Паром воспоминаний Юрия Фатнева

Саша Снежко
Паром воспоминаний Юрия Фатнева


Фатнев, Ю.С. Убегающий лось: жизнеописание…/ Юрий Фатнев. Гомель: Барк, 2012. – 312с.
 
Держу в своих руках  прозаическую книгу Юрия Фатнева «Убегающий лось», которая носит подзаголовок «Жизнеописание Юрия Фатнева, написанное им самим с привлечением писем, дневников, других документов, а также сведений о других (знаменитых и не очень) людях, имевших несчастье с ним познакомиться и попасть в эту книгу, в которой не обошлось без фантазий, в чём автор нисколько не раскаивается».
Мне выпало редкое счастье  встречаться и общаться не только с книгами Юрия Сергеевича, но и с ним самим. Его можно слушать часами, сутками, днями…Бесконечно. А теперь вот, от удовольствия от одного жизнеописания  - «Брянских волков», напечатанного в журнале «Немига литературная», перехожу к другому в предвкушении с новой встречей поэтической прозой Фатнева.
Фатнев – прозаик, поэт и художник в одном лице. И тому немало подтверждений можно найти почти на каждой странице. Взять  хотя бы вот эту живописную картинку, написанную словами: «Краски бродили по всему свету, но сходились на моём пароме. Для всех это были – люди, кони, телеги. Для меня – краски! Я замечал: вот девочка в голубеньком линялом платьице закусила баранку так, что она в её зубах превратилась в подкову! Вот белоухий телёнок в телеге придавил рыжим, почти красным боком коричневый каравай, и корочка хлеба аппетитно треснула. Вот корова поддела рогом закатное солнце, повисшее над паромом. Вот дядька запустил в белесую чуприну корневища пальцев, да так и остался в моей памяти…
И так каждый человек на пароме чем-то интересен для меня. Одного можно прутиком начертить на песке, другого углем на стене нашего домика. Инны заставляют вздыхать об акварельных красках. Многие о тех красках, каких я никогда не видел, но знаю,  что ими пишут настоящие картины.
Я не знал, зачем мне всё это?.. Но я бежал на паром ради этого разнообразия красок, лиц, дуг, колес. И хотел плыть на пароме вечно».
И мне хочется вечно плыть на пароме воспоминаний Юрия Сергеевича и захлёбываться восторгом от каждого абзаца, каждой строчки, каждого его слова.
Аннотация к книге гласит: «Это повествование о жизни, об искусстве и о себе. Во многом оно автобиографично. Через множество впечатлений, размышлений и очарований автор передает всеохватность и неоднозначность мира. В его наблюдательности сквозят легкая ирония и самоирония.
Огромный пласт книги составляют рассказы и суждения о литераторах и художниках. Часть из них связана с Гомелыциной. Как всякое мнение, они в чем-то субъективны.
Фоном жизнеописания является и постоянно в нем присутствует природа.
Слова Юрия Фатнева значительны, они точно выверены по контексту, мелодичны, а энергетика текста очень высока.
Его убегающий лось - это символ уходящего, ускользающего времени, а значит, и жизни, как наивысшей драгоценности в этом мире».
Тот, кто прочтёт новую книгу Юрия Фатнева, тысячу раз убедится в истинности слов, высказанных в аннотации.
А мне хочется цитировать и цитировать Фатнева. Да простит меня Юрий Сергеевич!
Итак…Россыпи Юрия Фатнева…

…………………………………………………………………………..

Паутина вспыхивала на солнце то зелёным, то золотым, то синим огнём, словно невидимый художник неустанно водил по ней кисточкой, каждый раз макая в новую краску.
 *   *   *
Но самое удивительное в мире – лесной шум. Запевалами становились две-три сосны. Потом протяжную мелодию подхватывал весь бор, и рос, перекатывался сосновый гомон, захлёстывая человечью душу, озеро, луг. В этом хоре кроме грусти отчетливо различалась торжественная величавость.
*    *     *
Шумели сосны у барака. Высокий  хор плыл над моим детством, и если бы не было этого плача над головой, многое растаяло бы в памяти навсегда. Но наплывает он – и возвращает давнее, рассыпает, как хвойные иголки, события.
*   *   *
Возвращались поздно. Над соснами клубился Млечный Путь. Казалось, деревья, деревья, словно грузчики, тащили на своих спинах мешки с мукой, а она потихоньку струилась из дыр.  Хотелось подставить ладони.
*    *    *
Я не понимал взрослых. Они ходили только по делу. Они глядели только потому, что глаза открыты. Они вспоминали о пароме только тогда, когда нужно было перебраться на другой берег. Они не представляли, что всё это – ходьба, возможность видеть, переправа на пароме -  прежде всего сплошное удовольствие.
Мнестановилось приятно от множества открытий, на которые они не обратили бы внимания. Вот, скажем, выпал сучок из заборной доски, и она теперь при встрече со мной округлила рот и говорила: «О», Или тот же костёл…Хорошо было бы заблудиться в нём,  как в сумрачном лесу. Напротив него крохотный магазинчик, где можно купить акварельные краски. Мне они нужны позарез.  Я не могу без них жить.  Без цветных карандашей. Но дома мне не давали на них денег. И я собирал краски глазами. Всюду.
*   *   *
Я не знал, какая мне польза от этих мгновений, но копил их без устали.  Вся жизнь моя соткана из таких вот «моментальных снимков».
Отец, забравшись на лохматое облачко, косил траву. Лезвие то и дело пронизывало диск солнца, путавшегося в ногах. Правда, косарь этого не замечал, увлекшись работой.
Это было видно мне, карабкающемуся на гору. Оглянувшись, я невольно хвастался за ближайшую ветку, – в  такую глубину провалился взгляд. Сторожка выглядела спичечной коробкой, невзначай выпавшей из моего кармана.  Родник представлялся иголкой с шелковистой ниткой, которую уронили, не завязав узелка, и нить разошлась надвое. Ульи распахнули .
Пока я глядел вниз, отец успел подрезать солнце. От светила осталась только золотая горбушка. Но по мере моего восхождения солнце удалялось, прячась за плечом у отца. Последний луч упал к ногам косаря…
*    *    *
Тютчев любил фонтаны. В их струях, рвущимся ввысь и изнемогающих в высоте, он видел тщету человеческих дерзаний.
А мне нравятся папоротники за то, что они удивительно прекрасны по своему строению. Такая легкость, воздушность, изящество их структуры, что диву даёшься щедрости природы: не жалела времени на художественную отделку своих творений.
А может быть, то, что мы именуем художественностью, на самом деле есть единственная целесообразность, законченность её  создания. Вообще, художественность – сердцевина всего, что мы можем наблюдать.
*    *     *
Мне представлялось – я прожил до-о-лгую жизнь. И столько в ней было всякого. Но не отступило перед этим золотым полднем. Я чувствовал себя новорождённым  пространством, заселявшимся бесконечным бором, клочьями неба в хвое, плеском озера, трепыханием птиц, запахами полян,  миллионами вспышек солнечного света, ведь полдень непрерывно и неустанно его перелопачивал в мою душу рассыпающимися ворохами.