Набказер

               
Волжская дельта…Это место на карте выглядит действительно как греческая буква "дельта", она же и заглавная "Д" русского алфавита – но это ежели из космоса глянуть. А те, кто на земле, в дельте этой живут, знают, что она состоит из более тысячи ериков, протоков и рек, не считая ильменей, набитых рыбой – с городами, сёлами, а больше камышом со всевозможной летающей, плавающей, ползающей и бегающей живностью, между водными богатствами ещё поля умещаются с замечательными овощами и бахчи со сладчайшими, знаменитыми арбузами да дыньками душистыми. Богатый на всё, солнечный край! Главный город в этом треугольнике, основанием которому служит северный берег Каспия, а сторонами – с запада Волга и с востока Бузан –Астрахань с более чем полумиллионным населением. Откуда она?
     По одной версии, бродили там давным-давно "асы"(аланы), получившие "тархан" грамоту\указ – мол, живите там себе. По другой – название тюркское, составное – и не безпочвенное, ибо "ас" это низ, "таракан"- расположенный, распростёртый. Действительно, Астрахань на 25 метров ниже уровня мирового океана. Но есть и третья версия, подтверждённая, в отличие от предыдущих, монетами из городища. И по ней, осел там некий правоверный, совершивший "хадж"- поломничество в Мекку, звали его после этого Хаджи, и вот он-то и получил "тархан",освобождение от податей своему хану – а было это во времена Золотой Орды. В тюркских написаниях да ещё переданных и искажённых латиницей, имя этого поселения превратилось в будущую Астрахань. Название, разумеется, не очень русское, как и у большинства крупных городов Поволжья, да не о них пойдёт речь, а о речках, которых в самой Астрахани можно насчитать с десяток: Волга, Кутум, Царев, Солянка, Прямая и Кривая Болда, Варвациев канал(назван в честь местного купца, без пожертвований которого в 19 веке канал "не достраивался"), Казачий Ерик, проток Серебряная Воложка, Три протока, а недалеко и Рыча с Бушмой –всех уж и не помню. И все они делят город на одиннадцать островов, соединённых более полусотней мостов.При этом Волга всё более подмывает западный берег, и астраханский кремль, во времена Петра Великого  стенами выходивший к самой большой европейской реке, теперь стоит в километре от берега, так что подплыть к нему можно только на трамвае каком сухопутном…
   Я проживал в семи километрах на восток от центра с кремлём, на Казачьем бугре, название получившем от пришедших туда в 1737 году донских казаков, между Казачьим ериком и рекой Болдой, на берегу которой была построена большая судоверфь им.Кирова, ныне разрушенная постсоветскими инновациями. Возле главной проходной в 1942 грохнулся самолёт – ворота устояли, в отличие от пилота, остатки сбитого немецкого самолёта долго там торчали– я сам не застал, но старший брат его видел – фашисты ведь бомбили караваны судов и мост на Волге, как и сам город, во время войны. Кроме неё, было ещё две проходных – завод растянулся вдоль Болды на два километра. Вокруг судоверфи вырос посёлок со всем необходимым приложением – школами, комарами, ремеслухой, бурьяном, домами, солончаками, магазинами, баней, пожарной колончой и парком с фонтаном(он сейчас засох – поливать-то некому, завод-хозяин скончался!). В одной из школ, Белой (по цвету) я и учился, а в Красной(сейчас там музыкальная школа) преподавала в своё время литературу моя мать, тогда как отец отдавал жизнь родному заводу, с коммунистическим упорством гордо повторявший уже на пенсии:"Меня завод похоронит!"- слава богу, члены семьи да его сотрудники этому воспрепятствовали, и он пережил даже кончину родного завода, где проработал 50(!)лет… Почти по гребню вышепоименованного бугра были проложены раздолбанная шоссейка и трамвайная колея, так что связь с метрополией осуществляли автобус номер 18 и трамвайный маршрут "тройки", грохотавшей в семи метрах от стены дома, где проживала моя семья, до двух ночи. Впрочем, жители научились не слышать любимый трамвай – себе на пользу.Когда построили железобетонный мост через ерик, чтобы трамвай не свалился в воду с подгнившего деревянного моста, я воспринял это событие как праздник, лишь чуть меньший, чем запуск Гагарина(обе даты почти совпали), просто  мост можно было, в отличие от космоса, потрогать. Кстати, слово"ерик"вполне могло произойти от "ерек"- "зелень" в семитских языках – по цвету растений вдоль воды.
   В то время, как цехи завода со стапелями занимали берег Болды, Казачий Ерик цвёл огородами – по обе стороны речки, ибо на южный от завода берег вели три худосочных моста из жердочек, вполне способных, впрочем, выдерживать  мотоцикл. Воду для полива доставлял тот же ерик, качали её понатыканные вдоль берега "ветряки"- колёса с лопастями на деревянных вышках, соединённые с кулисным механизмом или, попроще, с"коленцем", через шток приводящие в движение простейшую помпу с двумя клапанами. Впрочем, эта "механика" вытяснялась постепенно, но уверенно, на глазах, электромоторами, что говорило об увеличении благосостояния держателей огородов – рынки города были завалены их продукцией. За тридцать лет до этого сих "кулаков" бы не пощадили, но перегибы советской власти немного выпрямились и позволили населению не помирать с голоду возле вполне возможного изобилия. И это было хорошо!.. Более того, пустыри раздавали под огороды в пятидесятых годах сотрудникам судоверфи – так получил участок и мой отец – именно этому событию я обязан своим трудовым воспитанием, ничуть его не стесняясь. Ветряки приходили в упадок параллельно с деревом, из которого были сделаны, и теперь редкие жерди означают места их противостояния советской власти, да и они практически исчезли среди наступающего камыша, до которого никому нет дела. Дело дошло до того, что камыш в узких местах, в районе трамвайного моста, например, соединил сплошняком оба берега, что навевает печачаль: моё прошлое исчезает на глазах… Между ними к речке подходили мостки с глинистого берега – хочешь, стирай бельё, хочешь – рыбачь или купайся, но теперь ерик настолько высох, что рекомендовать сегодня эти мероприятия я не имею права. Но был там и"пляж"- место, свободное от водокачек у моста, где можно было зайти в Казачий ерик до пояса, потом ноги начинали увязать в тине. Она, чёрная и вонючая, представляла собой смесь перегнившего ила, песка, камыша и прочих органических прелестей, считалась целебной от чего-то, но очень пачкающей. Там, где начинали вязнуть ноги, полагалось плыть. И было весело!
    Время шло, дети послевоенного поколения росли, гормоны набирали силу и управляли поведением подростков вполне независимо от советской власти. Вражью музыку, вроде "Битлз",по радио не транслировали, но молодёжь не только была знакома с ней – на заводской танцплощадке только она и гремела в живом исполнении местных слухачей-вундеркиндов! Восторг публики был непередаваем! И никто не объяснял, что демократия, неравенства, безработица и громкая аполитичная музыка - это" пакетная сделка". Да мы бы и не вняли этой буржуазной пропаганде, до понятия "советский народ" было рукой подать,
о межнациональной розне или религиозном статусе разных групп населения вслух не говорили.
    Пацаны же гуляли с длинными патлами вдоль по единственной транспортной магистрали, ведущей "в город".Она называлась по имени улиц, по которым проходила, на участке от трамвайного кольца до знакомого нам моста трижды меняя своё название, от Комарова (бывшая Орская, переименованная в честь погибшего космонавта в 1967), до набережной Казачьего Ерика. Дома состояли, в основном, из частного сектора,хотя половина населения улицы проживало в пяти 3-5 этажных домах, у трамвайного кольца. Такое длинное название было мною сокращено до трёхслогового"Набказер" Захожу вечером к другу Серёге гулять после всех уроков с огородами
– Чё, Серый, дёрнем по набказеру?
- Ага! – и выходим. Не сговариваясь, поворачиваем по дороге в сторону центра – если шагать в противоположную, то ровно через полкилометра, после третьей заводской проходной, попадаешь в Мошаик, татарское пристанище, тамошние жители русскоязычных почему-то недолюбливали, появиться там в тёмное время было неосмотрительно. Не раз тамошние ребята приходили на русскую часть – обычно мстить за побитого на танцах соплеменника, кого отловят – бьют на месте, не разбираясь виноват ты или нет. Мне пару раз приходилось попадать в западню на ровном месте – просто подбегали один-два парня, перебрасывались по-татарски парой слов – и головой по носу: очень больно, или крюком в челюсть. Иди потом разбирайся! Так что в Мошаик, без особой нужды (рыбалка не в счёт - в мае через него люди двигались в поход за воблой после трудового дня!) – ни ногой.
  Идём, навстречу три-четыре пацана, парочка девиц. Васька Козырев, шкет, наяривает на семиструнке что-то про любовь, чего по радио не услышишь:
                Хочешь облаков достану стаю,
                Разгоню идущую грозу!
                Ты поверь, я завтра улетаю
                И ромашек с Марса привезу!
Какие ромашки? "И на Марсе будут яблони цвести"- это слышал, есть "официальная" песня …И вообще жизни на Марсе нет никакой, все знают...Но какая романтика, посерёдке Набказера.
                Мне не жаль всех лунных самоцветов,
                Всё отдам - и вечер и зарю!
                И кольцо Сатурна этим летом
                Я тебе на свадьбу подарю-у-у!! 
Всё это было очень поэтично и круто.Фонари не навязчиво освещали дорогу, дышалось смесью свободы с камышом, мы шли и немного завидовали этому пацану: на пару лет младше нас, а как на семиструнке бацает? Собственно, Васька больше ничем никогда не прославился, но тогда его бреньчанье впечатляло, именно на него обращали внимание встречные девочки, прося поиграть ещё что-нибудь. Вечерний, майский ветер сносил жару в сторону, хорошее, маячившее впереди, заслоняло повседневные заботы и обязанности вкупе со скудным бытом и отсутствием других цивилизованных развлечений.
    После уроков я ходил или, позже, ездил на велосипеде в Нахаловку – там, всего в одном километре от дома, была наша дача, шесть соток, где росли и деревья, и ягода, и овощи – только копай-поливай-мотыжь: работай, чтобы не говорили доброжелатели – и будет у тебя на стол всё нужное. Даже излишек! Куда девать принципиальному коммунисту пять вёдер вишни? Сын комсомолец, конечно, может их нарвать - на сбор ведра уходило два часа!- а потом? Потом - на базар! Сначала по "великой кривой" улице, Набказеру, потом - великая прямая вдоль колоссального горкладбища и улице Софьи Перовской до рынка Большие Исады - и пожалуйста, толкай с плеча! Великими-то я улицы назвал для себя, будучи мальцом - до ближайшего городского базара было 5 километров, на велосипеде - 20 минут. Ведро вишни в сезон уходило за 7 рублей, китаских яблочек - за трёшку, а ведро помидор молочной спелости - 2-3 рубля, пароходники с удовольствием брали именно этот  товар, пока до Москвы доплывут - покраснеют, а цены там раз в пять дороже. Очень скоро накопленные деньги ох как пригодились - семья не мешала мне их откладывать, это было частью воспитания: заработал - получай!
Посёлок на той стороне Казачьего Ерика, где была наша "дача", назывался "Инициативный". Он был построен после войны из невесть где взятых материалов совершенно незаконно, даже войска приезжали – сносить противников советской власти. Но затем окрепшее движение это возглавил райисполком, постройки от ежегодного затопления "вешними водами"огородили земляным валом, и жильё осталось, даже питьевую воду туда провели – целых две колонки! А то ведь приходилось воду таскать на огород аж из квартиры – намахаешься мотыгой, пить ещё как захочешь! Воды-то было вокруг с избытком, но"сырую воду"астраханцы не употребляли, эпидемии холеры и чумы не покидали эти места ещё и в семидесятые годы. Вот только название "Нахаловка" прочно и заслуженно осталось в лексиконе жителей.
    Во время весеннего половодья путешествия на огород существенно затруднялись – вода поднималась метра на три, так что подходы к основному мосту через реку можно было делать исключительно по временным мосткам – вид чуть хуже, чем венецианский, не так красиво и монументально, зато - наше, родное... В июне речки возвращались в обычное русло, грязь после потопа подсыхала – и жизнь возвращалась с досок на солончаковую твердь.
    Весной 1967г.космонавт Комаров разбился - в апреле, возвращаясь домой, в ССССР – улица, на которой я проживал, получила новое имя. Прежнее, улица Орская, жизнь быстро похоронила. Осенью того же года наступил последний год моего обучения в десятилетке. В школьном комсомоле я, убеждённый член коммунистического союза моложёжи, считавший КПСС "умом, честью и совестью эпохи" отвечал за идеологический сектор и на выданной мне политической карте, повешенной в школьном коридоре, отмечал прикреплением газетных новостей к нужной точке земного шара. Заметку про гастроли "Битлз" не помню где, завуч сорвал, порекомендовал найти что-то про страдания оккупированных Израилем арабов, угнетённых колумбийцев и студентов с родины Патриса Лумумбы,  а не глупости патлатых наркоманов....Такой была тогда реальная школьная жизнь!
   А вечерами мы прогуливались с Серёгой, регулярно гуляли, круглый год. Разок свернули, зимой дело было,в декабре 1967, с Набказера, что уже прошли до конца, на север, в сторону консервного завода, на котором этим же летом  учениками на каникулах работали. Позвали поработать - не хватало работников на переработку  избытка прибывающих овощей - отчего же не заработать? Месяц трудов - и готова экипировка на выпускной: костюм, рубашка, туфли - и всё своим горбом: гордились!.. Болтали о разных важных вещах, вроде одетой Серёгой в тот день впервые меховой шапке из кролика – он давно просил мать о ней, мода была, а его тряпичная уже не выдерживала критики. Навстречу шли два таких же парня. Поравнявшись с нами, один из них просто двинул Серёжу кулаком, другой - сорвал шапку – и ходу!  Мы опешили на пару секунд… Два на два, можно попробовать отвоевать украденное разбойниками! Мы двинулись за ними, те ускорили шаги.- Пацаны, вы чё, отдайте!- с дрожью в голосе начал было мой друг. Те остановились, один из них вытащил что-то продолговатое, фонарей там не было, луна слабо подсвечивала происходящую драму. Два на два – это хорошо, только нож резко менял уравнение в не нашу сторону…Было не больше минус пяти мороза, и подняв воротник, Серёга не замёрз за 20 минут быстрого хода , мы пришли к нему домой, объяснили ситуацию его матери – именно я сказал:- Тёть Марусь, напали на нас!- Нечего хорошие вещи на ночь глядучи одевать!- отрезала она и отвернулась со слезами...
А когда же их одевать? В старости, которой не существует? И зачем эти красивые вещи нужны вообще? Или не гулять вечером – другого времени-то подышать свежим воздухом  не было. Шёл последний год нашей школьной жизни, мы крепко дружили…
               
25.05.2012