Небольшой, рыжий, кривоногий, длинноносый дядька Тимка появился в казачьей станице случайно. Своим пышным задом и выпяченной вперед грудью его присосала к себе такая же рыжая, но крупная тетка Верка, оставшаяся после бегства своего мужа с тощей, вытянувшейся не по годам дочкой Ленкой, в полуразрушенной хатенке. То, что у Тимки золотые рабочие руки, она поняла сразу и сразу смекнула, что эти руки ой, как пригодятся ей в развалившемся хозяйстве. Тимка поначалу хватался за все, но вскоре Верка поняла, что лучше, чем что-то строить, у Тимки не получается, и взялась за хозяйство сама, тем более, что Тимофей стал руководить строительной бригадой и получать очень даже прилично. Да и хату отделал так, что на нее стали заглядываться. Тимка совершено не пил, но курил, правда, часто. И совсем скоро тетка Верка привязалась к Тимке и телом, и сердцем, и душою, тем более что в послевоенные годы на селе мужиков стоящих было мало. Тимофей без дела не сидел и по выходным дням. Его то и дело звали на «шабашки», и он ходил, причем делал это с удовольствием.
В казачьей станице Тимка не прижился, так как пару раз кто-то видел его возле бани, подсматривающего за станичными девками. Для казачек это было оскорбительно, они устроили ему «темную», после чего Тимка уговорил Верку продать обновленную хату и буквально за месяц на вырученные от удачной продажи деньги отгрохал на бугре в центре соседнего поселка хороший, добротный дом с верандой и русской баней.
Тетка Верка теперь и стирала, и парилась в собственной шикарной бане, куда с удовольствием пускала и соседей, которые с радостью приходили помыться, а затем допоздна засиживались у Лихачевых за чашкой чая с вишневой наливкой, на которую тетка Верка была мастак.
Пагубные наклонности Тимки Верка заметила, когда Ленке пошел шестнадцатый год. Девка вымахала под два метра, стала розовощекой, фигуристой, как мать, но не такой крупной. Тимофей нет-нет, да и приобнимет Ленку, нет-нет, да и щипнет за аппетитный зад. Верка скандалы по поводу рева дочки не устраивала, но, срочно, ни с того, ни с чего отдала ее замуж за дальнего родственника – железнодорожника Николая, который, как классный специалист, получил в другом районе квартиру в коттедже, купил иномарку, ездил в санатории и жил припеваючи. Ленка ходила в невестах два дня, на третий ее «пропивали».
Жених, темноволосый, красивый, стройный, богатый, всем понравился, даже невесте. Не понравился он только Тимке, который сказал, что настоящие мужики – это строители, а Колька просто инженер «железки».
Все шло вроде бы гладко, пока тетка Верка не поехала проведать Ленку, которая через год обрадовала мужа доченькой. На вокзале к ней подсела давняя знакомая, с которой Тимка крутил до Верки.
Разговорились. Верка поделилась радостью, мол, стала бабушкой. Знакомая вздохнула:
— Теперь пацанов поднимете и заживете вдвоем еще лучше!
— Каких пацанов? – переспросила тетка Верка.
— Как каких? Тимкиных! Леньку да Ваньку. Вы их из детдома, надеюсь, забрали?
— Че ты несешь, Лидка? Какого детдома, какие такие Ленька да Ванька?
Лидия перепугалась. Она и не предполагала, что дядька Тимка до сих пор не рассказал жене свою поднаготную. Оказалось, что когда-то Лидка жила по соседству с семьей Тимофея. Жена его, Татьяна, родила ему двух пацанов, хотела дочку, но умерла при родах. Девочка умерла через месяц. Тимка все на могилку бегал, а потом детей сдал в детдом под Краснодаром и уехал. Деньги всегда посылал детям, да и детдому, где вырос сам, помогал.
— А ты не говори ему ничего. Может, и сам молчать не будет. Да и не я тебе сказала, если что, – закончила Лидка.
Тетка Верка домой не поехала. Сразу отправилась в детский дом. Нашла заведующую, рассказала ей все и заплакала: «Сироты, понимаете, при живом отце-то…»
Заведующая, хорошо знавшая и Тимку, и его бывшую, Татьяну, вздохнула, изучила Веркин паспорт и позвала Ваню и Леню. Леня, хоть и младший, был на голову выше Ивана. Верка, только взглянув на них, обняла и расцеловала: «Поехали домой, к папке…»
В автобусе, в котором тетка Верка возвращалась с детьми, она все время плакала. «Вот ирод, и не сказал до сих пор ничего, – размышляла она сама с собой, – если что, пусть уходит, а детей я никому уже не отдам!» Тимофей, увидев мальчишек, сел на стул. Хотел что-то сказать, но махнул рукой и вышел. А потом долго курил в предбаннике.
Тетка Верка, проснувшись утром, увидела на веревке постиранные руками детей вещи, с трудом выдохнула: «Мать его так…», но тут же перекрестилась.
Она сама отвела их в школу, сама ходила на собрания, сама шила им и покупала вещи. А однажды дала по шее здоровому Петьке-дебоширу, который оскорбил за что-то Леньку. «Убью, паразит, если еще когда-нибудь тронешь моих!» – крикнула тогда тетка Верка. Время шло, дети выросли и после учебы в строительном училище ушли один за другим в армию.
Ваня уходил первым. Прощаясь у автобуса, он поклонился низко тетке Верке и сказал: «Спасибо за все, мама…» Леня попал служить в ту же часть, что и брат. Он писал родным трогательные письма. Жить бы, да радоваться. Но не тут - то было!
Вначале дядька Тимка сломал ногу. И тетя Вера, всю свою жизнь, работающая в больнице санитаркой, долго его выхаживала. Дядька Тимка стал еще и прихрамывать, опираясь на трость. Работу он не бросал. Во-первых, очень любил строить, во-вторых… А, во-вторых, он влюбился! «Ну, ты и лихач, Лихачев!» – шутила бригада. «Да она тебе во внучки годится. Ведь шестеро ртов у нее, не прокормишь!» – один за другим орали они со строительных лесов.
Дядька Тимка – «Лихач» – и сам не мог понять, в чем дело. Он, то злился на себя, то опять несся, как полоумный, в другую бригаду, где верховодила Зинка. Он еле узнал ее, когда впервые увидел на лесах. «Неужели это она, Зинка – лезгинка?» – подумал дядька Тимка в ту минуту.
Окрестили так ее в детском доме, потому что эта черненькая замухрышка вскружила голову Руслану – самому крутому парню-лезгинцу, а потом, дождавшись, когда им стукнуло по шестнадцать, они решили уехать на его родину.
Это была она, Зинаида, родившая Руслану шестерых детей и чудом уцелевшая с ними после бомбежек в Абхазии. Её ненаглядный погиб в первый день налётов самолётов. Нужно было выживать, и она впервые пошла работать. Вначале было трудно, часто снился убитый Руслан, но, слава Богу, помогали дети: кто, чем мог.
Неожиданно в её жизни появился Лихачев. Его единственного из старшей группы помнила она по детдому.
Он помогал ей деньгами, приносил еду и подарки детям. Взамен не требовал ничего. Соскучившаяся по мужской ласке, в день 8 Марта, когда дядька Тимка пришёл с конфетами, цветами и огромным тортом, она оставила его у себя…
После этого Тимофей ходил сам не свой. Своё отсутствие объяснил просто: «Аврал!» С тех пор авралы стали повторяться чаще…
На день защиты детей Тимофей подарил Зинке четырёхкомнатную квартиру с мебелью. «Это для твоих детей», – сказал «Лихач». Он протянул ей золотые часы: «А это тебе за них»…
Весть о щедрых подарках мужа дошла, наконец, и к Верке. Поздно вечером Зинаида открыла ей дверь.
«Поймите меня правильно, тётя Вера, Тимофей – настоящий мужик, он понимает, что он нам нужен, а без него я с детворой одна не справлюсь. Простите меня…», - сказала она и встала на колени перед пожилой женщиной.
Тётка Верка молча повернулась и тихо ушла, а дома слегла, совсем потеряв силы. Тимофей не отходил от неё две недели.
«Ты, это… не болей, не надо. Ты хорошая, Вера… Видишь, как мои пацаны тебя любят. А я… Прости меня. Не разберусь в этих дебрях никак. Сложная штука, эта жизнь, ей, Богу…»,- он замолкал надолго. Молчала и Вера.
Она поправилась, вышла на работу, а Тимофей уехал вслед за Зинкой и её детьми. Она купила под Краснодаром хатёнку, которую Тимка через полгода превратил в княжеский дом.
В конце мая он приехал к тётке Верке. «Вера, прости меня!»- кричал он через забор. Та долго не открывала калитку. Тогда он бросил трость и перелез через ограду. Утром вдвоём они уже сажали картошку. «Лихо наш «Лихач» девок обработал!» -опять кричали на стройке.
Но рано радовались его возвращению!
Через неделю Тимка укатил назад. Что происходило за забором, неизвестно. Известно только, что сыновья его не поняли. Так сказал он соседу. «Ты нам больше не отец, если ещё обидишь нашу маму»,- сказали ему Ваня и Лёня напоследок.
Дядька Тимка год мотался туда-сюда. Тётка Верка его каждый раз прощала. Бабам на лавочке, укутав шалью свои больные почки, она, проклиная Зинку-лезгинку, говорила: «А что, Тимка…Он сердобольный, сам в детдоме рос, знает, почём фунт лиха. Это она, стерва, его наизнанку вывернула: то серьги ей, то цепочку, то браслетик… Это они мне ни к чему, а ей…»
Глубокой осенью, отыграв Лёньке и Ване пышные свадьбы и подарив им по ковру, паласу и сберкнижке, Верка вдруг суетливо засобиралась в дорогу: «К Тимке поеду. Он даже на свадьбы не приехал, а я ведь звала, даже телеграмму давала, хоть мальчики и были против… Но ведь отец-то он им родной. Так нельзя. Под Богом ходим. Сердце не на месте… Картошку с пацанами копала. Вот ключи. Вдруг разминемся с ним. Я во снах его каждую ночь вижу. Руки ко мне тянет. «Грех, - говорит, - и на том свете не отмолю».
Она вернулась через неделю чуть живая. Соседки зашли к ней после обеда. Тётка Верка сидела за столом в чёрном платке. На столе горела свеча. Бойкие на язычок, Семёновна и Васильевна, застыли на месте.
Тётка Верка окинула их мутным взглядом: «Мой «Лихач»-то… помер…Сегодня сороковой день. Зинка свадьбы портить не хотела. Не вызвала… А я вот даже не попрощалась с моим Тимохой… Хорошо, что зашли. Помянем его грешную душу…»
Ватными опухшими ногами она подошла к старинному красивому буфету и достала рюмки. Алая вишнёвая наливка переливалась на солнце: «Царствие небесное… моему Тимоше… Господи, прости его, грешного…»
Она пыталась успокоиться, унять дрожь в голосе, хотела достать свой носовой платок, но его не было. Тётка Верка привычным жестом сдёрнула с головы чёрную косынку и начала вытирать свои горькие слёзы.
Соседки, остолбенев, переглянулись. Вместо рыжих-прерыжих волос тётки Верки на её лицо медленно опускались совершенно белые седые пряди…
Январь 2012