Глава 23. В сетях КГБ

Вячеслав Вячеславов
     Напиваясь, Жора Ланюк избивал мать. Она приходила ко мне и просила вернуться. Мы возвращались.  Я на себе переносил все вещи, потому что нет денег, нанять машину.  Да и вещей-то немного, четверть машины не наберется. Но пешком приходится несколько раз мотаться туда-сюда.

Довольно скоро новоиспеченные супруги мирились. Жора начинал жить с нами, продолжал пить и бить мать. Моё вмешательство не помогало. От этого ужаса и кошмара, и чтобы не травмировать детей, мы снова уходили к тёще. Через некоторое время всё повторялось: мать просила вернуться. Мне становилось её жаль, надеялся, что уж на этот раз она не станет мириться. Но я плохо знал свою мать. Она помирилась с Жорой и даже стала выгонять нас из квартиры, мол, это её квартира, она получала без меня, и я не имею на неё никаких прав.

Наконец, мне это надоело, и я подал в суд на раздел квартиры. По совету тещи нанял её знакомую адвокатшу, которая произнесла на суде трехминутную речь в мою защиту.

В момент моего пребывание в кабинете судьи милиционер привел хорошо одетого молодого грузина, у которого обнаружили наркотик. Я впервые видел наркомана. Хорошо одет, интелегентного вида. Смотрел во все глаза на него. Он держался спокойно. Было видно, что ему всё это неприятно, досадно, и только.

Нам присудили маленькую комнату, которую мы отныне имели право закрывать на замок, чтобы они не лазали в наших вещах. Мать украла мою общую тетрадь, исписанную полностью моими дневниковыми записями. Она была мне не нужна, и я не сразу схватился её. Случайно обнаружил в её бумагах, когда искал другую свою пропавшую вещь. Там же лежал и её дневник, где она писала, что имеет полное право читать мой дневник, чтобы знать, что думает её сын, потому что она мать.

Я всё понял и ужаснулся. Это была не мать, а какой-то монстр. Нервы на пределе.
Жора брал большой столовый нож и размахивал передо мной, пытаясь запугать. Я не боялся смерти, боялся себя, что могу убить, так я его ненавидел, и был способен на это. Не хотелось сидеть в тюрьме из-за пакостного человека, которого науськивает мать, пытаясь нас выжить из своей квартиры.

Нужно терпеть, постоянно говорил я себе, не представляя, сколько этот ужас может продлиться. Несколько раз подумывал о самоубийстве, что сразу избавит меня от всей этой нервотрепки. Мать стала злейшим моим врагом. И лишь незнание подходящего способа суицида, оставляло меня жить.

Кто-то, узнав, что у меня есть пишущая машинка, спросил:
— Ты её зарегистрировал?

Я промолчал, чтобы не давать возможности заложить меня: Вот у Вячеславова пишущая машинка не зарегистрирована. Неизвестно, что он на ней печатает. Может, антисоветские листовки. Но я нигде не читал, что их нужно регистрировать. Но если этот спросил, значит, их нужно регистрировать. Просто до меня не дошел этот слух. И где регистрировать? По логике — в КГБ. Другого аппарата я не знаю.

В КГБ работает 400 с лишним тысяч сотрудников, на содержание которых тратится 10 миллиардов рублей. И это не считая МВД.

Через какое-то время я напечатал на машинке заявление, которое бы служило и образцом почерка моей машинки, с просьбой о регистрации моей машинки. Листок отнес в КГБ на Приморскую улицу и отдал дежурному. Тот взял, ни слова не сказал, как и я. Вновь вышел на солнечную улицу, обсаженную пыльными войлочными пальмами. Рядом белое здание красивого морвокзала.

Ответа на своё заявление я так и не дождался. Лишь через два-три месяца меня попросили прийти к десяти часам утра к парку на улице Горького, где стоит здание музея имени Сталина. Мол, нужно поговорить. Заинтересованный, пришел. И увидел мужа красавицы, родственницы Кагляка, которая мне так понравилась на дне рождения. Интересно, узнал ли он меня? Нет. Ни словом не обмолвился о нашем шапочном знакомстве.

Я тоже не стал напоминать, спрашивать о его красавице жене, чтобы не вызвать ревность. Однако хотелось бы узнать, как красивые девушки выходят замуж за таких задохликов? На 10 см. ниже меня, худой. Лицом не красавец, но и не урод. Так себе. Попросил следовать за ним на отдалении. Это уже походило на шпионские романы. Словно я резидент, а не заурядный рабочий, который живет в нищете, и у него никаких знакомых, которые могли бы интересовать чекистов. Но, коли, просит, почему бы ни сделать? Пошел за ним в отдалении на пять метров, словно мы не знакомы.

Привел на конспиративную квартиру недалеко от улицы Сталина, в двухэтажном доме. Квартира большая, сильно затененная шторами и гардинами. Чувствовался нежилой дух, хотя в зале всё было, как полагается в нормальной квартире, темная мебель, стол посередине. На столе ваза с печеньем и конфетами. Для кого? Конечно, меня не станет угощать.

Он расспросил про мать. Видел ли я у неё журналы «Стража неба»? Я знал, что этот адвентисткий журнал поступает из-за границы. Спросил про Ланюка. Мне скрывать нечего, а насолить врагу всегда рад. Рассказал всё, как есть, надеясь, что, может быть, запрячут этого Ланюка, где он сидел. Чекист прямо не говорил об этом, но намекал, что такая возможность не исключена, мол, им нужна информация для этого. Я же был готов на всё, лишь бы немного получить облегчение.

Но мои надежды не оправдывались. Жора продолжал дебоширить в нашей квартире. Однажды он пришел пьяным, и я его сбил ударом в челюсть, и закрыл дверь. Он не стал ломиться. И хорошо, а то я вывихнул палец, который болел целую неделю. В следующий раз я надел перчатки, когда он снова заявился. Он увидел мои перчатки и не стал настаивать на входе. В другой раз, мой сосед Гиви сказал:

— Когда Жора придет, позови меня, я поговорю с ним.

Я согласился, понимая, что это не помешает. Гиви считал, что я хлюпик, коли не могу навести порядок в квартире. Я же не так воспитан. Я никогда не дрался. И вот только этот тип вынудил меня поступать плохо. Видимо, Гиви хорошо поговорил с Жорой, на какое-то время он притих. Мать положила его в ЛТП, но он и там продолжал пить, потому что работал на начальника милиции, строил ему дом.

На вторую встречу чекист пригласил меня к себе домой. Он жил неподалеку от Этери, в большом двухэтажном деревянном доме, в котором нет ни души. А мне хотелось увидеть его красавицу жену, какая она стала? Он провел меня на кухню на первом этаже, достал по бутылке пива, которое я с наслаждением выпил. Я редко себе позволял пиво. Думал, что он расщедрится ещё на бутылку, но он и не подумал. Расспрашивал про Ланюка, о моих планах на будущее, собираюсь ли поступать в институт?  Зачем-то рассказал, что академик Сахаров сейчас в Батуми вместе с женой Еленой Боннер, и так как, он уже несколько лет не работает, то деньги у него почти кончились, и он, чуть ли не бедствует.

Я не знал, как реагировать на его слова, не верить – основания нет. Человек, работающий в таком заведении не может так примитивно врать. С другой стороны, зачем Сахарову приезжать в Батуми без денег? Одно с другим не вяжется. Или же чекисты всех держат за быдло, которое поверит любой лжи ими произнесенной.

К Сахарову я равнодушен, потому что ничего о нем не знаю. Краем уха слышал о его антисоветской деятельности. А хуже этого, что может быть? В любом случае, человек должен быть патриотом своего отечества. Преклоняться перед Западом  —  последнее дело. Бог с ним, у меня своих неприятностей по горло.

Лишь через несколько лет прочитаю в Литературной газете  большую пасквильную статью Н. Н. Яковлева, автора книги «ЦРУ против СССР», о жене Сахарова – Елене Боннэр, выставил её чуть ли не проституткой, ищущей ученых мужей с академическими степенями и манипулирующими ими по своему желанию. Ещё через несколько лет узнаю, что за эту статью Сахаров прилюдно дал автору пощечину.

 Однажды случайно проходил по Приморской улице мимо парикмахерской и увидел в дверях женского отделения жену чекиста. Она сильно постарела, погрузнела, но всё ещё привлекательна. Сохранились лишь следы былой красоты. Пожалуй, она старше меня года на три.

На следующую нашу встречу, он привел меня в здание КГБ. Прошли по длинным, закоулистым, пустынным коридорам, второго этажа, словно в здании никого нет. Ни одного человека не видел! Словно уже получили сигнал, что в коридоре посторонний. Он провел меня к своему начальнику, который, не разводя турусы, сразу предложил написать расписку о сотрудничестве с органами. Я недоумевал, неужели они не поняли, что я бесперспективен? У меня никого из знакомых, которые могли бы их заинтересовать. А что рабочие могут знать? Раз просят, написал.

Начальник попросил написать свой псевдоним. Какой? Чтобы самому не забыть. На ум пришла Куликовская битва. Пусть буду – Куликов. Вероятно, он подумает, что это от птицы, кулик. Больше мной не интересовались, и не вызывали, словно им нужна моя расписка, чтобы была видна их проделанная работа: Вот ещё одного завербовали. Я же не видел ничего в этом плохого. Долг любого гражданина стоять на страже родины. А закладывать никого не собирался, потому что сам ничего не знал, а хотел бы. Для этого и читаю газеты, книги.

С дверного косяка, на котором некогда висели качели, отвалился большой кусок, вместе с штукатуркой. Раза два пробовал замазать раствором, который не держался, падал. Попросил Ивана Лифаря, он же профессиональный строитель. Он пришел и за пять минут навел глянец на двери. Но через день и этот кусок отвалился. Как-то пожаловался Валере Красильникову. Он пришел на следующий день, попросил кусок марли, и зацементировал угол косяка. Намертво. Почему Иван этого не знал? Такой способ применяют многие строители.

Продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/15/460