Скоро солнце стало совсем теплым, а потом и жарким, и наступило лето. В одно из воскресений у небольшой соседской избы на другой стороне улицы собралось много народу. Пошли туда и папа с мамой, взяли и меня. Это была Помочь. Люди пришли помогать строить дом.
Сначала расчистили от черной земли место, вскопали глинистую землю, залили ее водой и по этой глине с водой стали ходить женщины в резиновых сапогах, а кто и босиком, подбрасывая под ноги солому. Ребятишки, а вместе с ними и я, бегали к большой куче соломы и подтаскивали ее охапками к краю ямы. А женщины ходили по кругу друг за другом, весело переговаривались и покрикивали: “А ну, робяты, водички плесните! Соломки, соломки подбросьте!”.
Я бегала вместе со всеми, солома была колкая, набивалась за шиворот, под платье, царапалась, и я скоро устала, присела на влажный бугорок выброшенной земли и посмотрела вверх.
Дом уже начал расти. Между длинных досок, что были сбиты вдоль будущих стен, заливали загустевшую глину из ямы, и по ней здесь, на стенах, тоже ходили, как говорили, топтали, снова добавляя солому. Потом доски передвигали, и так дом рос. Так лили саманный дом.
Работа кипела целый день, Только к вечеру, когда влажные отлитые стены уже возвышались наравне с соседним домом, весь народ, человек пятьдесят, слезли со стен, вылезли из,, теперь уже глубокой ямы, которая оказалась внутри стен и будет теперь подполом в доме, и стали умываться из бочек. Молодые ребята поливали из шлангов девушек, те визжали, смеялись, весело шутили, а потом пошли купаться на озеро.
Часа через полтора, уже принарядившись в красивые платья, пришли во двор хозяев, где стояли длинные столы с угощением, чтобы отпраздновать дружную работу - Помочь.
Мне было в радость смотреть на людей, на этот дом, что так сказочно быстро вырос прямо на глазах, хотелось заглянуть внутрь, потрогать стены, но кругом был народ, и я боялась, что отругают.
Наконец, во дворе раздались песни, а вокруг нового дома все опустело. Откуда-то набежали ребятишки постарше меня, наверное, пришли, как и я с родителями с другого края деревни. Багровое солнце садилось за озером, освещая влажные стены дома красноватыми отблесками. Вслед за ребятами, переступила я высокий и влажный порог дома. Стены пахли сырой глиной, она прилипала и к босым ногам.
И тут только заметила, что все смотрят на меня, и вспомнила, что, когда бегала домой, то взяла с собой куклу, которую привезла мне из города тетя Варя.
Кукла была замечательная, не тряпичная, какие мне шила мама и я сама, а совсем маленький человечек: розовенькая с голыми ручками и ножками, которые поворачивались вверх и вниз. Я прижала куклу к себе покрепче, но какой-то мальчишка схватил ее за голову и дернул к себе, резинка, на которой держалась головка, лопнула и улыбающаяся кукольная головка оказалась в руках озорника. Я ахнула и выронила куклу.
Ребятишки бросились к кукле, сразу несколько рук ухватились, кто за руку, кто за ногу и... кукла рассыпалась на мелкие розовые кусочки. Испуганные ребятишки разбежались кто куда. А я осталась с тем, что еще недавно было прекрасной куклой. Я плакала и собирала куклины частички в подол измазанного в земле и глине платья, потом в растерянности села на мокрый глиняный порог.
Для меня это было первое большое горе, я не знала, как с ним справиться и плакала, плакала. Долго так сидела я и плакала в полумраке, среди влажных стен. Стало совсем темно, на ближнем столбе загорелась лампочка. Я стала дрожать не то от холода, не то от страха, что теперь уже никогда не собрать куклы. Наконец, решилась выглянуть в дверной проем на улицу. Вокруг не было ни души. Во дворе слышались звуки гармошки и голос тети Дуси, выкрикивающий частушки.
Осторожно зашла я во двор, отыскала среди поющих маму, подошла к ней и молча приоткрыла подол своего платья. Она всплеснула руками, а я зажмурилась, чтобы не видеть, как сердится мама, но вдруг почувствовала на плечах теплые мамины руки и успокаивающие слова: “Не расстраивайся, дочка, мы ее снова соберем, еще лучше будет”, - тогда я заплакала с облегчением, уткнувшись в теплые мамины колени.
Куклу потом собрали на новые резиночки, и я еще долго играла ею, это была моя самая любимая кукла, Катя. Но тот первый страх, первое горе, помню до сих пор.