Действующие лица.
Галина Ивановна Соленая - врач в наркологической клинике, 30 лет.
Больные:
Диабатов - 35лет.
Равнобедренко - 40 лет.
Котин - 50 лет.
Тарасюк-Дятленко - 60 лет.
Тетя Дуся - уборщица, 70лет.
Галлюцинации больных - черти (1-ый, 2-ой, 3-ий, 4-ый.)
Главный по здравоохранению - 60 лет.
Заместитель главного - 30 лет.
Участники заседания в департаменте здравоохранения - главврачи больниц - 7 человек. (Их роли могут исполнять больные и черти.)
Иностранцы - 2-3 человека.
Действие первое.
Картина первая.
Одна из палат в наркологической клинике. Больные лежат на кроватях в бессознательном состоянии. На каждой кровати сидит по чертенку. Черти болтают ногами, залезают в тумбочки к больным, едят какие-то сладости, фрукты, вытащенные из тумбочек. Больные ворочаются на кроватях, стонут, но не просыпаются. Черти подходят к больным, поправляют одеяла, щупают пульс.
1-ый черт (обращается к другому черту). Вот ты как все-таки думаешь? Алкоголь, это яд или не яд?
2-ой. черт. Не знаю я ничего. Не мое это дело. Неинтересно мне это. Яд, не яд.
1-ый черт. Почему не поговорить-то, хоть и просто так. (Поет «Поговори со мною, мама, о чем-нибудь поговори».)
2-ой черт. Ну, ладно, черт с тобой, давай поговорим что ли. (Делается серьезным, расхаживает по палате, рассуждает.) Ты, стало быть, интересуешься, как вот, например, алкоголь, яд это или не яд? И я тебе скажу так, если бы это был яд, то на каждой, видимо, бутылке был бы нарисован череп с костями и надпись бы стояла, соответствующая - “Яд”, а раз нет никакой надписи специальной, и черепа нет с накрест лежащими костями, то, значит, это никакой не яд. Это вот мое такое мнение.
1-ый черт. Вот и я так же думаю. Если бы алкоголь был ядом, то вот они (Показывает на больных.) на кладбище бы лежали. И были бы они покойники. (Задумывается.) Да, конечно не яд. Вот тебе и доказательство вспомнил. Смотри сам. Взять пять килограммов спелого терна, положить в бутыль и пересыпать сахаром.
2-ой черт. Ой, только давай без рецептов. Это мне все уже надоело. Терн какой-то!
1-ый черт. Нет, дослушай до конца. Значит так, положить в бутыль пять килограммов спелого терна, промытого и просушенного, засыпать сахаром, потом завязать марлей и поставить на солнце на шесть недель.
2-ой черт. Ерунда какая-то! Ничего из этого не получится.
1-ый черт. Нет, получится.
2-ой черт. Нет, не получится.
1-ый черт. Из терна не получится? Из промытого и просушенного?
2-ой черт. Тебя самого надо марлей завязать и поставить на солнце на шесть недель.
1-ый черт (смотрит на больных). Смотри, смотри. Зашевелились, занервничали.
2-ой черт. А все это из-за твоих дурацких разговоров. А вот интересно, из бананов можно что-нибудь тоже сделать или только из терна, промытого и просушенного?
1-ый черт. А почему же нельзя? (Достает банан из тумбочки больного.) Только они так вкусней, а потом можно шкурками бросаться.
Черти бегают по палате, дают друг другу щелбаны со словами - “ Вот тебе промытого и просушенного”. “Вот тебе 5 килограммов спелого терна”. Потом они завязывают одного из чертей полотенцем, приговаривая: “ Завязать марлей и поставить на солнце на шесть недель”.
В это время в палату входит делегация иностранцев. Вместе с врачом, Галиной Ивановной Солёной. Черти прячутся под кроватями.
Галина Ивановна (оглядывая палату). Да вылезайте. Чего попрятались?
Черти вылезают, стесняясь, садятся на кровати, каждый к своему больному.
Галина Ивановна (обращаясь к иностранцам). Мы разработали новую методику лечения больных данного профиля (Щелкает себя по горлу, черти тоже щелкают себя по горлу, переглядываются.) Собственно говоря, автором ее является профессор Тернов-Просушенный. Суть этого метода состоит в том, что мы материализуем известные всем галлюцинации больных данного профиля (Щелкает себя по горлу.) Вот они! ( С гордостью указывает на чертей.)
Черти смущенно поправляют что-то на себе, на больных. Иностранцы подходят к каждому из них, здороваются за руку.
Галина Ивановна. Оказалось, как, собственно говоря, и предсказал теоретически профессор Тернов-Просушенный, галлюцинации - это милые, наивные существа, страшные только на первый взгляд.
Черти вскакивают со своих мест, подбегают к иностранцам, пугают их, строят рожи.
Галина Ивановна (строго). Ну, хватит! (Еще строже.) Я сказала - хватит! (Черти послушно разбегаются по местам.) Так вот, эти милые, как я уже сказала, существа стали нашими, сообщниками, то есть, нет, не сообщниками, а помощниками. Они ухаживают за больными, контролируют пульс, больные к ним постепенно привыкают и начинают верить, что это младший медицинский персонал. Да и мы, признаться, тоже начинаем в это верить. В то, что они действительно являются реальными членами нашего кооператива, то есть, нет, коллектива. (Торжественно.) И вот, наконец, последнее распоряжение профессора Терного-Просушенного (Смотрит в сторону чертей.) - он распорядился выдать им настоящие медицинские халаты.
Черти кричат «Ура!», вскакивают с мест, бегают по палате, целуются друг с другом, говоря: “Понял? Мы теперь реальные члены коллектива», "Мы теперь будем младший медицинский персонал".
Галина Ивановна (после некоторой паузы, строго). Я сказала - хватит.
Черти разбегаются по кроватям, скромно садятся там.
Иностранцы. Fantastic! Grate!
Галина Ивановна. Так вот. Работают они с огоньком, одним, как бы, своим присутствием создавая неадекватную обстановку, весьма близкую к виртуальной реальности. Мы, сотрудники клиники, также автоматически становимся участниками всего происходящего внутри нее. (Пауза.) Идея профессора Терного-Просушенного заключается в том, что вот эти самые продукты воображения, (Указывает на чертей.) реализовав себя в полной мере на медицинском поприще, уже ни при каких обстоятельствах не захотят вернуться назад, в подсознание вот этих наших подопечных. (Указывает на больных.) Таким образом, следствие (указывает на чертей) совершенно теряет связь с причиной (Указывает на больных.), а причина (Указывает на больных.) соответственно теряет связь со следствием. (Указывает на чертей.) Возникшая таким образом полная дезорганизация между причиной и следствием, как считает профессор Тернов-Просушенный, и приведет ни к чему иному, как к полному и окончательному завязыванию, без зашивания.
Черти хватают полотенца с кроватей больных и завязывают их себе на шею, комментируя сказанное.
Иностранцы (восхищенно). Great! Fantastic!
Один из иностранцев. Я есть также врач. Я лечить больной. Я не хотеть верил. Теперь мы видел, что они (Указывает на чертей.) есть живой! Я их льюблю. Они помогать врачам. Пусть больной ходит, не зашит, они помогать, чтобы вместе с врачами крепко завьязать.
Один из чертей подбегает к нему и завязывает ему на шее полотенце.
Черт. Завязать марлей и поставить на солнце на шесть недель.
Другие черти также подбегают к иностранцам, завязывают им полотенца на шею, приговаривая: «Завязать марлей и поставить на солнце на шесть недель».
Галина Ивановна (в сторону). Надоели эти иностранцы. Черт бы их побрал. Ходят и ходят. Как, да что.
Черти со словами «Плииз» выпроваживают иностранцев. Галина Ивановна тоже уходит. В палату входит тетя Дуся с ведром и шваброй, собирается протирать пол. Черти подбегают к ней, вырывают у нее из рук швабру, ведро, тряпку, бегают с ними по палате, кричат: «Тетя Дуся, давай подсобим».
Тетя Дуся. Ах, вы мои милые, ах вы мои касатики, ах вы мои помощники золотые. Дай Бог здоровья нашему профессору дорогому.
Черти бегают вокруг тети Дуси, поют: «Тетя Дуся - Мицубися, тетя Дуся – Мицубися».
Тетя Дуся. Вот озорники! Вот безобразники!
Тетя Дуся берет стул, садится посредине палаты. Черти рассаживаются вокруг нее на полу.
Тетя Дуся. Да, милые мои, так-то. В почете мы сейчас большом. Все внимание нам. Нашим удивительным достижениям. А почему?
Черти. Да, тетя Дусь, почему это?
Тетя Дуся. А потому что мы на их (Указывает на больных.) только самые что ни на есть, новейшие методы проверяем, какие только есть на свете. Чтобы они с нашей, как говорится, помощью, завязали, не зашиваясь. (Показывает знаками.) Главный наш, конечно, козырь это вы. (Указывает на чертей. Черти, красуясь, поглядывают друг на друга, бьют себя в грудь.) Такого козыря ни у кого нет, хоть весь свет обойди. Только наш Тернов-Просушенный и додумался! (Гордо.) Это мы первые из всех и наладили эту, как ее, материализацию галлюцинаций. (Путает буквы в слове, повторяет три раза) Тьфу ты, Господи! Не выговоришь никак!
Черти. Нет, тетя Дусь, галлюцинации - это мы наладили, это не профессор, это мы первые, а он только уж потом эту, как ее, материализацию галлюцинаций. Значит мы первей, а он уж после нас.
Тетя Дуся. Ну ладно, ладно, вы первей, а он уж потом. Зато уж метод гуманного запугивания - это его наработка, ну и другие новации тоже, всех не упомнишь. Он может каждый день что-нибудь придумывает. Не дает ему покоя умная голова! Ой, что-то я разговорилась, так можно и все секреты разболтать.
Черти. Теть Дусь, ну расскажи, еще про наработки. Ну, пожалуйста, теть Дусь. Ну, расскажи еще про новации нам.
Тетя Дуся. Нет, нет, и не просите. Некогда мне здесь с вами разговаривать. Дела у меня.
Тетя Дуся протирает пол посредине палаты, черти прыгают через швабру. Больные беспокойно ворочаются на кроватях. Затем тетя Дуся берет ведро, швабру, тряпку и уходит из палаты.
1-ый черт. Вот так всегда. То нам все внимание, халаты, говорят, настоящие дадим, чтоб все, как один коллектив, то от нас опять какие-то тайны, секреты. Мол, вы - младший медицинский персонал, так и знайте свое место.
2-ой черт. Правильно, правильно. Это всегда так. “Пили ели кудрявчиком звали, попили, поели - прощай шелудяк.” Конец цитаты.
1-ый черт. А что это такое, шелудяк-то?
2-ой черт. А я сам не знаю.
1-ый черт. А зачем тогда говоришь, если не знаешь? Зачем тогда говорить-то? Не знаешь, так тогда не надо и говорить, понял? (Наступает на него.) Объясняй, что такое “шелудяк”!
2-ой черт. Да не знаю я. Отвяжись. Я же сказал: «Конец цитаты». Значит вопросы не ко мне. Отстань.
Начинают драться. Больные беспокойно шевелятся на кроватях. Вдруг один больной просыпается.
Диабатов (проснувшийся больной). Ой, где это я? Ничего не помню. (Трет голову руками.)
Черти прячутся, а один из них надевает белый халат и подходит к больному.
3-ий черт. К Вашим услугам. Сотрудник клиники профессора Терного-Просушенного. Что Вам угодно? Может судно? (Достает из-под кровати судно, начинает запихивать его под больного).
Диабатов. Да не надо мне ничего. (Подозрительно оглядывает черта.)
3-ий черт. Это как Вам угодно будет, а если что, то мы всегда к Вашим услугам.
Остальные черти наблюдают за происходящим, но Диабатов их не видит.
Диабатов. Слушай, друг, где это я, серьезно? (Ощупывает себя.) Не помню ничего. Как это я здесь очутился?
3-ий черт. Извините, пожалуйста. Только мы справок никаких не даем. (Гордо.) У нас учреждение частное, специфического профиля.
Диабатов (грустно, с чувством). Вот и докатился! (Оглядывает кровать.)
"Встал и вижу: что за черт - вместо бойкой тройки...
Забинтованный лежу на больничной койке.
И заместо лошадей по дороге тряской
Бью я жесткую кровать мокрою повязкой.
На лице часов в усы закрутились стрелки.
Наклонились надо мной сонные сиделки."
3-ий черт во время декламации внимательно присматривается к больному.
3-ий черт. Да Вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Могу Вас сразу успокоить: Вы не в травматологическом отделении. Руки, ноги у Вас целы. А на счет кроватей, это Вы зря. Мебель у нас вся первоклассная и кровати тоже замечательные. А как же иначе? У нас же ведь и иностранные гости бывают. (Гордо.) Да.
Диабатов. Да это я так, Есенина, Сергея, вспомнил. (Оглядывает себя). А сам-то я вроде, действительно не забинтован. Руки, ноги целы.
3-ий черт (в сторону). Бредит наверно. Дружков своих по фамилиям перечисляет. (Диабатову.) Позвольте Вас разочаровать, нет у нас такого больного. Я-то уж все фамилии выучил наизусть. Это наша обязанность. И еще судно, если кому надо. (Достает судно, начинает запихивать его под Диабатова.)
Диабатов. Да отстань ты от меня со своим судном. В сумасшедший дом я, что ли попал? Приведения какие-то ходят в белых халатах. (Взгляд Диабатова становится бессмысленным, говорит, как в бреду.) “На лице часов в усы закрутились стрелки”. (Замолкает, поворачивается к стене.)
Черти, наблюдавшие разговор их товарища с Диабатовым, подходят к нему, жмут руку, поздравляют.
Черти (по очереди). Ну. Поздравляем, поздравляем, с первым тебя, так сказать, больным!
3-ий черт (красуясь). Ну, как я смотрелся?
4-ый черт. Ну, вылитый наш профессор! Все, как он - Тернов-Просушенный. (Передразнивает.) “У нас учреждение частное, специфического профиля”. Здорово ты его еще с Есениным этим срезал: мол, нет у нас таких больных и точка.
3-ий черт. А как же.
1-ый черт. На кровати стал жаловаться. Кровати его, видите ли, не устраивают. Ты смотри какой! Кровати ему жесткие!
3-ий черт. А как я ему судно подавал? (Гордо.) Вежливо так, но настойчиво. А дальше его уж дело: не хочешь, не надо. А я действую согласно должностной инструкции.
1-ый черт. Ну, профессионал! Что тут говорить! Хоть и без диплома.
3-ий черт. А на черта мне этот диплом-то? Главное что? Ориентируешься в реальной обстановке, значит профессионал!
4-ый черт (мечтательно). А я еще люблю, когда в рифму говорят. Успел записать за ним две последние строчки.
Черти. Вот это ты молодец, а мы вот не догадались.
4-ый черт (читает по бумажке). “На лице часов усы закрутились стрелки. Наклонились надо мной сонные сиделки”.
Черти. Здорово! Прямо за душу берет.
4-ый черт. Мне кажется, что это он нас и имел в виду.
Черти (удивленно). Как это?
4-ый черт. А ведь мы эти самые сиделки и есть. Все время над ними наклоняемся: то одеяло ему подоткнешь, то подушечку поправишь.
Черти начинают подтыкать одеяла под больных, поправляют подушки.
Диабатов. Ну, замучили эти галлюцинации. Просто сил никаких нету. Когда же это кончится? (Замолкает, поворачивается к стене, снова засыпает.)
Картина вторая.
Больные уже вышли из состояния гипнотического сна. Их в палате четверо. Диабатов спит, повернувшись к стене. Остальные трое ходят, разговаривают.
Равнобедренко. Врачи тут неплохие. Внимательные.
Тарасюк-Дятленко. Профессор, как его? Тернов-Просушенный, солидный такой, авторитетный.
Котин. А младший медицинский персонал мне лично не нравится. Я больше люблю, когда, там, женщины, ну девушки, с причёсочками, с челочками, в колготочках, в общем - медсестры когда. Это совсем другое дело. Шуры-муры, туда-сюда. Галина Ивановна - женщина, правда, видная. Все при ней, все на месте.
Входит первый черт в халате.
1-ый черт (смотрит в бумажку). Тарасюк-Дятленко, на процедуру. (Снова смотрит в бумажку). А Равнобедренко у нас готовится. Где у нас Равнобедренко?
Равнобедренко. Вот он я. Здесь.
1-ый черт и Тарасюк-Дятленко уходят.
Равнобедренко (обращается к Котину). А чего там, на процедурах-то делают?
Котин. Ну, кому что, это уж по предписанию врача. Кому что пропишут, тому то и делают.
Равнобедренко. Ну, хоть не больно?
Котин. Не больно, но страшно.
Равнобедренко. Очень уж эти медбратья подозрительные. Как на них посмотрю, так сразу мне кажется, что схватят они меня и потащат на сковородках поджаривать.
Котин. Ну, ты что? Ну и фантазия у тебя! Какие сковородки? Это же медицинское учреждение! Это тебе не фабрика-кухня какая-нибудь! Там котлеты поджаривают.
Раздается крик больного, ушедшего на процедуру.
Равнобедренко (пугливо). А! Что я тебе говорил! Вот тебе и не больно. Слушай, а что ты о нем думаешь, об этом Тарасюке-Дятленко?
Котин. Да ничего не думаю. Что мне делать, что ли нечего, о нем думать?
Равнобедренко. А, по-моему, никакой он не больной.
Котин (заинтересованно). Да? А кто же он тогда?
Равнобедренко. Кто, кто? (Озирается по сторонам.) Агент влияния, вот кто он!
Котин. Как агент влияния? Зачем в больнице-то? Какой смысл?
Равнобедренко. Как какой? Ходит и влияет на всех. Подозрительный тип. Я сам давно за ним наблюдаю. Точно тебе говорю - агент влияния. Вот сейчас придёт он, будем спрашивать что, да как, а он ничего не скажет. Вот посмотришь сам. Неприятный тип. Отозвал тут меня в сторону, сует какую-то бумажку: ”Это, - говорит, - данные статистики за 1913 год, а завтра получишь за 1914. Прочтешь и передашь другому”. Я спрашиваю: “Зачем они мне?” А он говорит: “Читай, читай. Так надо”. Точно - агент влияния.
Котин (заинтересованно). А чего там хоть написано?
Равнобедренко (разворачивает какую-то бумажку). Вот. Сейчас прочту. Так. “Каждый год у нас бывает заедено зверями семьдесят человек”.
Котин. Это где заедено-то?
Равнобедренко. А я откуда знаю? Сам не в курсе. Дальше, убито молнией 550 человек, сгоревших - 900, отравившихся - 1000, замерзших - 1230. А ежегодно умирает от опоя водкой на 928 человек больше всего этого количества людей, погибших не своей смертью. Вот. Что делалось, оказывается, какая была обстановка. Ну что ты скажешь? Может такое быть или нет?
Котин. Стой, сейчас прикину. (Берет карандаш и бумагу, считает.)
Равнобедренко. А я в газете тоже читал, один тоже выпил, пошел в лес и замерз там. В пальтишке был в легоньком, поэтому и замерз. А звери они, конечно, не замерзают, они же в шубах. А этот замерз, потому что в пальтишке был в легоньком.
Котин. 4608 получилось. Во, сколько наших-то полегло! В нашего молния, конечно, не попадёт никогда, потому что он движется не по прямой. Вот она попасть и не может. Бьет по другим.
Равнобедренко. Нашего зверь трогать не будет. Наш, когда выпьет, он - добрый. Вот зверь его и не трогает. Он добрый и зверь его не тронет. Уважает за доброту. Понял? Чует зверье!
Входит Тарасюк-Дятленко.
Равнобедренко. Ну, как? Что за процедура такая? Это ты там кричал?
Тарасюк-Дятленко не отвечает, машет рукой, ложится на кровать, поворачивается к стене. Равнобедренко и Котин понимающе переглядываются.
Картина третья.
Поздний вечер. Дежурный врач, Галина Ивановна Соленая, сидит за столом, перебирает бумаги. Полумрак, горит настольная лампа.
Входит один из чертей в белом халате.
Галина Ивановна. Всем сделайте, пожалуйста, успокаивающие уколы. (Зевает.)
Черт (записывает себе что-то в бумажку). Так. Сколько? Кому? Куда?
Галина Ивановна (зевает, машет рукой). А всем подряд. Да. Всем подряд. В ягодицу. Ясно?
Черт. Нет, неясно.
Галина Ивановна. Что неясно?
Черт. Сколько уколов неясно. Их же, как известно, две. Значит. Получается, по два укола на брата.
Галина Ивановна. Нет, делать по одному. Ясно?
Черт. Неясно. В правую или в левую?
Галина Ивановна (чешет голову). Думаю так: тем, которые лежат справа, делай в левую, а тем, которые лежат слева, делай, пожалуй, в правую. Запутал меня совсем.
Черт. А если кто попросит добавки?
Галина Ивановна. Какие могут быть добавки? Иди. Не перепутай! Каждому по одному уколу и никаких добавок.
Черт уходит.
Галина Ивановна. Черт знает, что такое! Младший медицинский персонал называется. (Пауза.) Сейчас все уснут, и я тоже посплю. Ой, (Бьет себя по лбу.) забыла! Мне же еще истории болезней писать! (Перебирает истории болезней, лежащие на столе.) Эти истории с болезнями больных - они такие толстые, такие длинные. Даже лучше так: - это истории врачей, про болезни больных, записанные с их слов. Это более правильно. Так оно на самом деле и есть. Некоторые больные рассказывают о своих болезнях так подробно, что мы еле успеваем записывать. (Зевает.) Рассказывают и рассказывают. Рассказывают и рассказывают. Есть такие, которые не пропустят ни одну мелочь. (Поднимает палец вверх) Наш долг, как медиков, выбрать самое главное, (Зевает.) чтобы получилась хорошая история. А, (Машет рукой.) все равно эту муру читать никто не будет. Бесполезная работа! Сейчас все, наверно, уже уснули, посплю и я.
Засыпает. Видит сон.
Через сцену тянется очередь в винный магазин. В очереди стоят больные, в пальто, в куртках. Зима. Идет снег. Больные держат авоськи с бутылками. Слышится специфический звон.
Появляется Галина Ивановна с Диабатовым. Одеты по-зимнему.
Галина Ивановна. Где это мы?
Диабатов. Тихо. Не шумите. Очередь это.
Галина Ивановна. А что это за звон такой? Слышите? Динь-динь.
Диабатов. Слышу, слышу.
Галина Ивановна (радостно обращается к Диабатову.) Ну-ка, угадайте, в каком ухе звенит? Если в правом, то добрый помин, а если в левом, то тогда худой. Ну?
Больные. Кто худой? Где худой?
Диабатов. Тише. Вон на Вас уже и больные оглядываются. Бутылки это звенят, понятно? А никакой не помин.
Галина Ивановна. Ах, это значит бутылки. (Заинтересованно) А какие бутылки?
Диабатов. Да известно какие. (В сторону.) Ничего не понимает. А еще врач называется.
Галина Ивановна. Да, я врач и меня всё беспокоит. Почему шум, звон этот? Ведь исход лечения больного, как известно, зависит во многом, знаете от чего?
Диабатов. Откуда же я знаю. Я же сам больной. А от чего интересно?
Галина Ивановна. Сейчас вспомню. Вот! Он зависит от лечебно-охранительного режима, в основе которого лежат мероприятия, ограждающие больного от отрицательного влияния на него отдельных, раздражающих факторов внешней среды.
Диабатов. Каких это факторов?
Галина Ивановна. Да вот звон этот, тоже фактор. Он нарушает покой больного. Это же недопустимо! Я волнуюсь, я переживаю. У меня болит душа.
Диабатов. Что болит?
Галина Ивановна. Когда я, дыша, вернее, когда я дышу, у меня внутри что-то болит. (Плачет.)
Диабатов. Ну, это ничего, это пройдет, и поправитесь Вы. (Галина Ивановна плачет еще сильнее.) А на морозе разве плакать можно?
Галина Ивановна. А что такое?
Диабатов. Слезки Ваши возьмут и замерзнут.
Галина Ивановна (сквозь рыдания). Не замерзнут.
Диабатов. Нет замерзнут.
Галина Ивановна. Нет, не замерзнут они. Потому что они соленые, а я теплая.
Диабатов (нежно берет ее за руку). А что Вы теплая - это правильно. Рука вот у Вас такая теплая и мягкая. Похожа на батон из булочной. А температура у Вас нормальная. Если взять по Фаренгейту, то градусов так 98, я думаю, будет.
Больные, гремя бутылками, окружают их.
Тарасюк-Дятленко. Какие 98 градусов? Ты что? Когда такую продавали? Больной он еще, Галина Ивановна. Рано его выписывать. (Подражая врачам.) Придётся, так сказать, продолжить курс. (Пугает его.) Вы, Галина Ивановна, и остальных проверьте. Пусть каждый скажет, в каком ухе звенит, а потом уж решайте, выписывать или нет.
Галина Ивановна. Вот давайте с Вас как раз и начнем.
Тарасюк-Дятленко. А кто возражает?
Больные начинают греметь бутылками.
Галина Ивановна. Ну, в каком ухе звенит?
Тарасюк-Дятленко. В правом.
Галина Ивановна. Правильно. Испытание прошло успешно. Выписать его немедленно.
Тарасюк-Дятленко (гордо смотрит на остальных). Вот так!
Больные. Ну, повезло тебе!
Галина Ивановна. Кто следующий?
Выходит Равнобедренко.
Равнобедренко (обращается к больным). Валяйте.
Больные гремят бутылками.
Галина Ивановна. Ну? В каком ухе звенит?
Равнобедренко. В левом. (Задумывается.) Нет, кажется в правом. (Решительно.) Нет, все-таки в левом.
Галина Ивановна. Нет, с выпиской пока подождем. Рано пока. Следующий.
Выходит Котин. Больные гремят бутылками.
Галина Ивановна. Ну, в каком ухе звенит?
Котин (задумывается, другие больные смотрят на него в ожидании) В обеих. Или в обоих? Не знаю, короче, в каком.
Больные. Ну что же ты? (Передразнивают его.) “В обоих, в обеих”.
Галина Ивановна. Тут ничем помочь не могу. Медицина бессильна. Тут сложный случай.
Больные. Медицина бессильна. Медицина бессильна. Медицина бессильна.
Появляются черти, уже без белых халатов, подхватывают больных под руки. Больные и черти танцуют и поют, разыгрывая, как бы, небольшой спектакль, иллюстрирующий содержание песни “Улица, улица”. (Слова неизвестного автора, музыка Дебюка.)
Раз возвращаюсь домой я к себе:
Улица странною кажется мне.
Раз возвращаюсь домой я к себе:
Улица странною кажется мне.
Припев:
Левая, правая
Где сторона?
Улица, улица
Ты, брат пьяна…
Припев подхватывается общим хором больных и чертей.
И фонари так неясно горят,
Смирно на месте никак не стоят,-
Так и мелькают туда и сюда.
Эх! Да вы пьяные все, господа!
Припев.
Ты что за рожи там, месяц, кривишь
Глазки прищурил, так странно глядишь?
Лишний стаканчик хватил, брат, вина.
Стыдно тебе - ведь уж ты старина.
Припев.
Галина Ивановна (после пения). Диагноз не вызывает сомнения. Будем лечить всех. (Бьет себя рукой по лбу.) Господи, мне же еще истории болезней писать надо. (Черти разбегаются.) Совсем ведь про них забыла с этой самодеятельностью. На некоторых больных еще и историй никаких нет.
Больные (наперебой). На меня нет. На меня тоже нет. Я без истории.
Галина Ивановна. Подождите. Не все сразу. Давайте в очередь, в очередь, как положено, как положено.
Появляется стол и стул для Галины Ивановны. Больные рассаживаются вокруг нее на полу.
Галина Ивановна (раскладывает бумаги на столе, готовится писать) Ну-с, начнем. Чья очередь? Кто у нас первый? (Красит губы, глядя в зеркало.) Больной, между прочим, должен испытывать к врачу полное доверие.
Выходит Тарасюк-Дятленко.
Тарасюк-Дятленко. Я Вам, Галина Ивановна, все в красках опишу, как и что. Если бы кто другой на Вашем месте сидел, то может, и не стал. А Вам все расскажу, потому что испытываю полное доверие к Вам, как к специалисту. (Галине Ивановне.) Мне что, историю всей жизни рассказывать?
Галина Ивановна. Нет, нет. Что Вы! Что Вы! Только то, что непосредственно относится к делу. (Записывает.) История номер один.
Тарасюк-Дятленко. А началось все с того, что стали мне в почтовый ящик еженедельник рекламный запихивать: услуги там, продукты, автомобили. Я сначала его выбрасывал, за ненадобностью.
Галина Ивановна. Мне тоже кладут. Я тоже выбрасываю.
Тарасюк-Дятленко. Вот и я также. А один раз соблазнился. Дай, думаю, посмотрю, о чем пишут. Стал читать и втянулся незаметно. Читаю и читаю, читаю и читаю. Интересно мне все. (Пауза.) Да и оказался там, внутри, представляете?
Галина Ивановна (пишет и говорит вслух). Алкогольное галлюцинаторное помешательство. (Больному.) Так, так, продолжайте, я Вас слушаю. (В сторону.) Втянулся и оказался там внутри. Интересно. Надо это для себя иметь в виду, чтобы не оказаться там внутри, когда читаешь.
Тарасюк-Дятленко. Ну, так вот, оказался я там внутри, огляделся кругом. Народу! Кругом снуют. Договариваются о чем-то.
Галина Ивановна (пишет и говорит). Больной начинает слышать голоса. Сейчас узнаем и дополнительные подробности.
Тарасюк-Дятленко. Сначала-то я стоял сам по себе, наблюдение только вел. А потом они меня вдруг заметили, подлетели аж трое, за руки схватили: ”Разреши нам, - говорят, - будем тебя, за умеренную плату, из запоя выводить, у нас и лицензия есть”. И лицензией этой мне прямо в лицо тычут. Стал я от них отбиваться, а они не отпускают, держат крепко. “Круглосуточно, - говорят, - работаем. Скидку тебе дадим двадцать пять процентов. Доволен останешься”. “Не нужна мне, - говорю, - ваша скидка. Отцепитесь. Еле вырвался от них. Передохнул только слегка, а ко мне уж и стоматолог со своими услугами подкатил, адрес и телефон стал в самое ухо нашептывать, соблазнял протезированием зубов. Тут я как оскалился на него, он и увидел, что зубов-то у меня еще много, не на того, мол, нарвался, так и отскочил ни с чем.
Галина Ивановна (пишет и говорит). Тут все ясно. Галлюцинации, а воспринимаются больным, как реальная действительность. Галлюцинации угрожающего порядка - это, конечно, некий стоматолог со своими инструментами. (Больному.) Так, так. Продолжайте. Я записываю.
Тарасюк-Дятленко. “Да, - думаю, - здесь держи ухо востро”. И решил я эту толпу слева обойти, чтобы не приставали. Думал, не заметят меня, тихо проскользну. Нет, засекли. Подослали ко мне опять своих. И стали они меня подбивать, чтобы я им квартиру мою продал. “Тебе, - говорят, - и волноваться ни о чем не придется. Сами все сделаем, сами обо всем позаботимся. Всех расселим, а тебя поместим в нежилое помещение 895 квадратных метров, Юго-Западный округ Москвы”.
Больные. Ничего себе! Куда ж тебе столько одному-то? Это только под склад! 895 квадратных метров! Ты что же сам не соображаешь?
Тарасюк-Дятленко. А я так чуть было не согласился, так сладко они меня уговаривали, так все красочно расписывали. Слава Богу, другие вовремя прицепились, стали контраргументы выставлять, противоположное доказывать. “Зачем, - говорят, - тебе квартиру-то продавать, а самому жить в нежилом помещении, даже и большей площади? Ты вон лучше решетки на окна поставь, стальными дверями свое жилище оборудуй, да и живи, как король”. “Дело, - думаю, парни говорят, - Захотелось мне страшно пожить в полной безопасности, даже и за счет потери связи с окружающим миром.
Галина Ивановна (в сторону). Больной стремиться огородиться от окружающего мира. Это типично. Двери, решетки - это как раз все подходит под диагноз. Удивительно! (Больному.) Хорошо. Рассказывайте дальше.
Тарасюк-Дятленко. Уже начал я было с ними о дверях договариваться, только оттер некто этих шустрых агитаторов от меня. Подкрался незаметно, как из-под земли возник. Говорит: «Сбор сведений по уголовным и гражданским делам не требуется?” Задумался я, стал вспоминать врагов своих и обиды. Времени было мало, а и то успел человек десять насчитать, о ком не возражал бы сведения собрать. Если бы недорого взял, то, наверное, и согласился. Только он такую цену заломил, что у меня сразу челюсть-то и отвалилась. Тут ко мне опять давешний стоматолог подлетел, подкатился. “Видите,- говорит,- и наши услуги понадобились”. “Нет,- говорю,- Не согласен, не дамся”. Обозвал он меня дураком, стукнул мне от злости в челюсть, она на место и встала.
Больные. Вот это мастер. Все бы так работали.
Тарасюк-Дятленко. Не успел я ему даже спасибо сказать, потому что он уже и скрылся, побежал других клиентов ловить.
Больные. А как же. Не подстрелишь, так и не отеребишь.
Тарасюк-Дятленко. Потом заблудился я. Попал в раздел продуктов и напитков. И там уже ни от чего не отказывался, на все соглашался, потому что и проголодался, и выпить захотелось.
Больные. Понятно. Закуска. Все такое.
Тарасюк-Дятленко. Правильно. Короче, когда вышел я оттуда, было уже совсем темно. В отличном был настроении. (Машет рукой, плюет.) Тут опять те, давешние засекли, видно специально караулили. Но тут стали действовать не так агрессивно, с подходом, уже руками не хватали. “Хочешь, - говорят, - в один момент тебя вытрезвим, не успеешь глазом моргнуть?” “Не надо мне этого, - говорю, - отстаньте. Мне и так хорошо”. “Нет, - говорят, - ты уж нам позволь снять с тебя похмелье, продемонстрировать, так сказать, наши профессиональные наработки”. Завидно им, что ли стало, что мне хорошо. “Не подходи”, - закричал я, они и отскочили не с чем.
Галина Ивановна. Так, так. Хорошо. Неплохая история получилась. Длинновато, правда. Но все по делу. Случай типичный. (Больным.) Ну, кто у нас следующий? Прошу. Скоренько, скоренько. (Красит губы, смотрится в зеркало.) Умоляю, без лишних подробностей. Только главное, только существенное.
Выходит Равнобедренко.
Равнобедренко. Буду максимально краток.
Галина Ивановна. Да уж, пожалуйста.
Равнобедренко. Сведу все к простейшей схеме.
Больные. Мы не возражаем. Давай.
Появляется доска, на которой Равнобедренко рисует треугольник, затем берет указку, начинает пояснять.
Равнобедренко. История моя такая.
Больные. Это он рисунок поясняющий начертил, чтобы врачу было легче разобраться, и история получилась понятная.
Равнобедренко (начинает водить указкой по треугольнику). Треугольник внутри был довольно просторный. А углы в нем были такие.
Галина Ивановна. Подождите, подождите. Какие углы? Какой треугольник? Ничего не понимаю. При чем здесь геометрия?
Больные. Это, Галина Ивановна, не про геометрию, а про любовь.
Галина Ивановна. Ну, тогда давайте.
Равнобедренко (указывает на углы). У Надежды моей угол был в сорок пять градусов. У меня вот этот, чуть-чуть побольше - пятьдесят пять.
Больные (переговариваются между собой). Тоже неплохо. Ну, все-таки мужик, ему чуть-чуть побольше. Это справедливо.
Равнобедренко. А в самом просторном углу жил, как, раз этот, близкий Надеждин друг, в школе они вместе учились.
Больные. Треугольник, Галина Ивановна, что? Замкнутое пространство: муж, жена, любовник.
Равнобедренко. Правильно. По-английски - “Lover.”
Больные (переговариваются между собой). По-английски то это - lover или boyfriend, а по-русски - любовник или сударик.
Равнобедренко. Да, да. Дело повернулось так, что моя Надежда, повадилась ходить к нему, в его угол.
Больные. Вот какая гадина. Ты смотри, повадилась ходить в его угол, а он выходит, переживал.
Равнобедренко (взволновано). Тогда, понимаешь, у них на двоих - ее сорок пять градусов, да его восемьдесят. Сколько получается?
Больные. Подожди, не торопись. Мы сейчас прикинем. (Считают.) Значит, у нее сорок пять, у тебя - пятьдесят пять, а в просторном углу - этот, сударик. Значит, у них на двоих, с этим типом, будет - сто двадцать пять.
Равнобедренко. Правильно, сто двадцать пять. А? Неплохо получается, да? Устроились, да? А я вроде, как обиженный, один в своем углу. А они-то вдвоем. (Плачет.)
Галина Ивановна. Да при чём тут углы?
Больные. Да это, Галина Ивановна, не про геометрию.
Галина Ивановна. А про что тогда?
Больные. Да про любовь это, про любовь.
Галина Ивановна. Про любовь. Понимаю. (Смотрится в зеркало, красит губы.) Про любовь – это я понимаю.
Больные. Да не реви ты! Что ты, как баба разревелся. Действовать надо было. Завел бы себе тоже кого-нибудь.
Равнобедренко (вытирает слезы.) Я тоже не стал терпеть.
Больные. Ну и что же ты сделал?
Равнобедренко (гордо). Поднатужился и повернул одну из сторон своего угла.
Галина Ивановна. Какого угла?
Равнобедренко (подходит к доске, показывает). Вот этого.
Больные. Ну а дальше что?
Равнобедренко. Что дальше? Взял и вышел в окружающее пространство. А треугольник за собой аккуратно закрыл.
Больные. Это еще зачем?
Равнобедренко. А как же? Чтобы моей бывшей супруге и ее дружку не надуло.
Больные (неодобрительно). Ну и дурак! Она ему, понимаешь, рога наставила, а он еще о ее здоровье беспокоится.
Галина Ивановна. Нет, это как раз правильно. Потому что все простудные заболевания как раз возникают из-за сквозняков. (Чихает.)
Больные. Будьте здоровы, Галина Ивановна!
Галина Ивановна. Пока здорова. Спасибо за заботу. (Обращается к Равнобедренко.) У Вас всё?
Равнобедренко. Нет, сейчас перехожу к главному. Потянуло меня туда опять. По слабости характера вернулся я туда опять, в треугольник, будь он неладен. Моя мне галстук купила, внимание, как бы, с ее стороны, вину свою загладить хотела.
Галина Ивановна. Понимаю, понимаю. Чувствую, к чему дело идет.
Равнобедренко. Стал я ей назло за галстук закладывать.
Галина Ивановна. Нет, стоп. Тут давайте уточним. За галстук, на сколько мне известно, можно только заливать.
Больные. Да можно и так, и так. А вообще, Вам видней, как специалисту. Тут мы согласны.
Галина Ивановна. Ну ладно. Достаточно. Всё уже ясно. (Любуется написанным.) Вот и еще одна история готова. Кто у нас следующий? Только без всяких чертежей, без геометрии. (Смотрится в зеркало, красит губы.) Только про любовь. (Пишет.) История номер три.
Выходит Котин.
Котин. Ну, про любовь, так про любовь. Перейду сразу тогда к делу. Женщины, Галина Ивановна, имеют привычку привязывать нас к себе. Хуже чем алкоголь действуют. Или лучше?
Больные (переговариваются между собой). Хуже, хуже. Хорошо, если привязан, допустим, не сильно, не туго. А, если, например, морским узлом? Тогда уж не отвяжешься никогда.
Котин. Так вот, значит, привязался я к ней. (Пауза, потом неожиданно.) Тут она, понимаешь, берет и предлагает мне пойти к психотерапевту. (Пауза.) Я обиделся.
Больные. Мы тебя понимаем. Думали, значит, попить да попеть, ан плясать заставили.
Котин. Именно. (Выразительно.) Я плясать под ее дудку не стал. Я обиделся. Говорю ей строго: ”К кому, к кому?” А она спокойно так: ”К психотерапевту”. Я тогда ее спрашиваю: «Психотерапевт сложное слово?” Она сначала не поняла, к чему я клоню, думала про орфографию. “Сложное”,- говорит и смотрит на меня вопросительно, старается понять, где подвох. Тогда я ее опять спрашиваю: ”Первая часть - псих, так?” Она говорит: ”Так”. “А вторая часть,- говорю,- значит, терапевт?” Она, естественно, кивает. “И, наконец, - говорю,- что соединительная гласная “О”, ты отрицать не будешь?” Она опять кивает.
Больные. Ну, ты совсем уж женщину запутал. Так тоже нельзя.
Котин. А я считаю, что с ними только так. Иначе они тебя за горло берут и не отпускают. Особенно, когда расслабишься.
Больные. Ну и как же вы все-таки с психотерапевтом решили?
Котин. А что с ним решать-то? Я ей сразу вопрос ребром поставил: ”Раз,- говорю,- слово сложное, то давай и разбираться по частям”. Она говорит: ”Как это по частям?” “А вот так,- говорю,- Ответь мне сначала на такой вопрос: псих может быть терапевтом?” Она подумала, говорит: ” Нет, не может, ни при каких обстоятельствах”.
Больные. Правильно. Псих - он сам больной. Ему самому лечиться надо. Он конечно терапевтом быть не может.
Галина Ивановна (опомнившись). Ничего не понимаю. Что мне писать-то? Сложное слово, соединительная гласная.
Больные. Это, Галина Ивановна, не про орфографию, это как раз про любовь.
Галина Ивановна. А, про любовь, понятно. (Смотрится в зеркало, красит губы.) Продолжайте, продолжайте. Только не торопитесь, а то я совсем запуталась с вами.
Котин. Тогда я ей говорю: ”Давай рассуждать дальше. Значит, псих терапевтом быть не может, потому что он сам больной, так? Так. Давай разбираться со второй частью. Вот скажи, как, по-твоему, терапевт, например, может быть психом?” Она говорит: “Вроде тоже не может”. И смотрит на меня, глазами хлопает.
Галина Ивановна. У нас есть врачи терапевты, но все без соединительной гласной.
Котин (радостно). Ну вот! И я ей так же сказал: ” При чем тут соединительная гласная? Куда ты меня хочешь вести?”
Больные. Они любят за горло брать, когда расслабишься.
Котин. Она обиделась, заплакала, говорит: ”Пошел ты к черту со своими идиотскими вопросами”. Отвязала она меня от себя, я и пошел свободный, сам по себе.
Галина Ивановна. Так и запишем. Психотерапевт - сложное слово. (Пишет.)
Больные. Жизнь, Галина Ивановна, тоже сложное слово.
Галина Ивановна. Ну, уж нет. Здесь вы меня не собьёте. Орфографию-то я знаю как-нибудь.
Больные. Это, Галина Ивановна, не про орфографию. Это про любовь. (В сторону.) Вот врачи! Ну, ничего не понимают.
Галина Ивановна (пишет и говорит). Больной наблюдался у психотерапевта. Сложный случай. Ну, слава Богу, еще одну историю закончила. На сегодня, думаю, хватит. Надоело.
Кладет голову на руки, засыпает. Свет гаснет. Больные исчезают.
Действие второе.
Картина первая.
Галина Ивановна сидит в своем кабинете. Напевает.
Галина Ивановна. (Перебирает какие-то бумаги на столе, поет.) «Левая, правая, где сторона? Улица, улица, ты, брат, пьяна». Вчера на дежурстве заснула. Сон какой-то странный видела. Как будто я, с нашими больными, в очереди стою. Бутылки еще помню, там звенели. (Напевает.) «И фонари так неясно горят, смирно на месте никак не стоят. Так и мелькают туда и сюда. Эх, да вы пьяные все господа». Тьфу ты, господи! Целый день сегодня это пою. (Бьет себя рукой по лбу.) Вспомнила! Там ведь и больной наш стоял со мной - Диабатов. (Берет зеркало, красит губы.) К чему бы это, например, сон такой? Надо будет у нашей тети Дуси спросить. Она у нас не хуже Фрейда сновидения толкует. Про глаза, про ноги ничего не говорил. (Встает из-за стола, прохаживается по кабинету, поправляет колготки.) Сказал, помню, что я теплая. «Температура,- говорит, - Галина Ивановна, у Вас нормальная, примерно 98 градусов ”. (Заливается смехом.) Правда, добавил: “По Фаренгейту”. Ничего себе! Я сначала расстроилась, почему ж такая высокая, думаю, а потом вспомнила, что у Рея Брэдбери еще выше - 451 градус, тоже, между прочим, по Фаренгейту. Так что моя еще ничего. (Задумывается, начинает опять петь.) “Раз возвращаюсь домой я к себе: улица странною кажется мне”. Да, все странно? Сказал, что я теплая, а про глаза, про ноги ничего не говорил. Значит, еще болен. Надо еще лечить. (Прохаживается по кабинету, поправляет колготки.) Сделаем все возможное. (Подходит к столу с бумагами.) Хватит воспоминаний. Надо работать. (Просматривает какие-то бумаги.) Что у нас намечено на сегодня? Вот. Сегодня будем тестировать больных. Да. По методу Тернова-Просушенного. Наш Тернов-Просушенный решил пойти не дальше Фрейда, а назад, к народной мудрости. Решил обратиться к корням. (Берет книгу со стола, читает.) Вот тут, например, у Фрейда находим: «Либидо, аналогично голоду, называется сила, в которой выражается влечение, в данном случае сексуальное, как в голоде выражается влечение к пище». Начинаем рассуждать. У наших больных тоже влечение, это, несомненно, только к чему? (Щелкает себя по горлу.) Вот к чему. Тернов-Просушенный предположил, что в результате проведенного курса лечения, именно Фрейдово либидо, то есть, сексуальное влечение, наподобие того, как клин вышибается клином, довершит, так сказать, работу медиков и совершенно вытеснит собой другую пагубную страсть. (Щёлкает себя по горлу.) Однако это только гипотеза. (Задумывается.) Идем дальше. Как же проверить, произошла ли полная и окончательная замена одного влечения другим? Оказалось очень просто. Как это раньше никто не додумался, не понимаю. Обращаемся к народной мудрости опять. Да, именно к ней. (Берет книгу со стола, читает.) Вот: «Нос чешется - в рюмку смотреть». «Губы зудят - к поцелуям». Вот на это и надо опираться. Нос у них до попадания в клинику чесался, а после проведенного курса лечения у них, получается, губы должны зудеть. Тут и без Фрейда понятно, что к чему. Так. Сейчас и начнём проверять, как и было запланировано.
Входит тетя Дуся с ведром и шваброй, за ней черти в белых халатах.
Тетя Дуся. Галина Ивановна, мы здесь маленько приберём.
Галина Ивановна. Убирайте, убирайте.
Тетя Дуся протирает пол, черти двигают стулья, поют, танцуют.
Тетя Дуся. (поет). «Посею лебеду на берегу, посею лебеду на берегу».
Черти (подхватывают). «Мою крупную рассадушку, мою крупную зеленую».
Галина Ивановна внимательно прислушивается к словам.
Тетя Дуся. (поет). «Погорела лебеда без дождя, погорела лебеда без дождя».
Черти (подхватывают хором). «Моя крупная рассадушка, моя крупная зеленая».
Галина Ивановна. Тетя Дуся, это что за песня такая?
Тетя Дуся. Да наша песня, русская народная.
Один из чертей. Нет, это, Галина Ивановна, только музыка народная, а слова - Зигмунда Фрейда.
Галина Ивановна. Как Зигмунда Фрейда?
Тетя Дуся. Да не слушайте вы их, Галина Ивановна. Они Вам и не такое наплетут. Песня эта - русская, народная.
Поют и танцуют. «Посею лебеду на берегу, посею лебеду на берегу. Мою крупную рассадушку, мою крупную зеленую».
Один из чертей (в сторону). Нет, слова тут Зигмунда Фрейда, а музыка, действительно, народная.
Тетя Дуся с чертями уходят.
Галина Ивановна (в задумчивости.) Вот тебе, пожалуйста. У нас про это либидо, оказывается, уже давно в народных песнях пели. А мы все - Фрейд, Фрейд со своим психоанализом.
Смотрится в зеркало, красит губы. В дверь просовывается голова Диабатова.
Диабатов. Можно, Галина Ивановна?
Галина Ивановна. Заходите, заходите. (В сторону.) Надо сделать строгое лицо, иначе вся научная работа пойдет насмарку. Работа - самое главное, а потом уж все остальное. (Диабатову.) Садитесь, садитесь.
Диабатов садится.
Галина Ивановна. Ну, как Вы себя чувствуете?
Диабатов. Я-то хорошо. А Вы как? (Берет ее за руку.) Рука у Вас, Галина Ивановна, очень теплая и такая мягкая, как самый лучший, самый теплый батон.
Галина Ивановна (отдергивает руку). Ну, ладно. Про батоны потом. (Смотрит на него внимательно и строго.) Я смотрю, Вы действительно начинаете поправляться. (Задумывается.) Впрочем, нет. Что это Вы мне там про температуру наговорили? 97 градусов? Ерунда какая-то!
Диабатов (оживляясь). Нет, это как раз нормальная температура. Только по Фаренгейту. А что? Даниэль Фаренгейт, делал спиртовые термометры.
Галина Ивановна (испуганно). Что? О спирте ни слова. Даже думать про это забудьте.
Диабатов. Да как же я могу забыть?
Галина Ивановна. Просто забудьте и всё.
Диабатов. Так ведь Даниэль Фаренгейт, стеклодув из Голландии, делал спиртовые термометры. (Увлекаясь.) Самую низкую температуру суровой зимы 1709 года он имитировал смесью льда с чем-то. Забыл с чем. А, нет, вспомнил. Еще поваренную соль брал и нашатырь.
Галина Ивановна (твердо). Нашатырь применяем, когда больной теряет сознание. При чем здесь суровая зима 1709 года? Если хотите в сознание привести, то сразу давайте нюхать больному нашатырь. Понятно? Можете обрызгать лицо холодной водой, это тоже неплохо. Соль тут не причем. Соль - в суп, по вкусу. Что там, у Фаренгейта третье?
Диабатов. Лёд еще.
Галина Ивановна. Вот лёд, снег, низкая температура - вот это как раз и будет суровая зима 1709 года. (Мечтательно.) Я тоже зиму люблю, снег, как ваш Фаренгейт.
Диабатов. Почему он мой? Это стеклодув из Голландии.
Галина Ивановна. Ну что ж? Какая разница? У нас тоже суровая зима. (Останавливается.) Совершенно сбили меня с толку с этим Фаренгейтом. (В сторону.) Итак, начнем наше тестирование. (Диабатову.) Так Вы говорите, что чувствуете себя хорошо?
Диабатов. Да, хорошо.
Галина Ивановна. А ответьте мне, пожалуйста, на такой вопрос. Какие у Вас возникают ощущения, когда Вы смотрите вот в эту емкость? (Достает из ящика стола рюмку, протягивает ее Диабатову.)
Диабатов. В рюмку что ли?
Галина Ивановна. Вот именно в нее.
Диабатов. Ну-ка, дайте попробую. (Смотрит в рюмку.) Никаких ощущений у меня не возникает. Рюмка-то пустая.
Галина Ивановна. Может, глаза слезятся?
Диабатов. Нет, не слезятся. Вы что же думаете, если рюмка пустая, то я рыдать из-за этого должен?
Галина Ивановна. А нос, нос не чешется?
Диабатов. Нет, не чешется.
Галина Ивановна. Так. (Записывает что-то.) А другие какие-то жалобы у Вас есть?
Диабатов. На врачей что ли?
Галина Ивановна. Да нет, не на врачей.
Диабатов. На младший медицинский персонал? Да я уже к ним привык. Сначала только пугался.
Галина Ивановна. Да нет, я по здоровью имею в виду.
Диабатов. А можно откровенно?
Галина Ивановна. Конечно, конечно. Больной должен испытывать к врачу полное доверие. Вы можете быть со мной совершенно откровенны.
Диабатов. А можно я Вам на ухо скажу, а то вдруг кто-нибудь услышит, мне неудобно будет.
Галина Ивановна (в сторону). Как быть? Подпустить больного к себе или не подпустить? Нестандартная ситуация! (Диабатову.) Ладно, идите сюда, сделаем исключение, из уважения к Фаренгейту.
Диабатов подходит к ней к Галине Ивановне.
Диабатов. Губы у меня зудят, понимаете?
Галина Ивановна. Как? Уже? (В сторону.) Вот и результат!
Диабатов. Что значит уже? Так Вы, как специалист, считаете, это нормально?
Галина Ивановна. Да, в общем, это нормально. Это даже хорошо, с научной точки зрения.
Диабатов. Так что же мне теперь делать?
Галина Ивановна (сторону). Вот это мы как раз и не предусмотрели. Тернов-Просушенный никаких инструкций не давал. (Диабатову.) А я не знаю.
Диабатов (решительно). А я знаю. Мне нужна срочная медицинская помощь. Вы же не можете отказать больному, который нуждается в срочной медицинской помощи?
Галина Ивановна. Нет, не могу. (В сторону.) Ведь я же тогда нарушу клятву Гиппократа. (Обнимает Диабатова, целуются.)
В это время открывается дверь и входит один из чертей в белом халате.
Черт. Вот это да! В лечебном учреждении! Во время рабочего дня! Пойду, сообщу тете Дусе. А может лучше сразу Тернову-Просушенному? Нет, сначала тёте Дусе.
Уходит. Следом за ним в кабинет открывает дверь Тарасюк-Дятленко.
Тарасюк-Дятленко. Вот это да! Во время рабочего дня! В лечебном заведении специального профиля! Пойду, сообщу тёте Дусе. А может быть сразу Тернову-Просушенному? Нет, сначала тете Дусе.
Картина вторая.
Тетя Дуся вытирает пол в коридоре. Черти прыгают при этом через швабру. Прибегает, запыхавшись, один из чертей.
Черт (взволнованно). Ой, тётя Дуся.
Черти. Чего случилось то? Комиссия что ли приехала?
Черт. Да нет, никакая не комиссия.
Черти. Ну что, что? Говори скорей, не тяни резину.
Черт. Вошел сейчас в кабинет, а там наша Галина Ивановна с больным целуется. Прямо в кабинете, в рабочее время.
Тетя Дуся (заинтересованно). Ты смотри! Целуются, говоришь, прямо в кабинете?
Черт. Прямо стоят и целуются. Вот, представляете, я, например, - врач, вот ты, например, больной. (Обнимает одного из чертей, целует его.)
Черти. Вот здорово! Прямо в кабинете! (Прыгают, хлопают в ладоши, начинают целоваться друг с другом.)
Тетя Дуся. Ты подумай! Значит, все точно было рассчитано. «Нос чешется - в рюмку смотреть». «Губы зудят - к поцелуям». Всё, как Тернов-Просушенный предсказал. Значит, сработало в нём это самое либидо!
Черти. Ура! Сработало в нем либидо! Да здравствует Тернов-Просушенный!
Прибегает Тарасюк-Дятленко.
Тарасюк-Дятленко. Сейчас такое видел! В кабинете!
Черти. Да мы уже всё знаем. Всё уже известно. Агент влияния называется! А мы первые всё узнали!
Тарасюк-Дятленко. Ой!
Черти. Что такое?
Тарасюк-Дятленко. Тётя Дуся, можно я тебя поцелую?
Тетя Дуся. А я не возражаю.
Черти запевают: «Посею лебеду на берегу, посею лебеду на берегу. Мою крупную рассадушку, мою крупную зеленую». Все поют и танцуют.
Эпилог.
Заседание в Департаменте здравоохранения. За длинным столом сидят: Главный, его заместитель, главврачи больниц. Все одеты в белые халаты.
Главный. Ой, нехороший народ живет в нашем государстве! (Пауза.) Причем везде. И какие противные! Всё время болеют.
Заместитель (услужливо). Лекарства требуют!
Главный. Да, лекарства требуют. Медицинским работникам от них просто житья никакого нет!
Заместитель. Никакого житья от них нет!
Главврач одной из больниц. Разрешите мне, так сказать, с конкретным примером.
Главный. Давайте, давайте.
Главврач. Вот у нас, скажем, в нашей больнице. Хирурги наши, только одного больного разрежут, оглянуться не успеют, а им уже, пожалуйста, другого больного, ну следующего, на операцию везут. Так без передышки и работают.
Главный (задумывается). Да. Лечим мы их, лечим. Режем мы их, режем. (Плюет.) Тьфу ты, я извиняюсь, оперируем их, то есть. Да. (Пауза.) А больных-то, между прочим, меньше не становится.
Главврачи (дружно). Даже больше их только становится, а не меньше. Уж, кажется, чем их только мы не лечим, да всем подряд лечим.
Главный (строго оглядывает собравшихся). Но и медицинские работники тоже хороши!
Главврачи (обеспокоено). А что такое? В чем дело-то?
Главный. Да вот тут, в одном медицинском учреждении, как выяснилось, орудовала банда авантюристов. Прикидывались врачами. Работали в белых халатах, чтобы скрыть свое истинное лицо и ввести в заблуждение больных.
Главврачи. Кошмар! Безобразие! До чего докатились!
Главный. Применяли псевдонаучные методы для лечения больных определенного профиля. (Щёлкает себя по горлу.)
Главврачи. Понятно, понятно. (Щёлкают себя по горлу, перемаргиваются, переговариваются.)
Главный. Они надумали проводить (Смотрит в какую-то бумагу.) материализацию галлюцинаций, принадлежащих этим больным. Представляете! Материалисты нашлись, понимаешь ли!
Главврачи. Вот безобразие! Мерзавцы, какие! Вредители!
Главный (смотрит в какую-то бумагу). Кроме того, практиковалось запугивание больных несуществующими в реальной действительности статистическими данными! Взятыми от фонаря. Извините за грубость.
Главврачи. Да тут, пожалуй, можно и покрепче выражения. Случай, как говорят, из ряда вон.
Главный. Я продолжаю. (Одобрительные возгласы.) В качестве носителей этих псевдостатистических данных они использовали, кого бы вы думали?
Главврачи. Кого же? Может студентов-практикантов?
Главный. Даже язык не поворачивается сказать кого. (Смотрит в бумагу.) Агентов влияния, специально внедренных для этой цели в среду больных данного профиля. (Щёлкает себя по горлу.)
Главврачи. Кого, кого?
Главный (смотрит в бумагу). Вот здесь чётко обозначено: агентов влияния. Это их терминология. Я, в данном случае, только довожу до вашего сведения.
Главврачи (с возмущением). Безобразие, какое! Что это им, в самом-то деле, ФСБ или ЦРУ! Это же медицинское учреждение! А клятва Гиппократа? Гиппократ, наверно, в гробу перевернулся от их экспериментов!
Главный. Я продолжаю. (Одобрительные возгласы.) Кроме того, (Смотрит в бумагу.) в штат сотрудников, уже наряду с вышеназванными агентами влияния, были включены некие мифические существа.
Главврачи. Как это мифические существа? Что, прямо в штатное расписание? На каком же это основании?
Главный (смотрит в бумагу). Да, были зачислены некие мифические существа, якобы являющиеся младшим медицинским персоналом.
Главврачи. Вы подумайте! Превратили медицинское учреждение в виртуальную реальность!
Главный. Вот, судя по документам, они получали неплохую зарплату.
Главврачи. Неплохо устроились! Платили зарплату мифическим существам! Превратили медицинское учреждение в виртуальную реальность!
Главный. И, наконец, последнее. (Смотрит в бумагу.) Результатом, этого, с позволения сказать, лечения, явилось нечто неслыханное.
Главврачи. Что? Летальный исход?
Главный. Слава Богу, нет. (Смотрит в бумагу.) Вот здесь в отчете сказано: абсолютно у всех больных совершенно прекратил чесаться нос, при тестировании на стакан, фужер, ну и так далее, зато начали зудеть губы. Вы себе представляете?
Главврачи. Вот это результат! Одно лечим, другое калечим! Кви про кво! Одно вместо другого!
Главный (заместителю). А что это такое - “Кви про кво”?
Заместитель. А это как раз и есть - одно вместо другого.
Главный. Совершенно верно. Кви про кво. (Смотрит в бумагу.) Одно вместо другого. Более того. Будучи не в силах переносить этот зуд, больные начали целовать подряд всех медицинских работников. Вызвали милицию. Тогда больные набросились на представителей правоохранительных органов, которые еле успевали отбиваться от них дубинками.
Главврачи. Ничего себе! Доэкпериментировались, голубчики!
Главный. Вот именно! А теперь я вас хочу спросить: можем ли мы допустить подобные безобразия в медицинском учреждении?
Главврачи. Безобразие! К ответу!
Главный. Мы, конечно, закрыли это, с позволения сказать, медицинское учреждение.
Главврачи. Правильно! Давно пора! Развели в медицинском учреждении синекуры!
Главный (заместителю). А синекуры это что такое? Я что-то забыл. С домашней птицей никак не связано?
Заместитель. Нет, это с птицами не связано. Это по-латыни означает - доходная должность, не требующая особого труда.
Главный. Вот именно, развели, понимаешь ли, в медицинском учреждении синекур! Они бы еще там «завели домашних гусей с маленькими гусенками».
Заместитель (услужливо). «Которые так и шныряют под ногами».
Главный. Вот именно. «Которые так и шныряют под ногами». (Смотрит в бумагу.) Да, мы тут немного отвлеклись.
Главврачи. Ничего, ничего.
Главный. Так. (Смотрит в бумагу.) Медицинское учреждение мы закрыли. Больных всех распустили по домам. Объявили всероссийский розыск младшего медицинского персонала, полученного, якобы, в результате материализации галлюцинаций. Интерпол тоже будет их искать. (Пауза.) Профессора этого, конечно, под суд! (Заместителю.) Кстати, как его фамилия?
Заместитель. Тернов-Просушенный.
Главный. Вот его под суд! Кто еще там у них? Женщина какая-то? Врач-вредитель. Как ее фамилия?
Заместитель. Соленая. Галина Ивановна Соленая.
Главный (подозрительно). Что это за фамилии такие странные? Соленая, Тернов-Просушенный? Почему такие странные фамилии?
Главврачи. Да, почему это такие странные фамилии?
Заместитель (мнется, не решаясь сказать). Не хотели уж Вас расстраивать, волновать, так сказать.
Главный. А что такое? В чем дело? Нет уж говорите до конца.
Заместитель. Фамилии-то, как выяснилось, все вымышленные.
Главврачи. Как? Фамилии вымышленные?
Заместитель. Представьте себе, все фамилии вымышленные. (Обращается к главному.) Помните? Терн, промытый и просушенный?
Главный. Да, да, что-то припоминаю. Засыпать что ли сахаром?
Главврачи. Потом завязать марлей. Вернее завязать стерильной марлей и поставить на солнце, на шесть недель.
Главный. Да, да, да! Я как чувствовал, что все фамилии вымышленные. Запутанное дело. Ну, Интерпол-то разберется, всех найдет! (Указывает на зрителей, обращается к заместителю.) Это что за люди? Кто разрешил пустить столько народу на секретное совещание? (Выходит к зрителям, указывает на них, спрашивает у заместителя.) Это что все корреспонденты? Безобразие! Секретное заседание, пустили столько постороннего народа! Кто их сюда пропустил?
Заместитель. Да Вы не волнуйтесь так. Мы с ними потом разберемся. (Пауза.) И с Вами, между прочим, тоже не мешало бы разобраться!
Главный (испуганно). Как со мной? Почему это со мной?
Заместитель. А так. Как вот Ваша-то фамилия?
Главный (чешет лоб, смущен). Что-то я забыл.
Заместитель. Вот то-то и оно! Потому что нет у Вас никакой фамилии! И потом, посмотрите сами на себя.
Главный (испуганно оглядывает сам себя). А что? Что такое?
Заместитель. Зачем Вы белый-то халат надели? Это же совещание! Тут же не поликлиника, и не больница! (Указывает на главврачей.) Эти тоже хороши! Вырядились!
Главный. Какая безответственность! Выпустили на сцену, без фамилии, без имени, без отчества! Халат на меня напялили вместо костюма! Безобразие! Всё, ухожу. (Снимает с себя халат.)
Главврачи. С нас тоже хватит! Сидим тут паримся в этой спецодежде! Мы тоже уходим. (Снимают с себя халаты.)
Главный (зрителям). Вы тоже свободны.
Занавес.