковал аскетизм, жил в бочке, говорят, на берегу моря, его идеал – безграничная духовная свобода... К сожалению, человечество выбрало путь материального, а не духовного развития, стало рабом собственного тела и денег. Хотя альтернатива была. Некоторые палеонтологи предполагают существование ранних цивилизаций, которые летали на самолётах, но жили без удобств.
 Николай: Я бы сказал, что это выбор не столько народа, сколько  сильных личностей...
 Григорий: Совершенно верно. Они создавали историю человечества, только чего больше: пользы, или вреда от этих потуг, ведь чем больше свершений требовали их амбиции, тем большее бремя ложилось на плечи народа.
 Николай: Энергичные мужи  во все века вовлекали народы в свои авантюры, от этих деяний немало людей сгинуло со света.
 Григорий: Даже от великих преобразований чтимого всеми нами Петра 1, население России уменьшилось на два миллиона. Принятие христианства во времена князя Владимира нанесло ещё больший удар по численности...
 Борис: Выходит: с одной стороны – делается добро для страны, а для народа получается полный разор... И это правильно?
 Сергей: Где же искать истину, чтобы всем было хорошо?
  Григорий: Её искали со времён Понтия Пилата, а то и раньше.
 Николай: Истина должна быть где-то посередине... наверное...
 Борис: Столько мудрых голов нарожала Россия, а телега государства скрипит.
 Николай: А мудрые – самодостаточные, и часто – совестливые. Я, к примеру, если бы был мэром, или президентом, ушёл бы со своего поста на следующий день после того, как в моей стране умер от нехватки денег на лекарства чей-то ребёнок, даже любой простой человек... Я так понимаю:  взял ношу защитника народа, так не теряй людишек, береги их, крючкотворством можно заниматься в пятую очередь...
 Борис: Как говаривал один мой знакомый водитель: «Легче нести ахинею, чем бревно».
 Григорий: Сейчас такие времена, что «Дело утопающих, – дело рук самих утопающих.». Полная свобода действий, в рамках законодательства, разумеется; но дело в том, что в этой свободной зоне одновременно существуют и кролики, и тигры.
 Борис: Опять перешли к естественному отбору, сплошная селекция. Передушим всех слабых, а дальше что? Во что может превратиться человек? Бог на что надеялся, когда создавал нас?
 Николай: Наверное он сделал это не подумавши, потому как сыновья первых людей Адама и Евы уже не поладили друг с другом...
     Григорий: … И когда Бог спросил у Каина, убившего своего брата: «Где Авель, брат твой», тот соврал ему: «Разве я сторож брату своему»... Человека, на самом деле, создал не один, пусть и всемогущий Бог, не эволюция, ни борьба за существование, а инопланетяне... сейчас (вспоминает)... вот... «... сказали Элохим (это боги):» Давайте создадим человеков По Нашему образу и Нашему подобию (это как бы обращение к другим богам)... И создали Элохим человека по Своему образу... мужчину и женщину создали Они.». Это дословный перевод с иврита.  Бытие,  глава первая, стр 26-27.
 Борис:  Ну, если по своему подобию, то понятно.  А ты откуда знаешь?
 Григорий: Много читал в своё время... Но ещё хотел добавить самое главное: перед этим на Земле были уничтожены практически все доминирующие гиганты, жившие по звериным законам, – это динозавры.
 Борис: Для чего? Чтобы создать ещё более сильного монстра под названием ЧЕЛОВЕК, способного разрушить свою планету. А мы тут, кучка бедолаг, горюем о смерти одного человека... (Пауза) Тогда нас спасёт эта машинка для чтения мыслей, а лучше – общее внезапное озарение, сразу станет ясно кто есть кто! И тогда, мне кажется, народам ничего не останется делать, кроме как объединиться, и жить честно. Только тогда наступит истинная справедливость.
 Григорий: Да, это лучше, чем приход Апокалипсиса. Иисус Христос говорил о воскресении мертвых: "Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и услышавши оживут... и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения" (Ин. 5, 25, 29) … Возможно, это и есть то самое озарение, только судить будут не люди.
 Николай (Григорию): Ловко у тебя выходит, тебе бы в семинарию, а не мешки с сахаром с фуры разгружать...
 Борис( В задумчивости, с некоторой ухмылкой): А нам в школе рассказывали, что труд, сделал из обезьяны человека, – байки?.. Я чувствовал, что байки, потому как за день так намытаришься, что возвращаешься домой форменной  обезьяной . Это – факт.
 Григорий: Про обезьяну можно вообще забыть, она не наш предок по многим причинам. А что касается семинарии... Я два года проучился на философском... Бросил по болезни матери, ухаживал за ней. Пять лет доходит, как она умерла а я так и не восстановился, кому теперь нужна философия... (Большая пауза)
 Сергей: Я сегодня ночью спать не буду.
 Борис: Я тоже. Все пойдём по женским палатам!
 Сергей: Я мертвецов боюсь.
 Борис( Наивно удивлённо): Да? А чего их боятся, лежат себе смирненько, не брыкаются...Если ты про нашего Алексея, так его уже родственники забрали.
 Сергей: А душа? Она же ещё несколько дней после смерти бродит, пока не вознесётся, да? Давайте спать с включённым светом.
 Борис( Нарочито игриво): Я не против... (Громко с кавказским акцентом) Светом, заходи!..
 Сергей: Я серьёзно говорю.
 Борис: Ну,  ты подумай своей головой, зачем ей здесь бродить? На кой ему сдалась эта больница? У Алексея, наверное, квартира была, вот там мило дело разгуливать! Ух, я бы покуражился над родственниками за то, что не навещали! Ночью надел бы на себя простыню, и давай летать по квартире и тапочками кидаться.  Может быть он не столько от болезни, сколько от тоски помер.
 Николай: Ты вот про тоску сказал, а я вспомнил: у меня с отцом случилась такая беда: мать он очень любил, а она померла, царство ей небесное, гангрена у неё случилась от большого пальца на ноге; так он так загрустил, что разговаривать стал с ней каждую ночь…
 Сергей: Как это?
 Николай: Растворит в избе окно, и разговаривает, а мы, пятеро нас было малолеток, спрячемся кто на печке, кто на кровати, и трясёмся от страха. Тётка спасла его от смерти, заночевала у нас, а когда он окно-то отворил, понесла мать мою так-перетак, бойкая была, и всё! Отцовскую хандру  как рукой сняла.
 Сергей: Нет, я точно сегодня не засну. Может быть, нам  попросить, что бы его кровать на ночь вынесли из палаты? Давайте сами её вынесем?
 Николай: Чего её выносить, сейчас кого-нибудь поселят.
 Сергей: На неё?
 Николай: А что тут такого? Она же не холерная. (Дверь открывается, на пороге Пётр Караваев.) Вот и новосёл.
 Пётр: Здравствуйте, это седьмая палата? (Ведёт себя странновато. Не адекватно).
 Борис: На дверях написана цифра семь.
 Пётр: Да, я видел. Меня направили в седьмую палату, сказали, что здесь есть свободная кровать.
 Борис: Вот она... Бельё чистое, – располагайся.
 Пётр: Спасибо... Я посижу немного, а то голова кружится...  с краю...
 Борис: Как пожелаешь, хозяин – барин.
 Николай: На то в больнице и существует пастельный режим, чтобы лежать, сидя не вылечишься.
 Пётр: Нет, я лежать не буду, полчасика посижу и домой, я совершенно здоров.
 Борис: Это заметно.
 Николай: Мы здесь все такие здоровые, особенно по началу.
 Пётр: Может быть, задержусь на часик, не более... больше просто нельзя,  меня люди ждут. Я – риелтор, у меня цепочка рвётся из пяти квартир, а через два дня купля-продажа.
 Николай: У нас уже порвалась, нам некуда спешить.
 Пётр: Правда? А у меня ещё нет, но в любой момент может произойти то же самое... Мне нельзя отпускать клиентов ни на шаг. Случиться может всё, понимаете, мы же работаем с живыми людьми. Есть, конечно, запасные варианты, но два дня – это очень короткий срок, не успею собрать все справки... Будем надеяться, что всё пройдёт гладко, как говорится, будем уповать на бога... Я отлучусь ненадолго, надо уточнить, когда меня выпишут, только прошу вас, если кто придёт, скажите, что эта кровать занята, ведь меня ещё не выписали. А, может быть, и выписали, только забыли сказать мне об этом. Говорили что-то,  я просто не помню… голова болит, ведёт себя так, будто она не член общего организма, а какая-то автономия…
 Борис: Обещаем.
 Пётр: Спасибо.  Я не прощаюсь, я ещё зайду, хорошо?
 Борис: Милости просим. (Пётр уходит).
 Николай: Вот что работа сделала с человеком. А до недавнего времени и не слышал, наверное, что существует такая профессия, швырялся  потихоньку на каком-нибудь заводишке, пока тот не развалился, а теперь носится, как перепуганный заяц, а сердце-то у него, видно, домашнего кролика, – надолго ли хватит! И таких миллионы... Им бы государство фабричёнок каких-нибудь нашлёпало, пока тех бедолаг ноги держат, а то сгинут...
 Борис: Как у Гоголя: «Эх, тройка, птица тройка... куда мчишься...»
 Сергей: В светлое будущее капитализма!
 Николай: Да-а... Кого-то сильно потянуло на дармовщинку. Так оно и приятней жить! Вот мне бы тоже нанять себе работников, один бы огород копал, другая бы готовила обеды, третий – в магазин... и платить им копейки, так что б только от голода не пухли... Только совестливо как-то, привык кормиться собственным горбом, и ничего тут не поделаешь, а мой горб только могила исправит.
 Борис: Ты женись, жена тебе будет и в магазин бегать, и огород копать, и, главное, за всё это не надо платить!
 Николай: Пока копаю сам, ещё не сломался, и дом содержу в порядке...
 (За дверью слышен громкий разговор. Появляются Пётр и медсестра)
 Сестра ( Петру): Я прошу вас зайти в палату!
 Пётр: Я совсем ухожу! Зачем мне заходить в вашу палату!..
 Сестра: Я прошу вас лечь на свою кровать!
 Пётр: Я не могу лежать! Меня люди ждут, понимаете?..(отступает под напором к кровати. Бормочет возмущаясь).
 Сестра: Ложитесь, сейчас я сделаю внутривенный укол, потом  поставлю капельницу...
 Пётр: Какой укол... какая капельница... там цепочка рвётся!.. ( Чуть не плача укладывается. Медсестра делает укол, ставит капельницу).
 Сестра: Всё будет хорошо. Вот вылечим вас, и будете опять заниматься своими цепочками. Главное – здоровье.
        ( Забегает Марина, оглядывается. Сделав свои дела, медсестра уходит уже в присутствии Марины).
 Марина: Здравствуйте, а где здесь… вот ты где, Петенька, что случилось, как ты себя чувствуешь?
 Пётр: Марина? Как ты меня нашла?
 Марина: Нашла вот, сердце не обманешь... Позвонила тебе, а мне чужие люди отвечают: «Увезли вашего Петра на скорой, ищите его в больнице». Представляешь мое состояние: чужие люди по твоему телефону…
 Пётр: Я его разве потерял?
 Марина: Оставил в квартире, которую приходил смотреть, они его отдадут, ты не волнуйся, лучше скажи, как ты себя чувствуешь?
 Пётр: Нормально.
 Марина: Нормально… ты мне правду говори, нормальных на «скорой» не увозят, где у тебя болит?
 Пётр: Да, ерунда всё, правда, слегка голова закружилась, а они сразу «скорую». Думаю, сейчас меня домой отпустят.
 Марина: Никаких домой, будешь лежать столько, сколько скажет врач, и даже больше.
 Пётр: До завтра, что ли?
 Марина: И до, и после...
 Пётр( С ужасом):  До послезавтра?
 Марина: И после-после-после завтра, сколько надо.
 Пётр: А цепочка? Ты же знаешь, на мне цепочка висит?
 Марина: Цепочку мы перевесим на чью-нибудь толстую шею, мало разве у тебя знакомых риелторов? В крайнем случае, повешу её на себя, у тебя же там всё готово, осталось только сходить к нотариусу и в Департамент?
 Пётр: Да. Правда возьмёшься?
 Марина: Можешь не сомневаться, попрошу отгул на работе, и сделаю всё как надо, я же у тебя из тех, кто коня на скаку!..
 Пётр: Ты богиня, ты настоящий друг…
 Марина: Ты мне лучше скажи, как ты себя чувствуешь? Тебе не лучше ( Она наклоняется. Шепчутся.).
 Григорий ( Встаёт с кровати): Сколько там натикало времени, ужинать не пора? (Падает на пол. Все засуетились. Кто-то крикнул «Врача», кто-то за ним побежал. Гасится свет).

 Картина 6.

 (Маленький лучик наставлен на Григория. Его руки развёрнуты. Лучик постепенно увеличивается. Зажигается не реальный свет. Та же палата. Все на своих местах. Марина склонилась с Петру. Григория никто не видит, он –  фантом. Музыка с самого начала. Григорий оглядывается. Его окликает не знакомый мужчина, его будущий сын).
 Сын: Привет.
 Григорий: Вы мне?
 Сын: Да, да, тебе... ( Через паузу повторяет) Привет.
 Григорий: Здравствуйте...(Здесь и далее Григорий ведёт себя заторможено, он шокирован случившимся).
 Сын: Вот мы и встретились... Правда, немного в странной обстановке, не там (показывает на верх), где встречают всех, а прямо здесь.  Просто у нас мало времени...
 Григорий (Перебивает): Что со мной? Я умер?
 Сын( Чувствует некоторую неловкость): Нет, что ты... не совсем...
 Григорий: На половину?..
 Сын: Да, можно так сказать... Немного... вернее, – не надолго... Сам запутался от волнения, извини... Это как ненужная остановка в трамвае, тебе выходить ещё рано.
 Григорий: Рано, а я умер...
 Сын: Минуты на три, обещаю, реаниматоры уже стараются.
 Григорий: Мне казалось, я не настолько болен, я даже выздоравливал...
 Сын: Совершенно верно, ты поправишься... просто у меня это единственная возможность встретиться с тобой, и  кое-что сообщить.
 Григорий: Просто сообщить? И ради этого со мной случилось такое... А иначе было нельзя?
 Сын: Как иначе? Меня же не существует!..
 Григорий: Не существует?.. А с кем я сейчас разговариваю?..
 Сын: Меня не существует в вашем мире... хотя по земным меркам и в этом меня ещё не должно быть... но я есть. Почему так происходит – это долго объяснять, а у нас очень мало времени, я просто хочу, чтобы ты меня внимательно, без лишних вопросов выслушал.
 Григорий: Я готов, пожалуйста... я вас слушаю.
      Сын: Дело в том... только я тебя прошу осознать, что у нас здесь нет времени, всё существует здесь и сейчас и то, что ты сейчас услышишь, – это правда...
 Григорий: Я внимательно слушаю.
 Сын: Так вот... дело в том, что я твой сын... будущий сын...
 Григорий: … Вы же старше меня...
 Сын: Я мог выйти маленьким мальчиком, разве в этом суть?.. Я полагаю, серьёзные беседы должны вестись взрослыми людьми. Стал бы ты говорить о главном с ребёнком?
 Григорий: Стал бы...
 Сын: Ну, хорошо, поздно проводить ротацию...  У нас осталось минуты полторы - две... Так вот... Мне очень хотелось, чтобы ты обратил внимание на мою маму... как ты относишься к  Марии?
 Григорий: К какой Марии?..
 Сын: Я думал, мы поняли друг друга... я имел в виду медсестру Марию.
 Григорий: Нашу медсестру?
 Сын: Да, да...
 Григорий: Милая женщина...
 Сын: Она моя мать...
 Григорий: Понятно.
 Сын: Что понятно?
 Григорий: Ну, это... что она твоя мать... будущая... да?
 Сын: А ты, как я уже сказал, мой будущий отец!
 Григорий: А я отец... будущий...
 Сын: Ну...
 Григорий: Что ну?..
 Сын: Значит кто вы друг другу?
 Григорий: Кто мы?.. (Некоторое время решает для себя логическую загадку, помогая себе жестами рук, потом, осознав услышанное, недоумённо спрашивает) Как это?
 Сын: Вот так вот... (Видя задумчивость Григория) Ты не рад?
 Григорий: Нет...  в смысле...  Так неожиданно... Я с ней мало знаком... А она знает?
 Сын: О чём ты говоришь...
 Григорий: Да, думаю, что нет, иначе бы...Как же так?..
 Сын: Тебя что-то не устраивает?
 Григорий: Нет, нет, меня устраивает... Что же делать?..
 Сын: Как бывает в таких случаях, – начнёшь ухаживать за ней.
 Григорий: Да, да, конечно ( воодушевлённо, и вдруг в панике) Нет, это не возможно, я... я не могу...
 Сын: Да, почему же?
 Григорий: Я... конченый, опустившийся, спившийся инвалид.
 Сын: Не надо на себя наговаривать лишнего, болезнь твоя – результат чрезмерности в твоей жизни, – вполне излечима. А пить бросишь.
 Григорий: Брошу? Пить?.. Я пытался безуспешно...
 Сын: Ой ли... Я всё про тебя знаю... Знаю, что пить бросишь совсем. При хорошей жене, как говориться...
 Григорий: Откуда ты знаешь?.. Или там всё известно?..
 Сын: Везде всё известно...
 Григорий: И что известно? Что я брошу пить и женюсь на Марии? Откуда это известно? Да у меня... даже нет постоянной работы...
 Сын : Будет.
 Григорий: И работа будет и женюсь?.. Нет, это не правда...
 Сын: Это правда... (после небольшой паузы, видя сомнения Григория) Мой отец начинал репортёром в местной газете, потом в Москве стал крупным журналистом, редактором программ на телевидении...
 Григорий: Я в Москве?..
 Сын: Да. Это ещё не всё. У тебя будет приличное будущее...просто я не имею права тебе всё рассказывать... ты сам  об этом узнаешь.
 Григорий: А она? Она не против?
 Сын: Что значит не против? Всё в твоих руках. Я просто предложил тебе не плохое будущее, а биться за него тебе... Сразу скажу, характер у мамы бойкий, но нежнее и отзывчивей её на свете нет; сейчас воспитывает  трёхлетнего сына, моего будущего старшего брата. Живет со своей матерью в двухкомнатной квартире. Пожалуй, достаточно...
 Григорий: Я в Москве?..
 Сын: Да, это, пожалуй, и всё, что я хотел тебе сказать...
 Григорий: Подожди!.. А ты про всех знаешь?.. Конечно, знаешь! Ты мне про Николая скажи, что его ждёт?
 Сын: Тебе осталось полторы минуты...
 Григорий (Оживился): Успею. (Сын медлит с ответом. Григорий не отстаёт) Я прошу тебя... Мне это очень надо... Пожалуйста...
 Сын: Николай уйдёт с больницы со своей будущей женой. Проживет с ней 12 лет. Умрут в один год.
 Григорий: Так! Значит сдержит она слово! Ну, Валюха, спасибо... А кто она? Кто его невеста, так сказать?.. Хотелось бы знать, чтобы не ошибиться!..
 Сын: Тебе показать?
 Григорий: Конечно показать!
 Сын(Обыденно): Пожалуйста, смотри...(Выходит женщина в сорочке. Готовится ко сну.). Евдокия Семёновна, вдова, единственного сына потеряла в чеченской войне, живёт одна.
 Григорий: Бедняжка... А про Бориса? Что будет с Борисом?
 Сын: Борис возьмёт ссуду в банке, и откроет автосервис, дела его пойдут в гору.
 Григорий: Он же идёт на вторую группу инвалидности, какая ему ссуда?..  Лихой мужик! Точно у него всё будет нормально?
 Сын: У него всё будет нормально. Появятся деньги, подлечится.
 Григорий: А про новенького... как его... Петра?
 Сын: У тебя осталось двадцать секунд, реаниматоры уже на выдохе.
 Григорий: Пожалуйста...
 Сын: Пётр, при его нынешнем жизненном ритме, через полгода умрёт от второго инфаркта, оставив жену с двумя дочерьми младших классов.
 Григорий (Кричит): Господи! Зачем мне это надо! Я же не ты, я же не вынесу всего этого!.. (Гасится свет.).

 Картина 7.

 (Сон Петухова. Постепенно в темноте музыка затихает и с возрастанием начинает играть симфоническая. На форте, через некоторое время,  зажигается свет. Петухов стоит на стуле лицом к зрительному залу в прежней больничной одежде, при бабочке, с дирижёрской палочкой яростно и достаточно продолжительно дирижирует невидимым оркестром. Заканчивается музыка, Петухов оборачивается, звучат аплодисменты, Петухов долго кланяется. Выходят с цветами поклонницы, среди них мужчина. Петухов принимает цветы, пожимает протянутую мужчиной руку, и вдруг с ужасом узнаёт в мужчине Алексея Ковалёва. Пытаясь вырвать свою руку назад, он кричит. Во время крика меняется свет. Палата (Без Григория) оживает. Борис зажигает полный свет. Петухов, не переставая кричать, сидит под одеялом на кровати. Борис подбегает к Петухову и срывает с него одеяло. Петухов, зажмурив глаза, испуганно закрывается размахивающими руками.).
 Борис: Что случилось? Сергей, это я, Борис, глаза-то открой! Что случилось?
 (Сергей открывает глаза, вглядывается в Бориса, немного успокаивается, затем, пошарив глазами по сторонам, осторожно спрашивает).
 Сергей: Где он?
 Борис: Кто? ( Тоже смотрит по сторонам). Кто он?
 Сергей: Ну, этот… труп,
 Борис: Какой труп?
 Сергей: Ну, настоящий.
 Борис (Николаю): Ты видел, здесь труп не проходил?
 Николай Борису: А как он выглядел?
 Борис Сергею: Какой он  из себя?
 Сергей: Ну, мёртвый такой.
 Николай: Так он вышел, сказал, что сегодня больше не придёт! А вообще хватит дурью мается, ночь на дворе.
 Борис: Вот видишь, он сегодня не придёт. Так что, спокойной ночи! Гасим свет?
 Сергей кричит: Нет! Не надо! Пожалуйста! (Умоляя).
 Николай: Оставь над ним лампу, пусть дежурит.
 (Борис так и делает.  Ложиться спать. Раздаётся хохот, похожий на ржание лошади).
 Борис: Ты чего опять?
 Сергей: Это не я.
  Борис: А кто? (Опять включает свет. Хохочет Пётр)
 Борис: Петро, ты чего?
 Пётр: Понимаете, я сегодня первый раз за две недели заснул, я, наверное, выздоравливаю!
 Борис: Мы очень рады за тебя, но нельзя ли выздоравливать как-нибудь потише?
 Николай: Здесь, между прочим, все выздоравливают, это же больница, а не конюшня!
 Пётр: Хорошо, я постараюсь. ( Слегка ржёт).
 Борис: Уж, пожалуйста, постарайся, а то у меня такое ощущение, что я нахожусь не в торакальном отделении, а страшно подумать где!
 Сергей: В палате номер шесть?
 Борис: Спи, подсказчик!
 (Борис не ложится, сел на кровать, заскучал).
 Николай (Борису): Ты чего не ложишься?
  Борис: Что-то мне спать расхотелось…
 Николай: Да и у меня что-то сон не наладится как следует: то ли дремлю, то ли нет, мысли чумные в голову лезут… светать, поди, скоро начнёт?
 (Борис не отвечает, хмуро сидит на кровати).
 Николай (Борису, уже громче, стараясь оживить его): Я говорю, светать скоро начнёт!
 Борис (Сокрушённо): Тебе то какая разница, боишься на дойку опоздать? Валяешься, и валяйся! Эти рассветы уже не для нас…
 Николай (Помедлив): Да. Не для меня, это точно…
 Борис: Чего сразу сник? Это ведь я так брешу, от пустоты на душе, настроение как-то шлёпнулось разом. Понимаешь, почти двадцать лет за баранкой, а тут – инвалид. Это полный … крах. Мы ссуду за квартиру старшей дочери выплачиваем... Отнимут же, варвары, останется она на улице с годовалым ребёнком и любимым мужем. В нашей квартире уже младшая с двумя пацанами обосновалась. Это будет перебор, раздерутся как собаки... и срать придётся на улицу бегать, разве дождёшься своей очереди, когда приспичит. Пойдём лучше покурим, силы нет думать об этом!
 Николай: Чего не отказать себе в последнем удовольствии?
 Борис: Вот и я думаю.
 (Встают, идут к кулисам. Навстречу выбегает Валя).
 Валя: Доброе утро, мальчики, меня встречаете? Я рада! Все по местам!
 Борис: Вот и выспались, и покурили!
 Валя (Борису): Ты с утра выступаешь, или со вчерашнего вечера?
 Борис: Так сразу и не скажешь.
 Николай: Он сегодня зритель, выступают другие.
 Валя: Кто же это такой шустрый, новенький?
 Борис (Ложится на постель. Помедлив, без настроения, отвечает): И новенький тоже.
 Валя: А почему такой мрачный?  Не рад моему появлению? (Делает ему укол).
 Борис: Коли, куда от тебя денешься.
 Валя: Ну, спасибо, что разрешил... Так скажешь или нет, о чём загрустил?
 Борис: Думаю,  кому теперь спонадобится такое решето, как я?
 Валя: Нашего героя некому приветить? Не верится мне в эти сказки.
 Борис: Нет, дома все будут рады когда вернусь, те как ниточка за иголочкой…
 Валя: А тебе этого мало, тебе подавай на день выписки весь город во главе с мэром, и с духовым оркестром, да?
 Борис: При чём здесь город…
 Валя: Всё с тобой ясно: завышенная самооценка! И вообще, хватит прибедняться, с таким неуёмным темпераментом, ты вряд ли где пропадёшь!
 Борис: На одном темпераменте не ускачешь!
 Валя (Делает укол Николаю): Вот если бы Николай пожаловался на свою немощь, я бы ему поверила, с трудом, конечно; в нём ещё сила таится не мерянная, на всю вашу палату хватит!
 Николай: Где ж она у меня таится?
 Валя: Да, везде выпирает!
 Николай: Если где и выпирает, так это остатки былой славы, руины, можно сказать!
 Валя: С такими руинами, не зазорно за всё отечество постоять! (Подходит к Петухову Сергею). И ты не спишь? Небывалый случай!
 Борис: Он тут у нас с полночи нечто вроде часового при тумбочке   числится.
 Валя: Та-ак, дедовщину развели? И не стыдно измываться над молодёжью?
 Николай: Он сам! Хочу, говорит, сейчас попробовать, чтобы в армии не осрамиться.
 Валя: В добровольно-принудительном порядке?
 Сергей: Только в добровольном.
 Валя: Ты их не покрывай, я же всё равно всё узнаю в обед, когда тупыми иголками начну их пытать.
 Сергей: Нет, это всё шутка.
 Вера: Шутка? Точно шутка?
 Сергей: Конечно. Вы ещё здесь немного задержитесь, они и не такое придумают! КВН – отдыхает!
 Борис: Ну вот, нас ещё и в шуты гороховые записали... Ты вот что, Валюша, не слыхала как там Григорий?
 Сестра: Узнавала утром. Григорий держится молодцом, проходит обследования. Передавал вам привет.
 Борис: Приятная новость. Спасибо. На душе полегчало.
 Сестра: И ещё он просил передать, что для каждого из вас у него есть новости. И для Петра тоже, он так и сказал: «Хочу его предупредить».
 Пётр: Интересно, чего это ему врачи о нас наговорили.
 Николай: Врачи нам-то ничего толком не рассказывают, а чужому тем более не скажут...
 Сестра: Он мне сам показался странным, как будто стал другим человеком, серьёзный какой-то...
 Николай: Придёт, расскажет, что ему сорока на хвосте принесла.
 Борис: Ладно, день начался, будем жить дальше... (Николаю) Споём, что ли, а потом в курилку?
 Николай: (слегка опешил от неожиданного предложения, потом, внутренне согласившись, ответил) А давай! Мою любимую.(Начинает тихо неторопливо петь. Борис подхватывает.): Летят утки... летят утки, и два гуся...
 (После куплета начинает звучать музыка этой песни. Все кланяются)
                ( Занавес)
 P.S. Возможно, что финальную песню с постепенным наложением перебьёт грубая ритмичная музыка, или песня ( например: hollywood undead- undead), как бы обозначив приходящий негатив жизни. И заканчивают кланяться уже под эту музыку.