Загремел я, молодой и красивый, после окончания института не "по морям, по волнам", как пелось, училось и хотелось. Но, как и полагалось, в "непобедимую и легендарную в боях познавшую радость побед". В доблестную армию, которая "сжимает властно свой штык мозолистой рукой".
Это я сейчас так распелся, тогда, понятно, не до куплетов было. Не знаю, что она сжимала, но в памяти остались бесконечные кроваво-писклявые летние атаки комаров со слоноподобными жалящими хоботами, да сорокаградусные морозы, изнуряющие трескучей осадой убогие казармы. И следы, так называемых, "розочек" на ногах. Которые зацвели непонятным кожным заболеванием у всей учебной роты. И солдатики от зелёнки превратились в экзотических пятнистых ягуаров.
И, если бы не редкие, спасающие душу и тело встречи с любимой девушкой... Всё равно, сказал бы я, что армию мужику пройти надо. Ну, хотя бы ради этих незабываемых, огнем пылающих, судьбоносных встреч.
Вот едет она ко мне в войсковую часть на свидание первый раз в промороженном насквозь, как брикет пломбира, хлипком автобусе. "Студенточка, заря восточная", в свои законные каникулы. Куда? Зачем? В неведомые дали, за тридевять земель, за тысячи верст, в поселок с обнадёживающим названием Алексеевка. Всё же, Алексей - Божий человек, защитит, в случае чего. А случаев этих было в те лихие времена - пруд пруди. Но не об этом речь.
Народ местный доброжелательным оказался. И любопытным, сверх меры. Вопросами, как подарками засыпал, но главный, конечно, к кому красавица лыжи навострила? Теряются в догадках от её молчаливой улыбки и, потарахтев между собой в унисон урчащему мотору, радостно восклицают,
— К Бельчонку, к Бельчонку, точно к нему! Давно пора! Заждались все. Засиделся парень в девках... — тут уже и девушка из молчаливо-спящей, превращается в говорящую красавицу и вторит местным мудрым аборигенам со свойственным ей лукавым юмором,
— Не знаю про белок - стрелок с их детками, и кто у кого, и как засиделся. Но стрелка у меня забита точно и прочно. Да, думаю и стрелкИ там все отменные!
— Да, какие они стрелки, девонька, — не вдаваясь в суть сказанного, хмыкают пассажиры, — но засекреченные особо, это точно. Только шило в мешке не утаишь. ОСНАЗом себя гордо кличут. Радиоразведкой. Тайные войска особого назначения. Зоркие соколы. Авиацию противника выискивают. Ну, да считай, охотники за ними. А если охотники, то и стрелкИ непременно. Какой же охотник, да без ружья. А ты, прямо как опытная боевая стрельчиха - охотница, Бельчонку прямо в глаз и попала. Вернее, на глаза, а потом и в сердце. К Алёше значит сподобилась. Оно и верно. Парень видный, добрый, тебе под стать. С высшим образованием специальным, а пропадает в холостяках. Ну, с такой, не пропадёт!
"Такая" с интересом смотрит на вездесущих проницательных попутчиков и уже ничему не удивляется. Если известна тайная подноготная про лётчиков - разведчиков и тех, кто за ними следит со всеми их секретами, то имя суженого им угадать просто в лёгкую!
Откуда же ей было знать тогда, что "бельчонок"- это не детеныш белки, а фамилия моего любимого, уважаемого всеми солдатами, командира. И зовут его так же, как меня, Алексей.
И, действительно, не понятно было, почему лейтенант, косая сажень в плечах, под два метра ростом, блистающий двумя изумрудами-глазищами, с кудрявой густой шевелюрой, которую не могла скрыть даже короткая армейская стрижка, до сих пор холостяковал. Хотя тогда я не придавал этому особого значения.
Добродушный увалень, с разгильдяйской ленцой, но умнейший и добрейший юморной парень. Как говорится, в доску свой. Он не ожесточил свою душу, не остудил сердце, хотя после школы, завалив экзамены в местный педагогический институт, попал с такой колоритной фактурой в ВДВ. И уже, будучи бравым десантником, после армии поступил и успешно окончил московский военный институт иностранных языков.
Но распределился ни на Ближний Восток, ни в старушечьи объятия вожделенной Европы, ни в малярийную экзотическую Африку, и уж, тем более, ни в засекреченный тайный "Аквариум". А в глухую деревушку необъятного Хабаровского края. Чтобы днем и ночью неустанно следить за летающими опознанными объектами, боевыми самолетами американских ВВС. И со знанием четырех языков переводить, переводить, переводить не только специальную военную макулатуру, но и всю разговорную белиберду, бесстыдно заполонившую замусоренный эфир.
Боевая специальность, которой я успешно овладел, называлась скромно и прозаически — планшетист. Для тех, кто не знает, поясню, что не сумки - планшеты таскал солдатик подобострастно за командным начальством. Вместе с офицерами заступал на боевой пост и следил за курсом самолета, который запеленговывали мои сослуживцы. Отмечая его траекторию на карте-планшете с помощью приборов-сельсинов и специальных карандашей.
Кстати, с сельсинами интересная история получилась. Половина из них не работала, как и многое другое оборудование. Но это же, не важно. Если рьяно докладывали высшему командованию в Москву, что дом, строящийся в военном городке для офицеров, успешно дорос до пятого этажа, когда в действительности еле-еле докладывали первый... О какой исправности приборов могла идти речь.
Приехал к нам с проверкой генерал-лейтенант, старенький, в чем душа только держится. Командир части строго настрого приказал на все его вопросы отвечать только позитивно. Всё хорошо. И в боевом порядке работает. Класс дежурства и оперативная комната показательными у нас были. И вот ходит товарищ проверяющий, смотрит на приборы, ничем его не удивишь.
— Это мне знакомо, такое видел в других частях. А это как работает, — и показывает на сельсины. Я включил их, и вся карта-планшет засветилась, заиграла, как новогодняя елка разноцветными огоньками. А тут, кстати, и зайчик появился, как по заказу, под ёлочку. Маленький, шустрый и дрожит от страха. Рядовой Зайцев и, правда, своими длинными ушами, физиономией, складом фигуры и невысоким ростом смахивал на зайца серяка. Его так и звали ласково, зайчиком.
— Откуда будешь, солдатик? Как тебе живётся-дружится в части? Что домой пишешь о службе в войсках, как их называешь и блюдёшь ли тайну армейскую? — спросил его, по-отечески, генерал-лейтенант. И получил незамедлительный дежурный чёткий ответ,
— Спасибо! Здесь все отлично! И служится, и дружится сердечно. Домой пишу, что нахожусь в войсках связи. Тайну блюду. Все довольны. — И, облегченно вздохнув, что удалось успешно скрыть многие недостатки, командир части повёл, почти что насильно потащил, умиротворённо-удовлетворённого высокого чина. Подальше от светящихся и манящих далёким детством цветных лучей, исходящих только от половины работающих сельсинов. От говорящих, на удивление толковых зайчиков. От всяческих внезапных курьезов и бед, которыми полным полна была армейская коробочка. От греха, подальше.
Сегодня моя ночная смена выпала вместе с Бельчонком. В свободные минуты я любил наши разговоры с ним о том, о сём. Много интересного почерпнул для себя. Кстати, в один из долгожданных приездов студенточки, я решил похвастаться перед ней своими новыми знаниями. И этак небрежно, с понтом, задал вопрос о том, знает ли она, какой самый трудный для изучения иностранный язык у русских. И был сражён наповал, когда та, не задумываясь, ответила, что венгерский. Всё-то знала моя любимая! А я это впервые услышал от Бельчонка. Он рассказывал, что если овладеть английским, немецкий с идишем выучить не составит никакого труда, после изучения французского легко учится итальянский. И китайский, и хинди щёлкаются, как орехи. А вот с венгерским придётся попотеть не на шутку. Он стоит особняком от всех языковых групп.
Как-то придрался наш любимый офицер переводчик ко мне за шерстяные носки, которые, конечно, были с запахом солдатского "амбре". Служба подходила к концу. И я в одно из дежурств позволил себе вальяжно развалиться на стульях, задрав ноги. Он, проходя мимо, поморщившись, сказал,
— Ффуу... дааа... высшим образованием от тебя, Лейкин, и не пахнет...
— Товарищ лейтенант, — ответил я, ничуть не смутившись, — вы же сами служили в армии. Знаете, что здесь полученную вышку надо скрывать. Нечего кичиться понапрасну, да гоголем - моголем ходить.
— А, действительно, ты прав, Лёша. Чем проще и тупее, тем лучше. Кстати, невольно слышал, как «старики» говорили между собой, что ты нормальный парень, не смотря на полученное высшее. Или, как там наши американские фрэнды говорят: "Ооps! Normal", — улыбнулся он.
Да, к сожалению, высшее образование было у нас в части бельмом на глазу, как пожизненное увечье.
Вышел из дежурного зала в коридор покурить только что прибывший новоиспечённый лейтенантик. Который кроме военной институтской кафедры в своём вузе, об армии не имел ни малейшего практического представления. Тут как тут и солдат выскочил, как чёрт из табакерки, с просьбой угостить сигареткой служивого. Офицер угостил, а тот, выхватив пачку из рук, пошёл прочь независимой походкой. На окрик-приказ немедленно остановиться, отдать сигареты и не наглеть, отреагировал через плечо пренебрежительно небрежной фразой
— Упал, сто раз отжался, видал... — и, сплюнув презрительно, ушел на боевой пост. Офицер, недолго думая, бегом жаловаться начальнику дежурной смены. А тот ему так спокойно сказал,
— Тебя же предупреждали, дурака, не высовываться в одиночку в коридор ночью. Что хотел, то и получил на свои, ещё без авторитета, офицерские погоны. Уважение и почёт в армии не сигаретами зарабатывать надо.
Итак, ночь. Дежурим. Начальник боевой смены - лейтенант Бельчонок, оперативный дежурный - майор Махнов. Этот на сутки. И уже валится с ног от усталости. Только от какой - не понятно. Вот и сейчас, пока всё спокойно и ничего не предвидится, и американцы, похоже, тоже решили отдохнуть от полётов, по-свойски, отдает последние напутствия офицеру,
— Вдруг что случится, будить меня при любых обстоятельствах. Даже, если я не захочу просыпаться.
Выждав минут десять после его ухода лейтенант говорит мне,
— Товарищ Лейкин, ты всё слышал, всё понял, что приказал товарищ майор? Я тоже неукоснительно следую его примеру. Но будить меня только в случае, если начнется война. Но сначала узнай точно, началась ли она. И никакой ложной тревоги, — я согласно киваю и уже сладостно предвкушаю, как и сам покемарю, устроившись удобно на стульях, вытянув ноги в неразлучных шерстяных носках. Послушав при этом шансоновскую блатоту на новой кассете, присланной недавно из Москвы.
Замечательное сегодня боевое дежурство. Спасибо, парням из штатов. В неизменных друзьях-наушниках и новые, и совсем старые записи сменяют одна другую. "Ночь тиха, шумит тайга сурово. Нет ни шороха кругом. По тропинке очень осторожно, мы все четверо идём. Мы идём по тропочке по узкой, КГБ вовек нас не поймать. Сэр, Антонио, как это по-русски?" И тут, вместо ответного, известного и непереводимого набора русских отборных слов, я вдруг слышу истошный крик: "Встать!" И еще не понимая, как это наш майор смог попасть к иностранным шпионам в качестве сэра Антонио, автоматически вскакиваю, поправляя форму.
Передо мной действительно стоит Махнов, тараща заспанные глаза, строго спрашивая, что за безобразие творится в его отсутствие, и где офицер Бельчонок. Почему тот покинул боевой пост. И я, спросонья, что-то мыча, судорожно соображаю, чтобы такое соврать для прикрытия любимого лейтенанта. Ответом на мои затянувшиеся нечленораздельные звуки раздается мощный храп начальника боевой смены.
— Вот это мы влипли, — думаю я, но почему - то отстраненно и вяло. На удивление, майор, услышав громоподобные рулады, отчаянно махнул рукой, развернулся и ушел. Досыпать. Вероятно поняв, что наша воздушная граница на крепком замке. И в его помощи действительно не нуждается. Ни одна железная птица не посмеет проникнуть через такой залихватский храповской заслон.
Утром Бельчонок смеётся и показывает мне перевод двух перехваченных телеграмм, посланных американским лётчиком с военной авиабазы. Одна жене, в которой сетует, что жалованье задерживают, так же, как и его отпуск, в связи с политическими событиями, связанными с разваливающимся нерушимым союзом. Пропади пропадом эти непредсказуемые русские. Он её очень любит, сожалеет и шлёт пламенные поцелуи вместе с мужской скупой тоскующей слезой. Вторая радиограмма от него же, в этот же город, но любовнице. Более лаконична: "Дорогая! Встречаемся на Гавайях. Деньги есть. Отпуск две недели. Жду с горячими объятиями".
Понятно, как смаковали наши офицеры под общий хохот эти послания, отправленные без стыда и стеснения открытым текстом незадачливым америкосом. Сочинили ответную телеграмму обманутой жене.
"Наслаждаемся вместе с вашим мужем и его любовницей на Гавайях. Предлагаем присоединиться к нам. С приветом от незадачливых русских. Никогда и нигде не пропадающих! Москва. Кремль. ГРУ." Ясно, что кроме грубых мужских шуток дальше ничего не шло. Все понимали, что, так или иначе, каждый может оказаться в подобной ситуации.
Да, но причём здесь девушка, едущая на свидание со мной? Мерзнувшая в ПАЗике, как палочка от съеденного эскимо, под пытливыми оценивающими взглядами и прицельными вопросами попутчиков, представляющих гремучую смесь из местных жителей и офицерских жён. Конечно, при том, при самом главном. При любви. В то зимнее утро, утро нашего первого армейского свидания, именно лейтенант Бельчонок ходатайствовал, чтобы мне, тогда еще зелёному курсанту учебки, дали увольнительную на целых двое суток. Хорошо, что накануне у солдат была баня, и я чистый. Эх, если бы неделей раньше прибыла любимая! Когда на мне был "каноллевый" комплект еще ни разу не надёванного нижнего белья. А тогда слегка кололи во втянутом животе никчёмные волнения, потому, что кальсоны были без пуговиц, вырванных с мясом моим предшественником, и я просто перетянул их кусочком мягкой проволоки. Но, сами понимаете, что сомнения-переживания оказались совершенно напрасными. Жаркие объятия горячей встречи отбросили прочь, ставшим сразу ненужным, пресловутый бельевой "прикид". А, заодно, растопили все морозы в округе, повысив, на удивление синоптиков, столбик термометра сразу на десять градусов.
После армии мы расписались. И хотя командир части перед самым окончанием службы предлагал мне и капитанскую должность после ускоренных курсов, и квартиру в том самом, скоропалительно построенном доме, я категорически отказался. Морские просторы манили меня сильнее, чем тайны радиоразведки в затрапезной глухой деревушке. А в свадебное путешествие с юной женой мы поехали, конечно, не на Гавайи, а вольно отпущенными дикарями в Геленджик. Под сердцем у моей смелой, верной и пылкой возлюбленной уже билась новая жизнь. И даже не одна, а две! Как говорится, ОСНАЗ не дремлет!
А из распахнутого окна черёмухово - сиреневой волной раздается песня: "На границе тучи ходят хмуро. Край суровый тишиной объят. У высоких берегов Амура часовые Родины...", — не спят, — подхватываю я. Да! Не спят наши часовые! Ну, если только немножко, самую чуточку. Надо выпить за бравых мужественных парней эту "чуточку", пока зоркая боевая подруга, "заря восточная", строчит на клавиатуре компьютера, как "пулеметчик за синий платочек", эти мои воспоминания. Тем более, повод есть, день Пограничника!
За вас, часовые, за армию, до сих пор сжимающую властно моё сердце доброй памятью, за любовь. За подруг верных. За двух сыновей-богатырей, удальцов-близнецов, которые были зачаты в последнюю кратковременную увольнительную перед дембелем. Проходящими сейчас срочную военную службу, как и незабываемый лейтенант Бельчонок, в воздушно-десантных войсках.
Почти двадцать лет прошло с тех пор, а как один светлый майский день. Ну, что, накатим по соточке?!
За вас, наши очаровательные, дорогие, беспокойные хлопотуньи, немножко капризные, но такие родные, прекрасные половиночки. Куда и Что мы без вас? Часовые Родины!.. А тем более, наша доблестная армия вместе с флотом, авиацией и всякими тайными военными прибамбасами в виде приставки "спец" или "ос"!
фотография из интернета