Из темноты в свет

Алекс Лето
Ночи нет и быть не может. Я не знаю, что такое ночь.

Здесь темно и влажно. Иногда, когда становится совсем душно и тесно, словно открываются некие шлюзы, и неравномерными комками поступает воздух. А вместе с ним и свет. Свет слепит и рушит растеленный вокруг покой. Тяжело и неприятно.
Впрочем, что такое неприятно? Я не знаю и этого.

- Мама, почему так светло небо?
Ласковая рука ложится мне на лоб:
- Это северные ночи, сынок. Постарайся заснуть.
Но как можно заснуть, если солнце зависло на противоположной стороне улицы, а небо голубого цвета?
- Мама, когда наступит ночь?
- Ночь уже здесь, сынок. Теперь она светлая, как день, и никто её не узнает. А она пришла тихонько и смотрит на нас. Она наступила, просто люди этого не замечают. А она наступила. Спи.
Мне кажется, что ночь наступила мне на затылок, мягко и очень нежно. Но её настойчивость убаюкивает, и я закрываю глаза.
Мама рядом.

- Вытащите детей. Скорее! Наверх!
Здание может обрушиться в любой момент, подавив своей мощью, уничтожив последние запасы воздуха. Его и так мало, он колышется в нишах меж сломанных перил и подвальных перекрытий. А наверху грохочут в зареве орудия.
И меж тем наверху черная-черная ночь. Ледяной холод плавится в отблесках залпов и ракет, морозный воздух разрезан криками и свистом снарядов. От лучей прожекторов становится колко дышать.
- Мама! Я зову ту, которая единственная всегда могла помочь. Но которую сейчас должен спасти я.
- Мама! – кричу я, и легкие нестерпимо болят от этого воздуха, наполненного гарью и морозом, от отчаяния и от темноты с искрами смерти. – Мама! Мамочка!..

Когда глаза открываются, не знаешь точно, утро уже или ещё поздний вечер. Занавеска колышется теплом и солнечными лучами.
Слышится тонкий звук позвякивающей посуды и приглушённый говор радио. Это мама на кухне.
И всё же – сейчас утро?
Деревянный паркет нагрелся тем особенным теплом, которое может быть только в городской квартире и только летним утром.
- Мама!
Она очень красивая и весёлая. Детский взгляд всегда сглаживает неровности и шероховатости натуры, разливает пастельные краски по милому лицу и фигуре, наполняет образ матери светом добра и неуловимости любви. Так всегда бывает.
Я застываю на пороге, перебирая в памяти эпизоды сна.
- Ты видел во сне будущее, сынок?
Надеюсь, что нет. Надеюсь, что прошлое мамы моей мамы. Или её папы.
Мама всегда отступает от обычности. Мне-то это знакомо и понятно, но, думаю, ей самой порой приходится тяжело.

- Если вокруг тебя влажно и тепло, и никуда не хочется идти, и даже двигаться не хочется, ты просто умер. – Мама смотрит на меня, испуганного и потерянного, и тут же добавляет: Это вовсе не страшно. Ты просто заснул, и тебе очень хорошо там, в этом тепле и темноте.
Мне не очень-то верится, что в темноте и влажности может быть хорошо. Слишком живы перед глазами ужасы войны, когда мёрзлую темноту разрезали до боли яркие вспышки. И не было уютно, тепло, и хотелось бежать, а не лежать бездвижно во мраке небытия.
Впрочем, там было холодно и оглушительно страшно.
- А когда мы умрём?
- Люди не умирают сразу. Можно сказать, они вовсе не покидают мир. Он просто лежат и видят сны. А вокруг очень приятно. А потом они проснутся и будут снова видеть свет.
- Свет северной ночи?
Мама засмеялась:
- Ну да, и его тоже.
Тогда я думаю, что не хочу просыпаться. Ведь заснуть при солнце так трудно…

Темно. Влажно. И очень страшно. Меня пробирает невозможный ужас, которого я не в силах понять. Только что всё было тихо и спокойно, я дремал под покровом, как мне казалось, высшей любви той, которую я мог бы однажды назвать…
- Мама, мама! Не надо этого, спаси меня!
Мне почудилось, что успокоительную темноту моего приюта сейчас раздвинут и уничтожат. Что железные вспышки иных, не менее страшных, чем в войну орудий, разрежут всё, что было так дорого мне. И меня самого разрежут и выкинут в тот жуткий свет, который приносит нестерпимую боль. И смерть. И это не сон и не отдых. Это самая настоящая смерть. Ничто. Никогда. Никогда снова.
- Мама! Мамочка!!!

Её голос, нежный, как шёпот мира. Её слёзы, тёплые, как летнее утро. Её руки, ласковые, как касание жизни.
- Мой маленький, мой любимый, всё хорошо. Мы вместе, мы по-прежнему вместе. И если нам суждено заснуть надолго, то тоже вместе, вдвоём. А пока, спи, мой сынок, спи спокойно…
И я засыпаю…

Где-то там, неизвестно и далеко, меня ждут эти светлые ночи.
И пасмурные утра.
И шорох вечернего ветерка.
И первые лучи летнего солнца.
Меня ждут взрывы и грохот орудий.
Крики и страхи отчаявшихся.
Борьба за жизнь и победы в этой борьбе.
И меня ждёт мама.

Темно и душно. Воздух и свет врываются отдельными комками, принося нестерпимость и всё же необходимость жизни. Больно. Страшно. Невозможно. Всё больше света. Всё больше боли. Всё больше пространства.
Я свободен.
Я живу.
Я вижу свет.
Я кричу.
Я кричу:
- Мама! Мама!
И знаю, что меня любят и ждут. И слышу в ответ:
- Сынок!..