Однажды к нам пришел пенсионер Сергей Сергеевич Ульянов, почему-то оставивший Москву, где у него была комната в коммунальной квартире. А здесь обменял на изолированную, однокомнатную.
Плохо выбритое круглое лицо, взгляд непонятный, то ли внимательный, то ли хитрый – и это шло от незнания человека, какой он? Рассказал, что является родственником Ленина, и даже судится с другими родственниками по поводу какой-то части наследства. Суд проходит в Женеве, и он ждет вызова. Мы вежливо молчали.
Так слушали Хлестакова семья городничего и разные Тяпкины-Ляпкины. Мы же не знали правду. Всё может быть. Зачем старому человеку врать?
Прочитал свою поэму «Черный кот», высмеивающую современный быт и нравы. Мы с удовольствием выслушали, согласившись, что такое никто не напечатает. Он же сказал, что рукопись широко ходит по Москве, тем более что в пивной, за кружкой пива, он часто читал свою поэму.
Много позже мы узнаем, что он старый Хлестаков, только тот присваивал сочинения Пушкина и Загоскина, а этот — неизвестного нам автора. Сказал, что был в Сибири редактором, выпускал ежемесячные брошюрки о технике безопасности лесоперерабатывающей промышленности, которые почти все сам сочинил. Есть и другие публикации. Позже покажет свой рассказ, напечатанный в журнале «Крокодил». Обыкновенная серятина, с потугами на юмор. Таких рассказов много в этом журнале. Поэма же написано почти талантливо. Со слуха сразу не понять, да и читал отрывки, которые быстро забылись.
С его появлением наше лито превратилось в спектакль одного актера. Всё внимание на нем одном. Мы с удовольствием слушали и похохатывали. То наши заседания проходили скучнейшим образом, а тут сплошная комедия, театр одного актера. Народу стало приходить больше.
Появился новичок Александр Воронцов с довольно слабыми, подражательными Есенину, стихами о березках, и любви к ним.
Сергей Сергеевич довольно скоро разобрался, что собой представляет Брусникин, и повел решительную атаку на него. Наши сердца он завоевал. Теперь надо нарисовать нам радужную перспективу в виде наших будущих изданий, поначалу совместном сборнике, который можно назвать, хотя бы — «Наши зерна в урожае». Вероятно, имелось в виду, в коммунистическом урожае.
Думаю, многие поморщились от претенциозного названия, но спорить не стали, разумно полагая, что нет предмета для спора, как и самого сборника. Картина вырисовывалась радужная. Мы не верили, что она претворится в жизнь, но, почему бы и не помечтать? Наша жизнь и без того скучная.
И на одном собрании Сергей Сергеевич властно заявил, что берет управление лито в свои руки. Присутствующий Брусникин вяло попытался что-то сказать, но, поняв, что сердца литовцев принадлежат теперь не ему, замолчал, и тихо просидел до конца вечера.
С тех пор он ни разу не появился у нас, и никто о нем не жалел, все понимали, как руководитель лито, он из себя ничего не представляет, просто занимает место, за неимением лучшего, который вот и появился. А с Ульяновым интересно и весело. Все с удовольствием посещали собрания, которые проходили на одном дыхании, и после не хотелось расходиться.
Кисти рук у него изуродованы, вместо пальцев какие-то обрубки, но он как-то писал, управлялся по хозяйству. Мы уже знали, что у него много кошек в комнате, да и по нему это было видно – старый, обносившийся костюм весь в кошачьих волосах. Но ему прощали старческую неопрятность.
Он быстро нашел дорогу к руководству, доказал свою необходимость заводу, городу, обольстил своими шутками, рассказами, и ему выдали деньги на организацию литературного конкурса, чего до сих пор никто не проводил.
Пошёл четвёртый год нашего пребывания в Тольятти. Жизнь, как бы, налаживалась: дети ходили в школу, мы — на работу. Единственным доступным развлечением был наш черно-белый телевизор диагональю в 51 сантиметров, транслирующий два государственных канала. Изредка, если была хорошая музыкальная программа, записывал на магнитофон понравившиеся номера, но их было очень мало. Но песня Арташеса Авитяна «Фронтовая сестра» моментально вошла в наши сердца: с такой задушевностью мало кто пел, да и сама мелодия была пронзительной до слёз.
Программа «Время» была единственной, из которой можно было узнать хоть какие-то новости, но, чтобы их дождаться, нужно прослушать сухую политическую жвачку и сообщения об угрозе атомной войны со стороны американцев. Запугивания вызывали тревогу у обывателей и неприятие к власти, которая не может отвести от нас эту угрозу.
Регулярно покупали красочный журнал «Смена», в котором постоянно печатали детективы и хорошую фантастику, что я особенно ценил. Видимо, там я и прочитал о смерти Элвиса Пресли 16 августа 1977 года от смертельной дозы наркотиков. По телевидению политические обозреватели рассказывали подробности. Элвис был моим любимым певцом, и я очень жалел его, мог бы ещё долго нас радовать, но не выдержал испытания славой и медными трубами.
Позже бард Тимур Шаов сочинит:
«Петрарка был занудой,
А Сартр — коммунистом,
А Пресли был сексотом —
Он на "Битлов" стучал».
Пресли предлагал свои услуги ФБР, и требовал от Никсона выслать Джона Леннона из США. И на солнце есть пятна. Впрочем, Пресли понять можно, он был патриотом, я тоже считал, что КГБ выполняют нужную работу, им нужно помогать, но моё место возле станков, а не возле тусующихся бездельников.
В единственный в городе кинотеатр «Сатурн», расположенный за два квартала от нас, ходили лишь, когда показывали, действительно, хороший фильм, а это было очень редко, в лучшем случае, раз в месяц.
К октябрьским праздникам все члены лито распределились по занятым местам, и соответственно получили за это премию: до 50 рублей корифеям, а я, как и многие другие, поощрительные в 15 рублей. Чему я был рад, именно такой суммы не хватало, чтобы купить дешевые осенние туфли. На следующее заседание пришел в новых туфлях, а не в старых, которые уже пропускали воду.
Стояла глубокая осень. Новоявленный Хлестаков провернул новую аферу: как бы невзначай, не придавая особого значения, сказал нам, что потерял ведомость с нашими росписями за полученные суммы. Все поняли, что ему удалось выбить деньги еще раз, и эти деньги он присвоил, но все, как интеллигентные люди, постеснялись обидеть недоверием. Молча расписались. Спасибо и на этом. Если бы не он, мы бы, вообще, ничего не получили.
Нами овладевало ощущение, что нашим лито руководит аферист высочайшего класса, но что-либо менять никто не собирался. Возвращения вялого Брусникина, никто не хотел. Вероятно, на присвоенные деньги Сергей Сергеевич купил новый чёрно-белый телевизор "Каскад" и поставил его в ногах кровати. Как удобно, лежать и смотреть передачи!
Впервые за десять лет я почувствовал желание сочинять, и как-то вечером пришла идея рассказа «Девушка в зеленом» — это я вспомнил девушку в автобусе, которая постоянно приставляла свою туфлю к моей, и развил ситуацию, что могло быть дальше?
Все уже спали. Я вышел на кухню и стал записывать в общую тетрадь. Через несколько дней переписал в ученическую тетрадь почти готовый рассказ. Теперь я чувствовал себя уверенней, и когда Сергей Сергеевич спросил, над чем работаешь? сказал о своем рассказе, и он, зачем-то записал название моего рассказа в свою записную книжку.
Пишущей машинки у меня нет, осталась у матери. Да и с той нервотрепкой, которую она мне устроила, я думал, что с моим творчеством всё покончено, было не до него. Вспомнил виденную рекламу посылторга, и написал туда заявку, чтобы прислали наложенным платежом. И однажды получил извещение на 140 рублей, плюс пять рублей за пересылку, что совсем не дорого.
Новая машинка разочаровала – ожидал, что она будет лучше моей старой. Казалось бы, за 20 лет должны были научиться выпускать хорошие машинки, но нет, с каждым годом делают всё хуже и хуже. Первая машинка до сих пор исправно работает, а у этой не пропечатываются крайние на клавиатуре буквы. Нужно приложить значительное усилие, несколько раз ударить по одной клавише.
Но, всё же, перепечатал рассказ и отнес в редакцию «Волжского автостроителя» к Александру Александровичу, худому, пожилому и насквозь прокуренному человеку. Он прочитал и спросил про героя рассказа:
— Откуда он знает, что с ней случилось это?
— Автор всё знает, — обалдело ответил я, не понимая, как можно задать столь наивный, если не глупый вопрос. Всё равно, что Толстого спросить, откуда ты знаешь, о чем думает князь Андрей, Холостомер?
Он ничего не ответил, но рассказ напечатал, что несколько меня воодушевило, значит, я чего-то стою. Ребята в лито меня не поздравили, но некоторые дали понять, что читали.
Идея нового рассказа долго не приходила. Однажды на работе я вспомнил рассказ Анара «Каждый вечер в 11» и, используя его находку, написал «Сиамский котенок». Уже знакомой тропой отнес к Александру Александровичу, и он снова напечатал. Этот рассказ больше удался, многие заметили.
Новая машинка убивала морально. Подумал, что надо бы от неё избавиться, продать и заказать новую. Авось, у новой не будет никаких дефектов. Мне просто не повезло с машинкой. Напечатал объявление, развесил на остановке, и уже на следующий день пришел покупатель, которому продал машинку за 140 рублей, честно предупредив о дефекте.
— Ничего страшного, у меня товарищ работает в мастерской, отремонтирует.
Парень попросил скидку в пять рублей, мол, денег не осталось, на такси не хватает. Я сказал, что на машинке не наживаюсь, за сколько купил, за столько и продаю. Даже потерял пятёрку за пересылку. Он, нехотя добавил пятерку, и забрал машинку.
Обрадованный скорой продажей, я с легкой душой заказал новую машинку, которую скоро прислали. Она оказалась без дефекта прежней машинки, но через месяц стала пропечатывать по две буквы на одно место, приходилось внимательно следить, что отвлекало от нормального печатания. Я понял, что нужно продавать и эту машинку, и больше не связываться с «Москвой», но других машинок в городе не было. И всё же я продал и эту машинку.
Как-то Сергей Сергеевич назначил и мне рандеву у себя на квартире, мол, хочет поработать со мной без всяких помех над моим новым рассказом. У него уже побывали почти все наши ребята, рассказывали о его квартире и кошках. Но даже предупрежденный, я поразился страшной грязи в квартире и обилию кошек, около двадцати.
Полновластные хозяева квартиры. Везде горел свет. Они ходили по столу кухни. В ванну и туалет открыты двери, в раковину постоянно текла вода, отчего уже образовался ржавый налет. Через окно на балкон перекинута доска, по которой расхаживали кошки, не желающие ходить как все, в двери. Позже Сергей Сергеевич расскажет о своей трагедии, одна кошка сорвется с доски и разобьется.
В ногах пышной кровати стоял большой телевизор. На темно-синем одеяле расположилось несколько пар кошек, а одна пара занималась любовью, с поразительными человеческими чувствами и переживаниями, что меня поразило. Блаженствующая кошка поворачивала голову и признательно лизала морду хмурого кота, который, не спеша, ритмично делал своё дело, понимая, что никто ему не помешает, и некуда торопиться.
Я то и дело оглядывался на них, но Ульянов ничего этого, казалось, не замечал, то ли было в привычку, насмотрелся. Он попробовал меня чем-то угостить, я отказался – всё вокруг в кошачьей шерсти. Одна кошка запрыгнула мне на колени, но он её прогнал, понимая, что не всем могут нравиться кошачьи вольности. Сказал, как бы жалуясь, что приходили Богачев с Аршиновым, принесли водку, заставили его пить с ними.
Может, он думал, что и я принесу водку? Приступили к разборке моего рассказа. Вяло высказал несколько маловыразительных, общих фраз. Потом попробовал похвалить, и я понял, что он, скорей всего, и не читал мой рассказ, и, вообще, он как руководитель лито, пустой номер. Разве что, полезен своей бешеной деятельностью. При нем лито ожило, все почувствовали свою значимость.
В комнату вошел ещё один прозаик, новичок, недавно переехал с Севера, сейчас работает водителем автобуса. Прочитал нам рассказ. Сюжет основан на случайности: зимой герой отвез в детской коляске бутылки в приёмный пункт. На обратном пути отвлекся и увез точно такую же коляску, но уже с ребенком. Дома поставил в холодный сарай. Можно представить ужас читателя от понимания, что произойдет с ребенком, и горе матери. Рассказ бил по нервам и производил впечатление.
Мы вместе покинули Сергея Сергеевича, новичок расспрашивал меня о литературной жизни города:
— Где здесь можно печататься? Можно ли прожить на литературные заработки?
Он собирается, как Чехов, каждый день выдавать по рассказу, в надежде, что этого должно хватить на жизнь.
Я добросовестно развеял его убеждения, сказав, что нас никто не хочет печатать. Один рассказ в месяц – это единственное, на что он может рассчитывать. Чем его сильно озадачил. С тех пор он больше у нас не появлялся, переключившись на гарантированный заработок.
продолжение: http://www.proza.ru/2014/01/23/725